Меня разбудил звонок мобильного. Судя по звуку, трубку я вчера бросила перед собой. Затёкшие плечи и задница напомнили, что спать, сидя, мне уже не по годам.
Я пошарила рукой по столу, не отрывая щеки от скатерти и не открывая глаз.
– Это я звоню, – мрачно сказал мне ангел.
– Зачем? – хрипло спросила я. Во рту было гадко, язык шевелился с трудом.
– Чтобы ты проснулась. Ты вчера не поставила будильник.
Ага. Ангел страшно недоволен тем, что вчера я явилась глубокой ночью на автопилоте. Имеет право на недовольство. По шее не дал – уже спасибо.
– Мы посидели с Шапкой, – попыталась я реабилитироваться.
Ангел тяжко вздохнул.
– Ты вообще можешь выпить и не нажраться?
– Не могу, – честно созналась я.
– Пора мне, – напряжённо сказал ангел. – Не напивайся сегодня, пожалуйста.
– Угу.
Ангел исчез, определила я это исключительно по тихому хлопку и лёгкому запаху озона – открывать глаза было лень.
Снова зазвонил мобильник. Пришлось выпрямляться и переходить в активный режим.
– Давай, собирайся, – сказал мне начальник. – Работа есть.
Я попыталась воззвать к его милосердию.
– Палыч, у тебя бодун был когда-нибудь?
Зря я это сказала. На меня немедленно выплеснули рассказ о всевозможных болячках, которыми истерзан мой несчастный шеф. Наконец, мне удалось вклиниться в его монолог:
– Палыч, я сейчас приеду.
– Приезжай, – обиделся Палыч и оборвал связь.
Сейчас – это я как-то погорячилась. Для начала нужно было доползти до ванной и отогреть мышцы. А ещё зарядка. И снова душ. Поесть тоже неплохо бы, но начать надо с рассола. А что? Нормальный русский аперитив перед завтраком.
Выползая в коридор, я споткнулась о спящего на полу Бабайку. Смутно вспомнила, что вчера обнаружила его у своего порога, привычно втащила в дом и накормила, чем было. Да, значит, энергия у меня вчера вечером была благоразумно припасена, раз было чем накормить вечно голодное творение какого-то мага-шутника. Бабайка голодал не первый год. Приспособленный питаться энергией испуга, он не мог найти себе места в изменившемся мире. Дети боялись орков и десептиконов, а его принимали за мутировавшую кошку. Одна капризная девочка вообще чуть не заставила родителей забрать Бабайку домой в качестве домашнего зверька. Видимо, она собиралась кормить его кашей и пеленать как куклу. Подобная перспектива Бабайку подкосила. С тех пор он не особенно совался к детям, бродил по домам магов и колдунов, плакался, клянчил энергию.
Я привычно задвинула Бабайку под этажерку, чтобы не наступить ненароком, и продолжила свой трудный путь.
Так. Чего вчера было?
Я встала под душ, крутанула оба вентиля и оказалась облита ледяной водой. Пришлось срочно выключать воду – без матюгов в адрес жилконторы не обошлось – и сосредотачиваться. Синий шарик прокатился по рыжему кольцу. Три круга – достаточно, чтобы кольцо пригасло, а шарик приобрёл приятный нежно-голубой оттенок. Я собрала с шарика энергию и запустила вверх по трубе подогрев. Осторожно включила воду. Вот, в самый раз.
Да, так вот. Что вчера было?
С Шапкой мы пили прямо в его кабинете. Пели. Потом вылезли на улицу, потому что хорошая погода. Спиртное закончилось, мы попытались завалиться в бар к Ерофееву, но любимая запивочная была уже закрыта, пришлось идти в супермаркет за ещём. Дальше помню плохо, но по улицам мы бродили и что-то из «ДДТ» и «Алисы» орали. Чуть не потеряли Шапкину гитару. Вовремя спохватились, нашли. Потом Шапка хотел меня провожать, в итоге я провожала его, потому что это ближе. Ночевать к нему не пошла, отправилась домой. Пешком, конечно, не та зарплата, чтобы на такси кататься. Верный мой автопилот отлично меня довёл. Что-то ещё по пути было.
