Еврейские авантюристы: Блюмочка из Одессы

(из лекций, которые я читал своим студентам, любознательным даю ссылку - http://yadi.sk/d/MhnKOc-UC4JtF) 

«БЛЮМОЧКА»[1]

Родился он в Черниговской губернии,нодетство егопрошло в Одессе.. Посещал Талмуд-Тору - школу, в которой обучались мальчики в возрасте от 6 до 12 лет — сироты и дети из бедных се­мей, — пользовалась среди одесских, и не только одесских евреев прекрасной репутацией. Талмуд-торой руководил знаменитый писатель и ученый Шалом Яков Абрамович, он же — Менделе-Мойхер-Сфорим...

Успешно закончив Талмуд-тору,  занимался в Одессе элек­тротехническим мастерством...

Потом, в 1917 году, уже не Симха-Янкель Гершев, а Яков Григорьевич шатался то по Одессе как агитатор пер­вого Совета рабочих депутатов, то по родным Сосницам, куда приехал за наследством деда (200 рублей), то по Харь­кову, когда устраивался на работу конторским мальчиком, то по Харьковщине — в качестве эсера-агитатора во время подготовки к выборам в Учредительное собрание, то по Симбирской губернии, агитируя крестьян за эсеровский в  Учредительное собрание.

О большевистском перевороте в Петрограде Блюмкин узнал в небольшом городке Алатырь, куда попал из Сим­бирска, где его, тогда семнадцатилетнего эсера, избрали членом Симбирского совета крестьянских депутатов (хотя к крестьянам Блюмкин сроду не имел никакого отноше­ния). Бросив дела в Алатыре, он заспешил в Одессу.

В январе 1918 года Блюмкин с оружием в руках борется вместе с большевиками за советскую власть в Одессе. Пос­ле записывается добровольцем в матросский «Железный отряд» при штабе 6-й армии Румынского фронта. Вскоре его избирают командиром. Блюмкин участвует в боях с вой­сками Центральной Рады. В марте 1918 года его отряд вли­вается в состав 3-й советской Украинской армии. Тогда жечасти Красной Армии начинают вести бои и с наступаю­щими германскими войсками. 12 марта 3-я армия оставляет Одессу и отступает в Феодосию. В Феодосии Блюмкина вводят в Военный совет армии в качестве комиссара, затем назначают помощником начальника штаба.

Для восемнадцатилетнего юнца революционно-боевая карьера складывалась более чем удачно.

С 3-й армией Блюмкин пошел от Феодосии на Лозовую и дальше — на Славянск. Участвовал в экспроприации денег в Государственном банке (захвачено 4 миллиона руб­лей). По свидетельству бывшего начальника штаба Одес­ского военного округа, Блюмкин повел себя, имея звание краскома, неподобающим образом. Он предложил коман­дующему армией П. С. Лазареву взятку в 10 тысяч рублей. Столько же он хотел оставить себе, а остальные деньги предполагал передать партии левых эсеров. По требова­нию Лазарева и под угрозой ареста Блюмкин возвратил в банк 3,5 миллиона рублей. Куда делись остальные 500 ты­сяч, выяснить так и не удалось. Все это сошло Блюмкину с рук.

В апреле 18-го Блюмкин появился в Москве. Его тут же приняли в охрану ЦК партии левых эсеров. А уже в июне по левоэсеровской рекомендации Блюмкин был при­нят в ВЧК на должность заведующего отделением по борь­бе с международным шпионажем.

Он энергично принялся за дело. Главной его заботой было найти возможность проникнуть в германское по­сольство...

Работа в ВЧК вскружила ему голову. Своим приятелям поэтам он даже предлагал прийти в ЧК посмотреть, как в подвалах Лубянки расстреливают «кон­тру».

В один из последних дней июня 1918 года Яков Блюм­кин вместе с Осипом Мандельштамом и другими знако­мыми зашел в писательское кафе. Подвыпив, он начал хва­статься тем, как ему удалось арестовать австрийского офицера графа Роберта Мирбаха по обвинению в шпионской деятельности в пользу Австро-Венгрии.

— Не сознается, — говорил Блюмкин, — поставлю его к стенке. И вообще жизнь людей в моих руках. Подпишу бумажку — через два часа нет человека. Вон, видите, во­шел поэт. Он представляет большую культурную ценность. А если захочу, тут же арестую его и подпишу смертный приговор. Но если он нужен тебе, — обратился Блюмкин к Мандельштаму, — я сохраню ему жизнь.

