Продолжение повествования о Петре Аркадьевиче Столыпине



Газета «Русское слово» сообщала:

«ТЕЛЕФОН
(От наших корреспондентов).
ПЕТЕРБУРГ, 16-го августа.
К покушению на П.А.Столыпина

Трупы преступников до сих пор не опознаны. С них сняты фотографические карточки и разосланы во все жандармские управления, губернаторам и полицмейстерам. До сих пор полиция нападала на ложные следы.
Ею был заподозрен Гинтер, оказавшийся лично известным председателю совета министров, и студент Дулевич, сосед по имению П.А.Столыпина. Дулевич явился на прием по приглашению».
Еще одно сообщение из «Русского слова»: «К покушению на жизнь П.А.Столыпина.
Во время взрыва Н.П.Столыпина находилась на верхнем балконе, помещающемся как раз над швейцарской. Она сидела в кресле и читала книгу. Когда раздался оглушительный взрыв, потолок треснул, и девушка упала в нижний этаж. Над нею сомкнулись сорванные двери швейцарской, образовав треугольник, так что лицо и туловище оказались защищенными, а вытянутые ноги на свободе. На ноги полетели обломки, доски, и по доскам прошла масса людей, отдавливая ноги».
Там же: «Подробности покушения на жизнь председателя совета министров
(От "С.-Петербургского" телеграфного агентства)
ПЕТЕРБУРГ, 13, VIII. Злоумышленники подъехали к даче министра, когда запись посетителей была прекращена. Прислуга не хотела пускать, но они намеревались силой войти в приемную. Во время столкновения с прислугой один из злоумышленников, одетый в жандармскую форму, обронил снаряд, разорвавшийся со страшной силой.
Разворочены прихожая, дежурная комната, приемная и подъезд, снесен балкон второго этажа и опрокинуты деревянные стены. Министр, принимавший посетителей в кабинете, остался невредим. Дети, находившиеся на снесенном балконе, ранены: старшая дочь в обе ноги, а сын в бедро.
Общее количество пострадавших около 60, из них убито 22.

Со всех сторон полетели к Столыпину выражения искреннего соболезнования. «Новое время» сообщает: «ВЕЧЕРНЯЯ ХРОНИКА
К покушению на П.А.Столыпина.
Правительства французское, английское, американское, итальянское, бельгийское и японское выразили председателю Совета Министров П.А.Столыпину свою искреннюю радость по случаю избавления его от грозившей опасности, а также негодование по поводу злодейского покушения на его жизнь».
Сам Государь удостоил его следующей сердечной телеграммой:
«Не нахожу слов, чтобы выразить свое негодование; слава Богу, что Вы остались невредимы. От души надеюсь, что Ваши сын и дочь поправятся скоро, также и остальные раненые».



Все испытывали жгучее негодованье и презрение к подлым убийцам, только левые и кадетские группы, по обыкновению, высказывались сдержанно и лукаво.
«Замечательно, что тотчас после взрыва на даче П. А. Столыпина», - писал А. С. Суворин,- левая печать настойчиво стала говорить, что он уходит, что страдания его несчастных детей так подействовали на его нервы, что он не может более заниматься делами.
И вот все эти дни "сердобольная" левая печать, наделенная особенно чувствительным сердцем, которое, как известно, находится тоже на левой стороне, усердно дебатирует это предложение министру: уходите, пожалуйста. Благодарите Бога, что вы остались целы, но уходите. Примите в соображение, что убить хотели вас. Вас не убили, а потому сделайте так, что вас как бы убили. ...(В "Маленьком письме" от 18 августа.)
Понимаете, как это было бы великолепно. Все врассыпную и вы первый. Для вас это нисколько не постыдно. Вы не убиты, но вы убиты горем, не только горем отца и семьянина, но и горем порядочного человека и честного министра, который не может не жалеть всех погибших, которые пришли к нему с просьбою или служили ему. Вас никто не осудит. Мы напишем превосходные статьи о вашей отставке. Мы скажем: «П. Столыпин ушел. Он был недурной человек и даже, как министр, подавал некоторые надежды, но ужасное событие, направленное не в него собственно, а в него, как представителя правительства, так поразило его нервы... а может быть, кто знает, так осветило его сознанье, что он ушел. Он почувствовал полное свое бессилие управлять без народа, без полновластных представителей его, которые одни могут успокоить страну», и многое другое скажем. Но только уходите…
Правительство, однако, не испугалось и не послушало предательских соболезнований и советов умеренно-левой печати; Столыпин остался…



