Когда кардиналам не удаётся выбрать Папу, они в досаде кидают в камин старые покрышки. Увидев чёрный дым, народ понимает, что с Папой пока глухо.
А когда удаётся, кардиналы на радостях раскумаривают по косяку. Увидев белый дым, народ тянется поближе к трубе, старается вдыхать поглубже, хихикает и ликует.

"Короче, органист хорошо играл! Первая часть была похожа на музыку.
Но во второй на клавиатуру внезапно выскочила обнаглевшая церковная мышь. И он принялся её ловить..."
Из впечатлений Оли Е. о сегодняшнем светомузыкальном представлении в соборе Св.Яна.
Мышь тоже понять можно, с момента возведения собора - никаких развлечений. В шестнадцатом веке, правда, свиней завели, прямо в соборе, хоть стало с кем поговорить. Всё-таки, лютеранство хорошая вещь, расширяет круг общения. Со свиньями было здорово. Потом, правда, пришёл этот противный Стефан Баторий и всё испортил. Свиней уволил, свиноводов разогнал, магистрат зарезал, или наоборот. А жаль! Свиньи были душевные.
Не то что эти...
Соберутся толпой, рты раскроют, Баха от Перголези отличить не могут, токату от фуги, тем более, а туда же... Ах, культура, ах орган. А у самих мысли только об ужавском тёмном или бауском светлом. И о копчёной свиной ноге.
Поэтому мышь мстила, как могла. Прыгала перед органистом и кривлялась. Иногда приводила подружек и они, построившись в ряд, дружно плясали канкан. Хвостами вертели неприлично. Подмигивали со значением. Органист терпел сколько мог. Жаловаться было бесполезно, на жалобы, что хвостатые блудницы творят во время службы хрен знает что, пастор смотрел подозрительно. Потом привёл какого-то, в очках и шляпе, тот слушал сочувственно, кивал даже, записывал, затем принялся уточнять: а точно ли мыши? А может чёртики? Или маленькие зелёненькие человечки? Или гномики? Или эльфики?
Наука психиатрия, она в мышей не верит, а в танцующих чёртиков очень даже.
Органист смотрел на доктора с сочувствием. Культурный человек, вроде. В очках и шляпе, а несёт такой бред. Видно, сказок начитался, раз в гномиков до сих пор верит.
На всякий случай показал впавшему в детство доктору мышиную нору. И какашки мышиные показал. Доктор сказал: "Недоказуемо!" и отправился писать диссертацию о влиянии органной музыки на прогрессирующую мусофобию.
Мышь продолжала хулиганить. Прыгала по клавишам, показывала язык, строила паскудные рожи и упорно не попадалась в мышеловки.
Поэтому органист пытался ловить её руками. Сначала просто хватал, но мерзавка всегда оказывалась проворнее. Потом пытался прибить наглую засранку кулаком. Потом двумя кулаками.
В результате, проповеди о грехе и воздаянии обрели невиданную доселе глубину. Когда во время прочувствованной речи о страданиях грешников, орган вдруг издавал душераздирающий вопль где-нибудь в верхнем регистре, то создавалось впечатление, что это пламенный привет поступил прямиком из геенны.
Пастор не выдержал первым. Сдали нервы. Попросил перевести в другой приход. Особым условием ставил, чтоб никаких органов на сто вёрст окрест. Клавесин, пожалуйста. Рояль - да только так. Даже тамтам и то душевно. Духовное начальство пастора один раз прослушало проповедь с музыкальными эффектами и само чуть не запросилось в край милых клавесинов. Пастора спешно перевели.
Мышь довольно гоготала и показывала неприличные жесты. Теперь на повестке дня у неё стояли прихожане. Но только с ними она просчиталась. Орган, собор и вся страна как-то внезапно переехали жить в ЕС.
В соборе стало не продохнуть от туристов.
Впрочем, органист мало заметил перемены, поскольку смысл жизни для него теперь составляла охота на паскудницу мышь. Первые пять минут ему удавалось отыграть без проблем. Затем, второй партией вступала мышь домовая, более известная науке под погонялом "Mus musculus".
"Авангард!" - в восторге шептали голоногие немецкие туристки. "Экспрессионизм" - знающе качали головой критики. "Сюрреализм" - оскорбленно возражала местная богема. "Хуйня какая-то, пошли пиво пить" - подводили итог несносные российские туристы.
Органисту было плевать. Ничего они не понимали. Ни в мышах, ни в музыке.
Дуэт мыши и органиста сотрясал стены собора. И откуда-то с небес смотрели на них покойные свиньи и противный Стефан Баторий.
Смотрели и аплодировали.