Будучи вгостях у немецкогопосла мирбвха, Блюмкин поинтересовался, не родственник ли он арестованного австрийского графа Роберта Мирбаха, и, когда на слова Блюм­кина посол ответил, что он ничего не имеет общего с упо­мянутым офицером, что это для него совершенно чуждо и в чем именно заключается суть дела, Блюмкин ответил, что через день будет это дело поставлено на рассмотрение трибунала. Посол и при этих словах оставался пассивен.

Вскоре ,Блюмкин все же «достал» посла. Будучи в гостяхна даче Мирбаха вынул из портфеля револьвер и, вскочив, выстрелил в упор — последователь­но в Мирбаха, Рицлера и переводчика.

Раненый Граф Мирбах вскочил, бросился в большой зал, куда за ним последовал спутник делегата, между тем как Блюмкин под прикрытием мебели продолжал стрелять, а потом кинулся за графом. Один момент после этого — взорвалась бомба в зале, которая, оказалось, совершенно разгромила зал. Граф был поражен смертельно.

В глазах противников советского строя Блюмкин стал ге­роем. Его изображали патриотом, совершившим самоотвер­женный поступок ради спасения чести страны. Так же относилась к нему и часть интеллигенции, расценивавшая Брест­ский мир как предательство национальных интересов Рос­сии. Например, поэт Гумилев впоследствии с гордостью го­ворил о том, как он познакомился с Блюмкиным: «Человек, среди толпы народа застреливший императорского посла, подошел пожать мне руку, сказать, что любит мои стихи».

По приезде на Украину Блюмкина избирают членом Украинской Центральной и Правобережной областной боевых организаций партии левых эсеров. Блюмкин и Ан­дреев в эти дни активно включаются в подготовку терро­ристических актов против гетмана П. П. Скоропадского.

После краха гетманщины Блюмкин становится членом нелегального Киевского Совета, участвует в борьбе про­тив Директории, организует ревкомы и повстанческие от­ряды, ведет в Подолии агитацию среди населения за вос­становление Советской власти.

В Жмеринском уезде Блюмкин поднял восстание крес­тьян против петлюровцев. В Виннице устроил побег из петлюровской тюрьмы председателя Полтавского губисполкома, члена ЦИК Лисовика. В феврале 1919 года Блюмкина избирают секретарем нелегального Киевского горкома партии левых эсеров.

В марте 1919 года Блюмкин по партийным делам вые­хал в Елизаветград. Недалеко от Кременчуга его встретили петлюровцы, зверски избили, вышибли зубы, почти за­душили. Посчитав пленника за мертвого, они раздели его догола и выбросили на железнодорожное полотно. Ночью Блюмкин очнулся и с трудом дотащился до домика путе­вого обходчика. Оттуда его на следующий день на дрезине доставили в Кременчуг и поместили в больницу. Лишь че­рез месяц он встал на ноги.

Сразу же после явки Блюмкина с повинной в Киевс­кую Ч К, туда приехал руководивший Всеукраинской Ч К М. Я. Лацис. Блюмкин подробно рассказал ему о том, как был осуществлен террористический акт в германском по­сольстве, как ему удалось бежать, где он скрывался и что побудило его явиться в ЧК.

После первых допросов ВЧК отправила Блюмкина в Москву. Для расследования его дела ВЦИК образовал Осо­бую следственную комиссию. Блюмкин снова дал показа­ния об убийстве Мирбаха и о причинах своей доброволь­ной явки во Всеукраинскую ЧК. Большевики очень быст­ро поняли, какой бесценный сотрудник к ним прибился, и ради такого дела на убийство Мирбаха махнули рукой.

Постановление Президиума Всероссийского Цент­рального Исполнительного Комитета от 16 мая 1919 года об освобождении из заключения Якова Григорьевича Блюм­кина: «Ввиду добровольной явки Я. Г. Блюмкина и дан­ного им подробного объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха Президиум постанов­ляет Я. Г. Блюмкина амнистировать. Секретарь ВЦИК А. Енукидзе».

По возвращении из Москвы на Украину пройденный большевиками Блюмкин сразу приступил к формирова­нию группы для заброски в Сибирь и разработке плана ее деятельности. Дело в том, что в мае 1919 года руководи­тели большевистской партии договорились с максимали­стами о создании на Украине группы для подготовки убийства адмирала Колчака. Группу предполагалось заб­росить в Сибирь через территорию, занятую Деникиным. Одним из руководителей группы был назначен Яков Блюмкин.

Он согласился, но обстоятельства сложились так, что Колчака убили другие люди.

