Вызванный 10 февраля 1941 года вашингтонской полицией адвокат из Нью-Йорка Луис Уолдмен сразу опознал в убитом постояльце отеля "Бельвью", зарегистрированном под именем Уолтер Пореф, своего клиента Вальтера Кривицкого. В сделанном заявлении адвокат подчеркнул, что Кривицкий неоднократно говорил: "Если когда-нибудь меня найдут мертвым и это будет выглядеть как несчастный случай или самоубийство, не верьте. За мной охотятся..." Опасения Вальтера о возможности покушения побудили адвоката прийти к решению, что этот час наступил, что имело место "явное убийство". Но к этому заявлению отнеслись с недоверием. Даже после ознакомления с предсмертной запиской Кривицкого ("Я не хочу умирать, но жить мне больше не позволено"), прокомментированной вдовой Кривицкого, Татьяной ("Почерк Вальтера, а слова не его"), следствие пришло к заключению, что он сам пустил себе пулю в висок.

Между тем заявление адвоката Уолдмена поддержали вдова Кривицкого, его друзья. Проживавший тогда в Нью-Йорке А. Керенский публично заявил, что "имело место убийство. А если самоубийство, то спровоцированное угрозами и преследованиями". Н. Седова-Троцкая подтвердила: " Версия самоубийства - одна из обычных уловок ОГПУ, когда они пытаются скрыть следы своих преступлений". Смена имен, фамилий, стран и отелей не могли его спасти.

Вальтер Германович Кривицкий (настоящее имя Самуил Гинзбург) родился 28 июля 1899 года в Подволочиске (Западная Украина). Как и многим юношам, напишет он позднее, большевистская революция 1917 года казалась ему "абсолютным решением всех проблем", единственным путем покончить с нищетой, неравенством и несправедливостью.

Работая в тылу белогвардейских войск на Украине, вступил в большевистскую партию. Партийный псевдоним Вальтер Кривицкий стал его вторым именем, под которым он затем работал долгие годы, занимая видное место в иерархии военной разведки. Оно вписано ныне в историю советской военной разведки.

В 1920 году Кривицкий был направлен в тыл противника на Западном фронте против белополяков, затем против немецких войск и в чешскую Силезию. Успешная диверсионная работа в тылу противника, саботаж на транспорте, сбор военно-политической информации для руководства Красной армии открыли ему путь в Военную академию РККА на специальные разведывательные курсы.

Первое нелегальное задание Вальтера Кривицкого после окончания академии было связано с поездкой в Германию осенью 1923 года во время революционных выступлений в Рурской и Рейнской областях. Несмотря на провал "германского Октября", Кривицкий сумел заложить основу будущей разведывательной сети, которая впоследствии в период войны Германии и СССР сумела добыть важные военно-политические сведения.

Тайные поездки во Францию, Голландию, Швейцарию, Италию и Австрию, приобретенный опыт позволяют Кривицкому стать одним из ведущих специалистов разведуправления РККА. В 1925-1926 гг. он работает преподавателем в Высшей школе подготовки разведчиков, что по должности тогда соответствовало званию комбрига Красной армии.

Летом 1926 года последовала очередная командировка в Германию. Тогда же судьба свела его с сотрудницей разведупра Антониной Порфирьевой. Позднее у них родился сын Алекс.

В связи с 10-летием РККА в феврале 1928 года В. Кривицкий был награжден именным оружием с надписью: "Стойкому защитнику пролетарской революции - от Реввоенсовета Советского Союза". Сохранился протокол заседания Президиума ЦИК СССР от 17 января 1931 года "О награждении лиц командного состава РККА". "За боевые заслуги, выдающуюся личную инициативу и безграничную преданность пролетариату, проявленные в исключительно трудных и опасных условиях", Кривицкий Вальтер Германович был удостоен ордена Красного Знамени. Постановление подписал Председатель ЦИК СССР М. Калинин.

Между тем Кривицкий видел, что страна переживала сложное время. В партии и государстве происходили процессы, связанные со становлением режима личной власти Сталина. В начале 30-х годов внутри партии возникла антисталинская оппозиционная группа М. Рютина, которая, по словам Роя Медведева (см "О Сталине и сталинизме"), требовала изменить экономический курс партии, ослабить давление на деревню, т. е. насильственную коллективизацию, прекратить репрессии внутри партии. Предпосылкой этих изменений Рютин считал удаление Сталина от руководства партией. В сентябре 1932 года на объединенный пленум ЦК и Президиума ЦКК, на котором обсуждался вопрос "О контрреволюционной группе Рютина - Слепкова", был приглашен начальник IV управления Берзин. Он информировал об этом лишь узкий круг партийного актива. Вальтер видел тяжелые последствия голода 1932 года. Постепенно рождались сомнения, но они отступали в процессе повседневной многотрудной службы, которой он отдавал все свои силы.

