Гуляя вечером вдоль озера, любуясь закатом, розовыми тучками заснял одну из них. Дома на снимке заметил этот крест. А было это перед 2010 годом - когда у нас, как и по всей России бушевали страшные пожары.

Дядю Ваню забрали на войну в первую мобилизацию, а вот нас мобилизовали уже в 1915 году 26 августа. Был набор ополченцев 1-го разряда, вот тут и я попал. Пришел час нашего расставания с родными и знакомыми и с Кавказскими горами.

Нашу партию направили в Дагестан в укрепление Нунзан, бывшая Томилевская крепость. Погрузились мы в красные товарные вагоны, распрощались с родными и знакомыми, проводы были настолько трогательными, описать невозможно. Эшелон тронулся, провожающие замахали нам белыми платочками, а мы в свою очередь фуражками им и, с песнями эшелон скрылся за поворотом дороги.

Доехали мы до города Петровска, выгрузились и пошли по верхней дороге в казармы. Но тут нам недолго пришлось побыть. Подали нам военные фуры, погрузили наши вещи и мы тронулись в поход в город Темирнин Шуру, отстоявший от Петровска за 45 км. Вот так началась наша походная жизнь. Шли мы по хорошему шоссе в западном направлении, стояла теплая ясная погода, но гор, так привычных нашему взору, здесь не было, холмы да курганы. Пересекали наш путь небольшие овраги. Впрочем и они не были большим препятствием так, мы в Темирнин Шуру пришли на следующий день. Здесь был пересыльный пункт. Пробыли мы там 3 дня и стали нас распределять по воинским частям. 125 человек и меня в их числе определили в часть. Несколько человек пошли в Гуниб, еще несколько в Ботлик, а я попал в укрепление Нунзан. Выдали нам суточные отправили по назначению. За десять суток мы прошли 200 верст, много интересного мы увидели по дороге: горы, трущобы и т. д. А когда мы пришли в Нузан первую ночь мы провели на улице около казармы. Переночевали мы в круглой башне около казармы. На следующий день нас повели во двор крепости и прямо в баню. И там нам выдали белье и обмундирование. С этого дня стали мы солдатами. Стали нас разбивать поротно и повели прямо в казарму. Казармы были просторные, вокруг обнесенные крепостной стеной с бойницами. Крепостная стена проходила вокруг и образовывала огромный кольцеобразный двор, с правой стороны стояла эта самая башня в которой мы ночевали и, в ней тоже были бойницы. Недалеко от крепости расположилось селение, где жили лезгины.( Ихние женщины очень боялись русских солдат, и всегда прятали свои лица при нашем появлении в чадру, блеснув на нас взглядом своих черных глаз.) И особенно ихние женщины боялись русских солдат, всегда при появлении солдат они закрывали свое лицо в чадру и, только заметишь черный глаз на тебя смотрит. Можно сказать, что эти люди были дикарями, в человеческом образе; только лишь в окружности этой местности стояли огромные горы, и пропасть. А как поглядишь вниз – аж сердце замирает и мороз всю кожу охватывает. Тут же около этой пропасти был пороховой погреб. Окружающий вид был очень впечатляющий и интересный.

А на следующий день после бани нас новоприбывших построили, как положено по уставу воинского долга, и повели нас в крепостную церковь. Там мы приняли присягу(служить царю и отечеству). С этого дня пошла наша мурштровка. Но можно сказать мурштровка эта была добрая, но и кормили нас неплохо, обижаться нам на довольство не пришлось. Мурштровка наша продолжалась ровно полтора месяца. После этого пришел приказ сверху: погрузить и отправить нас на Турецкий фронт.

И пошло наше приготовление к отправке, в октябре 1915 года, построили нас во дворе, пришел священник со своей кафедрой, отслужил молебен, окропил нас святой водой на дорогу, осенил нас крестом и на этом закончил свое дело. После этого вышел на середину командир, произнес речь куда и зачем мы идем. А после его речи мы, как один закричали ура, потом была подана команда: «С Богом шагом марш!» И заиграла музыка и мы пошли в открытые ворота без оружия. Направились мы по старой до петровской дороге походным порядком. Но тут наш маршрут был сокращен и за шесть суток мы дошли до гор. Петровска, портовый город на Каспии. И прибыли мы прямо в казармы и через 3 дня мы стали погружаться в вагоны и еще к нам стали прибывать новые группы солдат. И тут мы повстречались ещё со своими друзьями с нашего города. «И так значит поедем вместе турка громить» - отвечают они нам. Только на следующий день мы окончательно погрузились в вагоны, и только поздно вечером наш эшелон тронулся. И тут пошла наша весёлая вагонная жизнь. По вагонам стали разливаться песни на разные мелодии. А кто запасся вином или водкой начали выпивать, а тут смотришь, на лавке сражается группа в карты в «Очко». На кону денег целый ворох появляется. В игре надо иметь счастье. Как то мне пришлось понаблюдать за мою поездку в вагоне, есть такие аферисты по картам, которые специально занимаются обдирательством солдат на карты, их называют фронтовые лётчики с одного фронта на другой. Фронт ищет свою часть, и вот они находят свою часть в вагонах, сражаются на картах, обирают простаков. Но они играют осторожно, если промахнутся или заметят его афёру, тогда пропал, изобьют, оберут и на ходу с вагона сбросят. И так продолжали мы свой путь, через побережья Каспийского моря до Баку. В Баку мы прибыли рано утром и простояли мы там целый день. А в ночь опять двинулся наш эшелон и ехать нам было очень весело, погода стояла теплая осенняя, только и слышны были заливистые песни, как будто едем куда-то на свадьбу. Приезжаем в гор Тифлис ночью, город залит ярким электрическим светом. Наш эшелон останавливается на станции Навтлуге. И опят простояли мы здесь целые сутки. За это время нам пришлось побывать и посмотреть город, а к вечеру опять собрались в свой вагон, прошло значительно времени прежде чем заиграл сигнал о отправлении. И наш поезд опять тронулся в путь. И отсюда наш поезд стал быстрее набирать пары. Доехали мы до Елизавет-поля(ныне Кировокан). Дорога была ровная и хорошая, погода стояла пасмуртная, но не холодная. А когда мы выехали из Елизавет-поля, дорога стала вилять, больше стало появляться холмов, а когда стали подьезжать к Сорокамышу, тут уж появился и снег. Похолодало, за окнами стали появляться небольшие горы, а поезд наш стал делать большие зигзаги, и когда стали подъезжать, то уж тут стали военные зоны, всюду мелкала военная обстановка. Выгрузились мы на станции, построились как положено и пошли на пересыльный пункт в землянки. Их наскоро сделали, но в них было тепло. Вот с этого  началась наша окопная жизнь. Но в этих землянках нам быть долго не пришлось, только переночевали. На следующий день нас выстроили и разбили по частям и отправили на передовую. Я и мои сверстники попали в 542-ю Казанскую дружину. И пошли мы по тропинкам(Гуском) в назначенную часть, снега здесь уже было порядком. Стало холодно, а мы были легко одеты, мы шли в гору недолго, часа два. Когда стали ближе подходить невдалеке показалась турецкая деревушка называется Эшак-Эляс. Здесь расположился штаб нашей части, мы дошли до штаба. Нас выстроили как положено, постояли немного в строю, а затем была подана команда: - «Смирно!» Подошел к нам полковник, небольшого роста в очках, поздоровался с нами: - «Здорово, братцы!» Мы ответили на приветствие:

- «Здравия желаем вашеее… высокоблагородиеее…!»

Прозвучала команда:

- «Вольно!»