Как и было сказано однажды, Шарлота Карловна фон Ливен, являлась заслуженным педагогом Российской империи. Так что, после выходи в отставку, если чего и хотела, так это поселиться подальше от людей и от детей, особенно.
Так вот и сказала: хочу, мол, скромный деревенский домик в глуши, и чтоб ни одного ребёнка на семь вёрст окрест. Или даже на восемь.
Окружающие с пониманием отнеслись к желаниям графинюшки. Выдали ей именную, украшенную вензелем Ея Императорского Величества, рогатку, разрешение без предупреждения стрелять из неё в ребёнков младшего школьного возраста и позволили отбыть в глушь.
Проект скромного деревенского домика, на коленке буквально, набросал Доменико Кваренги. Графине проект понравился и потому в глуши срочно воздвиглась скромная деревенская хижина в стиле классицизма.
И зажила графиня счастливо. Только бывало, заметит какого сорванца из окошка (ну да, случались огрехи, живая природа, ептыть, ребёнки сами собой заводились) и манит ласково:
-Малтшик, малтшик! Подь сюды! – зовёт.
Ну, мальчик, такой, подбежит, предполагая, что добрая тётя сейчас отсыплет ему пряников, а графиня рогатку достанет и прицельно, как засветит мальчику в глаз. И хохочет после этого, заливается. Ну и, статистики ради, зарубочку на подоконнике поставит, мол, на десятый день, генваря месяца, снайперски стрельнула особо противному мальчику в филей. А вы попробуйте поработать воспитательницей царских детей, я на вас посмотрю после этого.
Реставраторы потом эти зарубочки нашли, но свалили всё на последствия проклятого советского режима. Казаки, сказали, шашками все мебеля порубали. Словно им рубать больше нечего.
А так ничего, очень приятная оказалась женщина. Дворец вот в наследие оставила. Рогатка, правда, куда-то задевалась, но наше общество юных ареологов не теряет надежд её найти.
На картинке изображена скромная деревенская хижина по состоянию на вчера.

В 1716 году настроение у царя Петра было - гаже некуда.
Личная жизнь складывалась куда-то не туда, сыночек разочаровывал, война с королевусом Карлом утратила остроту, что придавала вкус жизни.
Поэтому Пётр Алексеевич сделал то, что испокон веку делает русский человек, когда подступает к самому горлу - отправился в зарубежный вояж. В Ригу. То есть, не совсем зарубежный, потому что Рига к тому времени уже стала карманной заграницей Российской империи.
Ригу, надо сказать, такое положение вполне устраивало. Хоть и прозвал её как-то царь-батюшка "сие проклятое место", но привилегий не отнял, а даже наоборот, поднёс бюргерство к необъятной российской сиське и великодушно предложил: "Жрите". С тех пор и повелось...
Но история, вообще-то, не об этом.
В какой-то момент Петру Алексеевичу стало скучно. Будучи человеком женатым, царь решил, что на пару скучать веселей и вызвал к себе супругу. Так и написал: "Приезжай, Катеринушка, друг сердешненький". А Катеринушке-то что? Она на подъём лёгкая была. Раз Петруша захотел - значит в путь. По оврагам, да по буеракам. Тем более, что Ригу посмотреть всегда хотелось. И не женой полкового трубача, или метрессой фельдмаршала, а царской женой, поняли бюргеры толстомордые?
Бюргеры, зашуганные плохим настроением его императорского величества поняли всё и даже больше. И потому к приезду Катеринушки, выставили в воротах почётный караул - встречать. Правда, караул забыли предупредить, как друг сердешненький выглядит.
С самого утра, бюргеры Мосбах и Унферихт, стоявшие в карауле, спорили до хрипоты, как должна выглядеть жена царя. По словам Мосбаха выходило, что у такого человека, как герр Питер и жена должна быть под стать - двухметровой дылдой, хоть сейчас в Преображенский полк записывай. Унферихт сомневался насчёт полка, но вот насчёт того, что царица будет в короне - был уверен точно. Не может же быть так, что царица - и вдруг без короны.
-В короне. - упрямо долдонил Унферихт.
-И с ружьём. - возражал Мосбах.
-А во лбу - звезда горит. - качал головой Унферихт.
-Звезда на груди. А в руках мушкет и сабля. - стоял на своём Мосбах.
-И платье всё в золоте и диамантах. И титьки большие. - мечтал Унферихт.
-И на лошади! - спорил Мосбах. - С усами!
-Кто с усами? Лошадь? - не понял Унферихт.
-Сам ты лошадь! - обиделся Мосбах. - Жена!
-Зачем жене герра Питера усы?
-Затем же, зачем и титьки! Для красоты!
-Собака ты свинская! Когда это женщину красили усы? - обиделся Унферихт.
-Вдову Мюллер красят. - не согласился влюблённый во вдову Мосбах.
-Зато титьки у неё не чета титькам почтенной жены герра Питера. И короны тоже нет.
В пылу спора ни Унферихт, ни Мосбах не обратили внимания на тишком подъехавшую карету. И на женщину, выбравшуюся из кареты тоже внимания не обратили. А зря. Поскольку женщина эта, к спору их внимательно прислушивалась и нехорошо прищуривала глаз, словно прикидывая, в какое ухо и кому целить кулаком.
Спор тем временем, набирал обороты. Унферихт на себе показывал, насколько титьки царской жены должны превосходить титьки вдовы Мюллер, а Мосбах, раскидывая руки, демонстрировал, насколько большой мушкет должна носить с собой царица Екатерина, чтобы герру Питеру не было за неё стыдно.
Наконец, кто-то из спорщиков, обратил внимание на молчаливо дожидавшуюся их внимания женщину и догадался спросить:
-А вам чего, сударыня?
Впоследствии, вспоминая тот день, и, что именно ответила им царица Катрин, Мосбах и Унферихт бледнели и хором говорили, что царица мол, сказала им тогда:
-А я уже здесь, добрые люди.
И помахала платочком. По мнению Мосбаха, версия с платочком звучала наиболее правдоподобно.
Что удивительно - им верили. Потому что скажи они правду...
Екатерина Алексеевна Романова Первая, в девичестве более известная, как Марта Скавронская, а в русском обозе, куда угодила в плен вместе с городком Алуксне (в девичестве Мариенбург), получившая псевдоним Катя Трубачёва, была женщиной весёлой судьбы.
В семнадцать лет пристроенная замуж за шведского горниста, попавшая в плен исключительно за красоту, необъятный бюст и безотказность, стиравшая порты сначала безымянным, но весёлым солдатам в обозе, потом фельдмаршалу Шереметьеву, затем светлейшему князю Меньшикову, и под конец карьеры самому самодержцу российскому, она ничего не брала в голову и быстро училась иностранным языкам.
Мосбах и Унферихт смогли опознать шесть знакомых наречий. Царица крыла их одновременно на немецком, голландском, русском, польском, кажется латышском, и закончила на французском. Мосбах также подозревал венгерский и арабский, но уверен не был.
Помимо вынужденного полиглотства и умения ничего не брать в голову, Екатерина Алексеевна никогда не держала зла за душой. Если что болело - высказывала сразу и не стесняясь. Всеми доступными способами. Особенно, когда лично незнакомый тебе караул, вместо встречи строит предположения о размере твоего бюста и гадает, есть ли у тебя усы.
Поэтому Мосбах и Унферихт бледнели, вспоминая, изысканные речевые обороты, по которым сразу становилось понятно, в знакомых у Катеринушки, друга сердешненького, были всё люди военные, гораздые на выдумку, фантазией не обиженные и за словом в карман не лезшие.
Самое обидное, что в веках так и прижилась отредактированная версия событий.
И если вы приедете в Ригу, гид Птица расскажет вам, как караул чуть было не заметил прибытия царицы, хоть она и им и намекала изо всех сил...
И платочком махала.
Потому что, что с неё, с Птицы взять. Я её который год пытаюсь научить правильно расставлять ударения в ругательствах, а она не учится.
Потому что когда ты не царица, а экскурсовод, то с ударениями в ругательствах у тебя плохо.
Хотя история учит нас тому, что учиться никогда не поздно.
Пусть это и станет моралью басни.

