Принц наблюдал. Он любил наблюдать, сопоставлять, делать выводы. Многие полагали это занятие бессмысленным, но только не Принц. Так его здесь назвали – Принц. Потому что он никак не назвался. А зачем? Здешних обитателей хлебом не корми – дай придумать название. Но никому из тех, кто сюда пришёл, это не надо. Зачем слова? Образ перетекает в образ, так и происходит процесс мышления. Если образы совпадают с Канвой – всё отлично. Если нет, в них следует вмешаться. Чаще нужно просто потянуть одну из нитей Канвы – и неправильный участок исправляется. Иногда приходится покинуть состояние созерцания и исправлять самому. Это отвратительно – входить в состояние плоти. Это сковывает, как и слова. Образ: участок Канвы заливает лавой, она остывает, и участок становится неспособным к изменениям. Ужасна, омерзительна неподвижность, как и всё здесь: слово – твёрдое, материя – твёрдая, события – твёрдые… Здесь это называют «стабильность». Образ: колесо в разъезженной колее, хлюпает грязью… Где только нахватался образов – колесо, грязь, канва, хотя никакая это не канва, а переплетение разноцветных нитей, соединяющихся в узор подвижными мягкими узелками. И каждый узелок может заменить собой другой, каждая нить, как только потребуется, способна поменять цвет и конфигурацию, рисунок перетекает в зависимости от внешних факторов, и его можно менять самому, если знаешь, как, и если это нужно… Разве не прекрасно? Полная гармония подвижности.
А здешние… Сами примкнули к Миссии (тоже они придумали словечко; образ: красная ковровая дорожка, флаги, рукопожатие важных особ…), но дальше своего носа не видят. Как же просто направить их мышление куда следует, осветив им только часть нитей! Они не способны видеть Канву – ни всю, ни по частям!.. Они видят только свою обожаемую косную материю. Ну, или фальшь-Канву. У них это называется «воображением» или «фантазией». Нет, «фантастикой»… Да какая разница, каким твёрдым словом назвать, если это ложь. Впрочем, даже ложь способна помочь истинной Канве. Служа своей фальшь-Канве, они – к сожалению, не все – исподволь служат истинной. У них хорошо это получается – служить. Молодцы. И, главное, охотно. Такие не заметят, где одно служение перетечёт в другое, ложная Канва – в настоящую… Образ: бесцветный, уродливый призрак жёсткой, неподвижной Канвы смыкается с настоящей, многоцветной и красивой – и поглощается ею…
Образ был настолько увлекателен, что Принц не сразу заметил, как вспыхнула Канва. Мысли он словами, сказал бы о себе: «задумался», или даже «замечтался». Но он не мыслил словами. И потому образ перетекающей Канвы сменился образом его самого, растворяющегося в многоцветных нитях. Некоторые за время их Миссии вне родных мест уже слились… Мыслящие словами сказали бы: «умерли». Принцу пришлось привыкнуть думать и словами тоже. Здесь в таких случаях говорят: «нужда заставит». Например, стать на время неподвижным, точно камень. Как пылающая Канва заставит стать частью себя. Может, даже загореться. Словно стремясь к этому, Принц направился в горящий участок. Совсем рядом с ним. В конце концов, огонь, пожирающий нити, – тоже только образ.
…Утоптанная площадка между деревьев. Её называют «поляна». На ней – трое. Один – с музыкальным инструментом, играет (Принц поморщился: что за примитивный напев!..), второй, тоже с чем-то издающим звуки в руках – поёт. А между ними – ещё один… человек, как они себя именуют, и она двигается. И под её ногами вспыхивают нити Канвы!.. На месте сгоревших возникают другие, одноцветно-золотистыми, иного плетения. Первой была мысль – дёрнуть ЕЁ нить, чтобы сразу!.. Но, присмотревшись, Принц увидел то, что чуть не упустил в запале возмущения их действиями: действия были в самом деле их, совместные. Парень с гитарой, поющая девица с оркестровыми кастаньетами и танцорша работали как триединое целое. Ну что ж, значит, три нити. Принц потянулся и дёрнул – каждую особенным образом. Мгновенного эффекта не было. Ничего, подождём до завтра. Мы никуда не спешим. Движение назад – и Принц снова наблюдает.
