И весь город будто влившийся в низины свинец, принявший по подобию снежинки самую естественную форму красоты, самого чистого её на земле выражения, а именно форму барокко. Окружающие долину Зальцаха горные вершины неизбалованный такими пейзажами глаз готов скорее признать за декорации провинциального театра.
Мне никогда не привыкнуть к вытянутому, будто присосками, ввысь пространству — воображение сложилось в плоской Москве, где сколько хватает взгляда толпятся многоэтажки, а пресловутые "семь холмов" присказка вроде "Третьего Рима". Мало что впечатляло меня так, как Альпы во время нашей поездки из Швейцарии в Австрию весною 2014 года. Видел я до этого горы Крымские, Рудные, величественные Татры из окна словацкого поезда. Вогезы, Шварцвальд, покатые и зелёные будто корт для гольфа Юра — словно герцоги и графы сгрудились они у трона императора, поблёскивая каждый своими драгоценными камнями, инкрустированными в ордена, платья и головные уборы, но с блеск их только подготовляет взор к ослепительному сиянию императорской короны. Вспоминается мне день, когда мы отправились смотреть на Монблан из Аннси. До этого в Женеве стояла несколько дней пасмурная погода. Вся надежда наша была на то, что в горах распогодится и станет во всех смыслах слова ясно. Но ясно не стало. Всё, что удалось нам увидеть были очертания соседних вершин, что в немалой степени не умаляет прелести того достопамятного дня. Потом, спустя несколько недель, был путь из Цюриха в Лихтенштейн, резкое наступление окутавшей всё вокруг темноты, стремительный поиск ночёвки и, после пробуждения на неправомочно захваченном нами на последней четверти пути кемпинге, покрытая альпийской росой палатка (ночи в апреле ещё были холодны), а по выползу оттуда картина неописуемой красоты — стена из зубчатых вершин, покрытых ледником во всю длину горизонта, которую мы не смогли разглядеть ночью из-за кромешной тьмы и торопясь впопыхах поставить палатку и расположиться на ночлег. В ту же поездку был Давос с его "Волшебной горой" и Инсбрук, кишащий туристами фахверковый Диснейленд, который даже стой он посреди тундры, считался бы красивейшим городом. В обрамлении заснеженных вершин же он головокружителен и несравненен. Сделав короткую остановку в Ингольштадте, мы вернулись домой. И вот, спустя три года, я вновь, хоть и не столь подробно и основательно, побывал у императора гор. По канатной дороге вознеслись мы на Унтерсберг — вершину, в глубине которой по народному сказанию то ли Карл Великий, то ли Фридрих Барбаросса дремлют, дожидаясь пробуждения, дабы схлестнуться и победить силы зла. Ослепительно солнечная погода, немилосердный ветер, глубочайший, но утоптанный снег, чувство будто топаешь по вате. Полное несоответствие городского прикида суровым погодным условиям, царящим на почти 1800 метровой высоте. Дороги, деревни, дома, детали ландшафта — всё уменьшилось до размеров собранного в совок мусора, подметённого с пола. Будто смотришь на всё из садящегося самолёта, только свобода наблюдательства шире и страха, даже эфемерного совсем нет. А уж Зальцбург с его казавшейся величавой крепостью на горе едва различим. Взгляд же обращённый к горам наталкивается на мир за миром. То, чего не видно из низины, следующий уровень. Оказывается, что тебя подняли на первую ступеньку, которую ты полагал чердаком. И уже стоя тут вдруг лицезришь на горизонте заснеженные пики, в таком особенном солнечном свете, будто на них направлена лампа какого-то лечебно-прогревательного агрегата.