И он сказал нам речь куда мы пришли и, что мы должны выполнять. И он нам сказал по адресу турок…и, что вы ещё не нюхали турецкого пороха, но он плохо воняет и, его нечего бояться а особенно от вас «Кавказских орлов» и вовсе убежит! И на этом его речь была закончена. Отсюда повели нас в баню выкупаться. Баня была простая крестьянская. Но в ней было очень тепло. После бани нам выдали новое бельё – бомазей тёплый, суконную гимнастерку, брюки и полушубок, шинель, шапку, сапоги, валенки, перчатки и так далее. Прямо из бани пошли в землянки, повзводно. Я попал во второй взвод. В землянках топились железные печки и было тепло. С этого дня мы влились в одну семью окопной жизни. Выдали нам трехлинейные винтовки и по 250 штук патронов, вещевую сумку и в. п. В эту же ночь с вечера наша полурота пошла в сторожевое охранение в окопы. Пошли мы гуськом в гору, тут же недалеко от землянок. Выстроились мы в одну линию у окопа и, тут же нам караульный начальник скомандовал: -«Смирно!» - и  стал принимать рапорт от старого караульного начальника и принимать посты. Стали нас разводить по постам, мне достался «секрет» за окопом в овраге. Разводящий дал мне указание и все скрылись в темноте. Я остался один и стал поглядывать в направлении неприятеля. С первого раза меня как робость стала брать. Замечаю впереди какой-либо предмет и, мне вдруг кажется, что этот предмет приближается ко мне, но после я узнал, что это просто обман зрения. На посту мы стояли по два часа, а когда сменяли нас, то мы уходили в окопы. Там же в окопах были устроены блиндажи-закрытия и тут же устраивали небольшой костер и  обогревались. Но особенно перед рассветом, как я заметил за мое пребывание, турки освещали ракетой в нашу сторону, и делали редкую стрельбу. Это они просто давали знать о себе, что не спят. Но когда рассвело, мне было интересно посмотреть, где они занимают позиции. Их позиция была от нас, километра три проходил хребет горы, и вот тут они занимали фронтовую линию. Мне было интересно увидеть турок. И я заметил, как они иногда проходят гуськом по горе, но были они далеко и выглядели мурашками. Но мы их не беспокоили, и так проходили дни. Холода стояли здесь и, очень морозно. А днем, когда мы находились в окопах, и во время солнечного дня и ветра со стороны неприятеля никак невозможно смотреть в неприятельскую сторону невооруженным взглядом, то нам выдали защитные очки и карманные грелки. Это очень хорошая вещь, она хоть и маленькая, но согревала руки. Итак мы простояли на мертвой точке до Рождества 25 декабря 1915 года. Проходил слушок, что до Рождества мы пойдем в наступление. Но я тоже так думал, что раз прошел слух, то значит, что-нибудь будет и сидеть тут не будем. И действительно, перед Рождеством стали собираться в боевой поход. 24 декабря перед вечером наша Казанская дружина выстроилась на плацу около наших землянок. Тут пришел батюшка со своей кафедрой, перед наступлением отслужил молебен «На святой подвиг» и окропил всех нас святой водой и, сказал напоследок: - «Ну братцы, с Богом!» Вышел на середину наш полковники, тоже посвятил свою речь перед боем. На этом закончился наш священный процесс. Послышалась команда: - «Вольно!» И тут наш командир роты подпоручик Мухин(он сам казак с Кубани был), но правда он очень хорошо относился к нам – своим подчиненным, по-товарищески, любил пошутить, песни попеть и так далее. Мы с ним прошли почти до самого Эрдижана. Он участвовал с нами во всех боях и всегда был впереди.

Моя мать вочень расстраивается, что наша жизнь ломается. Отец часто выпивает и дома скандалит, а мне уже исполнилось 16 лет, а я еще ничему не выучен и предложила мне куда-нибудь поступить учиться, чтобы я стал человеком. Хозяйства у нас свое все пропало и учиться мне стало не у кого. А отец каждый день приходил и ругался, как будто мы во всем виноваты. Тогда мама подыскала мне работенку – приказчиком в шерно-сапожный магазин к одному хозяину. Его звали Морозов Григорий Ефимович. Он имел магазин на Грозненской улице в городе. Я там прослужил 10 месяцев, но как я там работал и какая у меня была там зарплата не знаю за меня получала её моя мать. Мне это дело не понравилось, и, я поступил в столярную мастерскую сроком на 3 года. Она находилась на Сухом русле у Лазарева Николая Никитовича. Кроме меня там были еще ученики: 2 грузина, 1 осетин и 1 русский. Мы скоро свыклись с ними, я даже за это время научился от них научился разговаривать по грузински. Хозяин был неплохой, кормили нас очень хорошо и учились мы все неплохо, время за работой пролетело быстро. И мне эта столярная работа очень понравилась. За эти 3 года я научился работать неплохо и когда закончил полный курс, то мои изделия были оценены очень хорошо. Хозяин поручил мне делать  гардеропы. А когда я сделал 2 штуки, то мне хозяин заплатил за них 25 рублей. Это был мой первый заработок. В то время я почувствовал, что вот теперь я самостоятельно могу зарабатывать деньги. А когда я учился по договору, то хозяин мне платил в перый год 15 рублей, во 2-ой – 20 рублей, а за 3-ий – 25 руб. Но эти деньги я не получил, а по окончании курса обучения я за эти деньги взял у хозяина мебель: комод зеркало и два стула. Эта мебель очень нам пригодилась, так как в этот год мы выдали замуж сестру Пелагею за Павла Беглецова, и мебель стала приданным.

Итак я закончил учение, мне тогда исполнилось 19 лет. В это время моя мама болела, от расстройства, что отец мой в последнее время стал совсем нехорошим в работе. Можно сказать стал он хорошим алкоголиком. Бабушка к нам часто заходила, проведать маму. Так как она слегла в постель и долго болела. А отец в то время поступил на мельницу работником, а когда-то был там сам хозяином.  Я тоже стал сам зарабатывать, мама моя была довольна мной, тем что я вышел в дело, стал уже взрослым парнем, и тем она немного успокоилась. Как то мы собрались все вместе, старшая сестра Катя пришла и Пелагея была, но отца не было, мы сидели и пили чай. Тут бабушка и говорит: «Вот видишь сынок, какая у нас перемена в жизни получилась после дедушки, посмотри какой ваш отец, стал совсем пропащим человеком, вот смотри и не будь таким. Через него мать слегла в постель все через него, теперь бы ей еще бы пожить. Катю выдали и Полю тоже, а ты вот тоже в дело вышел и уже можешь сам зарабатывать и помощником матери стал. Вот мать поправится, тогда надо что-то делать придется тебя женить». Но я ничего не сказал. Пришла к нам тетя Маня и тетя Таня и пошел у них свой разговор. Но я ушел.

Но после всех тех наших разговоров маме не стало лучше она долго болела и не могла потерянное и умерла(в 1909 году).

Остались мы без матери, но отец так и не исправился, а продолжал еще больше выпивать. Я продолжал работать, а младший брат работал на «линейке», а деньги отдавал отцу. Но я вижу, что брату это дело не подходит и я настоял, чтобы брат тоже начал учиться. И брат начал учиться в слесарной мастерской, а я ему помогал деньгами, т.е. давал ему на пропитание. И он тоже выучился и вышел в дело за 2 года.

Но после этого отец мой продал и лошадь и «линейку» и, все пошло прахом. Но мы с братом стали жить самостоятельно. На отца мы не надеялись. Младшая сестра жила то у старшей сестры Кати, то у Поли но ей было жить хуже всех без матери.

В 1913 году я уехал в город Грозный на заработки с товарищем по работе. Там были хорошие заработки. У одного хорошего хозяина Марфутина Григория Павловича. Я у него проработал больше года. Мы делали простую крестьянскую мебель и поставляли ее на ярмарку. За это время я у него хорошо заработал. Помимо этого еще и оделся и деньжат собрал на книжку. И мне хозяин всегда шел на встречу, уважал меня за мою работу и за скромность. Он мне даже предлжил открыть свою мастерскую, так как видел во мне в будущем хорошим хозяином. Он мне обещал даже помочь в этом деле. Я снял себе мастерскую на Кабардинской улице около базара и взял к себе ученика. Закупил лесоматериал и стал работать. А так как у  меня были большие заказы, я не стал справляться и выписал себе из г Владикавказа еще одного товарища по работе Николая Рогозина. Мы стали работать вместе ему понравилось работать со мной и заработок его устраивал. Заказов было много, но пока я не хотел расширяться, а подумывал это сделать вскоре. Но к сожалению не пришлось, сорвался мой план из-за начавшейся в 1914 году войны. Мне пришлось все распродать, распрощаться с друзьями и уехать на родину домой.

По приезду домой я увидел, что здесь на глазах картина менялась с мирной на военную жизнь. Пошла мобилизация, на из ресторанов раздаются песни на улицах стали проходить группами с песней:- «Последний нынешний денечек».

Иду я домой и встречаю своих товарищей. Они подвыпивши и тянут меня в подвал, хотя знали, что я не охотник был на такие вещи. А попросили меня посидеть с ними вместе, а то можешь и не увидеть их больше. Я пообещал им встретиться, но чуть позже. И сразу же ушел. Но тут как на грех барыни встречают, от них сразу и не убежишь и приходиться опять задерживаться. А разговору и конца нет. Они как видно было очень интересовались мною. Я был одет в темносиний костюм при галстуке в лаковых туфлях. И одна из них говорит, что если бы ни её подруги то она бы меня сразу и не узнала бы из далека, и видимо там тебе было неплохо. Да, думаю если бы было плохо там, то давно бы уже приехал обратно. Мы еще немного пообщались и я обещал им вскоре встретиться. И я зашагал домой, с этими задержками по дороге, я целых 4 часа потерял. В начале я пришел к бабушке, она была дома, но когда я стал подыматься меня сзади схватила за чемодан моя двоюродная сестра Катя Мастюгина, поцеловала меня на лестнице и, так была взволнована нашей встречей. С ней мы вошли вместе к бабушке. Катя тут же кричит бабушке что приехал твой любимый внук. Такой сюрприз для моей бабушки был очень неожиданен, а увидав меня обняв буквально повисла на мне. И долго так обнявши меня плакала, но я стал ее успокаивать, усадив ее на стул. А вскоре пришли тетя Маня и тетя Таня и стали меня засыпать вопросами. А бабушка на меня никак наглеться не может, а все вспоминала мою мать. Но вскоре и она успокоилась, и говорит ну вот сынок теперь уж мы тебя обязательно женить должны. А то ваш дом совсем беспризорным стал, и мне уже не под силу ходить туда и смотреть за домом. Отец твой где-то работает на мельнице в селении, и Павлик тоже где-то с товарищем Алтасом работает, а отец не перестает пить дом в запустении. А я говорю бабушке что хорошо что пока меня еще не призывают на войну, я же был ополченцем первого разряда, а если скоро заберут, то как останется лавка с товаром. И бабушке я сказал, что в такое время я пока жениться не буду. А то если женюсь , а меня заберут то как она здесь останется с моим отцом, пропадет без меня. На том они пока и согласились.

