Александр
Сотников
ПРОЗА
СТИХОТВОРЕНИЯ
БАЛЛАДЫ
МОСКВА
2004
ГЛАЗА АНУБИСА
РОМАН
Анубис - египетский бог, страж мёртвых. Изображается в виде человека с головой шакала или как лежащий шакал.
От автора.
У вселенной есть ВЕЧНАЯ ТАЙНА. Соприкасаясь с ней в первые секунды своего рождения, мы всю жизнь пытаемся постичь её, но тихо уходим в мир иной, не разгадав и даже не осознав этой ВЕЧНОЙ ТАЙНЫ...
ТАЙНЫ ВРЕМЕНИ!
Сгорая ярким вспышками в холодной темноте космического пространства, люди, по пути, успевают заморочить голову себе, и довести до нервного срыва других, заумными вопросами: Что же такое любовь и ненависть? Откуда берутся смех и слезы? Для чего даны нам радость и страдание? И ради каких таких высших целей, спотыкаясь и падая, человечество тащит на себе через столетия свой крест?
И невдомёк всем нам, безжалостно терзающим расспросами ближнего своего, что этот ближний, и сам не знает ни черта, и рад бы потрясти по этому поводу кого-нибудь поумней.
А потрясти, уважаемые, есть кого!
ОН очень давно сидит, в ВЕЧНОЙ БЕСКОНЕЧНОСТИ, седобородый и мудрый, всесильный и справедливый. Сидит посреди огромной свалки ничем не примечательных звезд и всяких малозначительных планет, и внимательно разглядывает всё вокруг в свое специальное увеличительное стекло. Когда же наступает ВРЕМЯ, то ОН сразу и сполна, расплачивается с каждым из нас. Выдаёт всем по гамбургскому счёту. Смею вас в этом уверить! Что же касается самого ВРЕМЕНИ, то это удивительная вещь. Оно могущественно и вечно, и когда
в него бездумно вмешиваешься, становится очень опасным. Может быть, именно по этому, а может, и нет, произошла история, которую я собираюсь вам рассказать. В чем же решительно могу поклясться на ста советских рублях, так это в полной правдивости всего произошедшего. И не пробуйте, господа, после этого отмахнуться. Руки заболят. Подобное, легко может произойти с каждым из вас и при следующей встрече со мной, вы рискуете услышать:
А, что я вам говорил?!
И еще:
Прав был великий Михаил Афанасьевич Булгаков, предостерегая всех недотеп:
«Никогда не разговаривайте с незнакомцами».
Нам же, было бы уместней сказать:
«Никогда не берите чужих вещей».
Однако, кое-кто, плевать на это хотел с высокой колокольни.
А зря!
I
НИКОГДА НЕ БЕРИТЕ ЧУЖИХ ВЕЩЕЙ
«Как я попал на этот странный пир?...»
Тёплый летний вечер неторопливо вытянул из-за леса прохладную ночь. Чёрнота, лениво стекая по небосклону, расползлась по остывающей земле и заглушила пение птиц. Вдоль железнодорожной насыпи, в пыльной пожухлой траве, громко запиликали сверчки- гастролеры. Сквозь густую листву разросшегося у платформы ракитового кустарника, уютно и призывно мигали огоньки дачного поселка.
Отчаянно свистнув, электричка медленно тронула с места и покатилась навстречу тёмнеющему горизонту. Проводив ее взглядом, Саня неторопливо закурил, выпустил вверх долгую струйку ароматного дыма, и блаженно закатил глаза. Белая призрачная полоска на секунду повисла в воздухе и медленно растворилась в тусклом свете станционного фонаря. Поправив на плече тяжелую сумку, Саня спрыгнул с перрона, перебрался через рельсы по узкому дощатому настилу и, спугнув на мусорной куче голодную кошку, направился по тропинке в сторону поселка. На ходу он оглянулся и разглядел на фоне чернеющих в вечернем сумраке лип, станционную табличку:
«СУШКИНСКАЯ»
Свернув с тропинки на проселок, Саня ускорил шаг. Слабый вечерний ветерок доносил до слуха мелодичные позывные «Маяка». Голос диктора радостно сообщил: «Московское время двадцать три часа, тридцать минут…». Тут же, заглушив его, по всей округе, наперебой, громко забрехали собаки. Лаяли долго, захлёбываясь, противно подвывая, давая понять запоздалым дачникам, что они на чеку, и не зря едят хозяйский хлеб. Саня, поежился и зашагал быстрее, в тайне мечтая о растопленной печке, горячем чае и толстом бутерброде.
Он увидел ЭТО издали. Сверкая матовыми огоньками на массивных граненых боках, ЭТО лежало на дороге, в свете единственного на всю улицу фонаря. Саня подошёл, осторожно поднял находку и обомлел. «Какая красота! - подумал он с восторгом. - Всегда мечтал о такой... зажигалке». То, что это именно зажигалка он, почему-то, не сомневался. Сжав находку в ладони, Саня ощутил в руке приятную тяжесть. «Вот растяпы! Теряют же такие вещи...», сказал кто-то у него в голове. Внимательно всмотревшись в темноту и обнаружив, что он один на дороге, Саня, быстро сунул драгоценный предмет в карман и стрелой полетел к дому. Уже через минуту он лихорадочно закрывал за собой калитку собственной дачи. «Кто-то теряет, а кто-то находит…» весело распевала Эдита Пьеха, у него в голове. В полной темноте, Саня долго шарил руками по двери, пытаясь найти замочную скважину и вставить туда ключ. Вскоре замок, сухо клацнув, впустил его в дом. Натыкаясь на мебель, и тихо ругаясь, Саня прошёл в комнату, нащупал выключатель и зажег свет. Тусклая лампочка в розовом абажуре с бахромой, мигнув, осветила оклеенную коричневыми обоями комнату. Посреди, стоял крепкий деревянный стол, покрытый цветной скатертью и три венских стула на гнутых ножках. Стол был сработан ещё отцом, из берёзы, лет десять тому назад. Саня очень гордился им и бережно хранил. В левом углу комнаты зевала черной топкой громадная русская печь. В таких печках, всегда живут добрые домовые, и казалось, что она держала на себе весь этот старый дом. Набрав пахнущих смолой поленьев из плетёной колхозной корзины, Саня засунул их в топку, обложил бумагой и развёл огонь. Пламя стало лениво облизывать сыроватое дерево и вскоре поленья, подсыхая и разгораясь, тихо «запели», постреливая яркими искрами. Комната преобразилась и ожила, медленно наполняясь теплом, уютом и запахом смолы. Согревшись и сбросив куртку, Саня уселся за стол. Возле пачки старых газет, он увидел милицейский свисток. Покрутив его в руках, Саня отложил свисток в сторону, так и не вспомнив, откуда он взялся. Достав из кармана драгоценную находку, осторожно, словно боясь разбить, Саня положил её перед собой. Теперь зажигалку можно было рассмотреть, как следует, спокойно и обстоятельно. Немного понимая в металлах, Саня определил, что вещь сделана из хорошего серебра и судя по всему весьма старинная. Его не покидало ощущение, что держит он в руках предмет необыкновенный и таинственный. В тоже время эта вещь казалась вполне обычной, хотя, несомненно, очень дорогой. «Штучка антикварная. Не какая то газовая дешевка» подумал Саня, внимательно рассматривая зажигалку и ласково поглаживая кончиками пальцев её матовый бок. «Батя, любил такие вещи. Ему бы понравилось». Массивная, величиной с пачку сигарет, она едва помещалась на ладони. С восхищением он вглядывался в чудесный, изящный профиль женской головки в маленькой короне, выгравированный на одной из сторон серебряной находки. Над короной, полукругом, витиеватыми буквами из желтого металла, была сделана надпись:
«RES NULLIS»*
Внизу, под женским профилем, другая:
«SIC ITUR AD ASTRA»**
Саня перевернул зажигалку и от неожиданности присвистнул. На другой стороне красовался свирепый гривастый лев. Страшный зверь, растопырив мощные лапы, обнимал огромный, занимающий почти весь корпус, кроваво-красный камень похожий на рубин. Свет от лампочки заискрился на его гранях и заплясал у Сани на лице алыми зайчиками. «Мальчики кровавые в глазах...» вспомнились ему слова поэта. Саня осторожно поднял крышку, прилегавшую плотно, без зазора, к корпусу серебряной находки. На месте привычного фитилька с колесиком, он обнаружил искусно сделанную голову животного с мордой толи волка, толи собаки, в странном головном уборе. Вместо глаз у
*Вещь никому не принадлежащая. **Таков путь к звёздам. (лат.)