Крепость Хоэнзальцбург впечатлила княжеско-епископскими покоями — убранство и отделка 1502 года. Мейсенский Альбрехтсбург, конечно, тоже седодревен, но в нём после после вековой фарфоро-производственной деятельности аутентичности меньше, несмотря на все старания консерваторов и реставраторов, которые принимаются в настоящее время. Крепость из раньшего времени, не вобановская, но Безансон Зальцбург мне напомнил весьма серьёзно. Две жемчужины в короне Габсбургов, как никак. Поначалу я скорее настроен был скептически. Район у Главного вокзала, где располагается отель A&O, где мы остановились, встретил нас кольцом многоэтажных панельных зданий — непонятно стоило ли трястись 8 часов на трёх электричках, чтобы увидеть это. Однако, на следующий день мы отправились в центр на троллейбусе. Нет, не старом-добром, а самом что ни на есть новом, ультра-современном, я бы даже сказал. В который раз убедился какое это замечательное транспортное средство. Не воняет, бесшумный, мобильный (в отличие от трамвая). Сравнивать Зальцбург с Веной, как делают это многие рецензирующие свои путешествия блогеры, совершенно бестолковое дело, потому что Зальцбург город иного настроения. В нём не имперско-палочное "ты — букашка, тварь дрожащая, радуйся, что живёшь в могучем государстве", не колонны до небес, пышущий самолюбованием классицизм, но ещё будто неловкое, едва ступившее на заальпскую землю барокко. Из туристов преобладают паломники из Японии к святым местам земного пути Вольфганга Леопольдовича Моцарта. Надо сказать, что паломничество протекает чинно, никто в припадках не бьётся и, вообще, у всех очень одухотворённые лица и с трудом скрываемая радость хлещет из очей. Толп при этом почти нигде не наблюдается. В субботний день без отдавленных ног и сломанных в напоре чужих локтей и зонтиков рёбер нам удалось осмотреть как городской дом Моцартов, так и дом, где композитор появился на свет. Таблички со спонсорами на музее городском напомнили спам, хотя и понимаю, что иначе отдать должное вложившим в восстановление здание свои средства наверное было невозможно. Артефактов связанных с Моцартом в первом музее больше — второй чисто тематический, впрочем оттого не менее интересный. И всё же пока что моцартовский музей в Вене мне показался наиболее информативным.
Музей при Зальцбургском соборе внушителен по размеру, хотя коллекция живописи в нём второстепенна: один Буше и один Джерардо де ла Нотте — вот, пожалуй, и всё достойное в ней внимания путешественника. Что же поистине прекрасно это покои князя-епископа, расписанные прекрасными фресками в стиле Тьеполо и собрание раритетов из присоборной сокровищницы. Особенно впечатлил англосаксонский крест VII века и позднеготические алтари. Сам собор удалось посетить лишь пройдя по галерее на самом верху вдоль основного органа. Но пышность его сомнению не подлежит.
Вознаграждением для детей за все эти скитания по взрослым музеям были музеи детские — музей природы и музея игрушек. В музее природы впечатляющий аквариум с какой-то карликовой акулкой даже. Много кораллов, рыбы-радуги и исчерпывающая информация о нашей Вселенной в доступной для детских голов форме. Всё наглядно объяснено: смена времён года на Земле благодаря движущейся модели планеты и солнца, которую дети и взрослые могут сами привести в движение, сила тяжести на других небесных телах солнечной системы и даже диорама "Высадка на Луне". Ну, у каждого свои темы для диорам. Море всего про животинушку. И ареалы обитания, и прочая, и прочая, и прочая. В другом зале, посвящённом продолжению рода можно было потыркать на наиболее симпатичных девчат и ребят, дабы узнать насколько конвенционален ваш вкус. Люблю такие музеи, где посетителя вовлекают в процесс открывания нового, а не просто нужно гнуть спину читая машинописные подписи к хранящимся под стеклом экспонатам.
Второй музей, музей игрушек, того же рода — интерактивный. Кугельбан, всевозможные площадки, где можно порезвиться, а родителям поваляться в уголке, наслаждаясь покоем. Славное место.
Общее мажорное впечатление нам слегка подпортили две вещи — обычная для Австрии дороговизна общепита и жуткое отельное соседство с какими-то сволочами, пробузившими над нашими усталыми, склонёнными к ночному отдохновению головами, каким-то бессовестным и лишённым всякого логического объяснения шумом допоздна. Обрывки песен, возгласы, какое-то шумное бормотание. Чёрт знает что. Но это всё мелочи. А главное выше.

Приехать в пол шестого утра бесценно! Несмотря на бессонную ночь в полупустом автобусе, пронёсшим нас через Чехию. Город ещё спит — к счастью метро уже работает, развозя ветеранов ночных попоек по вожделенным койкам, которые они, надеемся, делят со своими вожделенными. Конечно же в первую очередь на Штефанплац! Каким глупышом я был никак не запечатлев в слове знакомство с Веной почти семь лет назад, в январе 2010-ого года! Поездка эта следов в моём дневнике не оставила — тогда я скрывался и таил, обрекая на забвение бесценные для меня и скучные для стороннего читателя впечатления. В минувшую субботу столько их растаяло, ожило. Махина св. Стефана всё так же впечатляюща, хотя с тех пор познакомился я со столькими великими соборами. Променада к кольцу от Стефана в рассветный час пустынна. Редкий дворник пометёт метлой, редкий фургончик развозит товар по уже освещённым, но ещё наглухо закрытым магазинам. Пощипывает лёгкий морозец несмотря на подбитые штаны из уплотнённой ткани и крайнюю степень закутанности верхних дыхательных путей в шарф. Кафе закрыты, в одно из переходов булочная собирается открыться через полчаса. Австриец, хлебник аккуратный, трепетно раскладывает булочки по корзинам за прилавком. Однако, стоять греться в метро как-то надоедает, и мы идём в МакДональдс открытый уже с семи. Простецкий завтрак удалось заказать с грехом пополам. Мисандерстуд по причине сильнейшего венского диалекта. Боже упаси!