После того как дедушка распределил сыновьям каждому свое дело. Но мой отец никак не мог с братьями уладить отношения, особенно с дядей Петей, т.к. он часто пил иногда тайком. Что нибудь продаст и на эти деньги пил араку, я часто находил в мешках спрятанные бутылки с аракой и выкидывал их с верхнего этажа в водяное колесо, но они узнали, что я нахожу бутылки с аракой и выкидывал их, и ругали меня за это. И стали прятать в другое место, но я и там находил и выкидывал под колесо. Дядя Артем тоже на меня обижался, за то что я их араку уничтожаю, но мама меня за это хвалила. Мельница наша работала круглые сутки на 3 смены, но когда отцу приходилось дежурить, то я его иногда заменял, потому что я тоже хорошо освоился на мельнице работать. С дядей Артемом мы всегда работали на пару, и отец мне всегда доверял. Я хорошо разбирался в работе на станках, а также в обойнах по очистке пшеницы. У нас была сортовая мука и свое клеймо: 1-го, 2-го и 3-го сорта, а также выпускали пасхальную муку 0 и 00, а потому у нас россев был и этот россев сортировал муку. В то время эта машина была очень сложная.

Когда отец не стал ладить с братьями, особенно с Петром, отец стал просить дедушку, чтобы он дал ему другое дело. Я, говорит, с ним работать не могу он моих укзаний не слушает. Дедушка послушал отца и дал ему другое дело – мукой торговать на рынке. Но после ухода дяди Пети с мельницы, все же мой отец с дядей Пашей не ладил. Он часто стал выпивать и скандалил дома. Когда трезвый – он деловой человек. А когда выпьет, то как сумасшедший на всех кидается. Дедушка его бил и уговаривал, но ничего на него не действовало. И вот, после того как сыновья вышли у дедушки из повиновения, дедушкино хозяйство стало приходить в упадок. Когда дедушка увидел, что ничего с сыновьями не поделаешь, особенно с моим отцом, он продал мельницу, нам было жаль расставаться с мельницей, но видно другого выхода не оставалось. Разделил все между сыновьями, и сказал: «Жаль мне, что вы не можете жить вместе, но раз так, то быть сему, живите как хотите, нам с матерью немного остается жить. Вот что дал дедушка своим сыновьям. Отцу, так как больше всего его уважал, дал дом на Редантской улице, где было молоканское собрание. И кроме этого у нас была линейка с лошадью и корова. А остальным братьям(троим), по смерти бабушки и дедушки будет принадлежать их дом. Рядом с нашим, тоже двухэтажный и садом сзади двора.  Сад был хороший, там были и яблони и грушевые деревья, за садом ухаживал дядя Ваня, младший брат моего отца. Когда я приходил к бабушке она мне всегда давала ключ от сада куда я ходил рвать груши и яблоки, но всегда предупреждала поменьше туда водить своих друзей. Но я всегда угощал своих друзей яблоками и грушами и они меня слушались, что я их не обхожу.

Еще до продажи нашей мельницы, старшую сестру Катю выдали за Мещерякова Алексея, у них тоже была мельница, не далеко от нас. Но ихняя мельница была деревянная. На ней был один вальцовый станок, но жили они хорошо.  Я к ним часто ходил в гости. Но помимо Алексея, нашего зятя, был у него младший брат моего возраста Ваня и мы с ним дружили. Но во время войны 1915 года он так и пропал.

Но а за ней была сестра Поля. Она еще не была выдана.

Теперь упомяну, что из себя представлял наш дедушка. Дедушка прибыл сюда на Кавказ из Саратова. И как я его не просил, никак я не смог от него добиться, узнать, какое у него осталось родство, там в Самаре. Как будто остались там кто-то, но кто я так и не узнал.

Но когда дедушка оккупировался навсегда, то здесь он зажил очень хорошо. Он был почетным человеком на молоканской слободке, спиртные напитки не употреблял, но и при том он был пресвитером молоканского общества. И притом он был секретарем общественного банка(банкиром), выдавал ссуды нуждающимся по векселям, на определенный срок с возвратом. Когда я приходил к ним, иной раз ночевал, дедушка зачастую меня звал к себе в комнату. Высыпит деньги на стол из своего портфеля и говорит : «Ну, садись Сашутка со мной, помогай мне складывать деньги стопками по порядку». Я складывал, а он заворачивал их в бумагу и писал на них столько-то рублей. И я тоже подписывал на завороченных пакетах. Тут были и серебряные и золотые и кредитки разных сортов. А потом все аккуратно дедушка складывал в сундучёк. Судучёк этот красивый на вид, был оббит толстой жестью, дедушка его запирал на внутренний замок с секретом.

Но, что получилось после распределения нашего имения. Когда дедушка распределил все он уехал в Россию на родину. Он предчуствовал, что это возможно, его последнее путешествие. Его везде встречали с почетом. Повидал своих родных и знакомых, он там погостил, я помню, месяца два. А когда он приехал домой то увидел, что его сыновья живут совеем не так как это нужно. И стал часто расстраиваться, потерять такое состояние какое было у него прежде – это было для него ударом, и, ударом роковым, он не смог это пережить. И вскоре после своего приезда он слег три дня проболел и умер, это случилось в 1908 году ему было тогда 76 лет.

Каждая мать хочет так воспитать сына, чтобы было ему в дальнейшем хорошо жить. Мама мне всегда говорила правду, и позже я вспоминал обо всем с благодарностью, но тогда в молодости я зачастую не слушался ее. Но соображал что плохо, а что хорошо. Так вот этот самый Яшка – мой товарищ по улице, часто бывал у нас дома. И как-то заметил, что у моей старшей сестры была круглая шкатулка, напоминающая подушечку. И она в эту шкатулку собирала серебряные пятаки и старинные обазы. Это ей мой отец давал, и она их собирала, а шкатулку в верхний ящик комода ложила и запирала его на ключ. А Яшка все это заметил. Ноя и раньше знал, что сестра собирает деньги в шкатулку, но не обращал на это внимания. Но вот что дальше получается. Как-то (было это в 1906-1907гг) была пущена электростанция. И появился в городе первый трамвай. И нам, конечно было очень интересно покататься на этом трамвае, а за проезд тогда взымали 5 копеек, а на передней площадке – 3 копейки. И мы все думали-гадали: где же нам деньги взять, чтобы покататься на трамвае. Если у матери попросить, она будет расспрашивать, зачем вам деньги потребовались. И я эту мысль выкинул из головы выкинул. Итак мы посмотрели как люди катаются и пошли домой несолоно хлебавши. Но в одно время этот преподобный(Янин) так мы его прозвали – мой товрищ меня соблазнил пойти с ним на преступление. Оно – это преступление у меня осталось в голове до сих пор. Как он пришел к нам, а дома никого не было кроме меня, (Павлик, мой младший брат бегал по Тереку). И вот Яшка мне предлагает: - «Давай пока дома никого нет вытрухним у Кати немного денег из копилки и на трамвае покатаемся. Я было стал сомневаться, и притом комод заперт. Но он на это говорит я открою и закрою незаметно и, никто не узнает. Я согласился, и пошли комоду, он берет ножницы и подсовывает их в щелку замка и открывает ящик, я бы никогда не додумался бы до этого сам, а он сообразил. Берет шкатулку и вытряхивает в шапку пятаки и один абаз Александровский. Вытрухнали мы таким образом из шкатулки 1рубль 50 копеек, а шкатулку опять положили на место, и все в порядке. Деньги он взял с собой и спрятал их. На следующий день мы отправились кататься на трамвае. Покатались мы как следует, потом в городе слезли и пошли домой. Он купил конфеты и мы идем и кушаем их и, только доходим до деревянного моста, еще до поворота не дошли, он стал считать деньги, сколько же осталось, я подошел к нему. В это время мой отец шел в город, и он нас заметил и подходит к нам, а мы его не заметили. Но видно быть этому. Отец подошел к нам и увидел, как Янин считает деньги. Он подошел к нам так неожиданно, что застал нас врасплох. И спрашивает: «Это откуда у вас деньги взялись?» Он как-то сразу понял, откуда деньги, и отобрал их у нас и сказал, чтобы мы немедленно шли домой.

Когда я увидел отца у меня сразу же мороз по коже пошел, теперь думаю, будет нам на орехи. И мы пошли домой, не разговаривая, но домой мы не дошли, а остались на горке с товарищами и заигрались до самого вечера, как будто бы забылись о своем преступлении. Отец, наверное тоже пришел и рассказал матери все, и мама за нами послала Павлика, чтобы мы вместе с Яшкой пришли к нам домой. Я спросил его:

- А бабушка у нас дома или нет?