Ах, да, я встретила Летучего. Переходила дорогу, решила добрести до пешеходного перехода. Машин было мало, но посредине дороги поблёскивали трамвайные рельсы. Летучий Петербуржец никогда не трогал пешеходов, но связываться не хотелось. Я вообще на пьяную голову гораздо осторожнее, чем трезвая. Потому что тормоза срабатывают автоматически. У придурка на иномарке с тормозами было плохо во всех смыслах. Я едва успела увернуться, чуть не упала и страшно разозлилась. Вот тут-то из-за угла и вывернул чёрный призрачный трамвай без окон и дверей. Законы инерции Летучий презирал, затормозил перед самой зеброй, пропустил меня и погнался за хамской иномаркой. Стоять и смотреть, как новая понтовая машина превращается в груду металлолома, я не стала – видела уже.
Дальше я домой добиралась без приключений. Бабайка не считается.
Шапка называл это «реабилитация истерзанного организма». Рассол с укропом вприкуску после контрастного душа. Сделать душ контрастным удалось без проблем – включая и выключая подогрев. Энергии потратила кучу, зато взбодрилась. Завтрак уже пошёл на ура.
По пути к нашему скромному офису – дурацкое заморское словечко – я прикидывала, сколько мне понадобится времени, чтобы восстановить запас энергии. Колдуны различались по способу накопления энергии весьма сильно. Одни вели весьма бурную и разнообразную личную жизнь, ухватывая выброс партнёра в момент оргазма. Получать удовольствие им это, насколько я знала, не мешало совершенно, сбор энергии проходил рефлекторно. Другие перерабатывали неизрасходованную сексуальную энергию. Получался кусок пожирнее, возможностей больше, да и жизнь во многом спокойнее. Я относилась ко второму типу. Сбор накопленного и переработку все представляли себе по разному, делиться этими переживаниями было не принято, но я не особо стеснялась, спрашивали – отвечала. Синий шарик по рыжему кольцу катится, катится, вбирая силу, наполняясь свечением, светлея и тяжелея… Три круга.
По моему скромному разумению, к моменту прибытия на работу я должна была восстановиться почти полностью.
У дверей со старой обшарпанной табличкой «генетический контроль» было шумно и весело – Эрик пришёл отмечаться. Раз в полгода он честно являлся, чтобы отчитаться о своём месте жительства и роде деятельности. Ему неоднократно пытались объяснить, что генетически изменённым он не является. Эрик не верил. У него была лишняя хромосома, он считал это поводом для регистрации. То, что синдром Дауна нашу контору не интересует, было для него недоступно. Жил Эрик на Васильевском острове, работал в самых разных местах. В филармонии, к примеру. В консерватории. В крупных концертных залах. В мелких не работал, ему там было тесно. Он утверждал, что звуки рояля в не очень большом помещении втыкаются в стены. Некоторые даже понимали, что он имеет в виду. Девочки из генконтроля Эрика любили, благо, отказывать женщинам он не умел совершенно, а сил у него хватало на всех. Вот и теперь вокруг него крутилось штук шесть девиц, хватали его за руки и висели на широких плечах. Почти полное отсутствие у Эрика логического мышления девиц не смущало, а его слава пианиста – зачаровывала.
За происходящим безобразием скучно наблюдал пристроившийся в тенёчке красивый мордатый мужик в ковбойской шляпе. Без головного убора Шапка вообще на людях не появлялся. Мало кто знал причину этой странности. Я – знала, Шапка интересовался у меня, могу ли я вывести с его макушки «винное пятно», или хотя бы отрастить волосы на ранней лысине. Мне это оказалось не по зубам. А пятно там, надо сказать, было куда круче, чем у Горбачёва. Шапка его жутко стеснялся и прятал под шапками и шляпами самых разных видов, размеров и стилей.
Я обошла Эрика и девиц, села на скамеечку рядом с Шапкой. Выглядел он куда хуже меня. Обладатели валашского гена вообще плохо переносят алкоголь. Аллергия, блин. И аспирин им противопоказан – разжижает кровь, и без того жидкую, а рассола Шапке для «реабилитации» не хватало. С модными импортными средствами он экспериментировать отказывался.
– Как добралась вчера? – вяло спросил Шапка.
– Нормально. Летучего видела.
– Хорошая примета, говорят. Для пешехода, естественно.
– Да, – я кивнула. – Красивый он вблизи. Без окон, без дверей.