Позавтракав отвратным кофем со сносными булками и омлетом, отправились в художественный музей в зданиях близнецах с Марией Терезией посередине на площади между ними. Подождали открытия минут двадцать, полюбовавшись ещё закрытым рождественским рыночком и окончательным восходом солнца. Что сказать про сей музей? Что попав туда, вы сразу понимаете какие до чёртиков богатые были Габсбурги. Куда текло всё золотишко из империи, над которой порой не заходило солнце. Веттинские загоны в Дрездене — труба пониже, дым пожиже. Картинная галерея где-то раза в два с половиной больше Дрезденской и не менее богата. Целый зал Рубенса, почти целый зал Брейгеля со всеми его самыми знаменитыми картинами кроме, пожалуй, нидерландских поговорок. Есть и свой очаровательный Рафаэль, много Тициана и даже то, чего нет в Дрездене, а именно крутого из крутейших Микеланджело Меризи, попросту Караваджо. В том же музее есть и сокровищница, которая может потягаться с саксонскими "Зелёными сводами" и даже целые залы посвящённые культуре древних египтян и чуть менее древних греков и римлян. Одним словом, на этот музей по серьёзному надо выделять где-то полтора дня, сопровождая посещение его посиделками в замечательном кафе в пышной до приторности центральной части третьего этажа.
В этот раз в Вене удивило количество говорящих на славянских языках... Поляки, словаки. Туристов к полудню становится неприлично много, особенно на главной променаде. Броуновское движение. На следующий день перед отъездом ещё успели походить по рождественскому рынку у ратуши. В целом, всё тоже самое, что и на Штрицельмаркте. Единственное что, очень классная палатка с ёлочными игрушками из-за которой я чуть не разорился.
Тяжек был обратный путь. Но тем радостнее было возвращение домой. Вена очаровательна и так хорошо умеет скрыть своё имперское мурло.

Кто такой "наумбургский мастер" мне было неведомо до тех пор, пока я не открыл для себя приписываемые ему скульптуры Адельгейды Бургундской и Отто Великого в Майсенском соборе. Тогда-то, начав знакомство с таинственным творцом с его "лебединой песни", я и размотал клубок обратно — от Майсена до Наумбурга, от Эльбы до Заале — тысячу лет назад колонизация языческого Востока населённого славянскими племенами, шла в сторону противоположную.
Ныне городок Наумбург — глубокая заксенанхальтская провинция, затерянная между тремя федеральными землями на примерно равном удалении от Лейпцига, Халле и Эрфурта. Регион, скажем прямо, не из благополучных, с социально-экономическими реалиями скорее восточноевропейскими. Впрочем, Наумбург, возможно благодаря недурным поступлениям от туризма, в центре своём достаточно прилизан. До нездорового гёрлицкого марафета ему, конечно, далековато, однако большинство зданий в центре приведены в божеский вид, мостовые регулярно подновляются и даже закладываются наново, фахверковые старцы не ощетиниваются прогнившими балками. Впрочем, неблагополучие скорее в снующем люде: что не абориген, то оборванец, панк или деклассированный тип. От таких гештальтов я в сытом и щегольском Дрездене отвык, да и в Москве они были скорее редкостью. Исхудавшие донельзя наркозависимые в балахонах и с вездесущим велосипедом с толстенными покрышками, вечно куда-то спешащие, объезжающие тебя в толпе с наглой скоростью и с не менее наглым равнодушием. Слушающие с телефона вызывающую рвотные позывы музыку драные тёлки с гнилыми зубами и колтунной паклей на голове. Мутные дядьки с отрешённым взглядом, будто раздумывающие где бы спрятать труп, спешащие вдоль улиц, спрятав руки в отвислые как уши спаниеля карманы выцветшей куртки. Многодетные семьи, моментальное фото одной из которых выглядело бы примерно так: отец чертыхаясь пытается открыть о глазную кость пивную бутылку, мать с сигаретой в углу рта толкает беременным животом коляску с малым, а двое-трое других карапузов уже завернули за угол переулка, спеша на помощь упавшему с велосипеда в лужу четвёртому.