Он ответил мне, что её нет у нас дома. Ну думаю, теперь будет нам. Идем, молчим, заходим в комнату. Мать ничего нам не говорит, только посмотрела на нас и сказала: «Это вот этот жулик его соблазняет, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты с ним не играл, а ты никак не можешь отстать от него. Покататься захотел…Вот теперь расплачивайтесь.» Заходит в комнату мой отец и дядя Федор – Яшкин отец, у моего отца в руке у него кнут, что лошадей гоняют. Мой отец стал допрашивать меня как дело было и кто виновник  этого. Я все свалил на Яшку, но на самом деле виновники обои. Тогда отец берет меня и давай стегать кнутом, а я кричу что есть силы. Отец стегает и приговаривает, будешь знать и помнить, за что тебя бьют. Когда меня отстегали довольно хорошо. Мой отец передал кнут Яшкиному отцу и тот начал Яшку лупить. А я в это время убежал из комнаты в мельницу и забился внизу под колесо. Лежу в мякине и плачу, а спина болит от побоев. Матери, конечно жалко меня было, хотя понимает, что надо учить, но может быть не так сильно, по другому. Мама с сестрой пошли меня искать, вошли на мельницу, и спрашивают дядю Артема:

- Ты не видел ли сынку?

Он ответил, что не видел. Мать рассказала, что случилось с нами, и он дядя Артем стал меня звать. Но я лежу, молчу и не отзываюсь, под колесами темно и ничего не видно. И они пошли меня искать по всей мельнице. Я слышу, что вроде бы и мать плачет, а сестра Поля кричит:

- Санька!!! Санька!!! 

И не могут найти. Заходит отец на мельницу, а дядя Артем говорит ему: - «Не знал я, а то не дал бы тебе так бить его. Теперь он, наверное с перепугу под колесо забился. И дядя Артем с электрическим фонарем полез под колесо, посветил и увидел меня.

«Вот он здесь!» Мать обрадовалась, что я жив и позвала меня. «Пойдем, отец тебя больше не тронет, и мы стали вылазить из под колеса. Отца не было, и мать взяла меня за руку и повела в комнату, сняла с меня рубашку, посмотрела, а меня вся спина в рубцах, и плачет и говорит: «Ну, разве можно так бить. Это только скотину так стегают». И стала ругать отца, когда он вошел. Она мне спину чем-то смазала, и я лег спать, не стал чай пить, аппетит пропал.

А Яшку когда отлупили, дома не ночевал, а убежал на молоканку, где моя бабушка жила. Ночевал он под амбаром, об этом я потом узнал. Бабушка стала рано утром курей и уток кормить, и зовет их из под амбара. Поначалу птицы Яшку не заметили, а как рассвело, увидев его и как угорелые кинулись из под амбара. А бабушка подумала что, наверное, их так сильно собака напугала, заглянула под амбар и увидела там Яшку. И спрашивает его: - «Ты чего туда залез?» А он вылез оттуда и убежал. Бабушка подумала, что наверное он что-то натворил. Ведь что-то его заставило под амбар залезть. Но вскоре бабушка все узнала. Она меня ругала и говорила, чтобы я больше с Яшкой не играл. «А то он тебя доведет до дела». И отца тоже ругала за то, что он так сильно меня побил.

Когда приехал отец из Ташкента они с дедушкой решили собрать семейное совещание, и созвали всех сыновей. Дядя Ваня в это время приехал домой отслужив 4 года в Корее. Дедушка пригласил всех чтобы обсудить с ними вместе и дать каждому свое дело. Мельницу решили отдать в управление моему отцу, где будет работать дядя Паша и дядя Петя. А дядя Ваня будет торговать мукой, зерном и т.д. на базаре. Дедушка там арендовал лавку для торговли  мукой. А меня назначил помогать дяде Вани торговать на базаре. При мельнице тоже было небольшое помещение где тоже торговали муку и отруби. Но мне приходилось и на базаре и дома продавать.

Когда стали работать на мельнице дядя Паша и дядя Петя, то отец был недоволен, и стал часто выпивать и с ним ругаться, а дядя тоже любил выпить. Но помню у нас еще работали: дядя Артем Елизаров – родной брат моей матери, ее племянник дядя Ваня Елизаров, дяди Артема сын, дядя Федор Филимонов, они жили около нас. И у него был сын Яшка, тогда еще мой товарищ. Но он был очень балованным. Никого не боялся ни мать ни отца. А дядя Федор мало на него обращал внимания. Как то его отдали одному сапожнику учиться, сапожному ремеслу. Он немного поучился и убежал. И стал опять по Тереку бегать, рыбу ловить. За его проделки моя мать его не любила, а меня всегда предупреждала, чтобы я поменьше с ним водился, а то он ничему хорошему не научит. «Вот ты не рислушиваешься к моим пожеланиям, а он и вовсе от рук отбился ни мать свою не слушается, и отец его пьяница ни к чему его не приучает, вот отдавали его учиться сапожному делу, что бы он стал мастером и хорошим человеком, а он убежал, не захотел учиться. Выходит, что ему жаль с улицей расставаться – «собак гонять». А ведь улица бывает до поры до времени. И вот учти еще, ведь они живут бедно, отец их никуда не годится, да и сын похоже такой же будет. А какого для матери, такое переживание. А она и правда так часто болела, как я помню. И моя мать часто ее посещала и носила ей о из питания, а она всегда жалилась матери на мужа и на сына, но у них еще дочка была Катя ей было всего 5 лет. Но какая она была помощница матери? Когда ей самой нянька нужна.

В последствии тетя Наташа так и слегла в постель… и больше не встала, тут же вскорости и умерла. И прошло уже порядочно времени после ее смерти, отец определил его в кузню – кустарю Леницкому. Он там 3 года проучился и все-таки вышел в дело кузнецом.

В Крещенский сочельник духовник нашей епархии, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы села Сумки Горномарийского района архимандрит Иоанн (Барсуков), батюшка известный и почитаемый далеко за пределами нашей республики, отметил свой 86-й день рождения, а на Сретение, 15 февраля, исполнится 50 лет его служения в Сумкинском храме.

В 1965 году молодого псаломщика из Куйбышевской епархии направили в Казанскую, в состав которой входили и приходы, расположенные на территории марийского края. Архиепископ Казанский и Марийский Михаил рукоположил Иоанна Барсукова в сан священника и назначил его служить в храм Рождества Пресвятой Богородицы в селе Сумки Горномарийского района.

К своим многим попечениям в непростом пастырском служении батюшка Иоанн относился ревностно, оставаясь при этом человеком открытым, готовым терпеливо выслушать и духовно наставить любого, кто приходил к нему за советом и помощью. Подрастали и дети отца Иоанна, которых он еще с юных лет благословил на служение Богу. Сегодня оба его сына – священнослужители.

Служилось молодому батюшке Иоанну в те времена непросто. Власти смотрели на богослужения одобрительно, находя любой предлог для того, чтобы сорвать службу. Тем не менее, число прихожан в Сумкинском храме росло. Беда пришла, откуда не ждали. С началом строительства Чебоксарской ГЭС Сумки и храм оказались в зоне затопления. Но, Божией милостью, Волга остановилась почти у самой церковной ограды. Батюшка и верующие вымолили храм.

Помимо искренней людской любви и почитания за многолетнее пастырское служение батюшка имеет множество церковных наград. Но награды — не главное. Куда значимей духовный авторитет. Когда была организована Марийская епархия, встал вопрос: кто сможет взять на себя бремя епархиального духовничества, мнение оказалось единым – протоиерей Иоанн Барсуков.

«Вся его жизнь отдана Христу,- говорит архиепископ Йошкар-Олинский и Марийский Иоанн, — он горит в молитвенном подвиге и, невзирая на престарелый возраст, ежедневно совершает Литургию. И каждый день, несмотря на отдаленность храма и трудности дороги в непогоду к батюшке за советом собирается множество людей. И каждого он внимательно выслушает, даст духовное наставление».

http://mari.eparhia.ru/news/?ID=3358                                      http://club-vozrojdenie.ru/

Помимо мельницы дедушка мой занимался посевом семечек, они тогда были более выгодным продуктом. Одно время закупал у ингушей на корню, то есть засеянными полями, в селении Яндырки много десятин. Не один, а в компаниях. Его компаньоном был Ядыкин Иван. Ингушей, кто сеял семечки звали одного Терспот, а другого Саид. Договор был такой: они сеяли(ингуши), а наши рабочие убирали. А весь доход делили на четыре части. И вот мне как тоже пришлось побывать во время срезки семячек, и молотьбе. Это для меня было большое удовольствие. Было мне в ту пору 14 лет. Работал я вместе с девчатами и, так быстро, что они никак не могли меня обогнать. Возьмем, как правило, по рядам на всех поровну и, давай резать один перед другим кто вперед. А кто отставал мы ему всегда помогали. Иногда и я тоже отставал. А по причине вот какой интересной, Работаем мы работаем и вдруг кто-то вскрикнет: «Заяц!» А он выскочит вдруг из под ног.  Я тут же бегу с серпом его догонять. Но разве его догонишь, только моришься за ним бегать. Однако бывали и такие случаи, когда загон доканчиваем и мы его обходим кольцом. Вот тут обязательно выскочат 2 или 3 зайца; и мы сейчас же охотимся на них. Девчата их боялись, как заяц выскочит они подымают такой писк, что заяц как угорелый во все стороны кидается. Со мной были товарищи подетству Ядыкина Ивана сыновья. Один меня старше Илишна, а другой моложе Андрей. И вот мы втроем гоняли зайцев. Бывали случаи попадали в них серпом. А он, бедный зайчик, как завизжит, как баранчик. И мы его забирали на табор. А заканчивали работу к вечеру, когда солнце заходило за горы в розовом закате – красота неописуема. Девчата тут же начинают песни заводить. Другая же партия недалеко от нас тоже песни поют. И начинаются у  переклички:

- Ау.у.у.у! лави.и.и маю.у.у.у!