Блюмкин вернулся в Киев. Предательство левые эсеры не прощали и 6 июня 1919 года три видных левоэсеровских боевика— в том числе Лидия Сорокина, первая жена Блюмкина, — пригласили его за город для «политической беседы». «Беседа» закончилась тем, что товарищи по партии выхватили револьверы и открыли беспорядочную стрельбу по Блюмкину. К счастью для него, ни одна из восьми выпущенных пуль не попала в цель. Ему удалось бежать под покровом ночи.

Вскоре на него было совершено второе покушение. Вечером в кафе на Крещатике к нему подошли два бывших товарища по партии левых эсеров, несколько раз выстре­лили в упор и не спеша удалились. Выстрелов из-за шума почти не было слышно. Сидевшие за соседними столами увидели только, как Блюмкин с окровавленной головой свалился со стула. В бессознательном состоянии его дос­тавили в больницу. Затем последовала третья попытка расправиться с предателем. Ночью неизвестный бросил в помещение Георгиевской больницы бомбу довольно силь­ного разрыва. Благодаря счастливой случайности никто не пострадал. Блюмкину также не было причинено никакого вреда.

Из-за охоты, которую устроили на него левые эсеры, он стал испытывать приступы панического страха. Что-то вроде мании преследования. Чувство тревоги не оставля­ло его до последних дней жизни.

Я. Г. Блюмкин

В 1919 году Блюмкин вступает в коммунистическуюпартию

Летом 1919 года Блюмкин становится завсегдатаем «Кафе поэтов» на Тверской. Как правило, он занимал сто­лик в углу дальнего зала, садился лицом к двери и держал­ся крайне настороженно. Когда ему приходилось сидеть в середине зала — он часто оглядывался, как будто ожидая удара в спину. Если кто-то сзади него резко вставал — Блюмкин немедленно вскакивал, держа в руках револьвер. Он постоянно находился в компании имажинистов — Сер­гея Есенина, Александра (Сандро) Кусикова, Анатолия Мариенгофа, Вадима Шершеневича.

Блюмкин любил беседовать на литературные темы, обожал стихи и, главное, преклонялся перед талантом сво­их друзей. Они, в свою очередь, считали его, по словам Шершеневича, хотя и «очень хвастливым, но, в общем, милым парнем».

Перед закрытием кафе Блюмкин неизменно обращался с просьбой:

— Ребята, проводите меня до дома!

Чаще других его провожали Есенин и Мариенгоф. Блюмкин боялся не нападения бандитов, а покушений со стороны левых эсеров и германских агентов.

После окончания военных действий против Доброволь­ческой армии Блюмкина откомандировывают в распоряже­ние Народного комиссариата иностранных дел. В начале лета 1920 года Наркоминдел посылает его в Северный Иран.

17—18 мая Волжске-Каспийская военная флотилия под командованием Ф. Ф. Раскольникова успешно прове­ла операцию в Энзели (Пехвели), куда деникинцы увели русские корабли. Флот был освобожден, отряды белогвар­дейцев и англичан отошли в глубь Ирана. В начале июня в Реште была провозглашена Гилянская Советская Республика. Ее правительство, Совет Народных Комиссаров, возглавил «буржуазно-националистический» деятель Кучук-хан. В республике была создана Красная Армия. Задачи Блюмкина состояла в том, чтобы поддерживать связь между Советским Азербайджаном и правительством Кучук хана.

В конце июля он принял участие в перевороте, в ре­зультате которого правительство Кучук-хана было сверг­нуто, а к власти в Гилянской республике пришла левая группа Эхсануллы-хана. Полосле этого Блюмкина назначают военным комиссаром штаба гилянской Красной Ар­мии. Он становится членом Компартии Ирана. Централь­ный комитет поручает ему возглавить комиссию по комп­лектованию иранской делегации на Первый съезд народом Востока, который состоялся в Баку в начале сентября. В состав делегации вошел и Блюмкин.

В Иране Блюмкин пробыл около четырех месяцев. Бу­дучи больным тифом, якобы «руководил обороной Энзели» от наступавших шахских войск.

Вернулся он в Москву с билетом иранской коммунис­тической партии, шрамами от шести ранений и тремя наг­радами за боевые заслуги.

В 1920 году Блюмкина, хотя он уже был вполне сло­жившимся и профессиональным шпионом, зачислили по направлению Наркоминдела на Восточное отделение Ака­демии Генштаба, где готовили разведчиков для армейской службы на восточных окраинах Советской Республики и для военно-дипломатической работы.

За время пребывания в академии Блюмкину удалось получить хорошую военную подготовку и основательно проштудировать общественно-политическую литературу. В академии он встретил Татьяну Файнерман, дочь извест­ного толстовца Тенеромо, и вскоре на ней женился.