Следовало прийти. Именно прийти. То есть снова в оковах плоти. Они любят красивые слова, эти люди, можно при случае так и сказать – оковы плоти. Им понравится. Как понравилась идея «уйти из здесь». Они преданны душой и телом, значит, не откажутся – ни посочувствовать, ни уйти. И это нельзя упускать. А значит, Принц потерпит косность их материи. Он вызвал тело, влился…
О боги, как жарко!.. С ощущением, что вот-вот сгорит изнутри, Принц подхватил первый попавшийся сосуд с жидкостью – называется бутылка – и припал к горлышку. Чуть не выплюнув попавшее в рот!.. Как можно пить такой вкус!.. Именно – пить вкус… Он с трудом проглотил это горькое, пенистое, ещё глоток, ещё… Когда бутылка опустела, внутренний пожар угас, и вкус, став привычным, притупился. Так всегда, когда вливаешься в тело: жар, жажда, а после – слишком резкие ощущения, через несколько секунд успокаивающиеся. Голова слегка закружилась от пива, но Принц призвал тело к порядку, и всё вошло в норму.
Но как жарко!.. Как они здесь живут?!.. Натягивают на себя несколько слоёв одежд, дышат в ладони, шарфы, воротники, запирают окна… А запахи, а цвета – одних слишком много, других преступно мало – и всё это смешивается в сплошную неразбериху. Не благородный Хаос, а вульгарную неразбериху. Как в пути до места встречи: людей много, звуков и запахов – тоже, но для чего они все существуют? Ещё можно понять тех троих, качественно сжегших часть Канвы: они могут – значит, достойны быть. Возможно, Принц даже позвал бы их с собой, вместо этих… служек. Что за народ, им сказали: я вас ни во что не стану посвящать, пока не доросли – и они покорно ждут!.. Прямо как эти… как их зовут, зверюшек в ошейниках? Собачки, точно! Вот и они – собачки. Послушные, верные – и безвольные. Не такие нужны на важные роли. Жаль, с теми троими встретиться уже не придётся. После удара по нитям не выживают.
Ох, снова свежий воздух!.. Прохладный, влажный – благодать!.. Принц отдышался, опираясь на трость. Забавное, но какое красивое изобретение. Его не раз попрекали свои: излишняя приверженность красоте. Главное, говорили ему, - Канва. Красота будет потом, когда Канва выполнит свою задачу. А его вечно несло на экзотику. Даже пришлось попортить тело, чтобы ношение при себе трости приобрело утилитарный смысл. Свои-то всё поняли, но против хромоты тела возразить сложно. Ну ничего, хромота – это временно. Как и тело. А пока можно насладиться непривычными ощущениями: гладкая рукоять трости в руках, ветер, продувающий насквозь тонкую рубашку под распахнутым пальто, капли холодного дождя на лице, проникающие между прикрытых век… Вдохнув ещё раз холодный воздух с привкусом выхлопов местного транспорта, Принц открыл глаза и шагнул в сторону… снова застыв на месте. Уже по другой причине: его вместе со «свитой» обогнала знакомая троица: гитарист (без гитары), певица (без кастаньет) и танцорша (ну, у этой-то инструмент при себе всегда). Плюхая сапогами и ботинками по раскисшим лужам (и не замечая этого!..), все трое кинулись к подъехавшему к остановке троллейбусу. У двоих из трёх заплечные сумки… э-э… рюкзаки раздулись. Наверное, опять бессмысленные шмотки для бесполезных дел… Принц опустил глаза, образ – комок спутанных нитей – сменила прямая линия, тянущаяся в бесконечность. Спокойствие. Вдох-выдох. Они не могли уцелеть. Но уцелели. Что ж… Если их не удалось сразу уничтожить, следует сделать их своими. Следующим троллейбусом – к месту встречи. А сейчас – связать их нити со своей. Тогда они сами придут.