- А я твою.у.у.у!!!

А как только начинает темнеть и тут же начинаем прекращать и работу и идем все дружно на табор, смеясь и балуясь всю дорогу. Уже и ужин для нас готовый. Тетки мои готовили нам. И мы садимся за ужин, расстилаем палатку или клеенку садимся - кто как умеет: кто на корточки, а кто просто на пол, и начинаем дружно с аппетитом работать ложками. В обед мы кушали суп пшенный, на второе кашу пшенную сливную заправленную коровьим маслом, или салом, а на третье арбузы. Ели всегда вволю, досыта кто чего хочет. Вечером кашу сливную или галуши сливные на масле, а потом чай или арбузы. Хлеб ситный серый или белый. А вот когда арбузы кушаем, тут уж девчата начинают нас «обстреливать» семечками, а мы их. И так весело время проводим за ужином. А еще девчата намажут свои лица «жировкой», так что все лица белые, а только глаза да губы выделяются. Это для того они мажут, чтобы сохранить лицо от жары и от ветра. А мы в них семечками, они так и прилипают у них на щеках. Они тогда осерчают на нас  и давай в нас ломтями арбузными швырять. На наш шум приходит к нам тетя и давай нас гонять. «…вот что значит молодежь, целый день работали, и нет чтоб отдохнуть, а они взялись играть…Довольно!!! Время уже пора спать!» А нам хоть бы что  и какой там спать… А девчата уже в другом месте начинают песни запевать, а то надумают давай в «гарелки» играть. Вот так весело каждый вечер проводим. А когда срезка закончилась, тут уж молотьба пошла на току, тут же около балагана. Семечки подвозили в мешках уже сухие. Тут же мы их «в атаку» брали , т.е. молотили палками, а то и цепями. А потом подсушивали их и веяли веялкой и ссыпали в мешки готовый продукт. Но вот интересно: при молотьбе навезут семечек большой – большой ворох, а за ночь уже в этом ворохе много мышей. Когда подходит к концу этот ворох, начинаем разгребать остатки недомолоченных семячек. Я же знаю, что в этой кучке мышей много и, подбираю момент чтобы они меня не заметили, потихоньку-потихоньку подсовываю палку под эту кучу и опрокидываю на них. А мыши как ошалелые прыгают куда попало. Девчата такой визг подымают, бежат врассыпную. Смотришь а у какой-нибудь под рубашкой мышь сидит… она верещит, а вытащить её боится, что может укусить. Мыши меня тоже кусали за палец , но я их не боялся. И поэтому девчонки бегали ко мне за подмогой. И я им вытаскивал мышь из-под рубашки. А потом же они любовно били, за то что я на них мышей натравил.

Но помимо нас там были и наши молокане, и еще другие отдельные от нас группы. Как помню, Астахов Шарон. Астахов иногда приходил на наш табор с моим отцом и дядей Пашей побеседовать. Там же на нашем таборе произошло следующее, чуть было не трагическое… Как то вечером в субботу под воскресенье собрались в нашем балагане отец мой Астахов  Шарон, четвертого не помню. И вот они решили немного подгульнуть, выпили как полагается, но я не обращал на них внимания. Но помнится, что когда Астахов Шарон выпьет, то становится очень придирчивым, что и произошло, когда они подвыпили. Астахов пригласил выпить водку караульщику табора ингуша. Ингуш был здоровый, но выпить с ними отказался. Сначала все было по-хорошему, а потом началась между ними перепалка. Ингуш был вооружен берданкой и кинжалом. Я прибежал на этот шум. И вижу – Астахов с караульщиком барахтаются, Астахов отымает у ингуша заряженную берданку, а тот выхватывает кинжал… Паша подбежал, схватил его за руку и отобрал у него кинжал и порезал себе руку. Но он еще не успел вытащить из ножен, потому что дядя  Паша схватил его за правую руку с кинжалом. И я, хотя и молодой был, но тоже не растерялся, и тоже решил помочь дяде. У меня был перочинный нож я подбежал сзади ингуша, так что он даже не почуял и, перерезал ему пояс, когда они отымали друг у друга кинжалы, и дал возможность дяди Паши вырвать у ингуша кинжал первым. Этим ингуш был обезаружен. Но этим не кончилось. Ингуш куда-то скрылся. Астахов и дядя Паша с берданкой ушли в другой табор. Все это было очень тревожно. На следующее утро приходит старший ингуш Тер Спот и Зам с этим караульщиком подходят к моему отцу и спрашивает: «Михаил, что тут случилось?» Отец рассказал все подробно, что и как произошло. А они обратились к сторожу и стали что-то по-ингушски говорить, а он мотает головой они на него что-то строго кричали, но он молчал. Тогда ингуши спросили где Павел и Астахов. Попросили, чтобы те пришли сюда и принесли оружие. Чтобы сделать мировую. И рассказали, что они сторожа ругали за то что тот подошел к вашим когда они выпивали, и при том он оказывается сам выпил. За это его Алан не простит. А при этом он мог бить человека на моей земле, это когда я должен отвечать за этого человека. Но хорошо что все так обошлось. И тут же послали за дядей и за Астаховым. А Тер Спот спрашивает отца есть ли  вас водка или арака пол стакана надо мировую делать, иначе нельзя это наш закон иначе можно посчитать как кровником его. Отец нашел полстакана водки. Мне было интересно наблюдать за этой процедурой. Зам посылает меня принести ящик заместо стола. Я принес, накрыли ящик клеенкой, поставили стакан посреди ящика, приходят дядя Паша и Шарон с оружием и еще с ними приходят трое из другого табора: Тарасов Иван, а других не помню. Здороваются со всеми, но сторож стоит в стороне ничего не говорит, только косо поглядывает. Терспот посмотрел на дядю Пашу, у нег левая рука была перевязана и, спросил о ней. Тот рассказал как дело получилось, и он что-то по ингушски сказал Заму. Теперь Терспот обращается к отцу: «Михал давай три штуки по 10 копеек», отец вынул из кармана и протянул их Заму, «И еще один стакан давай!» Я принес еще один стакан. Терспот берет стакан, наливает немного водки и подходит к дяде Паше, дает ему 10 копеек, дает тут же и Астахову  стакан и 10 копеек. Поставил их напротив друг друга и подносит к ним порожний стакан, они кладут в этот стакан по 10 копеек. Терспот вытряхивает деньги из стакана и дает их отцу, затем наливает в стакан водку подает сторожу ингушу, то пьет три глотка и дает кусочек хлеба с солью, и так же подает дяде Паше и Астахову, а остаток водки выливает на землю, и предложил им троим рукопожатие. И тогда ингуш сторож улыбнулся и взял свое оружие. На этом «Мировая» закончилась благополучно. И ни каких инциндентов больше не было за все наше прибывание.

После этого дела наши наладились и все пошло хорошо. Работа наша подходила к концу: веяли семечки, зашивали мешки и отправляли на станцию каждый свою часть. И вскоре начали собираться домой.

На семечках мы пробыли около 2-х месяцев. Я очень соскучился по-дому, а особенно обо мне очень беспокоилась бабушка. И когда я приехал мне мама говаривает, что твоя бабушка все о тебе беспокоилась, а я ее утешала, что никуда он не денется, пусть там поработает, надо его приучать к работе.