Чуть не убил Ильинского и возможно убил Есенина

В свободное от занятий время, как и год назад, он регу­лярно заходит в «Кафе поэтов», где встречается со своими приятелями — Кусиковым, Мариенгофом, Шершеневи-чем и Есениным. Там, в конце 1920 года, Якову Блюмкину довелось поскандалить с молодым артистом мейерхольдовского театра Игорем Ильинским. Ссора едва не закон­чилась трагически. Ильинский, сидевший за столиком неподалеку от Блюмкина, заметил, что его ботинки сильно запылились, встал, подошел к плюшевой портьере и вытер ею обувь. Изрядно подвыпивший Блюмкин, увидев такое безкультурье, взорвался.

- Хам! Молись, хам, если веруешь! — с этими словами подбежал к Ильинскому и направил на него револьвер. Посетители кафе перепугались не на шутку. Все были уверены, что убить человека Блюмкину ничего не стоит. Пришедший в себя первым Есенин схватил поднятую руку Блюмкина и направил ее вниз. Далее завязался такой диалог:

— Ты, что, опупел Яшка?

— При революции хамов надо убивать! — кричал Блюмкин. — Иначе она погибнет!

Есенину удалось отобрать у Блюмкина револьвер.

— Пусть твоя пушка полежит у меня в кармане. Так лучше будет.

Блюмкин растерялся.

— Отдай, Сережа, револьвер, — упрашивал он друга. — Отдай! Он мне дороже жизни!

Увидев, что Блюмкин малость поостыл, Есенин возвра­тил ему оружие.

Блюмкин и Есенин

Несмотря на дружбу, Блюмкин грозил Есенину револьвером и тюрьмой, когда ему показалось, что поэт флиртует с его женой. И сам пытался соблазнить жену Есенина, которую, забол­тав, завел к себе в номер гостиницы. Верная жена дотя­нулась до кнопки вызова не то прислуги, не то охраны. Сильный звонок отрезвил Блюмкина, и он отпустил жену приятеля.

Осенью 1921 года Блюмкина откомандировали в Си­бирь, где назначили командиром 61-й бригады 21-й перм­ской дивизии. Бригада успешно участвовала в боях против войск барона Унгерна.

После разгрома войск Унгерна Блюмкин вернулся и Москву для продолжения учебы в Военной академии. Од­нако окончить ее ему так и не удалось. В 1922 году его снова отзывают и направляют в секретариат наркома по военным делам.

Вскоре Дзержинский предложил Блюмкину перейти на службу в иностранный отдел ОГПУ.

О характере закордонной работы Блюмкина в 1923-1924 годах известно мало. Был резидентом советской разведки в Палестине — тогдашней подмандатной террито­рии Англии. При назначении Блюмкина на эту работу, несомненно, учитывалось прекрасное знание им не толь ко современного, но и древнего еврейского языка, нравов и традиций иудеев. Тогда же к работе в ИНО ОГПУ по рекомендации Блюмкина привлекли другого выдающего­ся авантюриста — его тезку Серебрянского, руководившего впоследствии операцией по похищению генерала Кутепова. Одно время они вместе находились в Палести­не.

Ьлюмкин жил и работал в Яффе под именем Моисея Гурсинкеля. Он был владельцем прачечной, являвшейся штаб-квартирой его резиденции

С 1925 года Блюмкин руководил отделом организации торговли в соответствующем наркомате (Народный ко­миссариат торговли), где ему покровительствовал тогдаш­ний нарком Лев Каменев. Чем Блюмкин там занимался на самом деле, можно только догадываться, имея в виду его службу в ВЧК — ОГПУ. За год работы он успел побывать на двенадцати должностях. Через год руководство ОГПУ обратилось в ЦК ВКП(б) с просьбой откомандировать Блюмкина в его распоряжение. Теперь он получил назна­чение на должность главного инструктора государствен­ной внутренней охраны (ГВО) Монголии. Одновременно ему поручалось руководство деятельностью советской раз­ведки в Тибете, во Внутренней Монголии и северных рай­онах Китая.

Красная Шамбала

В Монголию Блюмкин прибыл в конце 1926 года. В сфе­ру его интересов входил давно уехавший в Индию Николай Рерих — художник, поэт, мистик, фанатично веривший в Шамбалу.

Будучи в Тибете, Николай Рерих встретился с поразившим его воображение монгольским ла­мой.

«Приходит монгольский лама, и с ним новая волна вестей... От­личный лама, уже побывал от Урги (Улан-Батор) до Цейло­на. Как глубоко проникающа эта организация лам!.. Нет в ламе ни чуточки ханжества, и для защи­ты основ он готов и оружие взять...»

