Разговор француза по делам в Баварии с одноногим немцев-ветераном войны. Осень 1945 года.

-А Данциг?
- Сам Гитлер, проявив два года терпения, несомненно, получил бы его. Он был одержим.
- Гитлер пришел только потому, что в Германии не было еды.
- Безработным в Соединенных Штатах в те дни тоже нечего было есть. Они не произвели Гитлера.
Он снова засмеялся.
- Вы обожаете американцев.
- Никого мы не обожаем!
- Вы хотя бы признаете, что у них не так тесно, как у нас?
- А бельгийцы, а швейцарцы?
- Мы не бельгийцы.
- Как раз в этом наша беда. Послушайте, лет десять тому назад ваши пропагандисты решили, что ваша силезская граница кровоточит. Почему? Потому что на польской стороне были деревни, у жителей которых были немецкие фамилии. Вам показывали кладбища, вывески немецких деревень: половина названий были польскими. "Да, отвечали вы, но там шахты, а здесь доменные печи." Или наоборот. "Так дальше не может продолжаться!" Вам посоветовали поехать и посмотреть франко-бельгийскую границу, которая точно такая же, и к который мы на протяжении столетия вполне привыкли. Если так не могло продолжаться дальше у вас, это потому что вы не хотели, что бы это так продолжалось. Вот правда. Вам надо было расти, всегда расти. Ваше представление о нации — это не представление о человеческом теле, которое во взрослом возрасте достигает своих нормальных размеров. Вы бредите расой, которая размножается. Постоянно размножаются только раковые клетки. Тело, в котором они находятся, в конце концов умирает."

Пьер Фредерикс, "Смерть в Берлине" (1948)

Я снова вижу их на улицах, наблюдаю за ними, наблюдаю за их движениями. Волочат шаги, стараются узнать друг друга на перекрестке; женщины послушно выстраиваются в очередь перед магазином с полузакрытыми ставнями; мужчины покачиваются на краю тротуара. Это те самые люди, которые когда-то наполняли Мюнхен его [нацистским] безумием? На ум приходят те стада буйволов, которые бешено мчатся, крушат все вокруг и вдруг останавливаются и снова начинают мирно пастись.