Господи,если ты существуешь,пошли тепла!!!!

в 60-х что,были только красивые женщины?уродок совсем не было.уже месяц в какой-то тягучей полужидкостиполугазе,как в засахаренном меду,и он такой жадный,просто так никогда не выпустит,и я тону в нем,захлебываюсь скукой,апатией,ах эта зима,поскорее бы.добежать,продышать бы себе в обледенелом автобусном окне дырочку в весну,дотереть её закоченевшими непослушными пальцами,выламывая,срывая ногти,из последних сил добраться до неё,задохнуться её грязномокрокоричневым воздухом и понять,что всё,кончился этот кошмар. пережили его еще раз.снова. как и каждый раз это белое полотно закончится. никуда не денется.а пока кормить себя эфиром из снов,чаем и аскорбинками,потому что мама говорит,что если я не буду есть,я умру.но это глупости. как можно умереть,если так много спишь и ничего не делаешь,а только читаешь,читаешь,читаешь,поглощаешь информацию акрами бумаги,просиживаешь часами в кафешках с противным кофе и чудесной компанией только тех,кого действительно любишь,дышишь при них спокойно и уравновешенно,разговариваешь с ленцой,умиротворяешься.потом возвращаешься домой,обкладываешься книжками и начинаешь снова поглощать эфир в неприличных дозах. и боишься. боишься,что до весны тебе не дотянуть уже никогда.

Ну  чего ты хотела-то, дурочка? Платье белое,нежности и вместе до седины?

Люди редко бывают, милая, как в кино, до потери разума

Лишь друг в друга до ужаса влюблены.

 

Лишь друг в друга бывает только по воскресным утрам и дням,

когда солнце сквозь тюлевые занавески дает волю своим лучам и теням.

когда понимаешь, что о центре вселенной не имела понятия до сих пор,

а теперь и с Энштейном, и с Галилеем поспоришь, потому что вот он,центр этот, рядом лежит. и не нужно тебе большего.

nothing more.

 

И ты высовываешь пятку из-под одеяла, будто пробуя температуру за бортом

и идешь, по кафелю шлепая, варить ему кофе, а всё остальное откладываешь на потом.

А он улыбается тому какая ты, солнечными лучами освещена

и как мало вам тогда нужно.как мало. и на сердце у каждого -весна.

 

и ты сидишь на табуретке, коленкой щеку подперев.

и смотришь-смотришь солнечными солеными глазами

взгляда не отрывая,кажется даже не моргая,полностью замерев

просто на то, как он пьет кофе и сгущенку из банки ложками ест.

кажется,мне нужно влюбиться.

Люди, занятые интеллектуальным трудом, играют в любой популяции важную и тяжелую, но никак не «сакральную» или «возвышенную» роль. Они — нормальные профессионалы, небольше и не меньше, чем хороший фермер, выращивающий помидоры. С одной стороны, — в периоды, когда популяция не занята вопросами немедленного выживания, они способствуют разработке новых способов выживать, и новых способов процветания. Именно они в каждый мирный период могут, сделав десять шагов вперед, помочь каждому представителю популяции сделать хотя бы один, — и этим не только продлить мирный период, но и сделать жизнь каждого в нем лучше.

Однако, как только речь заходит о физической угрозе всей популяции, эта прослойка оказывается первым погибающим балластом, потому что она ничего не производит – и очень много потребляет. Ее сохраняется ровно столько, чтобы в тяжелые времена решать узкоспециальные задачи, а с наступлением мирных времен снова разрастись и самовосстановиться. То же самое, точь-в-точь, касается фермеров, выращивающих помидоры. Людей, которые потребляют сложную информационную аналитику, «большую» литературу, интеллектуальное телевидение мало не потому, что все остальные – тупые. Их мало потому, что их много не надо. Потребители и производители «высокой» культуры плохо приспособлены к жизни, требуют серьезной социальной защиты, психологически (а иногда и физически) очень уязвимы. Их функция предельно важна, но она – функция мирного времени.