неё были два маленьких изумительных изумруда. Саня чуть повернул зажигалку, и камешки засверкали яркими зелеными огоньками. Долго, не отрываясь, он смотрел на это чудо и вдруг узнал животное. Это был Анубис – египетский бог, страж мертвых, человек с головой шакала. Саня нервно вытер ладонью вспотевший лоб. «Что это за вещь такая? Чья она?». Ему очень захотелось курить. Дрожащими пальцами, он достал сигарету из пачки и еще раз оценивающе осмотрел находку. Нечто непонятное и очень таинственное скрывалось внутри этой вещицы. Надписи на непонятном языке, женская головка в маленькой короне и голова шакала с изумрудными глазами. Все казалось запредельным и не от мира сего. «А если от нее прикурить?», подумал Саня, вздрогнув от собственной мысли. Традиционного для зажигалки колесика не было и, он понял, что не знает, как это сделать. Саня стал крутить находку в руках, надавливая на все выступающие части. Через мгновение палец, скользнув по поверхности камня, нажал на рубин между лапами гривастого льва.
Раздался мелодичный щелчок.
Кроваво-красный камень плавно утонул в корпусе. Саня поднес сигарету в ожидании пламени, но ничего не произошло. Только глаза на голове шакала, наполнились изнутри холодным призрачным свечением и таинственно замерцали. Вдруг из них посыпались яркие, похожие на «бенгальский огонь», зеленые искры. От неожиданности Саня выронил из рук зажигалку.
Она упала на пол, испуская пульсирующий изумрудный свет, который постепенно превращался в яркие переливающиеся разноцветные волны, заполнившие всю комнату. Внезапный порыв ледяного ветра с грохотом раскрыл дверь из коридора, сбросив Саню со стула. Он упал, больно ударившись спиной, и в изумлении раскрыл рот, глядя в потолок глазами полными ужаса. В ушах зашумело так, словно кто-то рядом лупил молотком по стальному листу. Вены на висках вздулись от бешеного потока крови, запульсировали, и казалось, вот-вот лопнут. «Ни хрена себе ты прикурил!» опять сказал кто-то в голове у Сани. Вакханалия вокруг стала принимать катастрофические размеры. Стены заходили ходуном, как при хорошем землетрясении и стали, словно резиновые, медленно вытягиваться вверх. Белый потолок стал прозрачным как стекло и покрылся множеством трещин, которые ломаными линиями быстро разбегались от центра к краям. Вдруг, весь этот стеклопотолок с грохотом взорвался, и множество осколков посыпалось вниз. Не долетая до пола, они растаяли в воздухе, как снежинки. Саня, оцепенев, уставился в зияющий провал над головой. Там вверху, в огромной бездонной, чёрной дыре появилось, или скорее соткалось из странных мутных нитей лицо жуткого старика, со сверкающими красными зрачками. Он широко раскрыл рот с фиолетовыми запекшимися губами, и Саня увидел внутри, огромный серо-желтый диск Луны в окружении ярких немигающих звезд. Селена каталась в пасти монстра огромным туманным шаром, ударяясь о синюшные беззубые десны. Старик мотнул седою башкой и пророкотал:
«TRUDITUR DIES DIE!»*
Слова многократным эхом отразились у Сани в голове, и он потерял сознание.
* * *
«Ж - ж - ж». Большая, жирная зелёная муха металась по комнате, выделывая в воздухе немыслимые пируэты. Пикируя, она билась головой в оконное стекло и без памяти падала на подоконник. Приходя в себя, она снова взлетала, делала кульбит, и все повторяла сначала.
Саня медленно открыл глаза.
Комната была наполнена солнечным светом, и в его ярких призрачных лучах плясали микроскопические пылинки. Повернув голову, он застонал от боли. Сотни
острых иголок впились в затылок и спину. Осторожно тронув рукой макушку, Саня нащупал приличную шишку. Превозмогая боль, он перевернулся на живот, стал на колени и, цепляясь за стену, поднялся на ноги.
«Ж - ж - ж». Зелёная муха упорно билась в стекло, пытаясь пробить его своим мягким тельцем. «Вчера я напился, - подумал Саня. - Напился как свинья и уснул посреди комнаты». Это было единственным объяснением его совершенно разбитого состояния и жуткой головной боли. Пошарив взглядом вокруг, в поиске пустых бутылок, он сильно удивился, не найдя
их. «Значить пил я, на веранде» успокоил он себя.
*День спешит за днём. (лат.)
От того, что он нашел объяснение своему состоянию, стало как-то легче. Саня, прихрамывая, направился на веранду, наводить порядок после «пьяного» вечера. Он был уверен, что последняя теперь находится в разгромленном состоянии. Обходя стул, он оперся рукой о стену и задел, висящий на ней календарь. Тот сорвался и, шурша листами, свалился на пол. Саня, ругаясь, нагнулся, водрузил его на свое место и сделал шаг к двери в коридор. Что-то заставило его остановиться и снова посмотреть на стену. На ней висел календарь с собаками, который они с отцом купили в Голицыне несколько лет назад. Тогда батя был ещё жив и здоров. У Сани похолодело внутри. Он вспомнил, что сам выбросил на свалку это печатное издание уже как три года назад. Он даже вспомнил, что там, на свалке, у забора, стояла почти новая газовая плита. Саня еще раз осторожно взглянул на календарь. На белом листе было напечатано большими черными буквами: «1994 год, 24 августа, среда». Липкая противная струйка пота скатилась между лопаток. Страшная догадка пронеслась в голове: «Значит, я не напился вчера и ... Нет! Этого не может быть! Я наверно сплю!». Он сильно потер ладонями лоб и переносицу. Желтые разводы перед глазами прошли, но все осталось по-прежнему и календарь, и число, и день, и год. «Бред! Я же сам тогда его выбросил...» стал уверять себя Саня, но волна отчаяния уже охватила его. «Сейчас две тысячи второй год...» попробовал он успокоиться и восстановить картину прошедшего дня. «Сегодня суббота, вчера была пятница. Я приехал на дачу на выходные и вечером напился потому, что... Почему я вдруг вчера напился?...
И откуда вообще здесь взялся этот старый календарь?».
На эти вопросы ответа не было.
За дверью, на веранде послышалась возня, и жалобно звякнуло ведро. Саня застыл, судорожно сглотнув, и медленно, как зомби шагнул из комнаты. Он прошёл в коридор и остановился у двери на веранду. Едва касаясь дрожащими пальцами, он толкнул её от себя. Медленно, словно в тяжёлом сне, скрипя петлями, дверь отворилась и... там, в проёме, стоял отец.
- Ба-а... - выдохнул Саня и сполз по стенке на пол.- Ба-атя...
- Сашка?! – отец был удивлен не меньше. – Ты когда это приехал? Эй! Ты что?!
- Я?.. – Саня опять судорожно сглотнул. – Но... Ночью...
- А я не слышал, как ты в дом вошел.
- Батя!
Саня не выдержал и расплакался, как ребенок, навзрыд. Крупные слезы ручьями покатились по его небритым щекам, подбородку, запузырились на губах, и потекли на рубаху, оставляя на ней тёмные мокрые пятна.
- Э-э! Ты чего? – отец присел рядом и большой теплой ладонью стал вытирать ему лицо. – Ты что, выпил что ли?
Подхватив под руки сына, он провел его на веранду и усадил на стул. Некоторое время отец смотрел на него, а затем сказал:
- Лицо у тебя какое-то странное. Вроде ты, а вроде и нет. Постарел что ли, не пойму?
- Я вчера... На свадьбе у друга был, перебрал и опух наверное, - соврал Саня. - Да и не выспался. Батя, а ты откуда...
-Ты же в субботу собирался приехать, - перебил его отец.- А сегодня среда.
- Так вышло. Соскучился вот раньше и приехал...
Саня постепенно успокоился, и для него стало понятно, что случившаяся метаморфоза отца не коснулась. Стало ясно и другое. Произошло нечто ужасное с ним, со временем, с жизнью вообще и он, главный участник всех этих событий.
Отец хлопнул его по колену.
- Ладно, с твоей рожей потом будем разбираться, а сейчас давай завтракать. Проголодался наверно?
Он подошел к плите и активно загремел кастрюлями. Саня стащил с себя мокрую от слез рубаху и побрел в комнату. Взглянув еще раз на календарь, он убедился, что ничего не изменилось. На белом листе красовался 1994 год.
«Будьте любезны и что хотите то и делайте» пробурчал Саня, надевая на ходу камуфляжную куртку и поднимаясь на второй этаж. Там в комнате, на столе, лежала кипа газет и журналов. Отец делал из них вырезки и подшивал в специальные папки.
Саня бросился перебирать газеты. Везде на первых листах значился 94 год. Все они были новенькие, без желтого единого пятнышка, как будто только, что вышли из-под типографского станка. Обнюхав их, и расстроившись в конец, Саня спустился вниз. Покрутившись на веранде он как бы невзначай, спросил:
- Батя, а кто у нас сейчас президент в стране?
Отец подозрительно посмотрел на сына.
- Водку с пивом вчера мешал?
- Боже упаси! Это я просто так спросил, - стал выкручиваться Саня. - Тебя проверяю.
- А чего меня проверять, - сказал отец.- Я в Советском Союзе, как жил, так и живу. А то, что они там за моим забором сейчас творят, это бог им судья. Если ночью, наши, опять Зимний не взяли, то Боря, так и сидит в Кремле.
- А ты, о Путине не слышал?
