Эрих Вюйар ("Гонкуровская премия" 2017 за повесть Повестка дня) - замечательный рассказчик историй. А историй История хранит множество. И сочинять-то ничего не нужно! Нужно просто присмотреться попристальнее. Как манускрипт, написанный невидимыми чернилами, лежит перед нами История, и лишь таким проницательным рассказчикам как Вюйяр удается эти чернила проявить. А еще точнее увидеть связь в его на первый взгляд путаной и неразборчивой вязи. Повествование Вюйяра бесконечно далеко от патетических подвываний Радзинского или поверхностной сенсационности расплодившихся ютуб-видео на исторические темы, где кучно ложатся снаряды занимательных фактов. Нет. Вюйяр пишет будто пересказывая виденный фильм, но тому, кто этот фильм видел, но не до конца разобрался в хитросплетениях сюжета. Не без иронии, приберегая эффектные цитаты, подготовляя смачные каденции. На этот раз он посвятил свой рассказ войне в Индокитае, той самой прелюдии к великому и ужасному, обсосанному со всех сторон американскому Вьетнаму. Как бы приквелу всем знакомой истории. В целом, действие хронологически расположено на шве двух войн - французы уходят, американцы приходят - лишь с двумя главами, уходящими на десятилетия дальше в прошлое и в будущее, соответственно.
"Достойный уход" - эвфемизм для войны. Война обосновывается войной. Нельзя выходить из войны на слабых позициях, иначе тебя на переговорах заклюют. Поэтому нужен coup de force, громкая и шумная военная победа, чтобы уйти из Индокитая с высоко поднятой головой. Но логика приводит лишь к нагромождению трупов, а идея "достойного ухода" оборачивается вступлением в действие другого знаменитого принципа - "где не помогает насилие, там поможет еще больше насилия!"

"А что если я вам дам две штуки?" - вдруг обратился к нему (Даллес).
- Две чего? - спросил французский министр, удивленный, не способный связать в целом обычную дипломатическую беседу... с эти совершенно несуразным вопросом.
- Две атомные бомбы - уточнил государственный секретарь США."

Такими крупными мазками рисует Вюйяр. И каждая маленькая глава добавляет краски в общую картину. И постепенно она складывается в голове подобно гигантскому историческому пазлу: чудовищные условия труда на плантациях каучука для фирмы Мишлен. Беспомощные потуги французского генерала объяснить на американском ток-шоу важность поставить заслон коммунизму и который в своих потугах произнести хоть одно внятное предложение по-английски договаривается до обескураживающего в своём упрощающем пафосе и тяжести последствии утверждения, что можно ставить знак равенства между войной в Корее и войной в Индокитае.
Невыносимо лживая патриотическая болтовня престарелых депутатов, чей обеденный перерыв и сытное меню, перечисление родословной, регалий, пронырливости в эпоху гитлеровской оккупации, повязанность коррупцией и семейными связями красиво оттеняют чудовищность тех последствий, которые влекут за собой слова про нашу доблестную армию, наших мальчиков, защищающих интересы Франции на другом конце мира. Закончить войну перемирием для французов после 1940 года действительно нелегко, но война войне рознь. Только окажется, что никто не хочет видеть разницы между войной с гитлеризмом и колониальной войной. Войной, которая к тому же утратила всякий смысл, кроме имиджевых соображений "достойного выхода", потому что французский бизнес, ради которого весь сыр-бор когда-то и затевался, давно уже перевел все свои активы в тихие гавани и на бойне даже сказочно разбогател. "Война - как пишет Вюйяр - уже проиграна в бухгалтерских книгах", но это не отменяет возможности на ней подзаработать. К тому же война, ведется чужими руками - силами солдат из африканских колоний, которых в принципе не жаль. Пять тысяч жизней (и десятикратно больше потерь среди местного населения) - по этому счету заплатят другие. Беспроигрышная игра, по сути.

Когда невозможность "достойного ухода" становится очевидной, политики как по мановению волшебной палочки меняют точку зрения. Отчего? "Чем ты ближе к власти, тем меньше ты ощущаешь собственную ответственность." Хочется продолжить пушкинским - двуногих тварей миллионы для нас орудие одно.

"Как современная армия может проиграть... - он не мог подобрать слова - армии крестьян" - задается загадкой последний командующий французскими войсками в Индокитае. "Навар потерпел карьерный крах, а всего лишь по одной причине - он всю жизнь верил в идеалы порядка и чести, в чувство нашего превосходства, несмотря на все признаки, указывающие на обратное, он упивался своими ограниченными и неизменными убеждениями."

Финал повествования, описывающий спешную эвакуацию американцев из Сайгона, подобен в своей силе стуку молотка судьи, закрывающего заседание:

"Смехотворная надежда на "достойный уход" потребовала тридцать лет и миллионы смертей, и вот как всё завершилось! Тридцать лет чтобы т а к уйти со сцены! Бесчестье было бы быть может предпочтительнее."
Только что на наших глазах американцы позорно ретировались из Кабула будто подтверждая Гегеля, сказавшего о повторении всех исторических событий дважды - Гегеля, а не Маркса, добавившего от себя "во второй раз в виде фарса", возможно для красного словца. Интересы бизнеса по-прежнему приводят к колониальным войнам, но на этот раз против формально независимых стран. И снова жирные депутаты, объевшись устрицами, бубнят с трибун про честь родины, воевавших дедов и верность флагу, в то время как в банке по соседству считают барыши и прикидывают сколько еще бомб надобно, чтобы удовлетворить акционеров. Самая благородная цель войны - достойный из неё выход - оказывается на поверку фиговым листком холодного хищнического расчета. Когда на наши брезгливые возражения войнам удивленно говорят "Но как же! Ведь там наши интересы!", надо понимать чьи в действительности это интересы. Это главное, что нужно запомнить из истории, которую разглядел в Истории и пересказал нам на этот раз Эрик Вюйяр.