С поля домой мы выехали рано, с вечера мы все уложили в подводы и фургон запряженный 4-мя лошадями. И вот мы что есть свет позавтракали на дорогу и выехали и девчата с нами. Илюшка у нас был старший, за кучера. Но вот когда мы ехали дорогой(это я никогда не забуду), у нас было охотничье ружье. И я всю дорогу интересовался охотой, стрелял птиц – какая попадется на глаза, и девки были оченьзаинтересованы моей охотой. Говорили мне, что я очень хороший охотник бьешь без промаха, а когда будешь парнем, тогда и вовсе от него никуда не уйдешь. И пока доехали до дому я порядком набил всяких птичек и ястреба, и коршуна, но когда приехали домой прямо на слободку к бабушке. Когда я спрыгнул с фургона она меня сразу обняла и поцеловала в щеку. И говорит: - «Как же соскучилась по тебе это мой сынок, а другая отвечает, а как же его не любить такого замечательного охотника, и показывает битых птиц, а бабушке это не понравилось, и стала меня укорять, что мол нельзя птичек бить, ведь они тоже жить хотят, а девчата говорят бабушке, это не так важно. Нам было с ним очень весело: и зайцев ловил, и мышек на нас гонял. А сами смеются – его шутливые проделки у нас в памяти остались навсегда. По всему видно коль скоро он станет самостоятельным парнем все девки его будут. В разговор вступила живая хорошая девчонка Надя: «Я ба и сейчас уже не смотря что он молодой, вышла бы замуж, а сама посмеивается и меня спрашивает: «Ну как Шурик, согласен?» Но я все слышал и не отвечал, как будто не слышал, и помогаю сгружать с фургона вещи. Она опять меня спрашивает и спрашивает, а мне некогда разговаривать и я уклонялся всячески. А она все-таки пытается  разговорить, говорит «ты ведь бабушку стесняешься, но я ответил им и это может быть, -  и уже подходила к кону наша разгрузка полевой работ, как приехала мама на «линейке», с моим братиком Павликом. Подходит она к бабушке и увидела меня. «А приехал самовольник, а бабушка только нем беспокоилась, Вот он полюбуйтесь на него!» Мама посмотрела на меня и говорит: «А ты здороваться с матерью собираешься, иль не соскучился?» Я продолжал помогать разгружать подводы и крикнул матери: «Сейчас прейду, вот освобожусь только!» Вскоре я подбежал к матери. Мама меня обняла и поцеловала. И спрашивает: «Ну как там тебе работалось?» «Я уж думала, что для тебя там раздолье было». Я говорю: «Да мама там было хорошо и поработали и было время поиграть с девчатами, весело было». Мама мне отвечает: - «Я знаю, что тебе было весело там с девчатами, но тебе еще рано и ты молод за девчатами бегать». А бабушка говорит матери: - «Да тут уж Надюшка облюбовала его, ну ладно об этом рано говорить». И они с бабушкой ушли в комнату.

К вечеру мы поехали домой на мельницу мать, сестра Поля, Павлик и я. Отца с дедушкой не было, они ушли по делу. Бабушка проводила нас и мы поехали. Приехав домой, распрягли с братом лошадь, дали ей корм все управили и вошли в дом. Отца еще не было и мы сели пить чай. И мама меня стала опять спрашивать что у вас там случилось на работах нам все известно. И я матери все рассказал, что там было. А мама слушала внимательно и только головой покачивала, сказала что слава Богу, что все обошлось хорошо, мы переживали(изболелись) за вас тут.

После уборки семячек и мы свою часть т.е. 1 вагон - на нашу долю выпало. И этот вагон мой отец поехав в г.Ташкент продал за хорошую цену. Там такой продукт был в цене. 

Генерал фон Штебер (командир мотодивизии), в этот вечер был в пресквернейшем настроении. Из его цепких рук уже вторые сутки ускользал какой-то «недобитый», как он изволил выражаться перед своими боевыми командирами, Советский Стрелковый полк. И не просто ускользал, а даже больно «кусался», устраивая ему, Штеберу, ловушку за ловушкой.

Генерал Штебер, нервно ходил взад и вперёд по просторной, тщательно убранной комнате. У его седых висков судорожно дёргался пульс. В уме он называл себя большим идиотом.

 – Как же так? – думал генерал он, опытный не имевший за всю свою (солдатскую)жизнь поражений, теперь сам себе лезет в заготовленные для него петли. А по его «опытной» голове русские бьют так, что у него не переставая, сверкают искры в глазах, а в ушах появился противный назойливый звон, и не пропадает.

Своих командиров полков Краузе и Нушке, он называл скотами, за то что они до сих пор несмотря на его приказы не покончили с русскими. Мало того они за два дня преследования, отступающего солдатского полка, потеряли солдат и техники столько, сколько дивизия в целом не теряла за всю войну на Западе.

Сегодня же, когда он узнал о том, что русские опять ушли из «мешка», да в добавок в одной лощине артиллерией выложили почти целый батальон из полка Нушке, генерал в порыве гнева чуть было не застрелил командира этого батальона.

Он был не в духе, и от того что взятый утром в плен раненый советский солдат, несмотря на «искусный допрос», ничего кроме того, что он комсомолец и что на все вопросы бандитов отвечать не будет. Штеберг приказал пытать пленного, но солдат так ничего и не сказал. У двери в почтительной позе замер молодой офицер – адъютант Штеберга. Он время от времени поглядывал на свои хронометры и слегка покачивал головой. Вдруг генерал остановился посередине комнаты и, пронзив холодным взглядом адъютанта, спросил:

 – Вы вызвали полковника Курта?

-- Так точно! – вытянувшись в струнку, выпалил офицер – Полковник Курт уже выехал. И как бы в подтверждение его слов, на улице послышался шум подъезжающего «Опеля». В комнату ворвался полковник Курт.

– Полковник, вы, очевидно догадались зачем я вас вызвал?

И получив утвердительный ответ, продолжал:

 – По моим подсчётам, советский полк завтра должен соединиться со своими основными силами, вернее будет стремиться к этому. Но я не допущу этого, вы понимаете? Мы разобьём русских завтра утром вот здесь…у реки

И показал карандашом на карте, висевшей на стене, место у излучины реки, в десяти километрах к востоку от  села «N», куда ушёл советский полк

– Утопим их в этой реке.  

– Они отходят по этой дороге, – продолжал он водить карандашом по карте, – Мимо села «N» через болото, что по обе стороны от дороги, и по моим данным у реки должны быть не раньше как завтра утром. Мост через реку сегодня нашей авиацией разбит. Ваш полк должен немедленно выступить, догнать русских, во что бы то ни стало, на подходе к реке и завязать бой. Постарайтесь оттеснить их к излучине и не давать переправляться через реку…К этому времени к вам вот отсюда, слева, подоспеют Нушке и Краузе… и на этом нужно будет считать – он сказал он торжественно, посмотрев на Курта и резко черканув на карте у излучины крест.

– Вам ясно? – немного помолчав, спросил генерал.

Курт всё это время не сводил со Штебера своих серых глаз, таивших какое-то внутреннее недовольство не то генералом, не то его приказаниями. Курта раздражали самомнение генерала, его слова: «по моим расчётам», «я разобью их»; но он стоял и молчал. Но последний же вопрос Штебера ответил скупо двумя словами:

 – Так точно.

Затем генерал, убежденный в непогрешимости собственных доводов, добавил:

 – А командира советского полка, этого… как его фамилия? – обратился он к адъютанту:

 – Майор Немов – ответил молодой офицер

– Да…да этого майора Немова, Курт, вы должны взять живым или мертвым…лучше живым.

Несмотря на усталость, валившую с ног бойцов Немова, полк продолжал днём и ночью идти форсированным маршем. Вторые сутки с жестокими боями он уверенно выходил из стальных клещей гитлеровцев. Оставался последний бросок. Впереди где-то близко были свои. Это чувствовал каждый солдат и ещё больше напрягал последние силы.

В полночь, миновав село «N» полк подошёл к реке. Для прикрытия переправы был оставлен батальон старшего лейтенанта Етковского и батарея Крупнова.

Сильно поредевшие роты батальона Етковского быстро заняли свои рубежи. То ли от чрезмерной усталости, то ли от того что кругом было сыро, а ночь очень тёмной, а может быть последней, бойцы глубоко в землю не зарывались, а старались, по возможности приспособиться к местности. Многие из них сразу же задремали, свернувшись в «три раза» в шинелях и крепко и крепко прижав с автоматом и винтовками.

Давно спало село. Спали уставшие бойцы, Договорившись о связи и взаимодействии в ночном бою, они долго не могли решить, где же поставит батарею Крупнова. Молодой и энергичный комбат Етковский, проявляя, как всегда, горячность в споре, убеждал Крупнова поставить пушки у дороги, за первой ротой:

 – Здесь твоим пушкам будет лучше всего, немцы как на ладоне и дорога рядом, в случае отхода, и мы тебе поможем, если будет нужно.

 – Нет, степенно возразил Крупнов, не дело предлагаешь комбат…во-первых, об отходе я меньше всего думаю; во-вторых, за помощь, которую ты обещаешь и в которой я не сомневаюсь, спасибо, но только помогать-то, возможно, мы тебе будем…и в-третьих, мы в этом месте сами у немцев будем как «на ладошке», нас там «заклюют» не только артиллерия и танки, но и пехота на своих бронетранспортёрах…а днём авиация сотрёт в «порошок». Ну а если они нас сомнут, то и ротам долго не продержаться:

 – Ну, а где же тогда? – спросил Етковский, – за   стыком первой и второй роты, у «самоваров» или у сараев? Не будешь же ты ставить их в болоте. А  впрочем, тебе виднее…Только бы не получилось как в прошлый раз у Ракитного…, я теперь за ваши пушки душой болею и не меньше твоих батарейцев.

 – Охотно верю комбат, но на сегодня, как видишь, обстановка складывается по-другому , что скрывать от самих себя: если мы продержимся до рассвета и останемся в живых, то уцелевшие пушки, согласно приказа придётся взорвать, а нам… – Крупнов  умолк и стал выбивать пепел из погасшей трубки.

Лишнее напоминание Крупновым о близком вероятном конце больно отдалось в груди офицеров. Но на их бледных и усталых лицах, по-прежнему чувствовалось решимость и уверенность в своих силах.