Не приведи Господь, если каждый грамотный человек будет проводить свое время за изучением трудов Достоевского, — некому будет выращивать помидоры. Здоровая ситуация в обществе – это не когда каждый может цитировать «Улисса» наизусть c любого места, здоровая ситуация — это когда каждый, вне зависимости от того, к какому социальному слою он принадлежит по рождению, имеет все инструменты, чтобы заниматься любой деятельностью, которая его заинтересует. Хочешь выращивать помидоры — у тебя есть для этого необходимые инструменты, хочешь стать Нобелевским лауреатом по физике — опять же, у тебя все для этого есть, остальное — вопрос способностей, труда и целеустремленности. Предполагать, что может возникнуть человечество, состоящее из Нобелевских лауреатов по физике, по-маниловски приятно. Но и без помидоров жизнь тоже будет не ахти. Мне кажется, что не надо сакрализировать никакой труд, – ни нобелевских лауреатов, ни производителей помидоров. Мы можем говорить о том, что цивилизации нужно затратить очень много сил и энергии, чтобы вырастить нобелевского лауреата, или великого поэта, или светлой памяти Пину Бауш, а научить кого-нибудь выращивать помидоры — дело нехитрое. Но нобелевский лауреат или великий поэт должны уметь говорить и думать о себе (а мир — о них) не в терминах «венца цивилизации», а с позиции частного лица, просто делающего свою работу, пока остальной мир делает свою. Если такое преображение произойдет, с великими поэтами и нобелевскими лауреатами станет куда приятнее иметь дело, да и их самих, может, попустит.

Есть и другой важный аспект разговора о массовой культуре: постоянное повышение (а не понижение, как любят утверждать интеллектуальные плакальщики) ее уровня. Люди, презрительно говорящие о «желтой прессе» или «бульварной литературе» не предствляют себе, что такое настоящая желтая пресса или настоящая бульварная литература. За последние сто пятьдесят лет был проделан титанический путь от гомофобских книжонок и полных садомазохистского сладострастия расистских статей, — к сегодняшней «желтой» прессе, вынужденной проверять факты, утверждать интервью и отвечать за базар, и к романам Даниэлы Стил, в которых расовая принадлежность героев служит исключительно поводом для рефлексии богатой невесты о «культурном наследии». Бедная Дарья Донцова, которой икается каждые 20 секунд, — это отличная литература, это литература, прошедшая редактора, корректора, написанная на нормальном языке. Сюжет в ней начинается и заканчивается с одними и теми же персонажами. Она не призвает к убийству или экстремизму. Она не обостряет и без того существующие проблемы ксенофобии. Это какой-то дар небес, а не массовая литература, и она — результат тяжелой работы многих поколений той самой «интеллектуальной элиты» (всё-таки удивительно пошлое выражение), которая эту литературу презирает. Но если кто-то предполагает, что все читатели Донцовой должны отправиться читать Джойса, ему нужно перестать читать Джойса и отправиться беседовать с психоаналитиком.

верни меня мне.

я больше так не могу.

 

знаешь, так не бывает. чтобы совсем. совсем-совсем. навсегда.

и я понимаю,что уже пора заканчивать рассчитывать на поддержку родных мне людей.

людей, которых я люблю.

они и так сделали для меня слишком много.

нужно начинать справляться самой.

нужно начинать жить. снова.

без пустых воспоминаний. без ассоциаций на любую фразу.

учиться снова не бояться оставаться наедине с самой собой.

 и я знаю,что мне нужно еще очень много времени, чтобы не вздрагивать от каждой смски,

каждого неизвестного номера в аське.

я научусь.

я найду человека, который скажет не: " Ты сильная. Ты справишься.", а " Мы что-нибудь придумаем."

я смогу.

когда-нибудь.

 

 

ну что ж,без преувеличения можно совершенно однозначно сказать,что это был самый ужасный год в моей жизни.

буду надеяться,что он закончился.

я часами смотрела в потолок

я стояла босиком около подъезда

я всю ночь каталась на лифте

я разговаривала с незнакомыми в метро

я держала в руках снег,пока он не переставал таять

я вырезала сотни алфавитов по буквам из прошлогодних газет и обклеивала ими пол комнаты

я резала волосы зигзагами

я писала на салфетках в кофейнях числа от нуля до 10¹⁰

я читала Шекспира наоборот

я складывала журавликов и пускала их в форточку

я заглядывала во все окна домов по очереди

я объездила все станции метро

я разукрашивала ладони синей гуашью и ждала,пока она засохнет

я сидела в пустой ванной,жгла спички и рисовала обгоревшими головками весну на эмали вокруг себя

я стояла рядом с людьми и беззвучно шептала: "Вы красивы?"

я курила

я просила себя: "Дай мне забыть"

я так скучала...

Когда конвоя облаков затменье

 затянет сумрака эмаль,

Ты приходи ко мне,  мгновенье,

сотри ржавеющую сталь!

 

У откровенья вздохов мало,

но не жалей-

безудержно,разнуздано ты их потрать,

чтоб навсегда стеной молчанья встала

меж вами трепетная гладь.

 

За гладью- нежности изнанка

промчится. не было- и нет.

Не знает,безрассудная смутьянка,

как бережно хранима.

(Дура. Что с ней взять?)

 

Дыхания небрежного касанья

лелеешь так прилежно оттого,

что никогда тебе не позабыть благословения

мгновенья  одного.