Некоторое время в 1933 году Кривицкий работал директором Института военной промышленности. В западноевропейских и американских источниках он представлен как генерал РККА. Работал он в Центральном аппарате IV управления Штаба (позднее Генштаба) РККА. Его прямым начальником был организатор советской военной разведки Ян Берзин.

Приход Гитлера к власти в Германии и нарастание напряженности в центре Европы вызывают активность советской военной разведки. По воспоминаниям Кривицкого, он скрупулезно изучал каждое секретное донесение своих агентов из Германии о событиях "ночи длинных ножей". На него произвело впечатление то, как Гитлер расправился со своей оппозицией. Со слов приглашенного на заседание Политбюро начальника разведуправления РККА Я. Берзина, Сталин резюмировал свое выступление следующими словами: "События в Германии отнюдь не свидетельствуют о близком крахе нацизма. Наоборот, они должны привести к консолидации режима и укреплению власти самого Гитлера".

О реакции Сталина на события в Германии советские граждане узнали после смерти "отца народов" из книги переводчика Сталина В. Бережкова "Рядом со Сталиным": "Микоян рассказывал мне, что на первом после убийства Рёма заседании Политбюро Сталин сказал: "Вы слыхали, что произошло в Германии? Гитлер, какой молодец. Вот как надо поступать с политическими противниками!"

То было лето 1934 года. А в декабре был убит соратник вождя Киров. Известно, что это обстоятельство Сталин использовал как предлог для развязывания массовых репрессий против тех, кого он считал необходимым уничтожить. Террор был направлен против миллионов ни в чем не повинных людей. "Цепь последующих событий, - пишет Р. Медведев, - позволяют предположить, что Киров был убит не без ведома Сталина".

Сам Кричевский писал, что смерть Кирова, который стоял на пути введения смертной казни для членов партии, Сталин использовал как повод для расправы с теми, кто не одобрял проводимую им политику. Германская "ночь длинных ножей" не была им забыта.

Убийство Кирова стало поворотным пунктом в карьере Сталина. Началась "консолидация" власти Сталина. 1 декабря подписывается закон, предусматривающий рассмотрение политических дел ускоренным порядком и немедленное приведение в исполнение "приговоров о высшей мере наказания".

Роберт Конквест пишет, что убийство Кирова "можно с полным правом назвать преступлением века".

Когда же Кривицкий попросил начальника иностранного отдела ОГПУ Слуцкого высказать свое мнение о причинах убийства Кирова, последовал ответ, что это дело настолько неясное, и вообще лучше в него не вникать. "Держитесь от него подальше".

Конечно, Кривицкий знал о происходящих событиях внутри страны, наблюдал, как Сталин "поднялся к безраздельной власти" и как по вине главы государства гибли многие, кто его создавал. Но, как и многие другие, успокаивал себя мыслью, что, несмотря на ошибки руководства, СССР укреплялся и служил надеждой человечества. По его же признанию, бывали моменты, когда он начинал сомневаться в этом. "Но всегда в различных частях мира складывалась обстановка таким образом, что я был вынужден продолжать служить Сталину".

После попыток фашистского путча в Австрии и убийства канцлера Дольфуса летом 1934 года Кривицкий был командирован сначала в Австрию, а затем в Германию. Поездки в эти страны убедили Вальтера, что фашизм представляет серьезную опасность для всего мира.

О характере и значимости выполненных Вальтером и его помощниками заданий говорят следующие факты. У высокопоставленного фашиста в Италии он купил чертежи новой итальянской подводной лодки. Через берлинскую сеть Вальтер заполучил коды к японским дипломатическим документам, что позволило ему следить за ходом переговоров между личным представителем Гитлера И. Риббентропом и японским военным атташе генералом Х. Осимой. Интерес представляет и дипломатический аспект этой операции, которому некоторые авторы почему-то не уделяют внимания. Между тем, оценив значимость этих переговоров, Вальтер доложил в Центр о целесообразности выделения дополнительных средств и специалистов для ведения контроля за этими переговорами, а затем сам выехал в Москву. Ему удалось убедить в этом руководство, и он возвратился в Европу.