– Я  думаю, – закурив трубку, предложил Крупнов – батарею нужно поставить восточнее сараев…место очень удобно для закрытой позиции, и для открытой при необходимости. К тому же здесь когда-то было болото, а теперь огороды и сады; и, если об этом противник не знает, то мы в таком случае многое выиграем.

 – Постой, постой! Где это место на карте? – заинтересовался Етковский. Офицеры склонились над столом, но их внимание было внезапно нарушено резким стуком в дверь.

– Да! Входите, - раздался повелительный голос Етковского.

Дверь легонько скрипнула и на пороге показались: сержант Мальцев – командир отделения дивизионных топографов, временно прикомандированный к батареи Крупнова и молодой артиллерийский разведчик. По их возбуждённым лицам было видно, что они очень торопились. В одной руке Мальцев держал немецкий ранец с обгоревшей рыжей шерстью, а другой слегка придерживал автомат.

 – Что случилось? – подавшись вперёд, задал вопрос сержанту Крупнов. В эти дни отступления он очень хорошо изучил Мальцева, во многом заменявшего ему недавно погибшего командира взвода управления, и был уверен, что он зря не придёт.

 – Разрешите доложить? – проговорил сержант. Получив разрешение, он быстро открыл ранец и достал немецкую карту. Аккуратно развернув, он положил её на стол, рядом с их картой – товарищ старший лейтенант. Эту карту мы только что случайно нашли в ранце с трофейной машины, которую мы взяли днём. Я её хотел приспособить вместо своей, побитой осколками, но как только взглянул на неё, то сразу к вам. Вы только взгляните на неё…

Офицеры уже внимательно рассматривали карту,

 – Вот оно, вот оно где! – полушёпотом говорил Крупнов, сравнивая одну карту с другой. Его предположение о выбранной им огневой позиции для батареи, согласно принесённой карты, рекогносцировки 1929 года, находилось там где было обозначено болото. По карте обширное болото у села N простиралось на юго-восток и по правую сторону дороги там где сейчас раскинулись молодые колхозные сады и огороды до самого большака по которому ушёл полк. Крупнов обратился к Етковскому:

 – Комбат, а ты между прочим прав – пушки действительно придётся поставить в болоте, но только в «Сухом» - так кажется, называют его местные жители. И он поставил кружок на трофейной карте.

 – Да ... идея замечательная – согласился Етковский, – немцы ночью ни за что не полезут в это «болото» и, тем более в обход не пойдут. И я, пожалуй вторую роту могу выдвинуть вперёд, а днём видно будет – к тому времени обстановка прояснится.

 – Правильно комбат, при таких боевых порядках мы сможем целую дивизию удержать до рассвета, а днём я пару орудий выведу на прямую наводку, «петеэровцы» залягут у дороги и можно быть уверенным, что ни один немецкий танк не прорвётся к реке, до тех пор, пока мы будем живы.

План ночного боя был решён.

В последний час перед рассветом всё было готово к бою. Ночная темь все больше и больше сгущалась. В этой темноте притаилась тишина. Тревожная ночь и тревожные мысли на душе у солдат.

Вдруг в эту тишину внезапно ворвался нарастающий гул моторов. Вздрогнули бойцы, вмиг исчезла дремота. Руки крепко сжали автоматы, винтовки и карабины, пулемётчики прильнули к холодной стали «максимов». Насторожился в тёмной ночи, перед жаркой схваткой батальон. Может для него эта схватка будет последней?

Отгремят над «Сухим болотом» прощальным салютом последние залпы. Упадёт на землю последний боец и на сомкнувшихся ресницах скупой слезой блеснёт утренняя роса. Крадучись как воры пройдут мимо мёртвого батальона немецкие танки.

Но полк уйдёт и будет жить своей боевой и трудной жизнью, и будет мстить за тех кто в ту ночь в неравном бою прольют свою горячую кровь за жизнь полка.

Гул с каждой секундой нарастал всё сильнее и сильнее. Стало ясно слышно, как гремят и лязгают гусеницы боевых машин где-то на дороге, как дрожит сырая, чёрная земля. И сотни глаз напряжённо всматривались в непроглядную тьму ночи.

Бой завязался внезапно. Взвились в небо, рассекая темноту, ракеты и осветили резким мигающим светом мотоколонну Курта. Шквальный ружейный, пулемётный и артиллерийский огонь остановил головные машины. Из них выскакивали гитлеровцы, беспорядочно наугад стреляя в разные стороны. Многие тут же сраженные падали, а остальные спешили укрыться в канавах и кюветах.

Крупнов с Мальцевым находились на наблюдательном пункте Етковского, в боевых порядках второй роты. Из тесного и сырого окопа они управляли огнём батареи. Команду за командой передавали телефонисты на огневую позицию:

 – Правее 0-05.

 – Ближе два.

      – Огонь.

 – Левее 0-02.

 – Батареей.

 – Пять снарядов.

 – Беглым.

      – Огонь.

В «Сухом болоте» молнией одна за другой вздрагивают и пропадают вспышки орудий и громовый рокочущий грохот сотрясал равнину. Тяжёлые гаубичные снаряды с хрустом рвались на дороге. Одна за другой факелами вспыхивали машины противника, рвались бензобаки, боезапас, сокрушая всё вокруг.

Полковник Курт, ехавший в своём «Опеле», почти в хвосте колонны, проснулся от резкого толчка. Вытянув шеи в сторону шофёра и ещё не сообразив, что случилось он хриплым голосом вскрикнул:

 – Wasistdas?

Шофёр, широко раскрыв воспалённые глаза, испуганно всматривался вперёд. Перед ними на фоне каких-то вспышек вырисовывался развернувшийся боком бронетранспортёр и которго выскакивали сонные солдаты. Впереди образовалась «пробка». Курт отчётливо услышал гром артиллерии и беспрерывную дробь ружейно-пулемётного огня. У него мгновенно пропал сон. Курт больше всего в жизни боялся неизвестности, и в последнее время он стал очень осторожным, никому не доверял даже в мелочах. В каждом приказе он стал подозревать, что Штебер хочет сделать ему пакость. И сейчас он ни сколько не стал опровергать мысль, что Штебер, очевидно, узнав что Курта по-особому распоряжению дяди скоро отзовут на запад. И теперь он нарочно посылает его в самые опасные места и, причём ночью.

– Oh mein Gott! – со стоном вздохнул Курт, и с большим нежеланием вылез из машины. Ночной холод и сырость охватила его. Усилившиеся вспышки и грохот разрывов и полнейшая неизвестность разбудили в нём страх, по спине забегали мурашки. Он повернулся было в машину – как в укрытие, но в этот момент из темноты появился его адъютант.

 – Что там случилось?

 – Впереди русские господин полковник, вас просит на радиостанцию начальник штаба.

Курт поёжился и, застегнув на все пуговицы походный плащ, сухо сказал:

 – Идём, – и последовал за адъютантом.

В кузове огромной глухо закрытой машины тускло светились электролампочки, терпкий запах аккумуляторов перехватывал дыхание. Вдоль бортов у радиостанций сидели операторы и усиленно вызывали своих адресатов. Посредине машины у маленького столика, полусогнувшись над картой, стоял начальник штаба.

 – Господин полковник, первый батальон атакован русскими силами одного полка. Связь с батальоном потеряна. Из второго полка только что получено сообщение, что батальон усиленно обстреливается советской артиллерией, роты залегли у дороги…командир батальона ждёт ваших приказаний. С остальными устанавливаем связь. – При этом он недружелюбным, полным отчаяния взглядом, посмотрел на радистов.

 – Ганс, где мы находимся? Доложите где русские? – приказал Курт.

Начальник штаба, взглянув на него, заметил как сильно осунулось его лицо.

 – Мы находимся на этой дороге и, кажется вот здесь, – не совсем уверенно ответил он. Показав тупым карандашом на дорогу в болоте у села N.

 – А русские, очевидно… и не успел он договорить, как адъютант доложил, что прибыл связной из первого батальона.

Связной сообщил о том что первый батальон русскими прижат к болоту, что потеряно много машин, а командир батальона ранен.

 – Русская артиллерия расстреливает наши роты и сжигает наши машины прямо на дороге – доложил связной.

 – Где русская артиллерия? – перебил его Курт.

 Тот пожал плечами – В двух километрах от дороги вправо…где-то в болоте

Начальник штаба пристально посмотрел на карту.

 – По моим соображениям – сказал он – русские пушки поставили очевидно вот на этом выступе в болоте, у сараев, другого места, где можно было бы поставить дивизионную артиллерию здесь больше нет – кругом болото. Танки туда пускать нельзя, но разбить русские пушки нашим артиллеристам можно пожалуй отсюда. Посмотрев, на часы он продолжал

 – Скоро рассвет. Надо попросить авиацию, чтобы утром обработать юго-восточную часть болота, как можно лучше.

Выслушав начальника штаба Курт принял решение немедленно начать обстрел русских пушек, к рассвету сосредоточить пехоту и танки у первого батальона, утром сразу же после бомбардировки с воздуха, отрезать дорогу к реке и уничтожить русских в болоте, не дожидаясь подхода Нушке и Краузе.