Эдуард ван дер Нюлль отгрохал Венский оперный театр по многочисленным просьбам общественности. ЖЖ тогда не было, поэтому из развлечений оставалось: пустить кровь соседям и оценить красоты бельканто. Ну ещё - потанцевать.
Поэтому ван дер Нюлль повёлся. А зря, зря...
Театр ещё достроить не успели, как публика прибежала срать в каменты, то есть, пардон - критиковать. Оно и понятно, когда не то что театр, сортир спроектировать не умеешь, из утешений остаётся только критика. Ван дер Нюлля не критиковали разве что немые, но, подозреваю, и те выражали жестами решительное осуждение. Император Франц-Иосиф, к стыду своему, тоже не сдержался. Чего это, сказал, лестниц в оперА так мало? А как же нам теперь, если дамы по лестницам не поднимаются, оценить красоту женских ножек? А? Герр Нюлль, я вас спрашиваю?
Герр Нюлль послушал, послушал всё это и повесился ещё до окончания строительства.
Императора это так шокировало, что с тех пор, он зарёкся критиковать архитекторов. И не архитекторов тоже. А вообще всё, в чём не разбирается.
После чего в Вене рвануло.
-Ваше Величество, там какие-то собачьи дети изобрели архитектурное безобразие и называют его сецессион. - докладывали императору.
-Пусть строят. - торопливо перебивал император.
-Ваше Величество, там этот Климт...
-Пусть творит.
-Ваше Величество, там этот Фрейд...
-Пусть анализирует.
-Ваше Величество, там этот Штраус...
-Пусть музицирует.
-Ваше Величество, но как же?
-А вот так. Я - чиновник, но не архитектор, не музыкант, не художник и не этот, как его... Как там его правильно называют, этого мозгокрута?
-Психо... как-то там.
-Вот! А я не психо как-то там! Я в их делах ничего не понимаю.
В общем, редкого здравомыслия оказался мужчина. Из-за чего Вена выиграла, а все остальные не очень.
А вот не покритикуй он ван дер Нюлля, может сецессион зародился и расцвёл бы где-нибудь в Урюпинске.
Пусть это и будет моралью басни.

Папа Александр VI очень любил готовить и угощать своей стряпнёй знакомых кардиналов. Но не умел.
Папу это, собственно, мало волновало, а вот кардиналы переживали. Перед каждым ужином у папы приходилось переписывать завещание таким образом, чтоб никого из наследников не пригласили на следующую дегустацию.
В конце концов кардиналам надоел кулинарный террор и папу накормили собственной стряпнёй, хотя он и отказывался. Папа, ясное дело, такого столкновения с реальностью не выдержал и ушёл в вечность с ярлыком коварного отравителя.
А ведь просто хотел радовать своими талантами людей. А она вона как вышло.
Мораль, говорите, какая? Да никакой.
Мяса просто очень хочется. Жареного.

В средние века коноплю использовали только как производное для деланья верёвок, на которых потом и вешали всех не угодивших мадам Фемиде.
А вот догадайся они коноплю курить...

