.

Хороший сегодня выдался денёк, погожий!

Мне надо было в Старую Ригу, а я там давно не был, поэтому пошёл с удовольствием...

А ведь когда-то ходил туда ежедневно, ходил эдак лет 20, каждый раз вспоминая слова друга моего Влада Филатова, который при встрече говорил своим низким рокочущим басом, что со всех работающих в Старой Риге надо брать налог -- на используемую ими красоту и ауру сакрального места.

И ещё вспоминал маршруты Влада, которые он прокладывал, идя из редакции газеты "Час" на кольцо 6 трамвая, увозившего его домой, на Юглу. В зависимости от настроения и располагаемого времени Влад мог идти с работы и на работу по улицам Грецениеку-Аудею, мог идти по Калькю, мог по Кунгу-Смилшу, а мог и вовсе разнообразить своё движение всякими хитрыми зизагами и петлями. Влад Вецригу нежно любил!

Я сегодня пошел в Старый Город филатовским маршрутом номер два -- по улице Калькю.

 

 

 

 

 

Я с большущим уважением отношусь к любому часовому на посту. Простоять вот так вот, навытяжку, при любой погоде -- это очень непросто. А на глазах у всех, особенно -- у девушек, да в центре города -- это еще сложнее. Думать, что ничего утомительного в этом нет, может только тот, кто сам никогда на таком посту не стоял. Я стоял, потому как некоторое время был в роте почетного караула ПриБВО...

 

 

 

 

 

 

Это ещё один рижский приятель -- зовут его Эдик.

Он славен в Риге тем, что без малейшего смущения шпарит мелодии из советской песенной классики, не взирая на то, что сидит и играет рядом с латышской святыней. 

-- Привет! Ну, чего тебе сыграть? 

 

 

-- А давай-ка "Одинокую гармонь"...

-- Есть, командир! -- и рядом со святыней стала плавно растекаться мелодия Мокроусова...

Я встал в сторонке, наблюдал. Народ останавливался, озирался, подходил к Эдику, слушал, денежку клал.

Я не в первый раз предлагаю маэстро репертуар, и при этом не ошибаюсь во вкусах целевой аудитории...   :)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Это цель моего похода в Старушку. Знакомый воробей. Вернее, воробьи. Которые здесь, на Ливской площади, не боятся людей и потому клюют круасаны прямо с блюдца, а крошки склёвывают прямо с руки, щекоча её своими остренькими коготками...

 

 

Давно не видел воробышков, необычайно захотелось пообщаться... И ещё посмотреть на здание Русского театра, в котором мне посчастливелось поработать несколько творчески наполненных лет.

Поглядывая налево, на тетр, не заметил, что справа за столиком сидит и с дамой беседует директор этого театра, ещё один мой друг и товарищ -- Эдуард Ильич. Но мы с ним в ссоре. Вернее он на меня в обиде, а я -- в пофигистской нирване, равной его обиде. Так реагировать на непонятные людские обиды меня научил Евгений Гомберг, меценат и предприимчивый человек...  Так мы с Эдиком и живём уже полтора десятка лет. 

Эдик встал, и старательно не глядя в мою сторону, пошел трудиться в театр, который, как я уже не раз писал, во многом жив потому, что все годы независимого плавания у театрального штурвала стоял и по сей день стоит Эдуард Ильич, директор.  Вон он идёт, в белой  рубашке...

 

 

Выпив кофе, разделив с воробышком круасан, собрался было уходить, но тут за соседний столик присели две дамы, одна из которых, со всею очевидностью, была гостьей из России. Пригубив кофе и оглянув  черепичные крыши, она со вздохом сказала:

-- Господи, как у вас хорошо! Как у Андерсена.

-- Да не всё у нас так хорошо, -- робко возразила подруга...

-- Ну и ... с ним!  У нас всё равно хуже. А такой красоты так и вовсе нет ... А кофе?!  Я такой знаешь где пила? В "Пушкине"! А знаешь сколько он там стоит?...

И далее в таком же духе. Что задирало к самому небу самосознание рижанина. Но подслушивать разговоры, тем более женские, негоже, а потому я пошёл из Старой Риги назад, мимо Оперы и вдоль канала плавно выворачивая на филатовский маршрут номер один... К зданию бывшей редакции нашей с Владом бывшей газеты не пошёл и на этот раз. Невмоготу.

 

 

                                                           THЕ END