«Страха не страшусь, смерти не боюсь, лягу за Царя, за святую Русь», - проносилось в его сознании и смерть на своем посту не пугала его, а казалась ему лучшей из смертей для истинного гражданина. Он верил, что победа за мужеством и талантом, что он совершит то, что предназначено…
И действительно, Столыпин продолжал неуклонно и неустрашимо свою мужественную работу…
После теракта Николай II распорядился, чтобы Столыпина с семьей поселили в тщательно охраняемом Зимнем дворце. Петр Аркадьевич, привыкший во время отдыха совершать пешие прогулки, не отказался от своей привычки и здесь: теперь он прогуливался по крыше Зимнего дворца.
Но охота на Столыпина продолжалась. За каждым его выездом из Зимнего следили какие-то подозрительные люди. Вскоре обнаружилось, что напротив дома его сестры, которую он часто навещал, снята комната для убийц. Один из арестованных по этому поводу эсеров на допросе признался, что его рука уже два раза поднималась для выстрела, но оба раза премьер показывался у окна не один – то с больной сестрой, то с ребенком, и рука невольно опускалась... Служба безопасности премьера приготовила для него специальный «щит» – портфель с металлической перегородкой внутри. С такой защитой хоть куда, лишь бы убийца заранее предупредил, когда будет стрелять...
Подпольная деятельность революционных партий, однако, продолжалась…
Так, уже в декабре того же 1906 года, вновь была некоим Добржинским организована «боевая дружина», которая, по поручению центрального комитета партии социалистов-революционеров, должна была убить того же П.А. Столыпина; она была во время открыта и захвачена. В июле 1907 года вновь захвачен был «летучий отряд», имевший в своем составе евреек Розу Рабинович и Эстер Лею Липину, цель которого была тоже «устранение» Столыпина… Наконец, в декабре все того же 1907 года, была арестована еврейка Фейга Элькина, тоже организовавшая революционную группу и подготовлявшая смерть Председателю Совета Министров. Такая ликвидация ряда террористических групп на время приостановила дальнейшие покушения, а разоблачение деятельности Азефа, поочередно предававшего то революционеров, то охрану, казалось, и совсем их обескуражило. Но, как мы теперь знаем, убийцы из-за угла, опять подняли голову...





Таким образом, П.А. Столыпин должен был жить и работать под вечно нависшей над ним угрозой смерти… Когда Столыпина спрашивали, как может он спокойно жить в виду постоянной опасности, он отвечал с чарующей простотой и откровенностью:
«Каждое утро, когда я просыпаюсь и творю молитву, я смотрю на предстоящий день, как на последний в жизни, и готовлюсь выполнить все свои обязанности, устремляя уже взоры в вечность. А вечером, когда опять возвращаюсь в свою комнату, то благодарю Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания о близости смерти, как расплаты за свои убеждения. Порою, однако, я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы наконец удастся.» Таково было естественное, но роковое предвиденье.
Откуда же черпал Столыпин эту поражающую неустрашимость и эту богатырскую, все побеждающую силу? Кровь предков громко говорила в нем и давала подъем и русское национальное направление его убеждениям; но главные силы он находил в душе своей, а душа его была глубоко христианская и глубоко русская; в роднике веры и любви к Родине черпал он свое мужество. «Он так верил в Бога, - говорили люди близко его знавшие, - что дай Господи так верить служителям алтаря». Он так глубоко и горячо любил Россию, а в деле любви, - как говорит апостол и евангелист Иоанн, - «несть страха»! И бесстрашие его вытекало из этого настроения, которым он жил; знал же он один только страх, это - страх Божий, поэтому то он и мог так смело и бесстрашно смотреть в глаза опасности. Притягательной силой, присущей его личности, была равным образом и его репутация удивительно трудолюбивого и вполне чистого человека; на нем не лежало ни одного грязного пятна — вещь редкая и трудная для политического человека.