Пользуясь ночной и тем, что должники доставали до часу ночи, посмотрела "Забытый", ака "Облдрамтеатр".
Что приятно порадовало - провинциальный город Советск, ну вылитая столичная Рига. Вероятно, потому что снимался у нас на Москачке. Как раз на участке "от Светки и до поворота на мост", если в моих единицах измерения. Да, да, вот эти перекосоёбанные заборы, поленницы, завалившиеся сараи, заколоченные окна, забитые листами жести подвалы и брусчатка враздрызг - это всё мы, деревня Малыя Европейския Жопы, повёрнутая к вам не туристическим фасадом. Есть у нас такой замечательный район, где я имела счастье провести первые семь лет своей жизни. Ареал обитания вечной урлы. "Ванечка", ежели кто помнит эту графоманщину, тоже растёт ногами именно из оттуда.
Повеселило наличие в сорок девятом стеклопакетов и пластиковых же вентиляторов в форточках. Плюс, одна и та же серая "эмка" катается из кадра в кадр, символизируя напряжённое дорожное движение. Плюс жалюзи на окнах. Плюс откуда-то сарай из силикатного кирпича - это в сорок-то девятом году? - ну не знаю, не знаю.
А ещё - бетонная плитка во дворе театра.
Для справки: и никакой это не театр, а "так назыв" дом Беньяминов. Были у нас такие... короли прессы, которые начали с копеечной газетки и так, по копеечке, сколотили первый миллион. По легенде, именно в этот дом пригласили местную знаменитость - предсказателя Эйжена Финка. Финк должен был гадать гостям салона Эмилии Беньямин. За это, королева обещала заплатить сто лат - сумму весьма приличную по тем временам. Финк гадал, но в нарушение договорённости, брал с гостей деньги. Насобирал, говорят, бешеные тыщи. Оскорблённая мадам Эмилия отказалась выплатить ему обещанный гонорар.
И тогда, Финк предсказал судьбу самой мадам. Абсолютно бесплатно. Сказал, что умрёт она от голода на голых досках и, в тот момент, даже подушки под головой у неё не будет.
В сорок первом Эмилия умерла на нарах в лагере.
Эзотерики до сих пор гадают, что же это было - предсказание или всё-таки, проклятие. У Финка, в роду, говорят, были цыгане, так что, кто знает...
Кстати, жил Финк, всё на той же на Москачке.
С домом Беньяминов и съемками сериала нынче связана ещё одна легенда, но уже в стиле легенд Невского проспекта. Про то, как нашего депутата Райвиса Дзинтарса, едва не обнял кондартий, когда рано утречком, на доме Беньяминов появился портрет усатого дядьки с пояснительной надписью специально для депутатов "Слава великому Сталину". Первым действием депутата стала жалоба в МВД, вторым, я полагаю, уплата просроченных партийных взносов КПСС с 1991 года, включительно.
Что вы говорите? Сериал как? А я даже не знаю... Я, за разглядыванием любимых пейзажей и радостным поскуливанием в момент узнавания, его пропустила. Вроде детектив, что ли... Чего-то там ищут, куда-то там стреляют...
Но всё равно, для меня, самый главный герой - Москачка. Маскачка. Московский форштадт.
В прошлом веке, Лидия Жданова написала: "Время, пощади моё Задвинье" Задвинье-то ещё может и протянет. А вот Москачку они могут снести подчистую, уж больно близко к центру она находится.
Время, пощади моё Задвинье!
Оставь его песчаные улицы, заросшие травой,
оставь его заборы, сквозь которые выглядывают
малина, смородина и тяжёлые шапки любопытных георгин
оставь канавы, в которых вольно жить
головастикам, комарам и лягушкам
дворы, где хрюкают поросята, а по утрам горланят петухи,
где тоскуют по Даугаве просмоленные лодки,
где цветут, а потом обламываются от яблок ветви яблонь,
где в каждом дворе живёт по двадцать дворняг...
где...
Время! пощади моё Задвинье...

Екатерина Медичи "Как построить успешную карьеру и сохранить семью с помощью бытовой химии".

Ульрих фон Юнгинген. "Как попасть в историю, всё проебав"

Готхард Кетлер. "Пример удачной приватизации посредством смены веры и пример упрочения положения посредством женитьбы"

Согласно прекрасной исторической легенде, светлейшему князю Потёмкину как-то понадобились деньги. То ли на личные нужды, то ли на строительство потёмкинских же деревень, то ли из Индии очередной корабль с бриллиантами приключился и князинька решил обновить коллекцию...
Из казначейства требование вернулось с отказом. Григорий Алексаныч не поленился послать ещё одно. С сиятельной припиской: "Дать, дать, дать, ети вашу мать!" После такой просьбы отказать светлейшему сделалось совершенно невозможно.
Умели же люди просить...

Эти, которые в плохом смысле слова, пересняли "Бен-Гура". Много невозможно прекрасного, и самое прекрасное - сёдла со стременами.
Из вредности запустила старого "Бен-Гура" - всё как положено, кавалерия вольно машет ногами, никаких стремян.
Пидарасы необразованные. Матчасть не учили, хоть оригинал гляньте.