Отец задумался.
-Распутиных знаю, Гришку и Валентина. Машка ещё есть, певичка развратная...
Отец опять задумался.
- Нет. О Путине ни когда, ни чего не слыхал.
Саня решил выяснять до конца.
- А год сейчас, у нас какой?
Отец даже бровью не повел. Погладив сына по голове, он ласково сказал:
- Знаешь, сынок, я баньку сейчас затоплю. Пивко у меня холодненькое есть. Попаришься, опохмелишься и будешь, как молодой огурец в пупырях.
- Ты не понимаешь, отец...
- Понимаю-понимаю, - перебил батя. - Ты давай сначала поешь, а потом разговаривать будем.
Сане стало ясно, что серьезного разговора не получится, он молча сел за стол и стал завтракать. Батя вышел на крыльцо и крикнул:
- Сегодня с утра было двадцать четвертое августа, девяносто четвертого года! Если конечно, время не чудит.
Саня ткнул вилкой в яичницу и тихо произнес:
- Ещё как чудит. Заклинило время батя.
Допив кофе, он уныло посмотрел в пустую чашку, поставил ее и резко крутанул. Чашка запрыгала на донышке по поверхности стола и остановилась. Захотелось курить. Саня поднялся и направился в свою комнату. По пути, надеясь на чудо, он еще раз взглянул на календарь. Цифры «1994», как заговоренные, оставались на старом месте. Большая зеленая муха, не замечая открытую форточку с тупым упорством продолжала дубасить своей безмозглой головой в стекло. Саня вдруг ощутил себя такой же мухой, накрытой стеклянным колпаком чужого времени. Из сада до его слуха донеслись голоса. Он посмотрел в окно. Под яблоней стоял батя, а рядом оживленно беседовали... Женька и Сергеич.
Сане показалось, что он сходит с ума. В окно он увидел людей, которых уже давно нет на этом свете. Добрейший Сергеич скоропостижно скончался от перитонита семь лет назад. Женя, подполковник милиции, погиб годом позже, в автокатастрофе, при задержании опасного преступника. Но прямо сейчас они стояли здесь, как ни в чем не бывало, разговаривали, и смеялись. «Бред, какой то!» Саня замотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. В мозгу, который отказывался верить во все происходящее, всплыли строки из какого то стихотворения «Это ярмарка мертвых с распродажей теней...». Он достал из пачки сигарету и захлопал себя по карманам в поисках спичек. В них было пусто. Оглядевшись вокруг, Саня увидел блестящий предмет лежавший на полу под столом. Присев, он внимательно стал разглядывать находку. Её граненые бока таинственно светились в лучах утреннего солнца, а огромный красный камень был похож на застывшую каплю крови. Из-под открытой крышки, на Саню смотрела морда зверя, в странном головном уборе.
Осторожно подняв загадочный предмет и ощутив уже знакомую тяжесть в ладони, Саня ясно, кадр за кадром, вспомнил все события вчерашнего дня. То как он нашел зажигалку на дороге возле столба и, то, как нажал кроваво-красный рубин, и седую башку старика с перекатывающейся серо-желтой луной в беззубой пасти и слова, произнесенные монстром той кошмарной ночью как заклинание:
«TRUDITUR DIES DIE!»
Что они означают? И кто этот жуткий урод? Саня еще раз внимательно посмотрел на зажигалку и понял, именно она является источником всех несчастий, обрушившихся на его бедную голову. Правда, это открытие не принесло ему облегчения, ибо стало совершенно очевидно и другое. Отныне, он заперт в другом времени и ситуация эта кажется безвыходной. Ему остаётся только смириться. «Сука!» обозвал Саня зажигалку, положил её на книжную полку и вышел из дома. Летнее солнце заливало двор и приятно грело в спину. Саня прищурился, посмотрев на небо, и зашагал к яблоне, где весело беседовали «фантомы». Увидев его, те заулыбались и понимающе закивали головами. Сергеич обнял Саню за плечи и доверительно заговорил:
«Ты не расстраивайся Санёк. У меня случай был ещё хлеще. Обмывал я с сослуживцами свое очередное звание.- Он щелкнул себя пальцами по горлу.- Ну, гусары сам знаешь, гуляют. Ра-азма-ах! Пиво-водка, танцы-шманцы, салют-фейерверк... Праздновали долго, куда то ездили, «мочалки» какие то c нами крутились, короче... - Сергеич хмыкнул и почесал затылок.- ...Короче утром, просыпаюсь я на деревянной лавке, в какой то замызганной конуре. Выхожу на улицу, вокруг автобусы стоят и ни одного пивного ларька. Ну, думаю, наверно это станция. Вчера, когда домой ехал, уснул видно, а на конечной меня кто то выволок из автобуса к хренам собачьим. И пошел я, братцы мои, как Лёва Толстой по России, метро искать. Часа два бродил по округе, да всё без толку. Ничего не узнаю. Одни кривые халупы вокруг, куры наглые, собаки хромые да кошки облезлые. На одной из улиц смотрю, возле винного магазина, малахольные в телогреечках трутся. Я их спрашиваю «Господа хорошие, до метро далеко?». А они мне «Нет, уважаемый, что ты. Грести всего то километров с двести, не больше». Я уточняю «А может поближе, где есть?». «Увы, - говорят. - Ближе Москвы пока, ни где не построили». «А я, по-вашему, где нахожусь?». «А ты говорят, мужик, в данный момент, портишь воздух славного города-героя Тулы».- Сергеич хохотнул и продолжал.- Я думал, брешут синеносые. Видят, что гражданин с похмелья и в заблуждение вводят. Потом оказалось, не врут. Засаленную газетёнку мне показали «Тульский олигарх». Расстроился я тогда, помню сильно. Но главное, ведь так и не вспомнил, как в эту гребаную Тулу попал? Амнезия, братцы! - заключил Сергеич серьезно.
- Это не мой случай,- мрачно сказал Саня.
-Твой, твой,- влез в разговор Женька.- Ты глянь, как тебя перекосило. Сразу видно вчера по-полной программе на свадьбе прел.
- Во!- поддержал Сергеич.- Вроде он, вроде и не он. Прямо дежавю какое-то!
«Знали бы вы, отчего меня так перекосило, то вам бы поплохело» подумал Саня.
- Ладно, балагуры. Не верю я в эти суеверия, - сказал батя.- Пока баня топится, я тут кое-что сообразил.
Он указал на столик, накрытый под яблоней.
- Приглашаю дорогих гостей.
Поправляться было чем. В центре стола возвышалась солидная горка из свежих зеленых огурчиков, мясистых краснобоких помидоров и крупных головок молодого чеснока. Все это было с любовью переложено пахучим укропом. На тарелке благоухала аккуратно нарезанная копченая колбаса. Призывно зевали открытыми крышками две баночки шпрот, над которыми небоскребами возвышались две бутылки «Столичной», окруженные плотным кольцом бутылок с холодным пивом. Женька внимательно осмотрел закуску и заявил, что не хватает только «консоме с муми-троллями». Под столиком, рядом с закопченным чайником, стояла спортивная сумка. Батя достал из нее солидного соленого леща, весело потряс им в воздухе и саданул бедной вяленой рыбиной о край лавочки, так, что чешуя разлетелась в стороны мелкими серебряными монетками.
День начался.
Шумно толкаясь, друзья уселись за трапезу. Предупредив всех присутствующих, что «на пир не приходят в печальных одеждах» батя разлил водку в стаканчики. Большую стеклянную кружку наполнили холодным янтарным пивом. Отец взглянул на сына и провозгласил:
- За амнезию друзья! И чтоб ей пусто было.
Все с удовольствием «опрокинули» за потерю памяти и активно заработали вилками. После небольшой паузы стаканчики вновь наполнили и Сергеич, продолжил тему, усилив акцент.
- За психиатрию и верного соратника её, кататонический ступор!
Евгений поперхнулся и недобрыми глазами посмотрел на тостующего.
- Я отказываюсь пить в такой кампании. Такие поганые слова вы произносите, каких в моем лексиконе отродясь не было.
- И не удивительно, - сказал Сергеич.- В твоем образовании много пробелов.
- А ты наверно вместо обеда в заводскую библиотеку ходил и поэтому такой умный?
- Нет. Это потому, что я потомственный медик и обладатель высокого интеллекта.
- Точно,- подтвердил батя.- Только интеллект это не привилегия, а дар и использовать его желательно по назначению.
- Ты, Ильич, о чём?
- А о том, что не медик ты, а скорее селекционер-ботаник.
- Это ещё почему?- удивился Сергеич.
-А потому, что находишься в постоянном возбуждении по поводу повышения урожайности на своем участке и к кукурузному початку фасоль, я прошу прощения у Тимирязева, присобачил. И знаете для чего? Чтобы у кукурузы зернышки крупнее стали.
- Это клевета!
-Честное партийное слово!- перекрестился батя.- Больше скажу. Эксперименты он проводил инкогнито, в огороде на кукурузе у Клавдии Алексеевны. Когда старушка на даче отсутствовала. Ничего, не подозревая, бедная женщина кормила тем, что вырастил этот Лысенко своих кроликов.
