Не отпускает меня этот образ Богоматери.

Врубель делал эскизы для росписи Владимирского собора в Киеве. Но комиссия их не приняла, сочтя слишком аффектированными, не приемлемыми для церковной росписи.

Я в общем-то понимаю комиссию - вместо канонической скорби на лице Марии, растерянность и испуг, превращающие ее в несчастного одинокого ребенка. Ее так жалко, что тут же хочется укрыть, утешить, защитить.

«Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе».  Иоан.19:26,27.

Его последние минуты, одни из его последних слов - такая "приземленная" практическая забота о Ней и утешение.  ..Ты не одна, Жено, - он вместо меня!

Мария - самая чистая, самая светлая из людей, но, похоже не самая сильная в житейском понимании этого слова, не самодостаточная в модных терминах нашего времени. Не героическая. Она нуждается в опоре, в помощи, в поддержке. И поэтому Бог сначала дает ей Иосифа и семью, а потом "усыновленного" Иоанна.

Мы ведь уже все взрослые, правда? И мы знаем, что наши матери иногда, в тяжелые минуты становятся нашими детьми. Страстная пятница - именно такой день, когда усыновленное человечество должно и может не только поклониться Богородице, но "взять ее к себе", не знаю, каким словом это назвать. Пожалеть? Нет. Подставить плечо? Почувствовать себя выросшими детьми рядом с нуждающейся в помощи матерью. Наверное, так. И это тоже молитва. Разговор души с Нею, которой оружие прошло душу.