Есть легенды, которые делают этот город.
То есть, как оно было на самом деле, уже никто не помнит, но потом приходит какая-нибудь медведесобака с гуслями и начинает очернять...
В 1812, в рамках большого европейского турне одного маленького корсиканца, в Риге приключился маленький конфуз. Собственно, не такой уж и маленький, но вельми характерный для наших широт и нашего же менталитета.
Надобно вам сказать, что маленького корсиканца ждали. И даже ввели осадное положение. Для тех кто не в курсе, сообщаем: осадное положение - это когда "всех впускать, никого не выпускать; матка - млеко, курки, яйки; где аусвайс, морда немытая?" и прочие милитаристские изыски.
Так и сделали, плюс насоздавали комитетов, комиссий, департаментов и подотделов зачистки по защите, обороне и закиданию супостатов шапками. В области планирования и создания на ровном месте министерств и ведомств, мы и в 1812 году были впереди планеты всей.
В общем, наваяли, свезли продовольствия на четыре месяца, накатали пиццот писят метров инструкций и стали ждать. По непроверенным данным со строны Тильзита на милую родину надвигался корпус Макдональда. Нет, не того, который котлета в булке, а того, который Этьен-Жак-Жозеф-Александр маршал Франции и герцог Тарентский, по совместительству.
Про то, что гаже нет дела, чем чего-то ждать, не мне вам рассказывать. От долгих ожиданий, с человеком что-то нехорошее приключится может. Ум за разум зайти, например.
По моде тех времён, захват городов сопровождался определёнными церемониями. Про комитеты по защите и продовольствие уже написала. Кроме того, в программу праздничных мероприятий входил непременный поджог городских предместий. А то, понимаешь, предместья очень мешали запечатлению со стен осаждаемого города батальных сцен. С предместьями перспектива выходила не та. Ну и пропагандистское значение, конечно же. Чтоб свои не расслаблялись и враг трепетал.
Надо сказать, что горожане нижайше просили тогдашнего губернатора фон Эссена предместья не жечь. А то обидно как-то. Живёшь всю жизнь, только приобрёл ценную недвижимость под городом, как является какой-то Магнус Густав, для простоты прозванный Иваном Николаевичем и говорит "Ни одного дома корсиканскому супостату! Шиш ему, а не наши предместья!"
Магнус Густав, для простоты прозванный Иваном Николаевичем, вроде бы, даже обещал ничего не жечь.
Но смоляные венки для поджога в предместьях всё же раскидали.
Дальше случилось неизбежное. По легенде, дозорный с колокольни церкви св.Петра заметил вдалеке клубы пыли. На самом деле, это было стадо коров, которое эвакуировали в Ригу. "Кавалерия!" - решил дозорный. "Идиот!" - решили коровы.
Не по легенде, вояки из прусского корпуса переправились через Даугаву в двух местах и куда-то делись. Вероятно, обходили с флангов.
То ли от долгих ожиданий Магнус Густав, для простоты прозванный Иваном Николаевичем съехал с глузду и решил поиграть в Нерона, то ли переживал, что он к войне готов, а Макдональд не спешит, то ли солнышко напекло буйну головушку под треуголкой, и у фон Эссена сделался солнечный удар, но в один прекрасный момент, Магнус Густав, для простоты прозванный Иваном Николаевичем взмахнул белой рученькой и предместья запылали.
-Ну как же! - потрясённо квакнули честные бюргеры.
-Спокойно! - скомандовал фон Эссен. - Поджог прекрасно организован.
-Так ведь обещали. - продолжали вякать бюргеры.
-Пожар управляется. - отечески пожурил Магнус Густав, для простоты прозванный Иваном Николаевичем. - Спалим полквартала и потушим. Макдональд испугается и сбежит.
И вот тут случился обязательный "вдруг". В любой хорошей истории должен быть свой "вдруг". Иначе, это не история вовсе.
В июльской Риге 1812 года он принял форму: "Внезапно поднялся сильный ветер..." удачно наложившуюся на пицот писят метров инструкций и должностное рвение чиновных идиотов. То есть, внезапно поднялся сильный ветер, загорелось то, что и не планировали жечь, а полиция не давала тушить пожары, поскольку приказа тушить не было.
В финансовом результате, выгорело примерно на семнадцать миллионов тогдашних рублей. В политическом, фон Эссена отправили на лечение в город Балдоне. От чего можно лечиться в Балдоне, я не знаю, но фон Эссену это лечение вряд ли помогло. В административном, Рига обзавелась новым губернатором маркизом Паулуччи. В архитектурном, освободилось место для застройки будущей Москачки. В поэтическом, кто-то из горожан придумал хулительный стих
Барон фон Эссен
Мозгами тесен
Маркиз Паулуччи
Того не лучше.
В историческом, возник прекрасный анекдот, как коровы сожгли город Ригу.

В доказательство, что всё это не сказка, а самая взаправдашняя правда вывешиваю фотку сделанную Карлом Фельхеймом. Извините за качество, снимок сделан на мобильный мольберт.

"Мама назвала меня Форрестом в честь генерала Натана Бедфорда Форреста, что в Гражданскую воевал. Она сказала, что он наш давний родственник. Он основал знаманитый клуб под названием "Ку-клукс-клан" они ходили в белых балахонах и простынях, и были похожи на сборище привидений или призраков..."