- И ты молчал все это время?!- картинно всплеснул руками Саня.
- Каюсь! Молчал. Но молчал, исключительно из офицерской солидарности.
- А я смотрю! - вскричал Женька. - Кролики у нее все дохнут и дохнут, дохнут и дохнут. От запора должно быть? Зернышки-то большие, не пролазят, застревают.
- Они все равно были обречены. У них чумка приключилась,- стал оправдываться «потомственный медик».
- Ты зайцев с собаками путаешь. Это у них чумка.
- Спасибо. Запишу в ежедневник.
- Ну-ну,- ехидно улыбнулся Евгений.- Все равно тем, что ты вырастил только коал кормить. Я читал в энциклопедии, их желудки любую хрень переваривают.
- Чёрт с ними, с коалами,- махнул рукой Сергеич. - Если честно то, Алексеевна противная и склочная старуха. Она по ночам свои помои на мою выгребную яму выливает и думает, что я не знаю. И, между прочим, её драный кот все мои патиссоны обосцал. Пришлось грядку залить одеколоном «Шипр». Правда, это не помогло, пчёлы дохнут прямо на лету. И чем она его только кормит?
Выпив, он нежно погладил себя по животу и удовлетворенно сказал:
- Хорошо пошла. Как брехня по селу.
-Так ты, после этого, решил отомстить женщине?!- всплеснул руками Саня.- Я отказываюсь понимать! А как же кодекс офицерской чести, как же клятва Гиппократа, наконец. Там ведь написано, не навреди!
- Чёрным по белому,- подтвердил Евгений.- Такое великое имя-отчество носишь, Александр Сергеевич, а честь мундира запятнал. На старушку руку поднял, пацак. - он схватился за голову. - Мама миа!
-Тебе, Сергеич, только одна дорога теперь... Грехи замаливать. Рубище, котомка, посох и по святым местам. Список могу составить. А начать можешь с нашего магазина,- похлопал его по плечу батя.
- Я понял, Гуру, - кивнул Сергеич.- Идите все к чёрту...
За соседским забором засмеялись, и звонко зашлепали. Мужики переглянулись. Смех, прерываемый невнятным бормотанием, перерос в идиотский гогот.
- Это, что ещё? - настороженно спросил Сергеич.
- Это у Клаши, - сказал батя.- Наверное, оценили новость про кроликов.
За забором снова захохотали, забубнили и зашлепали.
- Кому-то очень весело. Наверное, от жары разморило, или от женщины, – предположил Сергеич. – Сань, посмотри. Может там, помочь надо?
Саня, нехотя, встал и подошел к забору. Подтянувшись, он заглянул через край. На траве, вытянувшись во весь рост, лежал Вовчик, сын Клавдии Алексеевны, мужик лет пятидесяти. Перед ним стоял микроскоп. Вовчик, припав к окуляру, восторженно вскрикивал: «Во, дают! А теперь, ты ее! Во, дают!» и, покатываясь от хохота, все время шлепал себя ладонью по плешивой башке.
-Бог в помощь, Левенгук! – крикнул Саня, - Нет лишнего билетика на сеанс?
Вовчик вздрогнул и испуганно посмотрел в сторону забора.
- Это я! Сосед! - Саня приветливо улыбнулся.
Вовчик вскочил на ноги, осклабился и, прихватив оптический прибор, быстро ретировался в глубь сада. Проводив его взглядом, Саня вернулся за стол.
- Ну, чётам? – возбужденно спросил Женька.
- Володя в шоу бизнес подался,- ответил Саня, - Для бактерий стрип клуб открыл. Приглашает всех на презентацию. Микроскопы выдаются за отдельную плату.
- И сотворил бог мир. И увидел, что это хорошо... - Женька сокрушенно покачал головой.- С бабами уже не интересно. Теперь, некоторым, подавай микробы в колготках. Да! Много у нас ещё такого, чего мало…
«Александр Сергеевич!» раздался женский голосок, из-за другого забора, «Ильич! Саша у вас?».
- Кирдык славному застолью, - обречённо произнес Женька.- Со всех сторон флажками обложили.
- Ж-жена! - зажужжал Сергеич перепугано.- Она утром в Москву собралась. А я… Ё-перный театр! Забыл!
«Са-аша! Где ты?! Ты обещал меня проводить!», продолжал щебетать голосок за забором. «Ильи-ич! Я к вам зайду, можно?!».
- Да, да! Конечно, Олечка!- стал приглашать её батя, раскрыв под столом спортивную сумку и быстро сгребая туда бутылки с водкой и пивом.
Женька быстро водрузил на стол закопченный чайник, снял крышку и стал сливать в него все спиртное, стоявшее на столе в открытых бутылках и стаканчиках.
-Ку-да!... - хотел помешать ему Саня, но было поздно.
«Мавр» сделал своё дело и забросил, пустую посуду в кусты крыжовника.
- Мужской компании, дамы необходимы как воздух, - с видом знатока изрёк Евгений, пряча стаканчики. - Я, например, при виде женщин теряю волю. Ведь они создают нежную, романтическую атмосферу общения. Иначе всё, чем мы с вами здесь занимаемся, есть банальное пьянство.
- Согласен, коллега, - поддержал его Саня. - А еще, они мало едят и приятно пахнут.
Он закрыл глаза и мечтательно покачал головой.
- Вот об этом, самцы, вы ей сейчас и расскажите, - предложил батя.
Когда миленькая женщина, в легком летнем платье, появилась на дорожке в саду, мужчины мирно беседовали за столом, на котором стояла пустая пивная кружка и холодный чайник, доверху наполненный «ядовитой» бодягой.
-Саша!- строго сказала Ольга.- Ты забыл?!
-Ну что ты, киса! Я, буквально на секундочку, забежал к Ильичу, за... За газеткой,- расплылся в виноватой улыбке Сергеич.
«У-сю-сю, му-сю-сю», пробурчал себе под нос Саня.
-А меня здесь кисуня, чайком угощают,- продолжал нагло врать «медик».- Чаю хочешь?
Батя больно саданул под столом, Сергеича по ноге.
- Извини, милая... - скривился тот.- У нас, кажется, нет лишней чашки.
Ольга, с подозрением осмотрела стол.
- Я вижу, у вас вообще чашек нет.
- А мы, Оля, по-фронтовому, из одной пьём,- нашёлся Женька.- Вспоминаем наше боевое братство, наслаждаясь, так сказать, изысканным чайным ароматом. Кстати, как раз сейчас, моя очередь вкусить душистого.
Евгений осторожно взял чайник, придвинул к себе пивную кружку и налил туда солидную порцию мутного зелья. Подняв её, он интеллигентно оттопырил мизинец, и почему-то обратился к отцу.
- Не возражаете?
-Упаси меня господи! – замахал руками тот.- Без церемоний!
Саня с Сергеичем тоже в один голос заявили, что попили бы душистого, да, к сожалению, не их черёд. Ольга внимательно наблюдала за происходящим. Отступать было не куда, и Евгений не торопясь, стал пить.
С каждым новым глотком глаза у Женьки закатывались, наливаясь слезами, а лицо багровело и покрывалось пятнами. Кадык в его горле ходил как поршень в цилиндре, пытаясь воспрепятствовать выбросу сивухи из воспаленного «ершом» желудка наружу. Участники застолья, с перекошенными от отвращения лицами, следили за алкогольным харакири местного «самурая». В саду умолкли птицы, в полёте застыли насекомые. Титаническим усилием воли, Женька влил в себя «ерш» до дна и дрожащей рукой поставил кружку на стол.
Над дачным участком повисла напряженная тишина.
- Как вам «Липтон», сэр?- осторожно спросил его батя. - Вкусил душистого?
- Сах-хару ма-алова-ато…- делая жуткую гримасу, просипел Женька.
- Ну? Вы аристократ, Евгений, - сокрушённо покачал головой отец. – Сахар сейчас в большом дефиците. Я же могу предложить вам только шаркутьер, или лягушачьи лапки с дюбари. Подать?!
-Хлебца-бца… - Женьку сильно передёрнуло.
Ольга окинула компанию строгим взглядом. Коротко бросив мужу «Пойдём!» она не прощаясь, направилась к калитке. Сергеич тут же вскочил, и на ходу шепнув бате «Скоро буду», поспешил за ней.
Как только за ними захлопнулась калитка, Евгений быстро схватил со стола помидор и целиком затолкал его себе в рот. Раздавленный овощ брызнул мякотью, и красный сок потек у него по подбородку.
- Гигант!- восхищенно произнес Саня.- Пол- кружки ядовитого дерьма глотнул! Слава герою! Это достойно кисти художника.
Он достал из сумки стаканчики и наполнил их из чайника.
- Я предлагаю чаевничать дальше. Не пропадать же добру.
- Одну мин-нуточку!- Женька пьяно замотал пальцем у Сани перед носом. – Хватит жизнь свою, в безумстве топить! Давайте вернём себе блаженную трезвость.