В результате в июле 1936 года сотрудники и помощники Вальтера в Берлине получили полный текст секретной переписки Хироси Осимы с высшим военным и политическим руководством Японии. В Берлине переговоры велись под личным контролем Гитлера, который постоянно совещался с Риббентропом и инструктировал его.

Из появлявшихся время от времени корреспонденций стало очевидным, что целью переговоров было заключение секретного пакта между Германией и Японией и координация совместных действий как в Западной Европе, так и на Дальнем Востоке и Тихом океане. Чтобы не вызывать никаких подозрений в ходе переговоров, длившихся более года, не было никаких ссылок на Коминтерн и предпринимаемые им акции. Но фактически речь шла о разделе сфер влияния в мировой политике. Германия брала на себя обязательство содействовать модернизации вооружения японской армии, предполагался обмен военными миссиями. Все это совершалось в особо секретной обстановке. И Гитлер представил завершившиеся в 1936 году переговоры обычным заключением антикоминтерновского пакта.

Церемония подписания проходила 25 ноября в присутствии всех послов, аккредитованных в Берлине, за исключением представителя СССР. Это явилось своеобразной дымовой завесой. Никто не догадывался, что на деле скрывалось за этим соглашением.

Когда же на следующий день нарком М. Литвинов на VII Чрезвычайном съезде Советов рассказал о подлинном характере этих переговоров как сговоре, открывающем путь к войне, которая может охватить не один континент, это вызвало замешательство в Берлине. Службы безопасности гитлеровской Германии пытались отыскать канал утечки столь секретной информации, но безуспешно. Успех советской разведки был явный.

В середине 30-х годов Кривицкий был главой советской военной разведки в Западной Европе. Его агенты действовали по всему континенту. У него был свой офис в Париже, а сам он с семьей жил в Гааге под вымышленным именем австрийца Мартина Лесснера, выдававшего себя за торговца редкими книгами. Это позволяло разъезжать по разным странам, используя книги как прикрытие и вместилище для необходимых шифров. Таким способом были перевезены из Берлина в переплете раннего издания сочинений Фрэнсиса Бэкона японские дипломатические шифры, приобретенные у высокопоставленных эсэсовцев.

Признанием заслуг Кривицкого явилось представление его к награждению орденом Ленина. Однако получить награду ему не довелось. Во время чисток в Красной армии документы затерялись. Сомнения и усиливающаяся озабоченность все более возникают и у самого Вальтера.

Настороженность вызывали первые процессы в конце 20-х и начале 30-х годов: "Шахтинское дело", репрессии против старых членов партии, осмелившихся противодействовать становлению режима личной власти Сталина, загнанная в тупик необоснованная экономическая и социальная политика, приведшая в 1932-1933 годах к голоду на Украине, Северном Кавказе. Эти и другие факты о происходящих на родине событиях различными путями доходили и до находившихся за рубежом сотрудников разведки. Каждый раз, приезжая в Москву, Вальтер узнавал о новых жертвах сталинского произвола.

Сомнения вызывали и некоторые внешнеполитические акции советского руководства. Например, в конце 1936 года Вальтер получил неожиданное предложение "заморозить" деятельность всей советской агентуры в Германии, дабы не раздражать фюрера на случай возможного установления дружеских отношений между Москвой и Берлином. Данная установка настораживала, но приходилось подчиниться. Кроме того, Вальтеру предписывалось собирать компромат на деятелей Коминтерна. Преподносилось это как "личное указание" Сталина. Вальтер попал в неприятную ситуацию: во-первых, задание не отвечало характеру деятельности разведки, во-вторых, - ставило его в сложное положение перед своими сотрудниками. Позднее в книге "Я был агентом Сталина" Кривицкий напишет: "На протяжении 18 лет я принимал прямое участие в его революционных акциях за рубежом. Я был одним из исполнителей воли Сталина во время интервенции в Испании, когда Коминтерн в последний раз бросил свои силы в бой". Было над чем задуматься Вальтеру.

