Александр Безуглов

Самым ответственным шагом было решиться на автобус, с которым всё оказалось не так-то просто. Сначала мы позвонили в компанию-перевозчик, забронировали места, потом стояли на остановке минут двадцать, т.к. автобус идёт из Сарова, а Арзамас - пункт промежуточный, следовательно, погрешность в расписании пристствует. Но потом от безысходности я решила приманить автобус монеткой. Выглядело это примерно так:

- Дай монетку, бум автобус приманивать.

- Кидай.

[бросок десяти копеек на проезжую часть]

- А-а-а-а, сука, он реально едет!

Первая остановка произошла километрах в пятнадцати от Арзамаса, на стоянке дальнобойщиков. Жизнь была справедлива, в палатке оказался арбузный "Рондо", поэтому я выглядела даже и не зелёной, как в большинстве автобусных случаев ))

Через полтора или чуть больше часа пути, немного не доехав до того, что грамотные люди в автобусе назвали "Метромост", мы очутились в Нижнем. Да, строительство метро привносит, конечно, жесткий индастриал в композицию города.

Что нас дёрнуло пойти искать Покровку (официально именуемую улицей Большой Покровской и являющейся клоном Арбата) пешком? Кто знает, кто знает. По пути встретилось местечко, безумно напомнившее Сергиев Посад.

А ещё в глаза бросилась очередь. Да не простая, а нереальная - за шаурмой. Видимо, последняя действительно того стоит.

Да и вообще город сам по себе очень разноплановый, интересный.

А Костя-то и не знает =)

Методом опроса случайных прохожих, периодически сильно путающихся в показаниях, Покровку мы всё-таки обнаружили. На ней стоит один из самых эффектных банков, которые я видела.

А нижегородские бабушки ничем не отличаются от любых других.

Зато театр (если это он) красивый.

По Покровке мы дошли до кремля.

На территории которого всплыла серая штуковина.

И приземлилась крылатая штуковина.

Всё это напомнило мне Смоленск.

А вот вид на воду ближе к Ярославлю. И немножко что-то питерское проскальзывает.

Мой любимый снимок. Нижегородское чувство осени.

Есть достопримечательности, которые не нуждаются в комментариях.

Очень жаль, что время не позволяло обойти кремль по стене.

И мы вернулись на Покровку в надежде что-нибудь съесть. Злачных мест столько, что глаза разбегаются.

Темнело. И улица становилась ещё привлекательнее.

Кстати, я забыла упомянуть достаточно большое количество всевозможных фигур на всём её протяжении.

А ему все трут нос ))

В результате мы зашли в какое-то обычное кафе. Зато курицу в гранатовом соусе там делают очень вкусно.

Потом пожаловала нахальная кошка, прыгнула на мой диван и разлеглась на нём, как у себя дома. Видимо, завсегдатай.

Выйдя из кафе, всем стало ясно, что время до встречи с идеальным Женей, который повезёт нас назад в Арзамас на машине, ещё есть. Поэтому мы решили поискать, где бы отведать кофе. И наткнулись на кондитерскую "Синнабон", про которую ровно до того самого момента никто из нас не слышал. Булочки с корицей там божественны.

Но отмечу специально для Агидель: не перемазаться ими - это анриал. Эффект ещё круче, чем от знаменитого сэндвича из "Ё-тайм".

А вот "Макдональдсом" кондитерской "Синнабон" никогда не стать 8-)

Так завершилось моё знакомство с Нижним.

Конечно, потом был ночной город, фонарная лирика и дорога домой на 150 км/ч по трассе, но это уже слишком личное =)

Написала мегапост, но не получилось ему выжить. Что ж, так тому и быть - только фото.

Чёртово колесо, на котором я так и не покаталась, ибо а) ржавое, б) скрипит, в) когда-нить в другой раз.

Здание с колоннами, которое мне снилось. Ну, или похожее на него )

Кинотеатры: декоративный...

... и действующий.

Славная настроенческая арзамасская улица.

Собор. Тоже с колоннами, кстати.

Памятник Пушкину, прогуливающийся в окружении ворон. 

Абориген и хороший человек Машка на наших посиделках в недавно открытом клубе "De luxe". В этом заведении на танцполе узрела новую моду среди толстых самок - танцевать вокруг сваленных на полу сумок =)

Башня, назначение которой мне, надеюсь, раскроет Гугл. 

Лучшее злачное место - кафе "Нью-Йорк". Там хотелось поселиться. Жаль, что уже не сезон, а летом там открыта крыша, выдают пледы. В общем, отличный повод вернуться в Арзамас летом =)

А это одна из завораживающих картин в кафе "Рио", где невкусный жульен, но потрясающий кальян за 250 рублей.

