К поэту, ищущему тему, Послушная любви его, Она пришла прочесть поэму, Поэму тела своего. Сперва, надев свои брильянты, Она взирала свысока, Влача с движеньями инфанты Тёмно-пурпурные шелка. Такой она блистает в ложе, Окружена толпой льстецов, И строго слушает всё то же Стремленье к ней в словах певцов. Но с увлечением артиста Застёжки тронула рукой И в лёгком облаке батиста Явила гордых линий строй. Рубашка, медленно сползая, Спадает к бёдрам с узких плеч, Чтоб, как голубка снеговая, У белых ног её прилечь. Она могла бы Клеомену Иль Фидию моделью быть, Венеру Анадиомену На берегу изобразить. И жемчуга столицы дожей, Молочно-белы и горды, Сияя на атласной коже, Казались каплями воды. Какие прелести мелькали В её чудесной наготе! И строфы поз её слагали Святые гимны красоте. Как волны, бьющие чуть зримо На белый от луны утёс, Она была неистощима В великолепных сменах поз. Но вот, устав от грёз античных, От Фидия и от наяд, Навстречу новых станс пластичных Нагие прелести спешат. Султанша юная в серале На смирнских нежится коврах, Любуясь в зеркало из стали, Как смех трепещет на устах. Потом грузинка молодая, Держа душистый наргиле И ноги накрест подгибая, Сидит и курит на земле. То Энгра пышной одалиской Вздымает груди, как в бреду, Назло порядочности низкой, Назло тщедушному стыду! Ленивая, оставь старанья! Вот дня пылающего власть, Алмаз во всём своём сияньи, Вот красота, когда есть страсть! Закинув голову от муки, Дыша прерывисто, она Дрожит и упадает в руки Её ласкающего сна. Как крылья, хлопают ресницы Внезапно-потемневших глаз, Зрачки готовы закатиться Туда, где царствует экстаз. Пусть саван английских материй То, чем досель она была, Оденет: рай открыл ей двери, Она от страсти умерла! Пусть только пармские фиалки, Взамен цветов из стран теней, Чьи слёзы сумрачны и жалки, Грустят букетами над ней. И тихо пусть её положат На ложе, как в гробницу, там, Куда поэт печальный может Ходить молиться по ночам. Перевод: Н. С. Гумилева. Inn_Gallery