Вы нужны нам, говорил он.
Вы уникальны, утверждал он.
Ваши возможности необыкновенны, и с их помощью любой из вас может достичь небывалых высот, но только не здесь, рассуждал он.
Таких, как вы, очень и очень мало, это чистейшая правда, увещевал он.
В ваших глазах мерцают звёзды, именно таких людей мы и ищем, отмечал он.
Неужели вы не хотите быть нужными, спрашивал он.
Неужели вы не ищете применения своим способностям, интересовался он.
Ищете, замечал он.
Тогда помогите нам, просил он.
А они…
Они молчали. И всё повторялось снова. Другими словами – ведь слова, набор звуков, сами по себе ничего не значат, если не знать, как их говорить, и какие слова, и в какой момент. А эти трое не знали. Они просто жили в звуках. В музыке. Дышали ею, как воздухом. Впитывали, как воду. Ощущали, как ветер…
«Что за мерзкий, грязный, мелкий мирок!» - вырвалось у Принца, и тут же он почувствовал, что допустил страшную ошибку. Эта наивная троица из мирных котят мигом превратилась в грозных леопардов, и между ними зазвучала та самая музыка, в которой они живут, и вчерашний простенький напев – её мизерная часть. В руках гитариста не было гитары, певица не разомкнула губ, танцовщица осталась на месте, но Принц ощутил, что горит, и вся вода мира – этого чуждого, отвратительного, но всё ещё сопротивляющегося мира – не смогла бы это залить. Пламя объяло спутанный комок его нити, небывалое чёрное пламя, и он едва успел исчезнуть, предоставив их гневу пустое тело с остатками памяти – пусть себе оправдывается – а сам потянулся к их нитям через Канву. И пересечение нитей троих и узора Канвы указало на певицу. И Время свернулось старым пергаментным свитком, когда Принц шагнул в её прошлое. Чёрное, говорите, пламя? Ну, посмотрим…
…Ребёнок. Её не принимали сверстники. Боялись родители. От неё шарахались животные. Её забывали друзья, стоило ей исчезнуть из поля их зрения. Через какое-то время общения учителя предпочитали её не учить. Её это сломает…
Не сломало. Закалило. И ещё вопрос, кто кого боялся, когда Принц являлся корректировать её развитие. Хуже: он порой не понимал, кто кого корректирует. Она умудрилась, приняв его возможности, сделать их своими. Применять на свои нужды. Небывалая вещь. Обычно их способности, перенятые людьми, меняли людей исподволь. Канву никто не отменял: накинутая на этот мерзкий, грязный, утонувший в стремлении к мелким удовольствиям, но всё ещё нужный Миссии мирок, она влияет, всё ещё влияет. Местные людишки поддадутся. Это вопрос времени, а времени у тех, кто способен свернуть его в свиток любой толщины, предостаточно. Спешить некуда…
- …рассчитывали на людишек, а встретили людей!..
Голос танцорши.