Гонкуровскую премию в прошлом году получил Эрик Вюйяр за повесть "Порядок дня", довольно примечательный сплав публицистики и литературы с большой буквы, точнее публицистики, которая вооружается самым острым и заточенным стилем. Литературы, которая не видит необходимости черпать вдохновение в вымысле, а обращается к богатому материалу самой жизни.
Вюйяр пристально рассматривает по сути один важный вопрос -- как немыслимое ещё вчера становится действительностью сегодня? Серия незаметных или малозаметных шажков к пропасти. А потом вдруг все хватаются за голову -- боже, как мы здесь очутились? Вюйяр наводит зум.
Вот первая наводка -- с иголочки одетые как бы сейчас сказали олигархи Веймарской республики собираются на совещание в только недавно ставшем нацистским Берлине. Присутствует цвет немецкой экономики. Неужели эти холёные, сытые, отменно воспитанные люди из-за страха перед большевизмом поддержат популиста и горлопана Гитлера?
Снова зум -- вот 1937 год. Уже несколько лет как Германия ведёт лицемерную дипломатию, помесь террористических актов, шантажа и соблазнения. Перед нами её следующая жертва -- Австрия. Австрия, не понимающая куда ей деваться после окуцения 1918 года. Австрия нащупывавшая свой путь. Австрия почти поголовно стремящаяся к запрещённому ей Антантой объединению с Германией. И всё же остановившаяся буквально в одном шаге от пресловутого "воссоединения" с Германией. Да. Всё так. Но ещё для слишком многих не с Германией Гитлера.
Вот зум на национал-католическом правительстве расчистившем поляну от политических противников -- социал-демократов, коммунистов. Уже оно установило режим немногим слаще нацистского. Но Гитлеру этого мало, потому убивают Дольфуса, канцлера, противившегося аншлюсу под диктовку из Берлина. Шушниг, пришедший через какое-то время ему на смену, всем хорош, но есть у него при всем его пангерманском оптимизме один минус - он не нацист. Авторитарный консерватор, но носящийся с идеей независимой Австрии.
Это всё исторический фон, данный в "Порядке дня" как бы между делом. Вот перед нами встреча Шушнига и Гитлера, на которой последний ставит австрийцу дерзкий ультиматум, фактически лишающий его страну всяческой независимости -- требование под страхом оккупации назначить на пост министра внутренних дел одного видного австрийского нациста. Примечательно при этом болезненное желание Гитлера насколько это возможно следовать процедуре:
Забавно насколько самые отъявленные тираны смутно стремятся к тому, чтобы соблюдать формальности до последнего, как будто бы они хотели впечатлить соблюдением всех процедур, топча при этом совершенно открыто все обычаи и нормы. Кажется, что самого могущества им недостаточно, и они получают дополнительное удовольствие видеть как их враги в последний раз следуют ритуалам, которые вот-вот будут сметены.
А в это время Риббентроп, покидая Лондон, где он до этого был послом, непринуждённо трепется на прощальном приёме на Даунинг-стрит о теннисе, стараясь как можно дольше отвлекать почтеннейшую публику от тревожных новостей с континента. Снова зум. Нешаткий и невалкий блицкриг, "генерирующий" Гитлер, которому поломавшиеся танки и танкетки преградили дорогу к триумфу. Снова зум. Наэлектризованная толпа, ожидающая немцев. Девушки в традиционных платьях. Мужчины в пивной. Оккупируйте нас, пожалуйста! Настоящий праздник. После захвата подоспел и референдум -- 99.75% "за". Правда голосовать "нет" было попросту запрещено -- людей окликивали и заставляли исправить. А рядом несколько кряжистых молодчиков из СА. Праздник удался? Но как вписываются в атмосферу праздника 1700 самоубийств в Вене в неделю, последующую за Аншлюсом? Никто из них не покончил с собой. Смерть этих людей никак нельзя увязать с историей их мучений. Нельзя даже сказать, что они решили умереть достойно. Нет. Не глубоко личное отчаяние опустошило их. Их боль -- вещь коллективная. А их самоубийство -- преступление совершённое другим.
Что же с нашими опрятными господами и их империями? Все они безболезненно пережили крах системы, которую когда-то выкормили. Несмотря на принудительные работы в концлагерях и мизерные компенсации выплаченные после войны тем, кому удалось вернуться с такой работы живым, 12 гитлеровских лет остались для этих компаний коротким недоразумением, о котором постарались поскорее забыть. Ведь многие эти фирмы старше, чем некоторые европейские государства, и "государственничество" их ничуть не менее звериное, чем у настоящих государств.
Эрик Вюйяр написал очень актуальную книгу. И не только потому, что сейчас сызнова свершившейся факт оказывается солиднее любого международного права, как когда нацисты устами Вюйяра говорили, что захватят Австрию без всякого разрешения и сделают это от любви. Но и потому что в сплошном информационном потоке наших дней всё сложнее отыскать действительно важное, эти вздрагивания минутной стрелки Истории. Может быть -- в это хочется верить -- повесть Эрика Вюйяра научит нас присматриваться и прислушиваться к на первый взгляд ничем непримечательным новостям, к фразам, жестам, а то, чему суждено наполниться всем содержанием лишь спустя годы, его и нельзя распознать в настоящем. И книга "Распорядок дня" ещё и об этом...

Ссылки по теме:

Новость о вручении Эрику Вюйяру Гонкуровской премии