Беспокойство Вальтера вызвали также полученные сведения о начале переговоров советского торгпреда в Берлине Давида Канделаки с имперским министром Я. Шахтом. Ему казалось, что они происходят помимо НКВД и разведывательных органов. Исходя из этого, в своих последующих записках (а на их основе также западные авторы и московский историк Б. Старков) Вальтер утверждает, что Канделаки (якобы личного представителя Сталина) была предпринята попытка установления уже в 1934 году контакта Сталина с Гитлером. Новые документы, уточняющие факт имевших место переговоров, констатируют, что проводились они по заданию НКИД и служили своеобразным зондажем возможного заключения торгово-кредитных соглашений между двумя странами. Об этом нарком М. Литвинов постоянно докладывал Сталину, вопрос обсуждался на Политбюро ("Вопросы истории", 1991, номер 4-5).

Желая разобраться в происходивших событиях, Кривицкий добивается срочного вызова в Москву. Английский публицист В. Хинчли в послевоенных книгах о "кознях красных шпионов" представляет поездку Кривицкого в Москву как пролог к начавшемуся через три месяца процессу военных, в частности по "делу" маршала Тухачевского. Согласно этой версии, Кривицкий якобы в сговоре с шефом абвера адмиралом Канарисом сфабриковал и доставил Сталину материалы о продаже Тухачевским германской разведке военных секретов. Эта версия о шпионских сведениях лишена каких-либо оснований. Опубликованные в конце 80-х и в последующие годы документы свидетельствуют, что первые показания на Тухачевского и других высших лиц в армии были получены от арестованных сотрудников НКВД, а также из компромата, составленного специальным эмиссаром Сталина зам. начальника иностранного отдела разведуправления С. Шпигельглассом. "Я думал, - напишет Кривицкий о своих сомнениях в то время, - осмелится ли Сталин расстрелять деятелей такого масштаба, как маршал Тухачевский или заместитель наркома обороны, в такой критический международный момент?" Но Сталина ничто не остановило. Примечательна и такая запись: "Из высших военачальников, вдруг обвиненных в шпионаже в пользу Гитлера и гестапо трое - Гамарник, Якир и Фельдман - были евреями". А ведь в это время было известно о принятых Гитлером Нюрнбергских антиеврейских законах.

Находясь в Москве, Кривицкий испытывал опасения относительно возможности возвращения к семье. Он вспоминает случайную встречу на улице с советским военным атташе в Румынии, во время которой тот сказал: "Мне кажется или это в самом деле Вальтер? Как, тебя еще не арестовали? Ничего, скоро возьмут". И разразился хохотом.

Мысль о возможном аресте не покидала Вальтера даже 22 мая 1937 года, в день, когда замнаркома (Ежова) М. Фриновский сообщил о полученном разрешении на выезд. Он несколько успокоился только после пересечения советско-финской границы. 23 мая Вальтер прибыл в Гаагу.

Даже после пережитого он не сразу решился на крайний шаг. Повлияло на него дело Игнатия Рейсса, также работавшего на советскую разведку под именем Ханса Эберхадта (настоящее имя Натан Маркович Порецкий). Их связывала дружба, многолетняя совместная работа. Вальтер рекомендовал Игнатия в партию, на работу в разведывательные органы. В доверительной беседе Рейсс признался в полном разочаровании в политике Сталина. 17 июля 1937 года Рейсс направил письмо московскому руководству, в котором изложил мотивы своих действий и приложил к нему орден Красной Знамени, которым был ранее награжден за выполнение ответственного задания. На сей раз угроза нависла и над Кривицким. Однажды ночью его вызвал прибывший в Европу с широкими полномочиями от Ежова Шпигельгласс. Он информировал Вальтера о письме Рейсса и дал понять, что его собственная судьба зависит от участия в "решении "дела Рейсса". В письме Рейсса говорилось: "Тот, кто хранит молчание в этот час, становится пособником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма..." "В этот момент, - напишет позже Вальтер, - я осознал, что моя работа на Советскую власть кончена... что я не отвечаю новым требованиям новой сталинской эры". Для реабилитации перед Сталиным и Ежовым ему было предложено принять участие в ликвидации Рейсса. Он не смог этого допустить. Воспользовавшись моментом, когда Шпигельгласс отсутствовал, Вальтер предупредил Рейсса о грозящей опасности. Ему удалось скрыться, но ненадолго. 3 сентября сотрудники Шпигельгласса, действовавшие за границей, ликвидировали Рейсса вблизи Лозанны.