Посмотрела "Рождение нации". "Плакаль весь, господа!". Рыдала три часа. Громко и пронзительно. От смеха.
Три часа сплошного заламывания рук, закатывания глаз, плюс белые, густо намазанные гуталином (играют негров), и всё это под душераздирающие звуки рояля. Короче, жопа полная, я ж говорю - нихрена я не кинокритик.
Дуракам только волю дай.
Фильм же этот в своё время послужил воскрешению химеры. Чудище обло, озорно, стозёвно и лайяй. Именем Ку-Клукс-Клан.
Правда это был второй Клан. И на первый он походил, ну... примерно, как мой Кроссман на кольт "Питон". Первый из пластмассы, второй - из стали, из первого хорошо стрелять по пластиковым бутылкам, из второго - убивать.
Первый Клан был самой эффективной террористической организацией из когда-либо существовавших. Что "Аль-Каеда"? Засуньте себе в жопу вашу "Аль-Каеду", её на 80 процентов выдумало телевидение, чтобы было о чём поговорить в перерывах между тем, кто, кого, когда, в каких позах и очередной деревней Гадюкино, смытой с лица земли.
И это над кино можно ржать до колик.
...а вот когда тёмной ночью к вашему дому, в полном молчании, верхом подъезжали десять ребят в белых балахонах, просто окружали дом и стояли...
...и всё, что вы слышали в тот момент: треск пламени на двух факелах, то, как фыркала и трясла головой чья-то лошадь, а ещё абсолютное молчание ночи, и рука ваша, сжимавшая рукоятку кольта, вдруг становилась очень влажной...
...и между вами и этими ребятами была только ночь, и единственная надежда оставалась на то, что уж если уж сразу не убили, то значит повезло - пока предупреждают. И кричи, не кричи, ни до Белого дома, ни до федералов не доорёшься, потому что второго предупреждения не будет.
Не разменивались почему-то на вторые предупреждения.
Времена тогда были не те. Звались времена Реконструкцией и проходили под вечным девизом "Горе проигравшим". Впрочем, победители не учли, с кем имеют дело. Проигравшие, но не побеждённые, создали то, что впоследствии было названо Невидимой империей Юга.
Невидимая империя. Это днём бдил республиканец дядя Сэм. Ночью призраком восставала Империя.
После, Великий и Ужасный Стивен К. скажет устами одного из своих героев: "...Он был никем – так себе, белый бедняк из Джорджии, но везде носил свой Юг с собой. Ему не надо было говорить, как Масону-Диксону, что он ненавидит негров. Он просто делал это"
Гениальные слова. Они везде носили свой Юг с собой. Они не простили саквояжников, чёрную полицию, реквизиций, союзные лиги, мародёров и собственного унижения. Они не говорили. Они просто делали. Разветвлённая разведывательная сеть. Идеальная система конспирации. Жестокость, решительность, преданность. И смерти, смерти, смерти, смерти. Все настолько эффективно, что в 1871 в девяти округах Каролины объявили осадное положение. Этим федералы просто расписались в конечном поражении.
После чего первый Клан прекратил существование. Самораспустился.
Невидимая империя осталась.

36 просмотров

К/ф "Духов день". Лучшее освещение внутрипартийной борьбы в рамках одной, отдельно взятой, ВКПб. А вы всё: Мексика, ледоруб, Меркадер, заговор НКВД... Мексику и Меркадера это потом, для красивости придумали. А на деле - товарищ Сталин угандохал товарища Троцкого русским народным струнным инструментом.

"Того же лета бысть сухмень велиа по всей земле и въздух куряшеся и земля горяше..."

1364 год, между прочим. А ещё была чума и "опусте земля вся и порасте лесом, и бысть пустыни всюду непроходимые" и "во всей земле Русстей смерть люта, и напрасна и скора; и бысть страх и трепет велий на всех человецех".
И было всё то же, кто мог бежать - бежал. Кто не мог - "вси изомроша". И кто-то сидел тесной дружеской компанией в загородных дворцах ("Декамерон" помним?), а кто-то вывозил трупы и дерьмо из провонявших мертвечиной и ужасом городов.
А вы - апокалипсис, апокалипсис, пиздец пришёл, что делать братие...
Что вы там такого сделаете, что не делалось до вас?

Всё меняет фраза. Маленькая деталь, которая делает кучу нарисованных событий и легко забываемых дат, осмысленной и живой.
И ты вдруг понимаешь, что вот этот, посоветовавший епископу приставить лестницу к небу и живьём лезть в рай, и советовавший разодравшимся на соборе пастырям, не лезть в дебри, и не рассуждать о делах, что выше человеческого разумения, был большой, сильный, грубый, разумный и уставший до вусмерти от споров и драк бородатых патриархов: единосущный, подобосущный, ох, как вы надоели-то, в поле, с теми, кто носил знак креста на щите, было куда как легче, потому что не умствовали и не предавали... И кажется, что крестился он, исключительно оттого, чтоб хоть перед смертью оставили в покое.
И эта, выпихнутая замуж в неметчину, потерявшая мужа через два месяца, сидевшая в крохотном герцогстве, потому что бешеный дядя сказал: "Надо, дура! Сиди, Анька, где велено...". Она и сидела, вечной марионеткой, но когда стукнул час - встала у руля и правила очень дельно. И про неё кто-то из современников сказал: "Государыня живёт с Бироном чиновно..." Чиновно, понимаете? И вдруг всё делается понятным - кофе по утрам, любовь к лошадям, страсть к охоте, понимание, что державу в первую очередь представляет двор и окорот разлакомившимся и охамевшим современникам. И даже ложь пигмеев-потомков, и та ясна.

Говорят, что Константин Великий, как-то беседовал с епископом, предводителем секты ноавитян. Епископ сказал ему, что даже после принятия христианства церковь не может простить тяжкие грехи человеку. Константин ответил просто: "Тогда приставляй лестницу к небу и полезай один. Кроме тебя, никому туда соваться незачем... "