Простим это замечание вели­кому художнику. Тот, кого он принял за монгольского ламу, не был ни ламой, ни монголом.

Это был Блюмкин. Супер­агент ЧК, бывший боевик пар­тии эсеров, в свое время убивший германского посла Мирбаха и возглавлявший заговор эсеров против Ленина в 1918 году.

После провала эсеровского мятежа Блюмкин пришел с по­винной, был прощен, и остался работать в ЧК, выполняя личные задания Дзержинского и Троцкого.

Однако   что   же   искал  Яков Блюмкин в Тибете?

Разработавшие операцию коллеги Блюмкина работали в наиболее засекреченной части ЧК, а затем и ОПТУ - Спецотделе. Руководил Спецотделом Глеб Бокий, чекист с дореволюци­онным партийным стажем, а занималось это сверхсекретнейшее подразделение... Официально - пере­хватом иностранных шифров и расшифровкой поступающих из-за границы в посольства телеграмм. В недрах же Спецотдела таилась «ла­боратория», где изучались скрытые возможности человеческого мозга -телепатия, телекинез; тайные мис­тические учения древности; воз­можности использования оккуль­тных сект... в распространении мировой революции!

Начиная с 1921 года в кулуарах Коминтерна муссировалась идея создания еще одного - параллельного Коминтерну - Интерна­ционала, который бы объединял все мистиче­ские тайные общества Азии и Африки для борьбы с колониализ­мом.

По поручению Глеба Бокия Барченко соста­вил   проект   воззвания Советской власти к мистическим сектам  и  объединениям.

Были составлены воззвания к хасидам, к суфийским и дервишским орденам, к буддийским сек­там Индии и Тибета. Особые на­дежды возлагались на мусульман­скую секту исмаилитов и ее руко­водителя Ага-хана. Это те самые исмаилиты, которых в средневеко­вой Европе называли «асассины» -«обкуренные гашишем», безжа­лостные убийцы, от чьих кинжа­лов не удавалось ускользнуть нико­му. В 1923 году по заданию Бокия Николай Рерих несколько раз встречался с Ага-ханом в Париже и в Индии, но безрезультат­но.

Однако, чтобы разобраться в этом клубке хитросплетений мис­тического заговора, зреющего в не­драх коммунистического ЧК, надо заглянуть чуть подальше - в дореволюционую Россию. В 1906-м году молодой студент Глеб Бокий был арестован за то, что под ви­дом бесплатной столовой для сту­дентов организовал большевист­скую явку. Однако Бокию недолго пришлось сидеть в тюрьме. За него внесли залог в три тысячи рублей - огромные деньги по тем временам! Это сделал Павел Мокиевский, к партии большевиков не имевший никакого отношения, а занимавший видное место в петер­бургской ложе розенкрейцеровского орде­на!

У Мокиевского на моло­дого, способно­го студента бы­ли свои виды. И в 1909-м году Бокий был вве­ден в ложу. Но большого энту­зиазма он пока не проявлял, сосре­доточив все свои силы на револю­ционной деятельности, После ре­волюции Бокий был послан пар­тией на работу в ЧК. Его беском­промиссность и неподкупность признавали даже враги молодой Советской республики.

Тут один пикантный штрих - библиотека Шнеерсона. В Бело­руссии и на Украине конфискован­ные у изгнанных и расстрелянных хасидских цадиков архивы не уничтожались, а по приказу ЧК свозились в Москву.

Обратим свое внимание также на еще одного сотрудника Спецотдела - Барченко. Кстати, до того, как попасть в Спецотдел, Барченко работал в еще одном сверхсек­ретнейшем советском учреждении - Институте мозга. Барченко закончил Юрьевский универ­ситет, где в 1905-м году познако­мился с профессором Кривцовым. Кривцов же был дружен с парижским оккультистом Ивом Сент-Д'альвейдером. Француз утверж­дал, что на границе Тибета, Афга­нистана и Индии находится подземная страна Агартха, она же Шамбала, населенная людьми с неограниченными возможностями,, потомками древних цивилизаций Лемурии и Атлантиды. Д'Альвейдер предлагал даже правительству Франции установить связь с ми могущественными подземными магами.

Это та самая Атха,    которую искал Гитлер, правляя эсесовские экспедиции Тибет и сам вызывая оттуда ммагов в Берлин!  Даже знаком с Гитлер  выбрал     вывернутую то есть, обращенную против часовой стрелки) свастику.