Он залпом выпил, подцепил ртом шпротину с вилки и добавил:
- Хорошо, что моей саламандры сегодня нет, а то я бы сейчас в палисаднике, малиновую муху в банку собирал.
* * *
Пока друзья за столом вели беседы в «духе Ницше», отец сходил и проверил баню. Выглянув оттуда, он весело позвал:
- Париться пошли! Градус, что надо!
Баня, сложенная из старых почерневших бревен, стояла в глубине сада, в зарослях крапивы и шикарных золотых шаров. Предметом гордости у хозяев была печь, сложенная по всем правилам печного искусства. Она долго и хорошо держала тепло, и париться в бане было одно удовольствие. У самого входа была врыта в землю, старая облупившаяся пожелтевшая ванна. В нее наливали воду и называли бассейном.
Зайдя гуськом в предбанник, дачники разделись и, толкаясь голыми задницами, просочились в парилку. Там, рассевшись на лавке вдоль стены, они стали усердно потеть, вдыхая горячий, ароматный воздух, обильно пропитанный запахом березовых веников. На топке, в большем чугунном котле, пузырясь, булькала вода. В полутемном помещении, всё это, создавало мистическую атмосферу средневековья. Через несколько минут пот выступил на телах и крупными каплями закапал на пол. Троица стала похожа на мокрых потрепанных петухов, усевшихся на жердочке.
- На верёвке бельевой, в ванной комнате, ты повесилась сегодня на заре…- распарившись, тихо и задумчиво, затянул Саня.
Батя, снял с крючка два берёзовых веника и сунул их в чан с кипятком. Прошло минут десять.
- Градус-то маловат,- ёрзая на лавке, решительно заявил Евгений.
- А по мне, так в самый раз,- сказал Саня.
- Если хорошо поддать пару, то Сандуны, отдыхают,- заверил Женька.
- Сомневаюсь я, однако...- покачал головой Саня.
Женька хмыкнул и большим деревянным ковшом зачерпнул из ведра холодную воду. Снисходительно оглядев присутствующих, он смело плеснул ее на камни. Влага, яростно зашипела, и длинный столб белого пара ударил в потолок. Раскалённый клубящийся туман, быстро окутал всю парную. Вдохнув обжигающий воздух широко раскрытым ртом, Саня заухал как филин. Жара стала нестерпимой.
- Офонарел!! - зарычал батя, смахивая с лица и груди капли кипятка.- Поддавало сандуновское!
- В самый раз... кхе!... кхе!…- закашлялся Женька, разгоняя горячий туман ладонями.- По нашему…кхе!... кхе!… По русский!...
В этот момент дверь в парную широко распахнулась, и на пороге появился улыбающийся Сергеич.
- Греетесь, касатики?!- радостно крикнул он и тут же всосал хорошую порцию раскаленного воздуха. Ухватившись за косяк, Сергеич выкатил глаза и издал звук сломавшейся помпы. Постояв в проёме и придя в себя, он зачерпнул ковшом воду и со словами «А градус-то маловат!» не скупясь, полил пышущие жаром камни. Шипящие брызги, маленькими ракетами, разлетелись по всей парной, больно впиваясь в голые тела.
- Ё-ешка-а Фи-ише-ер!!!- взвыл ошпаренный батя и как раненный кабан бросился к выходу.
Сергеич ойкнул, сметённый его мощным телом и завалился в дверях на спину. Следом, в белых лохмотьях обжигающего пара, толкаясь и грязно ругаясь, по толстому животу «потомственного медика» пронеслись табуном Саня и Женька. Вывалившись в сад, троица, тяжело дыша и повизгивая, сбилась в стайку у входа в баню. Переведя дух, Саня стал осматривать своё обваренное тело. Содрав, какой то лопух, он осторожно приложил его к волдырю на красной, как у бабуина, заднице.
-Чем раны зализываешь?- тяжело отдуваясь, спросил Женька.
- А хрен его знает. Вот, оторвал тут…
-Ты ботаник смотри, жопа то отвалится,- предупредил батя, прикрываясь ладонями и стыдливо озираясь.- Господи! Не увидел бы кто.
- Точно. Штаны одеть надо, - переминаясь с ноги на ногу и вертя головой по сторонам, согласился Женька.- Там женщины за забором ходить могут, а мы тут трясём... всем скопом.
-Ты бы, когда нам Сандуны устраивал, об этом подумал. А теперь и трясти-то уже нечем. Всё, к чертям, вкрутую сварилось! - зло сказал отец, заглядывая в баню.- Где этот хунвейбин?!
В дверях, матерясь, появился приверженец идей Мао. Женька погрозил ему кулаком.
- Ну, что напарился жлоб? Осатанел, что жена уехала, и подбавил парку. Я всё своё кундолини обжёг. С меня шкура слезла, как со змеи.
- Так я же, хотел как лучше. И поддал…
- Ты не просто поддал, а с особым цинизмом, - сказал Саня. - У вас с Женькой одни мозги на двоих.
- А я, между прочим, и сам пострадал. У меня самого все тело ободрано и болит,- стал оправдываться Сергеич и как модель на подиуме, продемонстрировал свою широкую спину в грязно-красных разводах.
- Вот, наконец, и дожил! - не обращая на него внимания, в сердцах сказал батя. - Полковник советской армии, а бегаю по дачному участку с голой задницей, как последний бомж. И все из-за вас…
Он плюнул в корыто с водой и, прикрываясь руками, засеменил в баню. Между тем солнце лениво замерло в зените, и полуденное марево опустилось на дачный поселок. Над яркими астрами, жужжа, планировал золотой шмель, задевая лепестки лохматой спинкой. Стало совсем жарко. Друзья, натянули штаны, и сели за стол в саду, чтобы продолжить прерванный баней пикник.
От выпитой водки, Сане стало казаться, что он, и вправду, приехал на дачу, как обещал отцу, и что время вовсе не свихнулось, отбросив его на восемь лет назад. Глядя на батю, Женьку и Сергеича, он, вдруг, осознал, что знает дальнейшую судьбу каждого из них. От этого ему стало совсем грустно. «Теперь я вроде Ванги» подумал он, налил всем и сказал:
- Я хочу выпить за родителей. Те, у кого они есть, пусть у них будет счастье и здоровье. Те, у кого уже нет… - он украдкой взглянул на отца.- Те пусть всегда будут достойны их памяти.
Он выпил до дна и громко стукнул стаканом по столу. С минуту сидели молча, и каждый думал о своём.
- И всё-таки странно, получается, - вдруг сказал Сергеич. – В Калининграде есть море, пляжи, а холодно сейчас и нет туристов. Бизнес большие убытки несёт. А у нас в Москве и моря нет и погода круглый год дерьмовая, а народищу всегда, не продохнуть.
- Ты это к чему,- не понял Женька.
- Да так. Всё у нас в России через анус.- Сергеич посмотрел на отца.- Ильич, чёрт с ней с баней, забудем. Поехали лучше в Часцы рыбу удить. Там карась и карп сейчас берёт. Форменный жор начался.
-Лодка нужна, - сказал батя.- С берега много не наловишь.
- Так у меня прямо там, на озере, катер есть. И удочки налажены.
- Не свисти! – не поверил Евгений. - На катер цены - хрен выговоришь. Откуда у тебя деньги такие?
- Да мне его год назад тесть подарил. С мотором! - возмущённо выпучил глаза Сергеич.
- Что-то я его ни разу не видал на озере. Брехло! - Женька демонстративно постучал вилкой по бутылке.- Ты лучше водку разлей... Онасис!
- А раньше, что ж ты про катер-то не рассказывал,- поинтересовался батя.
- Так повода не было, Ильич,- пожал плечами Сергеич, наливая.
- Ну, вот теперь, он у тебя появился. И лето в разгаре и компания вроде подходящая. Не задумываясь можно на рыбалку махнуть,- отец выпил, закурил «Беломор», пуская в вверх прозрачные невесомые колечки.
- Слушай Санька, может и нам с тобой лодку с мотором купить?
- Легко, батя. Заложим квартиру или возьмём в банке кредит, лет эдак на сто, и вперёд.
- А отдавать как?
- А на хрена отдавать. Мёртвые, они же сраму не имут.
- Вот ты всегда так, - расстроился отец.- Хорошую идею, в фарс превращаешь.
- Так это не я батя, это жизнь у нас такая. Чтобы что-то купить, надо, что ни будь заложить.
- Или кого-нибудь,- встрял Женька.
Налили и выпили. Сначала за тех, кто в море, потом за тех, кто в пути. Хмель легкими волнами загулял по разомлевшим телам, и стало хорошо. Летний ветерок, путаясь в густой яблоневой листве, качал над головами дачников, ветки с наливающимися соком плодами. Жизнь казалась безоблачной и бесконечной.
- Ильич. Ну, ты-то веришь, что у меня катер есть,- не унимался уже сильно захмелевший Сергеич.
- О, видал! Ни как не успокоится куркуль… ик...
Женька тоже явно перебрал и начал икать.