Однако!

Флешмоб для избранных =)

А в "Ное", где кормят шашлыками и роллами (соус к последним наливают в нереально огромные салатники) штраф за свист.

Между прочим, в Арзамасе ещё реально сдать макулатуру О_о

"Слышь, мать, похоже, он нашёл ту кассету" (с)

Судя по всему, где-то рядом существует детский картинг. Завидую =)

В день перед отъездом у меня появилось право загадать новое безумное желание.

Такая вот арзмасская очень_осень вышла.

Начнём с того, что кто-то посмотрел маршрут весьма косо. Из-за этого путь, обусловленный двадцатью километрами от МКАДа, растянулся на 4 часа. Описывать детали мне, чесслово, лень, да и что уж теперь. Хочется отметить, что самой милой было предложение обойти закрытый коттеджный посёлок вдоль забора по лесу "километра два". Поскольку намёка на дорожки, тропинки и прочие девайсы не наблюдалось, нас хватило метров на 300-400. И это учитывая то, что добрый мальчуган Саша выделил нам невесть (???) откуда взявшиеся в багажнике две пары своих новеньких ботинок 45 размера.

Ну а потом настало время логичных действий. Мы купили карту и приехали куда надо =)

А та-а-ам... корабль в поле.

Когда-то здесь была вода.

Мрачно, супер!

Таверна.

А здесь бывали зрелища.

Ратуша впечатляет брутальностью.

А тут каялись в грехах.

Те же, кто не каялся или каялся плохо, оказывались в тюрьме.

Кругом море уныния, всё, как я люблю.

Подозреваю, что это склеп.

Ворота, выходя из которых...

... попадаешь к дереву желаний.

Поскольку ленточек не было, пришлось привязать... влажные салфетки.

И в качестве финала - вид на крыши города-призрака.

Дальше будут только слайды фото. Пусть и сомнительного качества )

Начнём с самолюбования.

А самолёт-такса не гавкает (

Зато Денис на редкость гармоничен.

А вообще, конечно, это надо хотя бы один раз увидеть живьём.

Наконец-то )

По прибытии лило.

Но это ни разу не смущало суровых ростовских уток, обитающих на территории кремля.

При попытке физического контакта с утёнком последний заорал благим писком и ретировался в воду.

А вот долгий подъем на смотровую.

Там реально красиво.

А тут обитают продавцы магнитиков.

В поисках места, где дают еду, попалось несколько любопытных вещиц.

По дороге домой проезжали Ланниспорт...

... и Бельдяжки, тьфу, Любилки.

Но самое главное - в Ростове есть мятное мороженое )

Нашла брешь в цитатнике, исправляюсь ))

Происходящее вызывало простую смесь жалости и тоски.


Город оказался слабым, игрушечным — и ломать его было так же бессмысленно, как ломать игрушку: внутри ничего не было — только пластмассовая пустота. Но оттого и возникало детское ощущение торжества, терпкое чувство преодоления, что все оказалось гораздо проще, чем казалось…


Какое может быть одиночество, когда у человека есть память, — она всегда рядом, строга и спокойна.


Деревня исчезала и отмирала — это чувствовалось во всем. Она отчалила изрытой, черствой, темной льдиной и тихо плыла. Заброшенные, вросшие в землю сараи, стоявшие вдоль дороги, чернели отсыревшими боками, прогнившими досками. На крышах сараев росла трава и даже кривились хилые деревца, прижившиеся, но не нашедшие куда пустить корни — под их слабыми корешками располагались холодные, опустевшие помещения, куда, к разбитым крынкам и продырявленным бочкам, заползали ужи, которых никто уже не тревожил. Кусты разрослись и ползли на дорогу.
Среди всего этого медленного и почти завершившегося распада ребенок смотрелся странно, стыдно, неуместно.
...
Ребенок недоуменно поднял глаза на Сашу, который обнял и поцеловал бабушку, прижав ее мягкие плечи. Быть может, для ребенка это было так же удивительно, как если бы Саша обнял дерево или угол сарая.


— Как же, Васькя так много книг прочел, нешто ни в одной книге не написано, что водку нельзя пить? — спрашивала бабушка у Саши, не ожидая ответа. — Он же несчетно перечитал книг-то, и не сказано там, что умирают от водки?


Самогон туманился, хлеб спокойно темнел, суровый. Хлеб всегда самый суровый на столе, знает себе цену.


Бабушка помолчала.
— У отца-то был на могилке? — спросила.
— Был, — соврал Саша.
— Как он, не встал?