В Индии свасти­ка как знак солнца повернута по часовой стрелке. Свастика же вы­вернутая существует только в од­ном месте - в западном Тибете, как символ религии «бон». Западный Тибет же, согласно мнению европейских оккультистов - мес­тонахождение Шамбалы, обитали­ща сверхлюдей. Очевидно, подо­бных тем, которых мечтали выра­стить нацисты в своих орденских замках.

Часть коммунистического руковод­ства загорелась идеей Шамбалы, откуда должен воссиять свет ком­мунистических идей на весь угне­тенный Восток. Барченко даже од­но время читал лекции на судах Балтфлота перед революционно настроенными матросами. Матро­сики изъявляли желание, согласно воспоминаниям современиков, «вместе с ученым пробиваться с боями в Тибет и, достигнув Шам­балы, установить связь с ее велики­ми вождями».

Лекции вскоре прекратились, ибо все материалы о Шамбале бы­ли засекречены самим всесильным Бокием, начальником спецотдела.

В кратчайшие сроки была подготов­лена экспедиция. Секретность ее была такова, что даже начальник ИНО-разведки Трилиссер ничего не знал о ней. Когда же сведения о подготовке экспедиции дошли до него, Трилиссер вместе с Ягодой развернули хитрую интригу по ди­скредитации Бокия. Все, чего им удалось добиться, - это срыва финансирования экспедиции.

Но Бокия такая мелочь остано­вить не могла. В Турцию отпра­вился Блюмкин, открыл торговую фирму... И через эту фирму ручь­ем потекли награбленные хасидские рукописи, возвращаясь в руки законных владельцев, а обратно в Спецотдел потекла денежная ре­ка.

Небольшую часть денег Блюм­кин оставил Троц­кому, который по­сле изгнения из СССР временно проживал в Тур­ции.

Полученные от хасидов деньги со­ставили фонд Спецотдела, на ко­торый он мог неподконтрольно осуществлять сверхсекретные опе­рации.

Экспедиция в Тибет состоялась, правда, Шамбалу так и не нашли.

А вскоре грянул и 37-й год. Бокия, бывшего прямо-таки зано­зой в глазах чекистов новой фор­мации, расстреляли. Такая же судьба постигла Барченко, Блюмкина - да и почти весь Спецотдел. Но сам Спецотдел не умер, а только стал еще более засекречен­ным. В 1957 г., когда сын Бар­ченко Светозар обратился к быв­шему руководителю Главнауки с просьбой разыскать в архивах КГБ научные труды отца, тот, после длительных поисков, ответил, что в недрах спецслужбы работы Бар­ченко считаются еще «живыми»...

В январе 1927 года Блюмкин получил задание Центра организовать поездку в Китай, к генералу Фэн Юйсяну, незадолго до того перешедшему на сторону революцион­ного гоминьдана. По-видимому, целью поездки было установление связи с революционной арми­ей, выяснение на месте положения дел, оказание помощи в организации разведки и контрразведки.

Блюмкин решил сам возглавить экспедицию. Свыше восьмисот верст пришлось пробираться через безлюдную, занесенную местами снегом пустыню Гоби, затем через районы Китая, находившиеся под контролем контррево­люционных генералов. Несколько раз отряду Блюмкина приходилось прокладывать путь с боями. Были потери.

«Лишь случайно я остался жив», — вспоминал он два года спустя.

С середины 1927 года Блюмкин вновь в Улан-Баторе. Уже через два-три месяца после начала работы в Монголии он оказывается в состоянии глубокой конфронтации с большинством советских работников.

Как-то на банкете, устроенным Центральным Комите­том МНРП по случаю нового года, Блюмкин, приняв изряд­ную дозу спиртного, начал скоморошествовать. Несколько раз он подходил к портрету Ленина и, молитвенно глядя на него, отдавал пионерский салют. Потом приставал к монго­лам — говорил о своей любви к ним, лез обниматься. Дело кончилось тем, что, вдребезги пьяный, он свалился под пор­третом вождя. Его тошнило. Между приступами рвоты он поднимал голову вверх и заплетающимся языком бормотал:

— Ильич, гениальный вождь, прости меня! Я не вино­ват — виновата обстановка. Я не провожу твои идеи в жизнь. Прости!

В ноябре 1927 года ОГПУ отозвало его в Москву

По возвращении в Москву из Монголии Блюмкин по­лучил ответственное задание — организовать резиндентуру на Ближнем Востоке. Он должен был первоначально под именем купца Султана-заде обосноваться в Констан­тинополе, затем создать разведывательную сеть в Палес­тине и Сирии. Конечной целью ее деятельности считалось разведывательное проникновение через Аравийский полу­остров в Индию — в Калькутту и Бомбей. К середине сен­тября все было готово к отъезду Блюмкина. Были получе­ны деньги на первые расходы, изготовлен персидский пас­порт на имя Якуба Султанова, написана автобиография, которую требовалось приобщить к личному делу.. Во вто­рой  половине  сентября   1928  года  «персидский  купец Я. Султанов» выехал в Одессу. Восьмого октября Блюмкин благополучно добрался до Константинополя.