– Полна жопа огурцов, – продолжил Шапка.
– Вот и я говорю – хня, а Фурманов говорит – ножницы, – закончила я цитату из известного анекдота.
Мы помолчали.
– Чего от меня Палыч хочет, не в курсе? – спросила я после ровной спокойной паузы.
– Хрен знает. Я ещё ничего не выяснял, я с похмелья плохо соображаю. Ещё и Эрик на мою голову. Инспекцию, опять же, сегодня рассылаем. У девок моих, видишь, весна. Короче, день сегодня – псу под хвост.
Я кивнула. В том, что с приходом весны и визитом Эрика работа генконтроля застопорилась, Шапка был виноват сам. Долгое время кабинеты генконтроля были заселены мрачными тётками возраста от среднего до глубоко пенсионного. Генетически изменённых тётки не любили, Шапку не уважали за молодость и искривлённый набор хромосом, за глаза называли кровососом – хотя уж этим Шапка даже в армии не баловался. В конечном итоге начальнику контроля это надоело, он разогнал всех к чёртовой матери, оставив только нескольких, самых добрых и терпеливых тёток. Назначил этих тёток руководителями отделов и набрал им под крыло озабоченных девиц, не обременённых интеллектом, но жизнерадостных и честных. Генконтроль сразу стал очень приятной организацией, в которую даже сходить отметиться – почти праздник. Но вот весна и Эрик работать, конечно, мешали.
– Ладно, пойду, – решила я. – А ты бы шёл в кабинет, скоро сюда солнце доберётся, будешь с обожжённой рожей ходить.
– И руками.
– И руками, – подтвердила я.
Шапка кивнул. Соображал он после попойки фигово, но я знала, что девицы, несмотря на Эрика, момент не упустят и от прямых солнечных лучей своего начальника прогонят. Хорошие они были, заботливые.
От дверей вёл широкий коридор в глубины здания, кабинеты по сторонам были украшены новыми пластиковыми табличками, старыми латунными, а некоторые – блокнотными листиками с написанными от руки названиями отделов. Чёрт знает, от чего это зависело. Навстречу мне попалась группа хмурых, мрачных людей в синей форме – инспекция шла обходить тех, кто не являлся на регистрацию и отметку самостоятельно. Среди генетически изменённых, так же, как и среди обычных людей, встречались алкоголики, наркоманы и просто идиоты. Пользоваться своими преимуществами такие красавчики не могли ни в какую, но отмечать их всё равно приходилось. Русский алкоголик – особенный алкоголик. Он может встать однажды утром, выкинуть из дома весь посторонний мусор, вымыть квартиру до стерильного состояния и не пить больше никогда в жизни. Редко, но случается. А способность к сосредоточению восстанавливается за несколько дней. Так что их, на всякий случай, проверяли. Естественно, люди, вынужденные общаться с таким контингентом, в подавляющем большинстве были мизантропами. По-моему, они считали, что нормальные трезвые люди сохранились только в пределах офиса. Завершал хмурое шествие Восьмикот – единственный инспектор, склонный смотреть на мир с юмором. Насколько я знала, это свойство у него было с детства, мировоззрение Восьмикота не изменили даже несколько лет на зоне – за поножовщину и нанесение тяжких телесных. Восьмикот помахал мне рукой. Я на ходу поправила ему завернувшийся воротник потёртого, без усердия выглаженного кителя.
В конце коридора, среди нескольких дверок в хозпомещения, я выбрала самую драную и, войдя, сразу закрыла её за собой. Откинула голову, посмотрела в глазок детектора, притворяющегося вентиляцией. С тихим щелчком наш электронный страж считал рисунок моей сетчатки и снял блокировку со второй двери. Вот интересно, раньше ничего подобного не было, двери в генрозыск запирались на обычный замок, иногда вообще оставлялись нараспашку, но ни покушений, ни воровства, ни поджогов не было. Боялись нас раньше, сильно боялись. А теперь все оборзели, чуть что – грозят судом по правам человека. Всё что мы смогли сделать – уйти в подполье и стать легендой, чем-то вроде инопланетян или вампиров женского пола. Которых не бывает. Мужчин-то почти не осталось, повывели за века страха. В России их удаётся найти только в глухой тайге или на Дальнем Востоке.