Что?.. Похоже, пребывание не просто в теле, а на задворках сознания расхолаживает. Он упустил. Снова что-то упустил. Снова эта тройка вместе!.. Каким образом? Как им это удалось?.. Вся жизнь певицы должна была привести её куда угодно, но не к этим двоим!.. Так, а один из двоих – не тот, что прежде! Нет гитариста, но есть художник. И художник… Принц присмотрелся к его нитям и нитям Канвы… художник вообще не пересекался с Канвой!.. Как ни удивительно, это успокоило. Хотя в большинстве своём людишки, сами того не зная, исправно становятся пересечениями нитей Канвы. Нить певицы идёт вразрез, где вплотную подходя к перекрестьям, а где рассекая их своей нитью – одноцветно-золотистой; а вокруг танцорши… вообще проступает золотая фальшь-Канва!… Сквозь истинную Канву!.. Раньше, то есть в прошлый раз, такого не было. Она возникла только тогда, когда они своими песнями-танцами сожгли часть Канвы. А теперь она постоянна. Ошибка, допущенная Принцем? Отступить, переделать? Отпустить эту певицу ко всем их мифологическим чертям и заняться художником – чтобы хоть в одном узелке влился в Канву? Принц шагнул ближе к Канве – и почувствовал, как его неудержимо увлекает вперёд, в разноцветные нити. Странный, нервный какой-то напев, увлекая, лишал сил, и эти силы утекали в Канву, одновременно обесцвечивая её.
…рассчитывали на людишек…
И нити, теряя цвет, становились другими. Одни истончались, другие меняли образуемую ими фигуру. Отчётливо звучала гитара – нейлоновые струны, мягко пришепётывая, касались своими звуками Канвы, и та лишалась внешних опор, соединений. Над снежной равниной (образ: поле с редкими травинками, каменными прямоугольными блоками и полурассыпавшимися статуями наподобие китайских собакодраконов, тянется до самого горизонта, а позади остаётся этот косный, твёрдый, тяжёлый мир) взлетает ветер. Он сметает снег прочь от косного мира, и каждый аккорд – это взмах крыльев ветра, и каждый перебор – это ослабевшие нити Канвы…
…а встретили людей!..
В переливы струнных струй влился мягкий, чуть глуховатый голос. Не глуховатый, поправил себя Принц, а приглушённый. Она давно не пела. Он слегка удивился: какое ему дело до её голоса? Они рушат Канву! Такого не может быть, но рушат – и поле колыхнулось в ритме отсутствующих оркестровых кастаньет… нет, это уже не кастаньеты. Это цыганский бубен: из сухого и рассыпчатого звук стал гулким и звенящим. Над снежной равниной разошлись облака, и солнце пролило на снег жаркие лучи. Сверкнули блики, солнечные зайчики, брызги…
…Мерзкий мирок? Ну получите!..
Этих слов не было в услышанном, но они прозвучали, и их отголосок был похож на горячее солнце над снежной равниной. Стало жарко, очень жарко. И Принц услышал танец. Как можно его слышать – не шаг, не шелест одежды, не дробь каблуков, а движение, Принц не знал. Это «верные собачки» так его прозвали: Принц. Слова… Какая глупость!.. Но слова делались песней, звуками, движением – и Канва, теряя подвижность, становилась хрупкой, и сочленения легко ломались под шагами танцовщицы. И невидимая кисть, стирая прежний узор, перерисовывала Канву заново, делая её похожей на… да, на паутину. Золотую паутину.
…рассчитывали на…
А на что они рассчитывали? Что им не окажут сопротивления? Что они придут и возьмут? На что рассчитывал он сам, откровенничая с той троицей? Что к нему кинутся, как к благодетелю? К этому… как его… Спасителю? Я ошибся, понял он. Я отплачу. Нет, выплачу долг. Не им. Своим.
И когда снежная равнина – взбитая воздушными вихрями, всколыхнутая земляными волнами, растопленная солнечными лучами – взметнулась лавовым прибоем, огненным вихрем в ритме танца, Принц, сопровождаемый последними звуками нервозно-быстрой музыки, сам шагнул вперёд, вливаясь в нити гаснущей Канвы, теряя то, что люди зовут личностью. И нити вослед вспыхнули – так, как он когда-то видел! Жаль, он так и не успел увидеть, получили ли прочие члены Миссии предупреждение, потому что теперь миром владела иная Канва – золотая, концентрически-радиальная, и её ритм был никому из Миссии неведом.
Пока…
