Страшна невысказанность,
невыговоренность,
когда под кожей саднят осколки,
а их ни выцарапать,
ни выковырять,
ни образумить -
нельзя нисколько.
Внутрь замурованные события
кричат отчаянно:
"Мы - забытые.
Мы из истории можем выпасть -
выпусти!
выпусти!"
Комком у горла встают страдания:
"Мы -
словно сдавленные рыдания.
Мы так надеемся
на нашу высвобожденность:
выскажи нас!
выскажи нас!"
Все рёбра взламывая,
взвывают замыслы:
"Внутри нам тесно.
Там истерзались мы".
Слова прекрасные,
но не пророненные
кричат:
"Мы заживо похороненные".
Поступки смелые,
но отложенные
кричат:
"Мы заживо замороженные".
И все ошибки,
грехи припрятанные
внутри колотятся,
как припадочные:
"То, что не высказано, -
забудется,
а что забудется,
то снова сбудется".
Грызёт раскаянье:
"Мне надо вырваться,
Я было крошечным,
теперь я выросло!"
Печаль,
не высказанная вовремя,
В потёмках воет:
"Хочу на волю я!"
И плачет радость
совсем нерадостно:
"Все ваши чувства -
они обкрадываются,
когда вы думаете,
что ум показываете,
тем,
что и радости не высказываете".
И шепчет нежность:
"Меня стесняются,
друг с другом грубостью объясняются.
Зачем вы прячете,
друг друга мучая,
не только худшее,
но и лучшее?
Страшны скрываемые болезни
и неминуемо убивают,
но даже нежность смертельна,
если
её скрывают..."
Начните исповедь,
хотябы исподволь.
Вы попытайтесь
начать,
попробовать.
Когда всецелой бывает исповедь,
то получается,
что это проповедь.
А мы стесняемся,
как напраслины,
не только страшного,
но и прекрасного.
Любви стесняемся,
молодечествуя,
и прячем даже любовь к Отечеству.
Но я не верю в такую искренность:
в ней очевидная недоказанность, -
когда простейшая трусость высказаться
играет
в тонкую недосказанность...