Сказать нельзя, будто Наумбург стонет от туристов. Большинство их немцы-пенсионеры. Я же рад, что узнал о Наумбурге немного раньше этого возраста. В выходные дни — а я был в соборе в оба этих дня — мне ни разу не повстречалось сколько-нибудь крупной группы, не было ощущения толчеи. В знаменитом западном хоре мне бывало оставаться минутами в совершенном одиночестве, не говоря уже про мрачную романскую крипту. Последнее время меня чрезвычайно влечёт этот до-готический стиль, стиль романский. Не столько своей седой древностью, но и некоей непосредственностью выражения, камерностью, дикостью. Романские распятья так напоминают мне некоторые скульптуры индейцев Южной Америки, статуэтки Африки. Возможно ещё массивность, эти постоянные миниатюрные колонны, за неспособностью создать колонны исполинские, совершенно особые, грубые и какие-то ориентальные своды... Сравнивая распятие раннеготическое резца "наумбургского мастера" и столетием ранее созданное распятие в крипте осознаёшь какой сдвиг в понимании природы и человека был сделан за столетие между 1150 и 1250 годами. 700-летний ров отделявший мир от образцов античного искусства оказался преодолён, и прыжок сей должен был потрясти современников "наумбургского мастера", видевших его работы.
О донатроских фигурах, красоте Уты и улыбке Реглинды, предшественницы Адельгейды, сказано и написано много. Зачастую шарлатанских фантазий и сладчайших размусоливаний. И это кажется самым удивительным — творение столь древнее и безымянное будоражит ошарашенных зрителей спустя почти 8 веков после его создания. Подумать только, что резчик анонимного скульптора врезался в камень в то время, как орды Батыя громили Киевскую Русь! Утекшие века усложнили понимание. И вот наши современники пишут о скульптурах — тот обжора, этот мямля, а эта изменяла мужу. Искусство — коды, почти всегда, а в аллегоричном Средневековье так и без почти. Несмотря на всю живость и жизненность скульптур в западном хоре, на наше кажущееся родство с ними, мы стоим перед посланием, чьи портретные элементы всего лишь функция, инструмент, язык. Улыбка не "зелёные свет" потаскухи, а символ освобождённой от бремени греха радости от лицезрения Творца. Гримаса страха, боли или сосредоточенности — знак внутренней борьбы с тяготеющим над человеком грузом несовершенства. И даже меч — не столько всесильный атрибут светской власти, как на саркофаге Генриха Льва в Брауншвейгском соборе, а скорее символ апостола Павла, непременный элемент торжествующего в языческом окружении Слова Божьего. Надо думать, что даже иерархи, собиравшиеся на богослужения за лекторием, отделявшим их от плебса, в западном хоре тёрли от удивления глаза внимая игре света, проникающего в храм через магические витражи, и в ту пору живо расписанных скульптур, элементов внутреннего убранства, фризов и рельефов. Такое 3D-кино тогда могла предложить только Католическая церковь. Но и простой народ получал представление о сём могуществе и богатстве. Именно благодаря удивительному по реалистичности особенно в сравнении со статичным позднероманским лекторием восточного хора, лекторием хора западного. Горельеф изображающий историю страстей, уже упоминавшееся Распятие, содержащее в фигуре Иоанна наверное один из самых сильных образов боли.
В соборной сокровищнице — Pietà начала XIII века! Невольно сравниваешь её с микеланджеловой. И затрудняешься чьё искусство возвышеннее и полноводней. В той же мрачноватой сокровищнице под низкими каменными сводами некоторые примечательные алтари, убранные из собора. (Когда-то их число доходило до 25-ти). В одном из граничащих с внутренним двором помещении целая библиотека, а также выставка посвящённая изучению наследия "наумбургского мастера". Древние хартии, полустёршиеся в песок обломки... С дотошностью учёных праздных путников приобщают к недостижимому. Без скидок на опухшие целлюлитные ноги, старость или просто скупость, отведшую на посещение собора всего несколько часов. Понравилась сдержанность. Фотографию скульптуры Уты благоговейно поместили только лишь на бумагу. Не на чашку для кофе. Не на коврик для мыши. Рафаэлевым ангелочкам в Дрездене в этом плане не повезло.
Снаружи собор впечатляет прежде всего массивными башнями, две из которых в основе своей ещё романские, увенчанные барочными крышами, а две — уже готические, но все четыре достроены уже только в XIX веке. Нередкая судьба многих немецких соборов, в том числе и Майсенского. Не только башни, но и сам собор, возможно потому что, в отличие от Эрфуртского и Майсенского, он не стоит на возвышении, показался приземистым, мощным, прочным. Такова романика. Выпирающие округлые апсиды, уходящие в глубь, почти лишённые окон монолитные стены... В сочетании с прохладной осенней погодой стоящая в стороне от городского мельтешения (см. выше) наумбургская махина напомнила Клюни.