- Ему еще сто пятьдесят и у него появится галера с рабами… ик …
Сергеич отхлебнул пива из кружки, посмотрел на Женьку, скривился и стал похож на обиженного бомжа. Он быстро пьянел и взор его туманился.
- Я тебя… Евгений хотел... - Сергеич нетрезво повел глазами, - В Сандуны пригласить попа… попариться… Как друга… Соратника по даче… А мне не верят!
- Ты, гидра голицинская…ик... нас уже напарил. Вся жопа в волдырях… Сань, покажи ему своё седалище…ик...
Саня показывать не стал, но утвердительно кивнул головой. Жаркое солнце и Бахус очень быстро делали свое дело. Вскоре друзья начали нести всякий вздор. Ситуация уже пьяно накалялась и вот-вот готова была перерасти в хватание за грудки. Неожиданно с улицы громко крикнули:
- Ильич, ты дома?!
Гвалт в саду на секунду затих.
- Ильич, ты дома?! - не унимались за забором.
- Кто Ленина позвал?! - спросил батя и, поднявшись, нетвердой походкой, направился к калитке. На садовой дорожке, вскоре, появились две фигуры и до
Сани донеслись обрывки фраз: «Козы зараза… Проходил мимо… А вдруг дома…».
Это был Николай Федорович Кубасов, дачный сторож, человек рассудительный и степенный. Он, как оказалось, «совершенно случайно» шел мимо и решил зайти, чтоб узнать как здоровье у Ильича. После того, как вверенное ему козье стадо сожрало всю черноплодную рябину на Женькином участке, в дачные дворы стали пускать только одного Федорыча. Рогатые же, маялись на улице, жалобно мекая. Сторожа усадили за стол, вручив ему стаканчик с водкой. Женька, покачиваясь, встал и с пафосом продекламировал:
- Сегодня праздник у ребят, ликует пионерия, сегодня в гости к ним пришел Лаврентий Палыч Берия!
Задрав руки высоко над головой, он застыл в глубоком поклоне.
- Охо-хо,- горестно вздохнул сторож. – Вот ты вроде взрослый человек, военный, а хулиганишь. Жидкой храбрости напился и к степенным людям пристаёшь. В другое время Евгений Степанович, такие смешливые как ты, цельными гектарами в сибирской тайге просеки под дороги окучивали. И заметь, с песнями о нашей любимой советской родине.
- То было другое время…ик…- возразил Женька.- В начале мироздания тоже был хаос! А у нас сейчас эта… как ее… Демократия! Руки у тебя коротки Малюта Скуратов…Мы либералы бурю пророчим… ик…
Женька набрал воздуха в легкие и задержал дыхание.
- Вы, либералы, однажды уже бурю напророчили,- сказал батя, закуривая «Беломор».- Только вот когда она грянула, всем кагалом смылись на Капри. Испугались революционного принципа, не жалеть ни кого.
- К-клевета!- заорал Женька.- И мы в царских тюрьмах гнили…ик… На уральских рудниках здоровье теряли…Колчака с Деникиным по сибирским просторам гоняли. Я же русский интеллигент! Вашу мать… ик... - он указал на Саню.- Вот он свидетель…
- А я свидетель,- сказал Фёдорыч,- как ты, по - пьяни, чертей в петелинском песчаном карьере гонял. Бедная супруга твоя, Татьяна Ивановна, очень убивалась за тебя алкоголика либерального. Срам один! Прости господи.
Сторож отмахнулся и, повернувшись к Сане, стал с интересом его разглядывать.
- Сань, а, что это у тебя…
- С лицом?
- Ну да...
- Это я на свадьбе гулял.
- А-а! - сторож понимающе закивал.- Тебе сейчас, в этом состоянии, ни один евроремонт не поможет. Кроме как... - Фёдорыч многозначительно посмотрел на бутылку с водкой.- Как там, у Высоцкого, уколоться и забыться.
Еще раз, украдкой, взглянув на Саню, он залпом выпил и громко стукнул донышком стакана о стол.
- Жестковата и градус не тот. Сразу видать липовая водка.
- Лопай, что дают. Сомелье*, - огрызнулся Саня.
Сторож вытер ладонью губы и продолжал:
- Так, слышь? Иду я сегодня с козами...
- Федорыч, - прервал его, уже изрядно захмелевший, Евгений. - У тебя козы, всем козам, козы. Они спиртное за километр чувствую-ют…ик… - он сделал несколько глотков пива, пытаясь сбить икоту.- Вот ты и объясни мне, дураку. Как в посёлке, среди ста дачных участков, они находят именно тот, где есть водка? Ты их натаскиваешь, что ли. – Женька поднял указательный палец, - Это ведь нонсенс, господа!
- Ты, вроде интеллигенция. Кофе по утрам пьешь, а людей в плохом подозреваешь. Ты лучше
*Дегустатор вин. (фр.)
расскажи как на участке у себя, соседского кота поймал и судил его прилюдно за незаконный переход границы и контрабанду меха.
- Я?! – возмутился Женька, пробуя подняться со скамейки.- Это я то?! Потомственный химик?!... Ты меня, дядя, котом не попрекай и праздника здесь нам не порть. Мы на даче отдыхаем. А дача, это есть общий радостный быт. Мы может вчера, вообще… Саньку женили!
- Тьфу! - удрученно покачал головой сторож.- Скобарь ты, а не химик.
- У нас сегодня, парад династий, Федорыч, - пояснил Саня. – Правда потомственный медик,- он указал на спящего, на траве Сергеича, - уже выпал в осадок, а вот химик, сукин сын, еще зажигает.
- А он Саня как выпьет, завсегда так, - сказал сторож.- Вот он, вроде, как бы, царь гималайский, а остальные живут в лесу и крестятся колесу.
Женька, продолжал буянить. Он показал всем неприличный жест и сказал с пафосом:
- Резче в жизни надо... Резче... ик... Побольше ошибок, чтоб не застаиваться на одном месте... Начнёшь исправлять их, и прейдёт понимание...ик...
Он нагнулся к Сане и доверительно сказал:
- Я, конечно не Мать Тереза, но тоже не хухры... Если надо, я могу и старушку на пожаре спасти. А кот, есть фатальное стечение жизненных обстоятельств.
Женька ткнул в спящего Сергеича.
- Он тогда ко мне с уважением пришёл, душу свою открыл... И с собой принёс... Мог я ему отказать в тёплой компании, а Саня? Нет! Это было бы свинством с моей стороны...ик... Нам ведь чего не хватает? Человеческой теплоты... Теплота для всего нужна и для роста травы, и для взрыва сверхновой звезды. Подтверди Сань...ик...
Он громко захрюкал и вдруг заплакал, пьяно размазывая слезы по лицу.
- Я ведь тогда, человека поддержал! А этот, мне котом тычет...
- Ну-ну! Ладно тебе, - стал успокаивать его батя. – Давай лучше Сергеича в баню отнесем, а то он еще солнечный удар схватит.
Сергеич тихо спал, вытянувшись во весь рост вдоль кустов смородины, жалобно булькая открытым ртом. Голова его уткнулась в ствол яблони, а в руке был намертво зажат надкушенный огурец. Саня с отцом подхватили его под мышки, Женька со сторожем взяли по ноге.
- Тяжелый, какой конь...- закряхтел Евгений покачиваясь.
- Ты давай неси, Мунделеев, - отдуваясь, пробурчал Федорыч.
Тело затащили в предбанник и положили на лавку. Сергеич открыл глаза, непонимающе посмотрел вокруг и вдруг заорал на всю баню: «Я икро-ою ей гу-убки-и нама-азыва-ал!...». Исполнив, «медик» затих, перевернулся на живот и громко, на всю баню, пукнул.
- Благодарит, - сказал сторож, разгоняя ладонью, воздух перед носом, - Да выдул-то как густо, супостат. Закачаешься!
- Хорошо, что Ольга не видит, как он низко пал.
Женька икнул, выразительно щелкнул себя пальцами по горлу, и дачники покинули «опочивальню».
- Все! Объявляю перекур с дремотой, - батя взял Саню за локоть. - В магазин сходить надо. Хлеба, того - сего купить.
- Не вопрос отец.
Они направились к дому, а Женька и Федорыч снова пристроились за столом в саду. На веранде отец вручил Сане сумку.
- Деньги-то есть? – спросил он.
- Есть… наверное… - замялся Саня, не рискнув показать отцу имеющиеся у него новые деньги.
- Чётче говори.
- Нет.
-Ладно,- улыбнулся батя и достал из кармана несколько купюр.- Держи.
Саня повертел их в руках. Это были сторублевки 1993 года.
- Странный ты,- удивился отец.- Денег что ли не видел ни когда?
Саня молча спрятал деньги и вышел из дома. На краю поселка он оглянулся. Маленькая фигурка отца одиноко стояла на дороге, глядя ему в след. Махнув рукой, Саня зашагал по полю, наполненному пением цикад. Над цветущим репейником, осторожно касаясь, друг друга своими маленькими крылышками, весело порхала парочка беленьких капустниц. Высоко над головой, в ясном небе, черными молниями носились стрижи. Пройдя метров двести по щербатой дороге, он обогнул заросли калины и вышел к магазину. Там он наткнулся на плачущую, похожую на поганку, сухонькую старушонку с картонкой в руке. Саня остановился, и с трудом разбирая корявый, безграмотный почерк, стал читать:
«Люди добрие! Поможите сколько можете на опирацыю дочькиного можечка.»