Периодически мы запускали жутковатые слухи про нас, великих и ужасных. Так нам хоть как-то удавалось работать.
Палыч обнаружился в своём кабинете, недовольный, заждавшийся и за прошедшую часть дня задолбанный.
– Как там мой мажик? – бодро спросила я вместо приветствия.
– Повесился, – хмуро буркнул шеф.
Я присела на краешек кресла.
– То есть, в каком смысле?
– В прямом, – и Палыч посмотрел на меня исподлобья.
– Погоди, шеф, он же ничего сверхстрашного не сделал… Ну, сволочь, это да, но до урановых рудников-то ему было далеко, разве нет?
– Ты вообще знаешь, что это за «урановые рудники» такие? – неожиданно спросил Палыч.
– Высшая мера наказания для магов и колдунов. Не знаю и знать не хочу. Никто не знает, все боятся. Слушай, Палыч, давай ты со мной этим в другой раз поделишься. Ты меня вызвал, чтобы сообщить, что мажик оказался психически нездоровым?
Палыч помолчал, крутя в толстых пальцах карандаш. Я смиренно ждала ответа. То, что шеф не в духе, было ясно – жить маги любили, случаи суицида среди них были единичными за всё время существования подобной статистики. Причём, единичными не только в Питере или в России – а вообще во всём мире.
– Трупы в одной конторе нарисовались, – наконец, сообщил шеф.
Я скисла.
– Опять работать под прикрытием? Можно, мне будет не шестнадцать?
– Тебе будет двадцать шесть, как выглядишь.
– Я выгляжу по-разному…
– Будешь выглядеть на двадцать шесть. Потому что так надо. Потому что, если мы не разберёмся с делом сейчас, у нас будет висяк. Что такое наши висяки, ты знаешь.
Что такое наши висяки, я знала хорошо. Одно дело Жозефины Никитишны чего стоит. Кто и почему обозначил так обнаглевшую магичку – стёрто временем, но вылавливали мы её лет пятнадцать. Начали ещё при Лансе. Отловили при Петровиче. Не обошлось бы без спецзоны, но у Жозефины с Шапкой приключилась большая любовь. Дело отправили в архив, магичку зачислили в штат. Любовь прошла, а Жозефина осталась. Настоящего её имени не помнил никто – возможно, и она сама.
Одним словом, проблема заключалась в том, что наши фигуранты жили долго. Иногда – чёртовски долго. И любой нарушитель закона мог проявить свои способности через десять, двадцать, пятьдесят лет.
– Документы давай, – вздохнув, сказала я. – Я в той конторе ещё не числюсь?
– Нет, там придётся быть аккуратной. Завтра пойдёшь наниматься на работу. Твои новые данные внесены везде, где только можно. В конторе до хрена изменённых, тебя могли видеть, так что в твоём послужном списке есть должность помощницы менеджера по быту в главном офисе генетического контроля.
– Уборщицы, что ли?
– Ну, вроде того.
– Кого там до хрена? Колдуны, зимки, не приведи Господи – перекидыши?
Шеф смотрел искоса, низко голову наклоня. В такой позиции у него было три подбородка, но я не стала заострять на этом внимание.
– Перекидыши. Потому и отправляю тебя, ты умеешь с ними работать.
– Спасибо, – буркнула я.
– Пожалуйста, – не остался в долгу Палыч.
Я взяла трудовую книжку потёртого вида, пролистала, посмотрела на новое имя. Новое, как же!
– Палыч, а можно у меня на работе будет не моя настоящая фамилия? Что-нибудь, соответствующее физиономии? Иванова, там, или, скажем, Кузнецова. Можно?
– Тебе-то что? – удивился шеф. – Бьют не по паспорту, а морда всё равно русская. У тебя нормальная фамилия, живи с ней, ты к ней привыкла.
Спорить, как обычно, было бесполезно. Быть мне Наиной Владимировной Лившиц, хоть тресни.
– Всё, Дыбра, – шеф явно расслабился, если обратился ко мне, наконец-то, по прозвищу. – Иди, получай документы по конторе и трупам; изменённых, если надо, глянешь в списках у Шапки. Можешь ещё к Серёге заглянуть, он не занят, чего надо – в Интернете для тебя найдёт.
«И уберись с глаз моих», – мысленно закончила я.
Ну, убралась, конечно.