В изданной недавно книге Л. Млечина "Служба внешней разведки" автор пишет, что версия убийства Игнатия Порецкого, которой оперируют историки, в принципе вызывает у него серьезные сомнения. Это было не первое и не последнее убийство, совершенное НКВД за рубежом. Неограниченность в силах и средствах давала возможность Москве тщательно организовывать эти убийства. Такие акции выполнялись кадровыми работниками госбезопасности. Отзыв сотрудников НКВД из-за рубежа начался летом 1937 года. Сталин и Ежов учитывали обстоятельства, чтобы не вызвать тревоги среди иностранных сотрудников НКВД. Но они подчинялись приказам. Отозванные не арестовывались сразу по прибытии. Заслушивался их отчет, затем им предоставлялся месячный отпуск в санатории. Оттуда они писали восторженные письма остающимся за границей товарищам. По возращении с юга следовало назначение этих людей на нелегальную работу в какую-нибудь страну, где ранее им не приходилось бывать. Их снабжали фальшивыми документами. В назначенное время они поездом выезжали из Москвы, провожаемые друзьями. Однако путешествие кончалось тут же под Москвой. В дороге их высаживали из поезда и доставляли в секретную тюрьму. Проходили месяцы, прежде чем становилось известно, что эти сотрудники так и не появились в стране назначения.

Происшедшее с Рейссом еще более осложнило положение Кривицкого. Его отзывали в Москву. В этой ситуации, признавался затем Вальтер, "выбор оставался лишь между пулей на Лубянке от официальных сталинских убийц и пулеметным дождем от неофициальных убийц за пределами России". Нелегко далось Вальтеру принятие решения. Любопытны рассуждения Л. Млечина: "И Рейсс, и Кривицкий принадлежали к когорте наиболее авторитетных и опытных профессионалов нелегальной разведки, а профессионалы такого уровня просто так на предательство не идут. Для этого еще надо минимум трижды созреть: сначала до самой мысли о предательстве, а затем дать ей вызреть в собственном сознании и укоренить ее, а затем уже и до фактического предательства дозреть. Как это ни парадоксально, но именно так все было и в действительности..."

Глубокие раздумья Вальтера завершились советом с женой. На ее вопрос, "есть ли хоть малейшая надежда, шанс выжить по возвращении домой, последовал ответ: "Никаких шансов".

Приняв окончательное решение о разрыве с советской разведывательной службой, Вальтер, якобы готовясь к отъезду в Москву, использовал это время для обеспечения безопасности побега. Вместо Гавра и отбытия пароходом в Союз Кривицкий с помощью давнего друга писателя Воля, гражданина США (по происхождению российского еврея), уезжает в Тулон, где недалеко от города арендует небольшой домик и поселяется с женой и сыном.

Ежов немедленно направил во Францию подвижную группу, которая должна была найти Кривицкого. Однако решительная позиция французского правительства, которое предоставило ему вооруженную охрану и сделало соответствующее предупреждение Кремлю, сохранила жизнь Кривицкому. И он решил уехать в Америку.

В декабре 1938 года Вальтер Кривицкий прибыл в Нью-Йорк. Первые месяцы, пока семья осваивалась на новом месте, Вальтер искал пути, ведущие в журналы и издательства, чтобы можно было заработать на содержание семьи. Первая серия его статей появилась в журнале "Сатерлей ивнинг пост". В них разоблачались сталинская внутренняя и внешняя политика, содержалось предупреждение о назревавшей опасности Второй мировой войны. В сущности, впервые западной интеллигенции был показан истинный облик большевизма. Но в тогдашней Америке, только оправившейся после депрессии, не проявили должного внимания к сообщениям бывшего советского разведчика о делах в далекой Европе.

Иной была реакция на разоблачения Кривицкого высших кругов СССР. Пока агенты разведслужбы подбирали средства воздействия на Кривицкого, представительство СССР в США предприняло меры по дискредитации Вальтера. Его выступления в печати объявлялись лживыми, сам Кривицкий выставлялся самозванцем, гонявшимся за гонорарами и не имевшим никакого отношения к советским разведорганам. Некоторые конгрессмены даже выразили сомнение относительно целесообразности разрешения на его въезд в США. Перед иммиграционной службой был поставлен вопрос о его депортации. Положение несколько изменилось, когда 23 августа мир узнал о заключении знаменитого советско-германского пакта. На какое-то время к свидетельствам Кривицкого интерес проявили ФБР и Комиссия конгресса по расследованию антиамериканской деятельности. Но слушания ограничились несколькими часами, которые члены Комиссии отвели "делу Кривицкого". Их интересовали не столько названные имена руководителей советской разведывательной сети в Америке за 15 лет, сколько подробности о деятельности Коминтерна в США. У Кривицкого сложилось впечатление, что его слушали, но не слышали, о чем он говорил. Почему так? Публикации последнего времени свидетельствуют, что одним из камней преткновения во время переговоров в 1933 году об установлении дипломатических отношений между США и СССР был вопрос о подрывной деятельности Коминтерна в Америке. Президент Рузвельт заметил советскому наркому М. Литвинову, что если года через три деятельность Коминтерна и американской компартии станет чрезмерно активной, то Вашингтон вынужден будет сделать соответствующее представление. Случилось это раньше - в августе 1935 года, во время работы Седьмого конгресса Коминтерна. В представлении указывалось на недопустимость подрывной деятельности, направленной Кремлем. Этими сведениями Кривицкий тогда не располагал.