Вернёмся с Небес на землю. Сытно, недорого и без серьёзного урона для здоровья пообедать в Наумбурге сложно. В относительно адекватном индийском ресторане приходится ждать освободившегося столика. Зато очаровательны маленькие лавочки в узких переулках. Есть даже щёточник — профессия даже в Германии почти исчезнувшая. Трудно было по сему поводу не ощетиниться. Очарователен и допотопный трамвай. Всё как положено. Дребезжащий и безбожно пищащий на поворотах. А внутри даже можно взять газету на палке. И после прочтения снова повесить на гвоздь. Всё как у людей! Жаль только, что пока трамвай в трудную годину простаивал, из половины его кольцевого маршрута сделали пешеходную зону. Надеюсь, что кольцо сомкнётся. И тогда в Наумбург туристы будут приезжать не только поглядеть на окрашенную лицезрением вечности улыбку сердцеедки-Реглинды и устремлённый к Творцу взор Уты.
Ах да! Почти совсем забыл! Церковь святого Венцеля, со своею башней, на которую ведут 240 ступеней с непременной "квартирой" на самом верху. С живописным видом на виноградники, на заальские замки, похожие на шахматных слонов и ладей башни собора. А в самой позднеготической церкви потрясающий барочный орган ученика самого Зильбермана, на котором играл ещё И-С. Бах! Дни зрелой осени... Когда ещё слушать мягкий изысканный орган?

Напоследок две Piet'ы:

По пути из Вольфсбурга — автомобильной столицы Германии — вновь заехал в Брауншвейг, намереваясь на сей раз заглянуть в знаменитый своей древностью и богатством убранства собор. Оставив семью на шумном ярмарочном действе на крошечном, но очаровательном фахверковом пятачке, сам я воспользовался часом свободного времени и поспешил сквозь фланирующую воскресную публику, через рок- и джазовый концерты под открытым небом, мимо стендов с потешным тиром и дорогими безделушками для детей и взрослых, палаток с жирной и нездоровой жрачкой, прочь и вон к вещам другого порядка. И вот уже я любуюсь неоготической ратушей, не лишённой, как многие неоготические памятники, налёта сказачно-приторной глазури. Особенно башня её пример докучливой возни со стариной, охватившей к концу XIX столетия — как следствие объединения Германии в 1871 г. — весь тевтонский край.
Собранная внушительность и безыскусная монументальность — данное от романской базилики, лежащей в основе нынешнего брауншвейгского собора. В готику к ней пристроили три нефа, однако внутри сразу чувствуется седая глубь веков в сурово-византийской, поблекшей, но чарующей росписи изогнутых, как в древнейших храмах, сводов. Многочисленные эпитафы из поздних эпох, а у алтаря — надгробия Генриха Льва — одной из самых примечательных личностей Средневековья и его супруги Матильды Английской, дочери короля Генриха II. Сам герцог Саксонии и Баварии вёл в XII веке спор с Фридрихом Барбароссой за влияние в Священной Римской империи и по легенде последний даже вставал перед ним на колени, дабы уговорить строптивого вассала принять участие в походе в северную Италию — одна из последних попыток реанимировать светскую власть императоров по лекалам Карла Великого и, в конечном счёте, римских цезарей. Генрих мольбам не внял, союз ломбардских городов разбил имперские войска в знаменитой битве при Леньяно (см. великую оперу Дж. Верди), а сам Барбаросса утонул спустя пятнадцать лет в ходе Третьего крестового похода, переправляясь через речку Селиф в Малой Азии. Но и гордый гвельф Генрих не вынес ничего кроме разочарований из соперничества с императором. Долгое время ему даже пришлось скрываться на родине своей жены, при дворе английского короля. Высеченное спустя 30 лет после смерти Генриха его и Матильды надгробие идеализировано — ваятель скорее всего грозного властителя в глаза не видел, но созданное им творение — почивающая молодая пара, Генрих с мечом при одной руке и с макетом собора в другой, а Матильда — благочестиво сложивши руки в молитве — впечатляет. Сами саркофаги находятся в крипте, куда ведёт извилистый путь окружённый на веки вечные застывшими в недвижимости коваными или иначе исполненными, но одинаково навевающими мысли о потустороннем гробами. Сами могилы в усыпальнице Генриха Льва и Матильды Английской — два каменных прямоугольника в тесной полутьме усыпальницы. Никаких украшений — только неприметная решётчатая дверь ведёт куда-то вглубь катакомб, куда простым посетителям вход заказан.
Из прочих артефактов собора — романское распятие резчика по дереву Имерварда. Его создание искусствоведы относят к 1150 году и то, что оно дошло до нас в целости и сохранности можно почитать за чудо. Само распятие настолько резонирует с привычными страдальческими образами, вдолбленными нам готикой и сохранёнными, а подчас и преумноженными в барокко, что невольно останавливаешься в недоумении и изучаешь взглядом что же делает его таким особенным: в нём нечто от игрушки, от взгляда на мир ребёнка, непропорционально длинные руки и ноги, подчёркнуто простая фигура без свойственных позднейшим эпохам извиваний, огромные глаза и непомерные веки над ними. Христос будто бы распростирает перед зрящим объятия, а в лике — некое вопрошание, обязанное, впрочем, сильно склонённой вперёд голове.