Наконец, помогали ему и его исключительные способности, а прежде всего его ораторский талант. После первых же речей его еще в первой Думе все как-то растерялись, до того неожиданным показалось такое дарование у чиновника, у представителя правительства. Красноречие его не было только блестящим словоизвержением перед молчащей толпой, а оно рвалось навстречу слушателям и привлекало их умы и сердца. Историческое выступление его 6 марта 1906 года было особенно сильно и завоевало ему симпатии многочисленных думских групп. Среди членов Думы произошел раскол и прежнее единодушие в нападках на правительство, которым отличались выступления Думы первого созыва исчезло и более не возвращалось. Думская победа Столыпина встретила громадное сочувствие в широких кругах русского общества. Поздравления, приветствия и адреса со многими тысячами подписей, посылавшиеся к нему со всех сторон, еще более вдохновляли его.
Выступления его, однако, не оставались бесплодными, так как его слова разносились далеко за пределы стен Таврического дворца. И это приносило свою пользу. С каждой новой речью, по какому бы поводу, она ни была сказана, Столыпин вносил в народное самосознание новые и новые черты национального русского государственного миросозерцания.
Когда, желая вырвать у правительства орудие борьбы с революцией, Дума возбудила вопрос об отмене временного закона о военно-полевых судах, Столыпин, после речи депутата Маклакова, обратился к возбужденной думской аудитории с такими словами: «Трудно возражать тонкому юристу, талантливо указывающему на отрицательные стороны военно-полевых судов, как судебного органа,- говорил он,- но, господа, государство должно мыслить иначе; оно должно становиться на другую точку зрения, и в этом отношении мое убеждение неизменно. Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно. Этот принцип в природе человека, он в Природе самого государства. Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признается всеми государствами…
Бывают роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теории и целостью отечества».
Но мольба Столыпина не была услышана.
Излагая затем аграрную правительственную программу, он сказал: «Правительство желает поднять крестьянское землевладение; оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода». Он указывал равным образом на то, что в деле земельного устройства крестьян «нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этот вопрос как-то сразу, вне законов, права и справедливости, как того требуют левые, нельзя». Резюмируя стремления сторонников быстрого, но беззаконного разрешения земельного вопроса, он закончил свою речь словами, ставшими историческими: «Им нужны великие потрясения, - нам нужна великая Россия».
Столыпин продолжал делать дело. Его знаменитые слова «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия» вызвали у одной части общества горячее одобрение, у другой – настоящую ярость. Столыпин верил в Россию, но не обольщался насчет ее возможностей одним прыжком преодолеть веками громоздившиеся препятствия. Он любил русский народ, но хорошо знал слабости и недостатки национального характера. Недаром он говорил, что при составлении закона о земле старался иметь в виду «разумных и сильных, а не слабых и пьяных» соотечественников.
Те, кому были нужны великие потрясения, не дремали. Темные силы продолжали свою подпольную работу. Уже через несколько дней после только что приведенных слов Столыпина в Петербурге был раскрыт новый ужасный заговор, и было арестовано 28 лиц, составивших сообщество в целях совершения целого ряда террористических актов. Злоумышленники наметили своими жертвами тех, которые были особенно дороги России, и были особенно нужны ей для здорового развития ее жизни. Покушения должны были быть направлены на Священную Особу Государя Императора и его первых сотрудников - Великого Князя Николая Николаевича и Председателя Совета Министров П. А. Столыпина.
Заговор, в котором приняли участие 55 депутатов, был обнаружен, и первого июня Столыпин выступил в последний раз в закрытом заседании перед депутатами второго призыва. Сообщая им об раскрытом в связи с обыском в квартире депутата Озоля революционном сообществе, в состав которого входили некоторые члены Государственной Думы, и о том, что поэтому представляется необходимым принятие мер к обеспечению правильного хода правосудия, для чего требуется разрешение Думы на привлечение нескольких ее членов в качестве обвиняемых, он присовокупил что всякое промедление со стороны Думы в разрешении предъявленных к ней требований или неполное их удовлетворение поставит в невозможность дальнейшее обеспечение спокойствия и порядка в государстве. Дума исполнением требования не спешила…
Высочайший манифест от 3 июня, объявивший о роспуске второго состава Государственной Думы, в тоже время объявил и о дарованном Царем новом избирательном законе…
Измененный по инициативе Столыпина избирательный закон, создал большую ответственность депутатов перед избирателями, а потому сделал выборы более сознательными; в то же время он устранил опасность переполнения Думы инородцами, сократив их число. Введением этого закона, Столыпин сделал великой шаг вперед на пути созидания нового строя русской жизни; он привел Россию к Думе работоспособной, при содействии которой удалось, наконец, стать на прочную почву законодательных работ.