Король лангобардов Альбоин, был мужчина с сильно развитым чувством юмора.
Мало того, что пошёл войной на короля гепидов Гунимунда и накидал ему кренделей, так ещё и захватил в плен его дочь Розамунду. Ну и страну, ясен пень, тоже захватил. Потом подумал чутка, что ж ему со всем этим захваченным добром делать и решил: дочь в жёны, а страна в качестве приданного сойдёт. Единственный, кому не находилось места в ясной картине мира, был будущий тесть. Но Альбоин и тут не растерялся. У него в хозяйстве ничего не пропадало, так что нашлось место и для тестя. Поэтому Гунимунду срочно оторвали башку и из черепа сделали чашу. Красивую такую. Чего, в самом деле, хорошей черепушке пропадать.
Но дочери, понятно, ничего не сказали, а то вдруг обидится...
Дочь, собственно, и не переживала особо. Ну был папа, потом делся куда-то... Мало ли.
И всё бы было хорошо, не устрой Альбоин пир и не напейся на этом пиру в зюзю. И пир, главное, не на ровном месте, как некоторые, а по поводу. Альбоин тогда с культурным визитом в Италию съездил, и так ему там понравилось, что он решил: а чего это Италия такая бесхозная лежит. Дай-ка я подберу, у нас и Италии место найдётся. И подобрал. И напился на радостях.
Ну и решил пошутить. Набулькал в чашу, из жёниного папы сделанную, красного романского и супружнице отправил.
-Выпей, - сказал. - Родная, на радостях, вместе с папой. Алаверды, дорогая.
Юморист хуев.
Розамунда, конечно, тонкий армейский юмор оценила. И в качестве алаверды, от нашего стола, вашему столу, тоже решила пошутить. Подозвала сильно нетрезвую придворную даму и спросила:
-Слышь, подруга, за тобой там вроде мальчонка один ухлёстывал.
Придворная дама долго вспоминала, но таки припомнила, да, был такой, Алмахильд, вроде звать.
-Так ты его на свидание пригласи, а сама не являйся. - велела королева. - Вместо тебя я пойду.
Придворная дама ничего худого не заподозрила. Ну подумаешь, хочет наставить рога благоверному, так ему и надо, кстати, а то придумал жёниных родителей в качестве кухонной утвари использовать. И пригласила ни в чём неповинного Алмахильда на свидание.
А теперь представьте себе удивление бедного Алмахильда, когда вместо придворной дамы, он поутру обнаружил в своей постели королеву. Которая сделала ему предложение, от которого никак нельзя было отказаться.
-Короче, дорогой! - сказала она. - У тебя отсюда два пути. Или ты быстренько порешишь моего законного козла и станешь королём вместо него. Или я сейчас заору громко-громко, что ты ко мне приставал, силой склонил к греху и тогда тебе, точно - королём не бывать.
Выбор, что и говорить, богатый. Но Алмахильд не растерялся и выбрал. Как вы думаете - что? Правильно думаете.
Альбоин как-то внезапно умер. Дошутился, потому что.
Но взобраться на трон преступным любовникам не удалось. Они, правда, особенно не горевали и прихватив драгоценности покойного короля, сбежали в Равенну.
Долго, правда, там не зажились, и тоже умерли, совместно отравив друг друга, но это уже совершенно другая история.

"Веселый и остроумный посол Димитрий рассказывал нам для смеху, как один крестьянин из соседственного с ним селения, опустившись в дупло огромного дерева, увяз в меду по самое горло. Тщетно ожидая помощи в уединенном лесу, он в продолжении двух дней питался одним медом и наконец удивительным образом выведен был из сего отчаянного положения медведем, который, подобно людям, будучи лаком до меду, спустился задними лапами в тоже дупло. Поселянин схватил его руками за яйца и закричал так громко, что испуганный медведь поспешно выскочил из дупла и вытащил его вместе с собою".
Павел Иoвий Новокомский. ПОСОЛЬСТВО ОТ ВАСИЛИЯ ИОАННОВИЧА, ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МОСКОВСКОГО, К ПАПЕ КЛИМЕНТУ VII.

Чада мои!
Если бы не остроумный посол Дмитрий, вы бы и не знали, что вам делать, если вы увязли в чьём-то улье. А теперь - знаете! Знание - сила!
Поэтому говорю вам, аспиды и василиски - учите историю. История наш мать, отец и вечное собрание анекдотов.

Читать далее

Шотландский по рождению, но шведский по службе, майор Малькольм Синклер, русских не любил. Сложно их было любить, особенно после того, как после Полтавы, майор Синклер угодил в плен и провёл три незабываемых года в Сибири. В Сибири было холодно и страшно. Русские пили водку и тем спасались, а Синклеру водки на давали. А на все требования соблюдать права человека и дать выпить, отвечали резонно:
-А мы тя сюда звали, штоле?!
Потому Синклера без опаски послали в Константинополь, заключать союз с туркою, чтоб с двух сторон сподручнее было накидать России кренделей.
России такие расклады не понравились. Над головой шотландско-шведского майора начали сгущаться тучи. И сгустились окончательно и бесповоротно, когда судьбой блудного майора занялась армия в лице фельдмаршала Миниха.
Надо сказать, что многие, включая посла в Стокгольме Бестужева, намекали, что неплохо было бы, чтобы Синклер куда-нито делся. Бестужев «посредством подкупа и ласкательств» даже портретик Синклера раздобыл и намекал в депешах прозрачно, что хорошо бы оригинал портрета анлевировать куда-нибудь, а вину свалить на гайдамаков, благо таковых тогда по Польше и Украинам шлялось в достатке.
Буркхарту Христофору фон Миниху такие разговоры не нравились. Он, Миних, вообще был «настоящий фельдмаршал», и, мужик на редкость прямой, что твоя шпала, хоть советская историография Миниха сурово осуждала за то, что он, гад такой, родился немцем и вообще, каким-то неродным был.
Миних вызвал к себе поручика Левицкого и капитана Кутлера, и ничтоже сумняшеся отдал приказ. Подчинённые козырнули и всё приказанное сполнили. Майор Синклер срочно умер в кустах. Европа с выражением развизжалась. Европа, что в те дни, что сейчас, очень любит повизжать.
-Это не я! – первым крикнул любимец фортуны и имперетрицы Анны Иоановны, Иогаша Бирон.
-И не я! – присоединился к нему глава МИДа Остерман.
-А я только портретик достал. – поспешил отмазаться посол Бестужев.
Едиственного виновника вызвала пред ясные очи сама Анна Иоановна. И без всякого политесу, по-немецки спросила:
-Буркхарт, ты дурак? Ты зачем своим свинским собакам письменный приказ отдал?
И чтоб Миних не вздумал отпираться, процитировала уже по-русски:
-...а ежели его найдёте, то стараться его умертвить или в воду утопить».
-Я не дурак, я - солдат. – с достоинством ответил Миних. – А армия – это письменный приказ, йа! Было, есть и будет. Не то что эти шпацкие... «Не я, не я, дас ист корова не моя»!
-Одна извилина и та от треуголки. – ненавидяще прошипел Бирон.
-Что ж вы, конюхи, если такие умные, строем не ходите? – в никуда, ядовито поитересовался Миних.
-Тихо мне, оба! – прикрикнула на расшалившихся недругов Анна Иоановна. – Что делать-то теперь будем?
-Ну что делать. – пожал плечами Бирон. – Что всегда – в Сибирь...
-В Сибирь. – согласился с доводами рассудка Миних.
И капитан Кутлер с поручиком Левицким, так недословно исполнившие приказ, поехали в Сибирь.
-За чтоооооо?! – только и успел взвыть поручик Левицкий.
-За то, что в воду не утопили, как было велено. – объяснили ему.
Всё дальнейшее, сказанное поручиком Левицким представляло сплошные эмоции и поэтому в анналы не попало. А зря. Большой пласт фольклора пропал.
Впрочем, всем, озаботившимся судьбой двух без вины виноватых, спешу сообщить, что через пару лет, на престол, на плечах гвардии, въехала бывшая цесаревна Лизанька и двух диссидентов из Сибири перевела в Казань. С повышением в чине.
Как пострадавших от произвола кровавой клики Бирона.
Так что закончилось всё хорошо. Почти.