К нижнему краю картонки была приколота мятая фотография девочки лет тринадцати. В другой руке бабка держала, довольно объемную, кастрюлю для подаяния. Побирушка, не обращая на Саню ни какого внимания, что-то бормотала и, непрестанно крестилась картонкой, отбивая глубокие поклоны стоявшему у забора велосипеду.
- Вы бы, мамаша, еще и корыто рядом поставили,- посоветовал Саня.
- Это зачем же? – всхлипнула старушка.
-Так операция-то ваша, наверное, недёшево стоит?
Бабка утвердительно кивнула.
-Если будут подавать в долларах, то такой кастрюли, думаю, хватит. Но в этих местах, вы валютой вряд ли разживётесь. Одну «фанеру» кидать будут. А её, на это дело, не меньше корыта насобирать нужно. Хотя с такой формулировкой, вам даже на зеленку не дадут.
-Это почему? - удивилась попрошайка и перестала плакать.
Саня, окинул бабку взглядом, и внимательно посмотрел на фотографию.
- Возраст дитяти вступает в явное противоречие с вашим собственным возрастом. Судя по снимку, вы произвели на свет это бедное чадо, лет в семьдесят пять. Думаю, что без чуда здесь не обошлось. К Давиду Гариджийскому* не обращались?
*Святой. Покровитель женщин.
Бабка отрицательно завертела головой.
-Кстати. Кто дочке поставил такой диагноз?
-Витька… Печник петелинский, - честно созналась старуха.
-Ну-у?! Тогда операция ей просто необходима,- кивнул головой Саня, направляясь к двери магазина.
- Передайте заслуженному педиатру-Витьке, что
мозжечок пишется через «з».
Открыв тяжелую дверь, Саня с порога втянул ноздрями приятный запах хлеба и карамели. По витринам гуляло жаркое летнее солнце, проникающее сюда через единственное небольшое окно в стене. За прилавком, придавив его объёмной грудью в кружевах, стояла необъятная продавщица с ярко накрашенными коровьими глазами. Она была похожа на волжский утёс, нависший над берегом реки, и смотрелась как-то нелепо, на фоне всяких баночек и коробочек. Этакая карикатура, с обложки журнала «Крокодил». Вдобавок ко всему, над ее, похожей на Пизанскую башню прической, лениво барражировала стая сонных упитанных мух.
Саня вежливо кивнул головой.
- Здрасце-е, - уронила торгашка и уставилась в окно.
- Хороший денёк, девушка,- попытался завязать разговор Саня.
- За девушку, конечно, спасибо. Нада чё? -
отрубила работница прилавка.
- Хлеба,- растерялся Саня.
- ??
- Какой есть?
-Барадзинскай, рижскай, падмасковнай, - раздраженно заакала противным фальцетом продавщица.
Сане вдруг стало весело. Ему казалось, что такая тумба должна говорить басом. Он сдержал себя и стал внимательно разглядывать продукты в стеклянном прилавке.
-Две буханки хлеба, две бутылки водки, четыреста «телячьей» и банку «лосося».
-Водку, какую будзим браць?- спросила торгашка с каким-то белорусским акцентом.
- «Столичную».
- Хлеб, какой будзим браць?
- Барадзинскай, - вырвалось у Сани.
Продавщица даже бровью не повела. Взяв деньги, она подала товар и, уставившись на него своими размалёванными коровьими глазами, спокойно сказала:
- Сейчас, в стране у нас, дюже много умных развелося. Жить невозможно стало. А президент, всё одно, Ельцын. Може тебе, милый, попробовать? Я, за тебя проголосую.
- Не по этой части,- грубо ответил Саня, забрал сумку и вышел из магазина.
II
ПЕТЛЯ МЁБИУСА
Яркое солнце ударило в глаза, заставив, прищурится. Над пыльной дорогой, белыми хлопьями невесомо парил тополиный пух. Он кружился и медленно оседал в кювете, образуя пушистые сугробы. Саня сделал шаг в сторону посёлка, и к нему подскочила уже знакомая бабка с картонкой.
- Сынок! А, может, у тебя помер кто. Так я у гроба поплакать могу. Меня в деревне, завсегда на похороны зовут. И не дорого беру. Правда, за обмороки возле ямы и причитания, плата отдельная. Ох, а я голосистая! Что ты скажешь?
- Спасибо мамаша за заботу, но все пока живы. Бог миловал. А чтоб такой голос даром не пропадал, вы у себя в клубе заунывные исполняйте.
Издали донесся прерывистый свист электрички. Саня, постоял секунду в раздумье и решительно направился в сторону платформы. На станции было пусто, лишь у края платформы, стояла пара грибников с плетеными корзинами. Черная точка поезда быстро приближалась к перрону. «Доеду до Москвы, а там видно будет» подумал Саня, понимая, что вряд ли найдет в Москве ответы на всё вопросы. Электричка, противно заскрипела и остановилась. Двери вагона по-змеиному зашипели, открылись, и Саня шагнул в грязный, заплеванный тамбур. Динамик громкой связи гадким потусторонним голосом, объявил: «Грхом-кхр-хр!». Двери снова зашипели, и закрылись, сильно хлопнув. Плавно покачиваясь, поезд тронулся. За пыльным окном вагона замелькали стволы берез и елок. Саня, припав к стеклу, уставился на пробегающий пейзаж. «Минут семь до Голицино... До Одинцово минут тридцать...», стал считать он, «Через пятьдесят минут буду в Москве».
- Бутылочку можно взять?
Саня вздрогнул. Опустив глаза, он увидел, чьи то седые спутавшиеся пряди волос. Прямо у его ног, ковырялась грязная старуха в замусоленном, черном плаще. Бодаясь немытой головой, она шарила скрюченными руками прямо по его туфлям. «Везёт же мне на старух сегодня» подумал Саня.
- Пенсия у бабки маленькая, - шевеля гнилым беззубым ртом, забубнила старуха, обращаясь к пустому тамбуру. – По вагончикам похожу, посудки на хлебушек наберу. Вам пивко в удовольствие, а бабушке в доход.
Она осторожно тронула желтыми, корявыми пальцами Санину ногу.
- Можно, сынок?
Саня резко отстранился, прижавшись к стенке тамбура.
- Да!... Конечно, берите. Это не моя...
Старуха засунула бутылку в рваную сумку и внимательно посмотрела ему в глаза.
- На душе то, сынок, смутно? Не болеешь ли?
Саня отрицательно замотал головой.
- А ты чужое-то отдай, может и легче станет.
- Вы... о чем?!
Старуха вдруг закатилась тихим противным смехом, и её легкие засвистели. В мутных мёртвых, зрачках сверкнули два ярких изумрудных огонька. Продолжая смеяться, она распахнула дверь и заковыляла в глубь вагона. Саня мгновение постоял в растерянности, а затем кинулся за ней. В вагоне никого не было. Грибники, склонив головы на грудь, крепко спали на своих сидениях у окна.
- Ведьма, - проговорил он, чувствуя, как у него опять холодеет внутри. - Старая жаба!
Между тем, электричка уже подъезжала к платформе Голицино. Чуть успокоившись, Саня уставился на одинокие, окутанные белесой дымкой пригородные постройки, мелькавшие за окном. До станции оставалось минуты три, когда он заметил, что дымка за стеклом постепенно превращается в мутно-белый туман. Вскоре, сквозь него, было почти не разглядеть ни дома, ни деревья. «Что за черт!» подумал Саня, вглядываясь в муть. Плотные, молочно-белые клубы, окутали вагон со всех сторон, и вдруг окунули его в пугающую звенящую тишину. Все звуки исчезли. Поезд утонул в «молоке». Большой шершавый комок подкатил к горлу, и Саня почувствовал, что его вот-вот вырвет. Голова закружилась, в висках бешено застучало. Медленно осев на грязный пол тамбура, он как рыба, стал хватать воздух открытым ртом. Неожиданно тошнота отступила, и ему стало легче. Туман за окнами электрички начал рассеиваться и сквозь мутно-белую завесу, проступило голубое небо. Поезд остановился, дверь открылась, Саня вывалился из вагона на асфальт и стал жадно вдыхать чистый свежий воздух. Рваные клочья призрачного тумана еще кое-где висели над перроном. Потусторонний голос в динамике снова прохрипел что-то непонятное и электричка, хлопнув дверями, пронзительно засвистев, укатила. Понемногу приходя в себя, Саня поднялся на ноги. Взглянув на табличку с названием станции, он онемел. Сквозь молочную дымку, висевшую над противоположной платформой, медленно проступали большие белые буквы «СУШКИНСКАЯ». Это был приговор. Саню не только выбросили из своего времени, но еще и заперли в небольшом пространстве. Он понял, что передвигаться отныне может только в пределах поселка и ближайших окрестностей. Хуже придумать было невозможно. Он был словно муха, накрытая стеклянным колпаком. «Ну вот, теперь я еще и не выездной», с горечью подумал Саня. Обессиленный, он опустился на скамейку и обхватил голову руками.