Выступление Столыпина было намечено 16 ноября 1907 года и состоялось, при полном составе всех депутатов 3-ей Думы. В зале, переполненном публикой, на ораторской трибуне появился П. А. Столыпин. Голос его звучал громко, отчетливо и ясно. На этот раз сообщение было более краткое, чем это было при первом его выступлении во второй Думе, но были даны ответы на самые серьезные вопросы русской жизни.
Он говорил:
«Для всех теперь стало очевидным, что разрушительное движение, созданное крайними левыми партиями, превратилось в открытое разбойничество и выдвинуло вперед все противообщественные преступные элементы, разоряя честных тружеников и развращая молодое поколение.
Противопоставить этому явлению можно только силу…
Для этого, - продолжал он, - Правительству необходимо иметь в своем распоряжении, в качестве орудия власти, должностных лиц, связанных чувством долга и государственной ответственности. Поэтому, проведение ими личных политических взглядов и впредь будет считать несовместимым с государственною службою.
Начала порядка законности и внутренней дисциплины должны быть внедрены и в школе, и новый строй ее, конечно, не может препятствовать правительству предъявлять соответственные требования к педагогическому персоналу»...
Далее он говорил о судоустройстве, разумной земельной реформе, культуре, русском языке и многом другом.
«Проявление Царской власти, — сказал он, — во все времена показывало также воочию народу, что историческая самодержавная власть и свободная воля Монарха являются драгоценнейшим достоянием русской государственности, так как единственно эта власть и эта воля, создав существующие установления и охраняя их, призвана в минуты потрясений и опасности для Государства, к спасению России и обращению ее на путь порядка и исторической правды».
Это не была обычная речь первого министра, это был горячий, страстный призыв человека, глубоко верующего в будущее России.
«Не мне, конечно, защищать право Государя спасать в минуты опасности вверенную ему Богом Державу. Я не буду отвечать и на то обвинение, что мы живем в какой-то восточной деспотии. Мне кажется, что я уже ясно, от имени Правительства, указал, что строй, в котором мы живем, это строй представительный, дарованный Самодержавным Монархом и, следовательно, обязательный для всех его верноподданных. Но я не могу, господа, не остановиться на нареканиях третьего характера, на обвинениях в том, что Правительство стремится создать в России какое-то полицейское благополучие, что оно стремится сжать весь народ в тисках какого-то произвола и насилия. Это не так»...
Окончание своей речи Столыпин посвятил национально-историческим вопросам (о Екатерине II, Петре I, до петровской истории и современности).
Правительство должно избегать лишних слов, но есть слова, выражающие чувства, от которых в течение столетий усиленно бились сердца русских людей. Эти чувства, эти слова должны быть осуществлены в мыслях и отражаться в делах правителей. Слова эти: неуклонная приверженность к русским историческим началам. Это противовес беспочвенному социализму, это желание, это страстное желание и обновить, и просветить, и возвеличить Родину, в противность тем людям, которые хотят ее распада. Это, наконец, преданность не на жизнь, а на смерть Царю, олицетворяющему Россию. Вот, господа, все, что я хотел сказать. Сказал, что думал и как умел».
Когда он кончил, ему была сделана депутатами настоящая овация; бурные аплодисменты наполнили и долго потрясали своды зала Таврического дворца…
Государь особым рескриптом, от 1 января 1908 года, при пожаловании П.А. Столыпину Монаршей милости - звания статс-секретаря, выразил ему свою сердечную признательность за его труды.
На данном в апреле 1908 года П.А. завтраке в честь представителей земств и городов, а равно и на ответном обеде со стороны земств и чинов министерств, тоже обнаружилось отрадное единение общественных сил с правительством. Наиболее тревожное время было Россией пережито. Смута, видимо, кончилась. Ее место заняло твердое и уверенное государственное существование. Наступили годы кропотливой, часто мешкотной, но плодотворной и созидательной работы.
При обсуждении в Думе вопросов вероисповедных П.А. Столыпин, возражая против имевшего в обществе многочисленных сторонников мнения, что все вопросы, связанные с Церковью, подлежат самостоятельному вершительству Церкви, он говорил. «Это повело бы к разрыву той вековой связи, которая существует между Государством и Церковью, той связи, в которой Государство черпает силу духа, а Церковь черпает крепость, той связи, которая дала жизнь нашему государству и принесла ей неоценимые услуги. Этот разрыв ознаменовал бы также наступление новой эры взаимного недоверия, подозрительности между церковной властью и властью общезаконодательной, которая утратила бы природное свое свойство власти с церковью союзной. Государство в глазах церкви утратило бы значение государства православного, а церковь, в свою очередь, была бы поставлена в тяжелое положение, в необходимость самой наделять себя политическими и гражданскими правами, со всеми опасными, отсюда проистекающими последствиями».
Указанное выше явление проистекает из инстинктивного недоверия к такому союзу со стороны иноверцев и лиц не христианских вероисповеданий. Поэтому он напоминает, что Дума в своем целом, по словам Царского манифеста, должна быть русской по духу, и иные народности должны в ней иметь представителей своих нужд, но не в количестве, делающем их вершителями дел чисто русских.



Заключительная часть поста будет посвящена трагическому событию - убийства П.А.Столыпина и памяти о нем. Надеюсь, что скоро она появится в моем дневнике