Великая дщерь Петрова, царица Елисавет Петровна, в юности была особой не то чтобы легкомысленной, но весёлой... временами даже чересчур.
-Лизанька, ну нельзя же так. – мягко попрекала будущую императрицу, а тогда ещё цесаревну, императрица действующая Анна Иоановна. – Позоришь ведь себя. Ты особа царской крови, а он простой капрал...
-Он не простой капрал. – мрачно отвечала страдающая от похмельного синдрома Лизанька. – Он капрал гвардии.
-Как его зовут-то? – сердобольная императрица незаметно подвинула к племяшке стакан рассола.
Имя у капрала гвардии имелось, но было потеряно где-то между шестым и десятым бокалом токая.
-Вова. – неуверенно предположила Лизанька. – Или Петя.
«Или Петя» - закатила глаза многотерпеливая императрица.
-Лизанька, свет мой, ну на что он тебе, аспид этот гвардейский, сдался?
«Сама чтоль не знаешь?!» - хотела было огрызнуться будущая императрица всея Малыя, Белыя и Великая. Но раздумала. Хамить настоящей императрице Малыя, Белыя и Великая Руси, всё-таки было небезопасно, поскольку большой частью Великая являлся дивный край Сибирь, самой природой предназначенный для остужения пыла потенциальных императриц, и даже, о ужас!, перевода их в статус не императриц вовсе.
-Любовь, тётя. – твёрдо сказала Лизанька.
«Кака-така любовь!» - чуть было не вырвалось у Анны Иоановны, но вовремя спохватилась. Не пейзанка, чай, чтоб такое вскрикивать.
-Лизанька, любовь есть материя тёмная и, главное - духовная. Ты хоть уверена, что у тебя это суть духовное?
В таких сложностях Лизанька точно не была уверена и потому с неприязнью посмотрела на тётку. Анну Иоановну она недолюбливала. Во-первых за то, что та не в очередь забралась на трон, оттеснив таким образом саму Лизаньку, во-вторых, за то, что тётка всю жизнь, как последняя дура любила этого противного Бирона, в третьих за то, что она и Лизаньку пыталась сделать такой же больной и рассказывала ей, что любить надо кого-то одного.
Императрица же, глядя на принахмурившуюся племяшку, горестно размышляла: «Лахудрища, прости Господи. Ославит, ведь, на века: тётка, мол, продыху не давала, тиранила, как могла. А расскажи кому из-за чего – не поверят. Как же мне эту дурищу вразумить-то...»
Вечером того же дня императрица советовалась с любимым Бироном.
-Что делать, Иогаша? Совсем девка от рук отбилась. По балам скачет, от гвардейца к гвардейцу. На мои вразумления не реагирует...
Бывший конюх, а ныне герцог и фаворит недовольно дёрнул бровью. По его мнению проблема решалась просто – перегнуть дуру через коленку, да отходить вожжами, да ведь такое и предложить боязно. Сегодня цесаревну вожжами, а завтра, глядишь, и герцога кнутом. Дурной пример, он знаете ли, заразителен.
-Что тут поделаешь. Убирай искусителя подале. И Лизку пока в деревне подержи. Авось перебесится.
Утром, искуситель Шубин, которого, оказывается, звали Лёша, уже катил в ссылку. Пока на запад, в Ревель. В дальнейшем, его ожидало увлекательное путешествие на Камчатку (Сибирь Анна Иоановна посчитала недостаточно далёкой, и потому не совсем надёжной) и экзотический брак с представительницей местной малой народности камчадалов.
Елисавет Петровна с горя переколотила шесть китайских ваз и только тогда смогла успокоиться. После того, как лакеи вымели осколки фарфора, Лизанька решилась самостоятельно отправится в деревню, не дожидаясь высочайшего распоряжения.
В конце концов, переживать ей было не о чем. Гвардия, она большая. И всегда готова. Что к любви, что к обороне.