Спустя семь месяцев, 1 мая 1929 года генеральное кон­сульство Персии в Константинополе выдало Блюмкину свидетельство о том, что мистер Якуб Султанов изменил свою фамилию путем добавления «заде» и впредь будет именоваться Якуб Султан-заде. Этим подтверждалось его иранское происхождение.

Блюмкин занимался спекуляцией ценной антикварной литературы из запсников ЧК и неизвестно. Сколько денег осело на его личных счетах.

В документе, подготовленном для начальника ИНО ОГПУ М. А. Трилиссера, Блюмкин обосновал план созда­ния резидентуры. Она должна была состоять из пяти че­ловек: выступающий под видом персидского купца руко­водитель Блюмкин (Живой); члены группы Лев Абрамо­вич Штивельман (Прыгун), его жена, она же курьер — Не­хама Манусовна (Двойка) и Марк (Манус) Исаакович Альтерман (Старец), тесть Штивельмана. Место пятого члена, группы пока было вакантным. Супругам Штивельман предстояло выехать в Палестину, Альтерману — временно остаться в Москве для закупки и изъятия книг и организа­ции их отправки в Турцию.

Руководство ИНО ОГПУ одобрило представленный Блюмкиным план создания резидентуры. Развернулась напряженная работа по собиранию еврейских книг и манускриптов. Блюмкин выезжал в Одессу, в Ростов, в ряд украинских городов и местечек, где обследовал библиоте­ки синагог и еврейских молитвенных домов, знакомился с коллекциями частных торговцев. Одновременно такую же работу он проводил в Москве. В Ленинской библиотеке он обнаружил собрание древнееврейских рукописей, нацио­нализированное у барона Гинзбурга, а также большое количество неразобранных печатных изданий.

Летом по заданию ОГПУ развернулась работа по изъя­тию древнееврейских книг в Ленинграде. Ленинградские чекисты облазили все книгохранилища, установили связи с антикварами, конфисковали старинные издания. С кон­ца августа по середину октября они отправили в ИНО ОГПУ свыше сотни древнееврейских книг. Среди них име­лись даже инкунабулы (книги, вышедшие до 1500 года).

В конце октября в Константинополь прибыла первая партия книг. Блюмкину удалось завязать близкое знаком­ство с константинопольскими торговцами-евреями и рав­винами. Он разослал в крупные английские, французские и немецкие фирмы, занимавшиеся торговлей антиквариа­том, письма и предложения о продаже книг, а также спис­ки имевшихся у него изданий. Кроме того, он предложил свои услуги в качестве представителя этих фирм на Ближ­нем Востоке и в России.

К этому времени Троцкий был уже устранен Поста военного комиссара правительства и находился в Константинополе, куда приехал на встречу со своим кумиром Блюмкин. Видимо, это егои погубило.

10 октября 1929 года Блюмкин встретился с Карлом Радеком и, как он позже признавался, «не удержался и раскрыл ему свою душу». Он подробно рассказал о беседе с Троцким, о встречах с Седовым, о полученных им в Константинополе директивах для бывших членов оппозиции. Поделился Блюмкин и своими колебаниями и сомнениями.

С одной стороны, он считал правильной современную политику ЦК партии. С другой — ему было обидно за Льва Давидовича и страшно за его судьбу. Блюмкин колебался: то ли пойти в ЦКК и рассказать о том, что произошло в Константинополе, то ли умолчать об этом. Но если ОГПУ узнает о его контактах с Троцким, то наказание будет одно — расстрел. Его поступок будет квалифицирован как контрреволюционное преступление. Блюмкин имел в виду и третий вариант: через несколько дней он должен был вы­ехать на два-три месяца за границу, чтобы там сдать дела своему приемнику. И тогда проинформировать ЦКК и ру­ководство ОГПУ о контактах с Троцким можно будет лишь по возвращении в Москву...

Радек внимательно выслушал Блюмкина и предложил ему не откладывать признания до своего возвращения из-за границы. Возможно, он принял исповедь Блюмкина за провокацию. Однако пообещал, что их беседа будет но­сить глубоко личный, доверительный характер.

На следующий день Радек сказал, что он посоветовал­ся со Смилгой и Преображенским, и они пришли к выво­ду, что Блюмкину обязательно следует сообщить о встречи с Троцким в ЦКК. Тогда они втроем окажут ему всемерную поддержку и защиту.