- Вам плохо?
Он поднял глаза. Перед ним стояла молодая женщина, рядом, топтался малыш лет шести с леденцом во рту.
- Нет. Спасибо… мне хорошо… – Саня тяжело поднялся со скамейки. – Мне, мадам, просто замечательно. Я даже спеть могу.
Женщина в испуге отступила назад и прижала к себе ребенка. Саня поставил на перрон сумку, развернулся и, пританцовывая, двинул вдоль платформы. Сделав несколько шагов, он запел, а скорее громко завыл, на всю округу:
«На старинном Варшавском вокза-а-ле-е… Паровозный гудок прогуде-е-ел…»
Перейдя на цыганочку, Саня яростно забарабанил себя ладонями по ляжкам и по груди. Рыбак, куривший у станционной ограды, бросив удочки и рюкзак, шарахнулся от него в сторону, и сиганул с платформы в кусты. Поравнявшись с семейством, ожидающих электричку дачников, Саня, как коршун налетел на полного мужчину в толстовке и белой шляпе. Нагнув к нему свое злое, раскрасневшееся лицо, он заорал на весь перрон:
- Откуда вы здесь взялись?! Фантомы!
Перепугано заморгав, толстенький присел, прижав рукой шляпу к лысине. Саня, ухватив его за ворот толстовки, сильно тряхнул и притянул к себе.
- Ты вор! Слышишь! Ты время у меня украл… - он ещё раз тряхнул мужчину и зашептал ему в ухо.- Тебя здесь нет! Вас ни кого здесь нет! Ты призрак!
Стоявшая рядом пожилая дама истерично закричала. Саня пришёл в себя и замолчал. Тяжело дыша, он ткнулся головой в плечо толстяка, медленно разжал руки и выпустил мужчину. Подобрав свою сумку, Саня вернулся к нему, нервно расправил его помятый воротник, и тихо сказав «простите» устало побрёл прочь. Рубашка промокла от пота и противно липла к спине. Саня спустился по лестнице, перешёл железнодорожные пути, и побрел в сторону поселка.
Возле магазина к нему привязался дед, в залатанных тренировочных штанах с отвисшими коленками и в красной майке с надписью «СССР». На его босых грязных ногах красовались абсолютно новые калоши. «Где он их взял?- подумал Саня,- Сто лет не видел калош». Дед, по началу, увивался вокруг яркой, пышногрудой дамы. Пышка активно отбивалась от назойливого приставалы, а тот, нагло хватая ее руками, горячо повторял: «Дама, ну помогите же бессребренику!». Не добившись нужного результата, он потерял к ней всякий интерес и, заметив Саню, стрелой полетел к нему на встречу.
- Одну минуточку! – дед выдохнул на него облако суточного перегара. – Я извиняюсь! Как говорится...Миль пардон! Обращаюсь к вам не как жалкий проситель вроде тех, что по утрам трясутся мелкой сучьей дрожью у грязных пивных ларьков. Взываю, как гражданин Великой державы! И пусть вас не смущает мой затрапезный внешний вид. Поверьте, это бренное тело знавало и белый фрак, а эта дрожащая рука, сжимала, когда-то дирижёрскую палочку. Но!...- алкаш задумчиво закатил глаза.- Чрезмерное увлечение искусством и литературой, опустошает творческое нутро. Книгам свойственно поджигать человеческую гордыню, а затем сталкивать в пропасть пороков. Удивите же мир своей щедростью и моя нынешняя болезнь, исчезнет как химера. Поддержите воспаленный похмельем интеллект! Дачный сезон, знаете ли, лишил последних сбережений, а до воссоединения с любящей семьей, целых два дня томительного ожидания.
Дед показал два грязных пальца.
- Сильно! - оценил Саня.- И крыть нечем. Рука сама, так и лезет в карман.
Он дал деду денег и продолжал:
- Чувствуется слог мастера. Главное, грамотно расставлены все акценты. Здесь, до вас, стояла одна старушка. Так она в сравнении, просто китайская подделка. И всё же, милейший, для большей теплоты, я бы добавил в повествование, сынка олигофрена и дочку проститутку. Поверьте, подадут даже работники прокуратуры.
Дед благодарно склонил плешивую голову, в которой запутались куриные перья.
- Давай вам бог! - он мотнул головой, и перья разлетелись в разные стороны. - Давай вам Всемогущий бог!
- Послушайте, уважаемый, - Саня, сделал серьезное лицо. - А какой у нас сейчас год?
Застыв в изумлении с банкнотами в руке, дед начал соображать. Затем, по-отечески улыбнувшись, он, покачал головой, роняя перья.
- Ах, подлый, зеленый змий. Тоже возникли перебои с интеллектом? Не желаете ли присоединиться?...- он многозначительно потер ладонью свое небритое горло.
- Спасибо,- сказал Саня. – С похмелья, я обычно читаю «Парламентский вестник».
- И помогает?
- Что за вопрос, коллега!
- Ну, как знаете,- дед подошел к двери магазина, - А я по старинке возьму доброго хмельного вина и пойду туда, где караимские девушки поют и пляшут под тенистыми виноградниками.
- Не заблудитесь в райских кущах, Апулей, - пожелал ему Саня.- А то жена приедет и порубит всю вашу виноградную лозу.
Кивнув плешивой головой, дед исчез в магазине. Саня проводил алкаша взглядом и направился в сторону дома. В поле среди высокой травы играли две маленькие серые мышки. Амур поразил своими стрелами их пушистые тушки, и они, пронзительно пища от вожделения, гонялись друг за другом. А над замирающим поселком уже витала та тихая вечерняя благодать, в которую любят погружаться засидевшиеся в саду дачники. Это волшебное волнительное состояние светлой ностальгической грусти, по чему-то очень любимому и родному, но уже навсегда ушедшему.
Сидя на лавочке у колодца, батя и Федорыч молча курили и слушали «Маяк». Под кустом жимолости, в позе зародыша, утомленный борьбой со «змием», тихо спал Женька. Из бани доносились булькающие рулады Сергеича. Мужики молча курили, а дама в приемнике томно вещала: «На «Маяке», в исполнении пианистки Симы Броншпиц прозвучали; арабская мелодия «Вала-Вала» и турецкий танец «Хесбес». А сейчас, у нашего микрофона стилистка Эльза Коздоба. Ей нет равных, в показе модной одежды…».
Из радио понесли всякий бред и сторож, почесав небритую щеку, задумчиво сказал:
- Вот глупый, всё-таки, у нас в стране народ, Ильич. Всякую хренатень передают, а мы целый час сидим и её слушаем, - он глубоко затянулся, выпустил клуб сизого дыма и продолжал. – И вообще, я так думаю, что бытие наше сейчас, бессмысленно и абсурдно. Бежит время, куда то несётся, а куда и зачем непонятно. Да и вокруг посмотри, что творится. Разброд и шатания. Не нужно ведь ни чего людям, ни семьи, ни веры, ни страны. По хорошему, Ильич, человеку надо две жизни давать. Первая не удалась, глядишь, вторая послаще будет. А то вот моя пролетела, а я и не заметил. Шёл-шёл по дороге, и вдруг она закончилась. Не справедливо это, Ильич. Да и вообще раньше всё было по-другому. Порядка что ли было больше.
- Раньше и мне всё казалось интересней, - с грустью сказал батя.- А теперь...- он вздохнул.- Это я уже видел, это я уже слышал, это я уже знаю. Вот ты ответь мне дружище, зачем же тебе две жизни, если ты толком и с одной то, разобраться не смог. У тебя не было настоящей молодости, ибо она оказалась невостребованной нашим могучим социалистическим государством. Ты повзрослел и состарился вдали от ярких событий и больших свершений, на закате лет плавно перекатившись в перестройку. А про семью и веру, это ты врёшь. Семьи у тебя самого никогда не было, и верил ты по настоящему, только ассигнациям. Да, тебе, верно, и жить то будет сподручней при капитализме. Спроса меньше, чем при батьке Сталине. А?- отец похлопал сторожа по плечу. – Вот ты ответь мне на вопрос. Мы родились в стране, которой уже нет. Сейчас живём в стране, которой ещё нет. Так за какую же тогда страну народ наш, всю Европу, своей кровью помыл?!
Батя внимательно посмотрел сторожу в глаза.
- А дорога, Фёдорыч, кончается тогда, когда ты сам этого захочешь.
Хлопнула калитка, и на дорожке появился Саня.
-А вот и наш кормилец пришёл, - обрадовался батя.
Саня поставил сумку и сказал:
- Витька у себя на участке твою козу задержал, Федорыч. Сказал мне, что или бешбармак из нее сделает, или возьмет с тебя шерстью и молоком за потраву огорода. Так, что иди, стригись и доись.