В своей античной строгости алтарь Марии почти незаметен — вот и стиль посему романский: бронзовые колонны держат небольшой, но массивный стол. А между тем алтарь этот освятили в 1188 году! Столь же старинный отлитый из бронзы семисвечник высотой в пять метров образует с алтарём непревзойдённую по древности пару убранства.
Национал-социалисты превратили брауншвейгский собор в своего рода мавзолей Генриха Льва, нивелировав религиозную составляющую этого мистического места. Здесь проходили сборища-почитания нацистских убийц, воспеваемых террористическим режимом Гитлера как героев Рейха. Чудо, что сам собор не расплатился за чудовищные камлания своим разрушением, не разделив тем самым участь исторического центра Брауншвейга, уничтоженного в ходе бомбёжек 1944 года. Воздвигнутые почти 850 лет назад камни стоят, предостерегая и напоминая красноречивее некуда о бренности всех мирских дел, какой бы славой их творцы ни блистали при жизни.

Спустя шесть лет вновь оказался в Эрфурте — в субботу вкушал радости активного дачного отдыха, а в воскресенье вновь бродил по узким и прекрасным улочкам столицы Тюрингии.

Эх, давно я не был на даче — ни на своей, ни на чужой. Феномен сей в Германии вовсе несравнимо с Россией распространён, бо союз экологичности и урбанистичности, а равно как и сносная плотность населения на квадратный пятачок суть московским не ровня. К тому же от щедрот своих правительство ГДР хоть и оделяло трудящихся, населивших микрорайоны панельных многоэтажек после войны от Магдебурга до Бауцена, от Ростока до Цвикау маленькими земельными наделами, но для нового явления потребовалось позаимствовать словечко из языка большого социалистического брата — отсюда в немецком (die Datsche).
И вот спустя года 4 я сызнова услаждаю свой слух сельской тишиною, нарушаемой временами лишь fade-in'ом и fade-out'ом галдёжа товарняков в отдалении; сижу за покрытым дачной клеёнкой просто, но по делу заставленным яствами столом; философствую переполняемый риторическим пылом и одна другой краше репликами, вот-вот будет поздно, и с репликами в беседе, как в тире с утками — упустил момент и жди, пока заветную цель неведомой механикой вновь вынесет на поверхность; делаю две затяжки кислородом, подряд, без выдоха, через нос; иду, остерегаясь крапивы и колючек, через бурелом, к какому-то интересному месту, которыми все дачи окружены, как отличница хулиганами; брезгливо пробую молочно-сладкую кукурузу с будто ничейного поля, в зарослях которого шебуршат полёвки; наконец, сплю на треть дольше обычного, без сновидений, без переживаний, до того только момента, когда ощущение неминуемо надвигающегося завтрака заставит всё тело разом стряхнуть дрёму и разом впрыгнуть во вчерашнюю, сильно пропахшую дымом одежду.

Махина собора в Эрфурте напоминает рассекающий волны галеон. Он будто вытянут вверх, искусственно растянут. Наверное отсюда некое ощущение помпезности, желания одного из семи самых могущественных людей Средневековья — майнцского архиепископа, вместе с шестью другими светскими и духовными властителями избиравшего императора — ослепить и раздавить этим застывшем в камне и стекле витражей живым воплощением его и его Церкви могущества. Эрфуртский собор стоит посетить хотя бы только ради трёх величайших артефактов: ещё романской (ок. 1160 г.) скульптуры Мадонны, исполинского (16.5 м.) барочного алтаря и чудом дошедшего до нас из тьмы средних веков деревянного Gestühl'я — хорных кресел неимоверной красоты и филигранности.

По соседству с горой, на которой высится собор-великан, гора Петерсберг с цитаделью не уступающей в размахе и солидности безансонской. Благо, что к обеим приложил свою руку месьё Vauban. Впрочем, поистине ценное можно разглядеть лишь вплотную — посему взглянув на Эрфурт с высоты крепостных стен, непременно нужно спуститься в кишение его узких улочек, притесняемое отовсюду неловкими и угловатыми фахверковыми домами. Оттого, что второй их этаж нередко несколько шире первого (следствие дороговизны земли в городах в Средние века.) ощущение томной тесноты лишь усиливается. Самый старый дом, который мне довелось увидеть относился к началу XIV столетия! Но фахверком многообразие эрфуртской архитектуры не ограничивается: ренессанс, барочная цитадель, вкрапления неоготики и неоренессанса, и даже югендстиль. Вся эта игра со стилями ослепляет, чувствуешь себя на некой ярмарке, в аттракционе, где за каждым углом поджидает нечто удивительное. Например, как "Кремербрюке" — застроенный средневековыми домами мост. Словом, центр Эрфурта не уступает центрам красивейших священно-римско-имперских городов: Страсбурга, Базеля, Фрайбурга, Инсбрука.