Слова Радека оглушили Блюмкина. «Уже три человека знают о моем константинопольском свидании, — думал он. — Тайна стала секретом полишинеля — если знают трое, через неделю это будет известно всей Москве. Веро­ятно, Радек и Смилга не вполне доверяют мне и опасают­ся меня. А вдруг они, чтобы как-то реабилитировать себя в глазах Сталина, первые сообщат в ЦКК о моей встречи с Львом Давидовичем? Тогда мне конец!» Блюмкин заметался, как загнанный зверь.

В субботу, 5 октября 1929 года, сотрудница И НО ОГПУ Лиза Горская возвращалась из отпуска. Она была приятно удивлена и обрадована, увидев на вокзале встречавшего ее с букетом цветов Блюмкина. Лиза знала, что он неравно­душен к ней. Этот молодой красивый мужчина с легендар­ным прошлым и романтическим настоящим оказывал ей явные знаки внимания. Они несколько раз встречались в первые недели после приезда Блюмкина из Турции. И вот новая встреча, а потом новые свидания.

Но теперь его со всех сторон окружала опасность. 12 октября он встретился с Лизой. Никогда еще она не виде­ла его таким подавленным... Блюмкин все более терял контроль над собой. Пришедшему к нему сотруднику ОГПУ, подготовленному им для закордонной работы, зая­вил, что за границу он не поедет, так как скоро будет арес­тован за политическое дело. То же, по словам Горской, он сказал и другому человеку, зашедшему к нему, — в про­шлом оппозиционеру. Блюмкин нервно собирал бумаги, с которыми намеревался пойти в ЦКК, а затем к Трилиссеру и признаться в том, что встречался с Троцким...

Лиза решила, что раньше всех, еще до того, как Блюм­кин пойдет в ЦКК, обо всем должен узнать ее непосред­ственный начальник Трилиссер. Она позвонила ему и «на­стучала»...

Блюмкин принял окончательное реше­ние — бежать.

Он упаковал чемодан и отправил его с прислугой в чай­ную за Казанским вокзалом. После этого, прихватив ору­жие и портфель с бумагами и деньгами, пошел к художни­ку Р. Р. Фальку. Там находились жена Фалька — Раиса Идельсон и ее подруги-художницы. Блюмкин был в край­не возбужденном состоянии. Он заявил женщинам, что недавно приехал из-за границы, что его преследует ОГПУ за связь с оппозицией, что «кольцо сужается», и просил Идельсон разрешить ему переночевать у них. Кроме того, он обратился с просьбой разменять ему доллары, достать расписание поездов и какой-либо документ. Блюмкин производил впечатление неуравновешенного, душевно­больного человека. Он то и дело вынимал и убирал револь­вер, говорил, что ему не остается другого выхода, как заст­релиться. Женщины изрядно струсили. Идельсон поспе­шила разменять Блюмкину сто долларов на двести советс­ких рублей, а доставать документ отказалась. Что же каса­ется расписания поездов, заметила она, то с ним можно ознакомиться на вокзале.

Вечером Блюмкин отлучился на некоторое время в па­рикмахерскую. Он изменил внешность — подстригся и сбрил усы. Вернувшись, попросил женщин съездить за че­моданом. Они тут же отправились к вокзалу и вскоре при­везли его вещи. Когда он открыл чемодан, все увидели в нем много долларов. Блюмкин стал поспешно рассовывать валюту по карманам. Часть долларов он положил в порт­фель, в котором, как обнаружилось, были и советские деньги.

Когда стемнело, Блюмкин ушел из квартиры Фалька.

На следующий день на столе начальника секретного отдела ОГПУ Я. С. Агранова лежало заявление Л., в кото­ром сообщалось о происшествии на квартире Фалька. К за­явлению была приложена и коротенькая записка Идельсон, а также сто долларов, которые разменял у нее Блюмкин...

3 ноября на судебном заседании коллегии ОГПУ рас­сматривалось дело по обвинению гражданина Блюмкина Якова Григорьевича по 58-10 и 58-4 статьям Уголовного кодекса РСФСР. Ягода требовал безусловного расстрела, Трилиссер возражал, Менжинский — колебался. Одержа­ло верх предложение Ягоды.

Выписка из протокола заседания коллегии ОГПУ: «За повторную измену делу пролетарской революции и Советской власти и за измену революционной чекистской армии Блюмкина Якова Григорьевича расстрелять. Дело сдать в архив».

---

[1] По статье, автор - Александр ФИШЕР, из журнала Алеф и книга Авантюристы революции.