Заключение советско-германского пакта (1939) вызвало повышенное внимание английской и французской спецслужб к заявлениям Кривицкого. Этому предшествовали события, связанные с так называемым "Делом Вульвичского арсенала", а также с делом капитана Дж. Кинга, сотрудника отдела связи "Форин-офиса", передавшего секретную информацию советской разведке. Озабоченность служб этих стран вызывала возможность обмена сведениями военного характера между и Германией и СССР после заключения пакта. Получив заверения о принятии мер безопасности, Кривицкий 19 января1948 года прибыл в Англию, где в течение трех недель беседовал со специалистами "Интеллидженс сервис". Историк Б. Старков (Москва) интерпретирует эти беседы так: "Загнанный в тупик, он [Вальтер] был вынужден фактически предать своих товарищей". Вряд ли это правдоподобно. В архиве Л. Дан (Амстердам) имеется запись о ее беседе с Кривицким, который не выдал ни одного коммуниста-подпольщика, а только передал информацию об агентах, работавших на Германию. "Английский историк Г. Брук-Шеффер называет цифру 100, имея в виду названных Кривицким фамилий советских агентов в самой Англии, либо в местах, интересующих Великобританию. Все они были арестованы, за исключением трех супершпионов Кремля Гая Берджесса, Кима Филби и Дональда Маклина. По возвращении в США, Кривицкий узнает о прибытии в Нью-Йорк одного из бывших сотрудников, что означало возможность покушения, чтобы свести счеты с бывшим шефом. Тогда же он спрашивает у адвоката Уолдмена о возможности приобретения оружия для самозащиты, поскольку в Нью-Йорке в то время требовалось на это специальное разрешение.

Кривицкому сообщили также, что Комиссия конгресса назначила на 10 февраля еще слушание его показаний о внедрении секретной советской агентуры в структуру государственной власти США. Однако в этот день тело Кривицкого с простреленной головой обнаружили в небольшой гостинице "Бельвью", где он зарегистрировался как Уолтер Пореф. Констатировав смерть Кривицкого, адвокат Уолдмен потребовал от ФБР начать расследование, но последовал отказ. По заявлению адвоката, после получения Вальтером письма от старого приятеля Воля, который предупреждал его о прибытии в Нью-Йорк одного из сотрудников органов, Вальтер заявил: "Если когда-нибудь меня найдут мертвым и это будет выглядеть как несчастный случай или самоубийство, не верьте! За мной охотятся..."

При убитом были обнаружены три записки. Их содержание говорило о том, что никакого самоубийства не было. Первая - жене и сыну: "Дорогие Тоня и Алик! Мне очень тяжело. Я очень хочу жить, но это невозможно. Я люблю вас, мои единственные..." В присутствии прибывшего с адвокатом инспектора было выяснено, что замок в дверях можно было открыть любым ключом. На несколько дюймов было приоткрыто окно в номере. По свидетельству врача, смерть наступила в четыре часа утра. Но никто в отеле и на улице не слышал выстрела. Пистолет Вальтера был без глушителя. Уолдмен и инспектор пришли к заключению, что это было убийство.

Однажды советский разведчик, перебежчик А. Агабеков (убитый в Бельгии в 1938 году) сказал, что разведчику уготована смерть или от руки врага, или от руки ГПУ. Естественная смерть для чекиста исключена. Убийство Вальтера Кривицкого явилось еще одним подтверждением этому.

 

Семен КИПЕРМАН

Еженедельник "Секрет"

http://www.jewish.ru/history/press/2012/03/news994305500.php