Мультяшные герои рассыпаны по этому сказочному городу — в Эрфурте штаб квартира детского канала KIKA, знакомого, быть может, кому-то по одному из самых лучших пелевинских рассказов.

Семь лет тому назад довелось мне по пути в Дрезден проезжать польский город Вроцлав, чьё название мне говорило немного. После небольшой остановки мы двинулись дальше на запад; городское освещение с полчаса как включили, на улицах толкались, скрежеща, пузатые трамваи, молодые люди собирались на перекрёстках, отправляясь в полную томным досугом ночь, выступали из сумерек старинными, но обжитыми фасадами здания, образовывавшие стройный, непрерываемый никаким троеточием ряд, а невдалеке виднелся скромно подсвеченный, но оттого впечатляющий готический собор как с картины Шинкеля "Средневековый город". Уезжал я из Вроцлава с твёрдым намерением когда-нибудь вернуться туда и посетить город так впечатливший меня после беглого знакомства из окна автобуса основательно.
Перебравшись в Дрезден я погрузился в изучение Саксонии и её окрестностей, побывал в затоптанной туристами Праге, в некогда величавом, а сегодня запустевшем Теплице, в красивом, но холодном Гёрлице, однако дальше Згоржелеца, польской части, Гёрлица, на восток, за исключением новогодних поездок в Москву и отпуска в Израиле и в Украине не забирался. И это несмотря на прямой поезд из Дрездена во Вроцлав, курсирующий между саксонской и силезской столицами ежедневно! Наконец моя давняя мечта осуществилась. Приехать во Вроцлав (или Бреславль, как на старый набоковский манер мне нравится называть этот город) на все выходные, к величайшему моему сожалению не удалось, так что пришлось ограничиться изнурительной вылазкой на день, но несмотря на ранний подъём и в общей сложности восемь часов проведённые в пути, я остался чрезвычайно доволен вчерашним путешествием.
Уже на вокзале погружаешься в шуршание мелодичной польской речи, просторная привокзальная площадь умеренно чиста, бродяги, хоть и на ступень оборванистее немецких, сранья ещё бодры. Само здание вокзала не лишено диснейлендовости, тоже такой замок Микки-Мауса, но его башенки и бойницы скорее напоминают о дальних странах и путешествиях, а не настраивают прибывшего на вокзал на волну города. Улица ведущая в исторический центр полна более или менее неудачных примеров архитектуры советского периода — особенно уродливым показался растянутый метров на 60 многоквартирный дом с глазницами балконов, с микробалконом-зрачком в углу. Уровень обшарпанности и аварийности сих построек балансировал на грани уместности, ничего не предвещало встречу с прекрасным, разве что откровенные по сравнению с Германией наряды прогуливающихся дам. Лишь перейдя Одер попадаешь в искусно восстановленный центр Вроцлава — магнетическая сила влечёт к пышной ратуше, превосходящей лионскую, парижскую и ганноверскую в древности и великолепии. Россыпь готических башенок на центральном фасаде, элегантный конусовидный эркер, удивительное смешение камня и кирпича, светлых и тёмных тонов в том числе и в блеске глазурной нарядной черепицы. С каждой стороны бреславльская ратуша своеобразна, но откуда ни смотри, возвышается над богатым ансамблем башня напоминающая Hausmannsturm дрезденского замка. Солнечные часы и скульптуры довершают внешнее убранство ратуши, одного из чудес архитектурной Европы. Далее на протяжении всей прогулки соборы, соборы, соборы, которые впоследствии сливаются в одно дивное действо — больше церквей наверное только в Риме. Главный собор, тот, что господствует в панораме города — собор св. Иоанна Крестителя впечатляет не менее готических собратьев Франции: амьенского, реймсского и уступает разве что исполненному мрачного величия храму в Страсбурге. Особенно великолепны две небольшие, но очаровательные барочные капеллы, пристроенные к готическому великану. Также запомнился и впечатлил романский портал на церкви св. Марии Магдалины, а внутри — множество картин и икон, посвящённых этой самой человечной святой Евангелия. За тяжкий подъём по винтовой лестнице на смотровую площадку церкви св. Елизаветы путник с лихвой вознаграждён завораживающим видом на город и окрестности.