Штеберу была отправлена радиограмма, в которой он доложил о вступлении в бой с полком Немова и просил авиацию.

Генерал, получив радиограмму, пришёл в замешательство. Все его планы рушились.

 – А может быть – мелькнула в его голове мысль – Курт что-нибудь напутал, ведь не случайно же Нушке частенько называл его паникёром.

Вероятно встретил какой-то дряный заслон и давай строчить: «советский полк…Немов…артиллерия…прошу авиации…разобью.» Ох и доберусь я до него. Так, а если предположить что он действительно напоролся, но только не на полк, а на батальон – продолжали бежать мысли у генерала. Что же всё таки мне делать с этим Куртом.

И в конце концов не смотря на гнев, обуявший генерала, он пришёл к выводу, что русские способны на любые неожиданные штучки.

Хотя он их ещё не знал, как следовало бы знать генералу, но кое в чём он уже разбирался.

Прийдя к такому выводу генерал отдал приказ Нушке и Краузе, двигавшимся в обход Немову – немедленно изменить маршрут кратчайшим путём и максимальным ходом идти с cелу N, а затем заказав для Курта авиацию, со своей «особой группой» помчался к нему.

А в болоте продолжался бой. Артиллеристы Курта открыли ураганный огонь по батарее Крупнова. Его приказ – разбить во что бы то ни стало советскую артиллерию у сараев они выполняли с усердием. До рассвета с воем сыпались снаряды, перепахивая землю в стороне от «Сухого болота». Батарея же Крупнова оставалась неуязвимой, лишь изредка шальные осколки прилетали на огневую и обессиленные падали неподалёку. Но там на это никто не обращал внимания, продолжая уверенно вести огонь по скоплениям противника.

На правом фланге немцы дважды пытались отбросить от дороги первую роту, но их робкие атаки оба раза захлебнулись в шквальном огне батареи.

Наступил рассвет. Над болотом поднялось холодное осеннее солнце, птицы улетавшие на юг далеко огибали негостеприимное место.

Советские солдаты преодолев ещё одну трудную боевую ночь, воспалёнными глазами время от времени посматривали на восток куда ночью ушёл полк. Незримая живая нить связывала их. Они жили его приказами и ждали от него их. Последний приказ – «Стоять и ни шагу назад до особого сигнала» - они выполняли с чёткостью.

В «Сухом болоте» расчёты открыли последние ящики со снарядами. «Петеэровцы бесшумно залегли у дороги. Гитлеровцы не предпринимали ни каких действий. Даже артиллеристы Курта на время прекратили бешенную стрельбу. Умолкли и «максимы». И только один неугомонный бронетранспортёр на левом фланге глухо стучал из автоматической пушки. В тревожном ожидании насторожился батальон. Сырой болотный воздух пробирался под солдатские шинели и тяжело сдавливал грудь. Бойцы молча следили за дорогой.

Вдруг надрывный гул моторов стал медленно заполнять пространство. По цепи из одного края в другой пронеслась команда «Воздух»! В сером утреннем небе показались большие группы «юнкерсов», шедших в походном порядке с запада. На миг замер передний край. Советские бойцы с лютой ненавистью смотрели на тяжело груженные стаи «стервятников». Для них стало ясно, что смертельная схватка только начинается.

В этот момент по радио от командира полка Немова был принят сигнал отхода. Путь на восток был чист. Но последнюю схватку уже никто не в силах был отменить, с каждой секундой она зловеще приближалась к батальону. Его позиции ощетинились сталью. Бойцы приготовились с честью умереть в этом неравном бою.

Головную группу «юнкерсов» вёл опытный лётчик Арндт. Подойдя к назначенному месту он передал команду: «Приготовиться к атаке». Его группа самолетов стала выстраиваться в одну линию. Глазами старого хищника Арндт выискивал цель. Он хорошо помнил приказ: «Бомбить юго-восточную окраину болота у села N. И сейчас он отлично видел её. Она раскинулась впереди под ними, слева от дороги, справа вырисовывались огороды и сады. Аридт на них не обращал внимания. Он высматривал в пожелтевших камышах и у дороги едва видимые, скопления машин и пехоты. Глядя на них, он сделал предположение: – «русские собрались уходить», - и, сделав крутой разворот, пошёл на цель.

Вдруг он увидел как оттуда стали взлетать белые и зелёные ракеты – «наш передний край».  – «Не может быть» - мелькнула мысль в его голове, но он всё же рывком выровнял машину и лёг на новый заход. Остальные самолёты следуя его движениям послушно кружили за ним

Нужно жить по Евлнгелию

Неизвестен автор книги «День за днём»{ Название изменено редакцией.} . Но известно имя одной из усерднейших и внимательных ее читательниц: Императрица Александра Феодоровна. Книга попала в руки Государыни за несколько лет до обрушившихся на Россию страшных событий. И с ней Александра Феодоровна уже не расставалась до конца жизни. Об этом свидетельствуют дневники и письма святой Царственной Мученицы.

Особенно много записей, относящихся к книге «День заднем».

Из тобольской ссылки в ноябре 1917 года Государыня сообщает в письме Анне Вырубовой: «Каждое утро я читаю книгу, которую ты мне подарила семь лет тому назад, «День за днем» и очень ее люблю, нахожу много слов утешения». Государыня всем сердцем приняла мысли неизвестного автора о христианской жизни, о вере, о путях спасения. От той трагической поры чудом уцелели две большие тетради в синих бумажных обложках – ежедневные записи Государыни, хроника событий, мелких деталей повседневной жизни Семьи, без комментариев и размышлений. Александра Феодоровна кратко записывает: «Все ходили в сад – некоторые выкапывали траву, чтобы позднее посадить овощи»; «Дети каждый день помогают на кухне», «...пришел на охрану 4-ый полк... 20 человек. Я принесла им маленькую елочку и съестное – и каждому – Евангелие с закладками, которые я рисовала»... Спокойные записи человека, в душе которого утвердились мир и тишина. Никакого ропота, жалоб, слез...

Ночью прогремят выстрелы в подвале Ипатьевского дома. А в тот роковой вечер Государыня пишет: «Татьяна осталась со мной и читала: Святого Пророка Амоса и Пророка Авдия». Священное писание было источником поразительной духовной силы этой женщины, страдавшей тяжелой болезнью сердца, обремененной заботами о здоровье сына, тревогой за Супруга, за свою Семью, за Россию, о которой она сказала: «Чувствую себя матерью этой страны»!

Александра Феодоровна не могла не почувствовать приближение трагического исхода. В записной книжке появляются строки: «...то укрепит нашу веру и поможет нам верить во времена страданий и испытаний, если мы поймем, что нет ничего бесцельного, ничего случайного, ничего, созданного нам во вред, а все задумано, чтобы помочь нам стать благороднее и жить более полной, более счастливой жизнью».

Не случайно Александра Феодоровна получила в подарок книгу «День за днем». Не случайно именно эта книга оказалась среди многих сочинений духовного содержания, которые Царская Семья взяла с собою в ссылку.

В этом виден Промысл Божий.

Россия введет золотой рубль? Америка, похоже, доигралась

Депутаты обсудили возможность создания новой национальной валюты, которая сменит российский рубль в международных расчетах.
Теперь стало понятно почему в последние месяцы, Россия рекордными темпами скупает золото. Именно золотом будет обеспечена новая резервная валюта - Золотой рубль.

Госдума рассмотрит вопрос о замене рубля иной валютой с целью стабилизации торгов на международном рынке с государствами-участниками БРИКС, ЕАЭС и ШОС для предотвращения спекуляции с валютой. Эквивалент рублю создаст условия для стабильности российской экономики при обороте доллара и евро.

Инициатива пока обсуждается парламентариями в устной форме. По мнению законодателей в рамках послания Владимира Путина Федеральному собранию введение новой валюты послужит главным условием борьбы со спекуляцией иностранными денежными знаками.
Сергей Батин, выступающий от лица комитета Совета Федерации по бюджету и финансовому рынку, пояснил, что создание подобного проекта требует значительных затрат.

Депутат Сергей Гаврилов заключил, что смена валюты повлечет наступление переходного периода, который завершиться благоприятно для экономики страны. В пример он привел переход на европейскую валюту.

Законотворцы заключили, что для создания новой валюты требуется принятие поправок в статью 75 Конституции и указ президента России.
Эксперты также высказались за введение альтернативной резервной валюты, которая может быть использована при международных расчетах, например, юань.

Напомним, что с лета 2014 началось падение курса рубля. В послании Федеральному Собранию президент Владимир Путин дал указание немедленно решить вопрос с ослаблением национальной валюты из-за спекулятивных действий.

Последним президентом желающим отказаться от доллара в международных расчетах был Мамуар Каддафи. Именно он вел активную работу по введению в обращение золотого динара. Судьбу этого человека мы хорошо знаем. К сожалению, ему не удалось довести дело до конца.
Введение в оборот Золотого рубля, практически неизбежно обрушит экономику США, ведь доллар на сегодняшний день является всего лишь резаной бумагой. При этом весь мир им пользуется только по причине того, что нет альтернативного варианта. Ну что же. Скоро, видимо он появится.