— Тебя ничем не вдарили в Москве, нет? Я же тебе сказал, Веня и Рогов у меня. Сначала лежали под диваном. Потом Веню мы скрутили в ковер, в угол поставили, а Рогов в шкаф влез… Короче, веселились все два часа…


— Мы куда идем? — спросил Веня, которому все это уже прискучило.
— Мы идем в народ. Пить водку, — ответил Рогов. — Условия таковы: помещение должно быть теплым, а водка — дешевой. Где у вас самая дешевая водка?


Мы режем друг друга, потому что одни в России понимают правду так, а вторые — иначе. Это и резня, и постижение.


Никто не знает, что от страха можно не дрожать, а блевать. Они не знают, а мне от этого иногда хорошо, иногда обидно.


Саша перебирал себя, тасовал осколки зеркала. Удивиться или огорчиться было почти нечему. Нет, просто нечему.


Если тебе негде приткнуться, — столица насильница. Бродишь весь день, и не замечаешь, как она берет тебя, уставшего, равнодушного, как жадная баба в громадную, одеялами заваленную кровать, крутит, выворачивает наизнанку, и потом оказываешься один, с пустой головой черт знает где, посередь бесконечного города, бестолковый и злой. И бабе этой, как выясняется, был не нужен.


Время было дурным, неправедным, нечестным — в этом Саша никогда не сомневался, и в этом не сомневалась Яна, поэтому говорить было просто.


От Яны не исходило чувства отчуждения, нет, — Саша вдруг это явственно понял, но она словно впала в тихую, не отягощенную присутствием Саши хандру.


…Для вас Россия уже не имеет этнического смысла, не говоря о смысле пространственном… Вы обезумели, вы погрязли в своем «духовном опыте» — о нем лишь и говорите. Но первичны в вашем поведении все-таки не ваши искания, не ваше маловнятное понимание добра, которое вы так легко предаете, едва речь заходит об ином понимании бытия, — первично все-таки ваше разочарование, которое настигло вас не так давно и раздавило. Вы могли бы спастись от разочарования, честно посмотрев внутрь себя, по всем углам… Там много всякого сора… Но вы не умеете — честно. Вы умеете только амбициозно.


Ад — это когда уже нельзя терпеть, а умереть — еще не дают.


Человек — это огромная, шумящая пустота, где сквозняки и безумные расстояния между каждым атомом. Это и есть космос. Если смотреть изнутри мягкого и теплого тела, скажем, Сашиного, и при этом быть в миллион раз меньше атома, — так все и будет выглядеть — как шумящее и теплое небо у нас над головой.
И мы точно так же живем внутри страшной, неведомой нам, пугающей нас пустоты. Но все не так страшно — на самом деле мы дома, мы внутри того, что является нашим образом и нашим подобием.
И все, что происходит внутри нас, — любая боль, которую мы принимаем и которой наделяем кого-то, — имеет отношение к тому, что окружает нас. И каждый будет наказан, и каждый награжден, и ничего нельзя постичь, и все при этом просто и легко.


Среди евреев, к слову, неудачников меньше, чем среди русских, а сумасшедших больше.


Все истинное само понятие выбора отрицает. Если у тебя любовь, скажем, к женщине, у тебя уже нет выбора. Или она, или ничего. И если у тебя Родина… Здесь так же…


Пошел снег. Падал прямо — ветра почти не было. Снег напоминал кардиограмму умирающего — ровные линии иногда резко ломались, а потом снова тянулись жестко и тихо, до самого асфальта.


Саша был готов ударить и убить любого, и оттого улыбка его была несказанно легка. Она покачивалась на лице, почти невесомая.


«Сейчас домой пойду, поем гречневой каши. Сырную сосиску отварю. Когда ее варишь, — вода становится мутной, словно туда добавили бельевого порошка… А утром из кастрюльки пахнет, словно там утонула усталая, полинявшая мышь с ослабленным иммунитетом… Поем гречневой каши и лягу спать. Буду видеть сны. Чего бы такого увидеть во сне?… Херово, когда прожил четверть века и понимаешь, что уже ничего не хочешь увидеть во сне».


Фары ковыряли ночь, как пьяный скальпель.


— Броники — по желанию, — орал Олег, сбросив с себя все до трусов и ловко одеваясь, — мне лично он не нужен. Я не собираюсь жить вечно.


Все, что делаешь один раз в жизни, надо делать красиво.


Смысл в том, чтобы знать, за что умереть. А ты даже не знаешь, зачем живешь.


В голове, странно единые, жили два ощущения: все скоро, вот-вот прекратиться, и — ничего не кончится, так и будет дальше, только так.

Бабушка хорошо молчала, и ее молчание не требовало ответа.