Так совпало, что в этот же день в городе проходил слёт католической молодёжи со всего мира. Пёстрая и весёлая толпа! Оказывается религиозный экстаз не всегда заставляет поворотить от стыда вчуже взгляд. Всё напоминало карнавал и первомайскую демонстрацию одновременно: эквадорцы пели под гитару, французы шумно гоготали, канадцы патриотично потрясали знаменем с клиновый листом. И оказался кафедральный собор полон молодых людей и служба шла на языке Сервантеса, и я в душе смирился с тем, что из-за них нам не удалось отыскать ночлега и приходилось возвращаться уставшими, но счастливыми на вечернем поезде домой.

***
Второстепенности

Чтобы добраться до замка Везенштайн из Дрездена своим ходом, придётся пересесть из классической дойчебановской электрички, курсирующей между столицей Саксонии и городом Бад-Шандау на чешской границе, в предместье Хайденау, печально знаменитом своими волнениями ксенофобской черни, на едва превосходящий по размерам трамвай дизельный поезд по направлению в Альтенберг — центр зимнего туризма в Рудных горах. Недолгий путь его лежит через живописную долину Мюглица, одну из берущих своё начало на вершинах Эрцгебирге многочисленных речушек, так дивно настраивающих путешественника на меланхолический лад своим мерным течением, однако во время наводнений не раз сметавших этим же, но разбухшим в разы течением целые деревни под напором сплошного неудержимого потока воды, грязи, деревьев и мусора. Когда поезд через четверть часа нырнёт в первый на пути туннель — примета близких гор следует подать нажатием кнопки сигнал остановки, после чего выйти на пустынном, но ухоженного вида полустанке, обращая внимание при этом на непривычно большое для немецких станций расстояние между платформой и нижней ступенькой поезда. В крытом и застеклённом закутке, где пассажиры могут скрыться от непогоды — единственном, кроме витрины с расписанием и картой, а также автоматом для компостирования билетов, привлекающем внимание объекте — на удивление не пахнет мочой, что для таких подспудно манящих к справлению нужды мест даже в Германии не свойственно. Лесная тропа ведёт от станции прямиком к автомобильной дороге, вдоль которой можно пройти вплоть до места, где пешеходная дорожка берёт подъём, а автомобильная — юлит дальше, следуя за течением Мюглица. Этот подъём ведёт к замку, открывающемуся путнику во всей своей импозантной стати с его будто льнущими друг другу постройками-наростами веков и башней напоминающей маяк, незадолго до расхождения двух путей. Башня и лоскутность всего архитектурного ансамбля, создающего, тем не менее, единое и своеобразное впечатление, первое, что бросается в глаза. Рядом с замком расположен ухоженный парк, в котором можно полюбоваться различными видами роз и отдохнуть под негромкое журчание Мюглица. Спуск в парк по весьма отвесной парковой дорожке стоит предпринять до посещения самого замка особенно в пору переменчивой погоды - когда светит солнце, а в дождь как раз замечательно побродить по столь величавому замку. Семь веков насыщенных историями с трудом сводимы к музейному состоянию, но попытку такую в Везенштайне предприняли. Первая часть экспозиции посвящена самому знаменитому владельцу замка — саксонскому королю Йохану, знаменитому прежде всего своими возвышенными увлечениями и учёностью. Именно в этом доставшемся ему от отца владении один из немногих королей, отвечающих прекраснодушным представлениям о просвещённом монархе, перевёл на немецкий дантову "Божественную комедию". Кроме сохранившегося местами убранства покоев короля, любопытны многочисленные виды Везенштайна, украшающие стены зал — замок вдохновил дюжину художников от классицистов до романтиков. Вторая же часть посвящена средневековой истории крепости. То, что это не пустое слово посетитель убеждается оценив толщину замковый стен. От подземелья до надстроенного чердака — как путь от древности, истоков Везенштайна до позднейших его модификаций в начале ХХ века. Козни и казни, суды и распри владевших замком в течение многих столетий феодалов Фон Бюнау, их участие в борьбе за влияние между королём Богемии и мейсенским маркграфом, баталии и разорения Тридцати- и Семилетней войн, которые не обошли стороной Везенштайн, артефакты, предметы быта и древние хартии на едва различимом старо-немецком — всё это проходит калейдоскопом перед гостями замка, заставляя заглянуть в толщу веков и из глубины подземелья, где сохранился остов изначальной крепости XIV века, чью сырость едва достигает скудный солнечный свет и холодная промозглость вынуждает посетителя поёживаться, и из "золотого века Барокко" представленного на верхних этажах с его потайными комнатами и тромплейными окнами. А как очаровательна крошечная, но роскошная лютеранская капелла, а католическая — напротив, скромна и навевает светлую задумчивость! Их соседство не должно удивлять — оно ещё одна черта к портрету благородного Йохана.
Уставшему путнику, полному впечатлений, сложно будет устоять перед соблазном отведать местного золотисто-пенистого напитка в прилегающем к замку пивной прежде чем отправиться в обратную дорогу.


Читать далее...