Дом мой находился в безвременье. Здесь нет и никогда не было ни вчера, ни сегодня, ни вообще когда-то или когда-нибудь. Но единственное, что не давало мне сойти с ума, а точнее, одно из единственных, - мои наручные часы, подаренные мне отцом. Они всегда были точны и никогда не прерывали своего хода. Даже здесь. К примеру, сейчас за окном светило бы солнце, поскольку часы показывали четыре минуты первого дня. Но за окном царила непроглядная тьма.

За стенами моего дома не было ничего. Я специально выглядывал наружу, чуть-чуть приоткрывая дверь – абсолютная чернота. Даже стены дома не существовали сами по себе снаружи, при этом изнутри моего убежища они выглядели совершенно нормально. Но спустя некоторое время это перестало казаться мне, мягко говоря, странным. Я привык к этому, но не до конца.

А вот сам дом…

Всякий раз, когда я просыпался, он менял свой облик. Порой это была квартира, иногда – бревенчатый домик. Однажды, проснувшись, я вдруг оказался в дворце... Но, в основном, стиль обстановки не менялся: одна комната большая, с креслами или стульями, большим рабочим столом, а чуть поодаль стоял огромный камин. В соседних комнатах были кухня, прихожая, ванная с туалетом, в общем, все как полагается. Будто кто-то, неведомый мне до сих пор, очень хорошо знает быт людей. Или же все это удобное великолепие создает мой мозг, в чем я уверился со временем только больше.

Скучая, я неспешно подошел к столу. На нем царил хаос. Писательский хаос. Будто какой-то слагатель рифм, в тщетных потугах что-то написать, исписал почти всю бумагу. Чистые листы можно было найти только, если посмотреть каждый лист в отдельности поочередно. Но, как бы это странно в таком месте ни звучало, я никуда не торопился. Сев за стол, я начал разбираться в этом бардаке, попутно находя тут и там мысли, строки, слова, разрозненные по смыслу и схожие в выражении безумия автора. Идеи, которые они выражали, были подчас совершенно дикие, а иногда даже настолько виртуозно закручены в тугую спираль истории, что становилось страшно от одной мысли, что же творилось в голове этого человека... Но этот страх проходил, а страницы этой книги без переплета переворачивались и складывались в стопку, которая все росла и росла.

Наконец, последний лист лег на аккуратно выложенную "книгу". Я осмотрел стол. После уборки стали видны чернильные пятна, щедрой россыпью разбрызганные по всей поверхности столешницы. Постояв так немного, внимательно изучая чернильные узоры, будто в них могло быть что-то сокрыто, я направился к окну.

Обычно, окно и дверь не сходились в своих сущностях - если за дверью всегда была черная пустота, то за окном всегда было под стать идее Дома, например, какой-нибудь пейзаж, природный или городской. Но сейчас в окно также смотрела на меня черная мгла. Такое тоже случалось, но существенно реже, а потому я, не привыкший к пустоте (я вообще старался как можно реже выглядывать за порог, дабы не видеть ее), переживал шквал воспламенившихся вдруг во мне эмоций. Но вскоре все внутри успокоилось, будто тьма космоса забрала все переживания, оставив мне только возможность наблюдать. И я стоял, не двигаясь, наблюдая. И она тоже наблюдала за мной.

Но тут к моей коже, ласково, слегка, прикоснулось дуновение ветра... Равнодушие во мне сменилось удивлением: откуда здесь воздух? Я уже начал было искать источник, как вдруг мои глаза ослепила яркая вспышка в окне. Всего мгновение заполнившего всю мою квартирку света - и снова мрак. Я стоял, не в силах пошевелиться...

Я выскочил из здания, застегивая на ходу пальто. Дождь все не прекращался и даже наоборот, набирал силу. Через несколько минут, которые я прошлепал по лужам, не стараясь их обойти, мои волосы были сплошь мокрые, но мне было абсолютно наплевать – пусть его. Они не приняли мой сценарий. От злости я сильнее сжал зубы и зашагал быстрее. Проклятье, чем он им не понравился? Я сделал все именно так, как они того хотели: переписал несколько глав, вычеркнул пару старых и вписал государственный гимн, который мой главный герой должен был петь в конце спектакля. И все равно они остались недовольны моей работой…

В ботинках хлюпало, пальто почти промокло насквозь а по лицу текла вода. Вдруг я почувствовал на выдохе, что мне уже безразличны и они, и их спектакль, и даже сценарий, над которым я работал целых три два с четвертью года. Я остановился и прислушался к себе. Внутри все было спокойно, удивительно спокойно, учитывая то состояние, в котором я устроил истерику в редакции. Все было хорошо. Тут я вспомнил – дождь! Я поднял голову и посмотрел на небо, периодически щурясь от попадающих мне в глаза капель. Тучи были повсюду, не было ни единого просвета между ними. Дождь просто лил, смывая с меня всю ту грязь, которой я был вымазан за последние годы, с того момента, как я решил написать что-то поистине великое. Он просто вымывал меня изнутри, оставляя после себя идеально чистую душу и спокойствие. Я закрыл глаза…

Это утро выдалось на редкость прохладным. Я осознанно вдохнул холодный комнатный воздух, открыл глаза. Напротив, как всегда, красовался белый потолок, по которому уже сновали неясные тени чего-то уличного. Я поднялся, свесил ноги с кровати и грузно ухнул на пол. Почесав живот, побрел в сторону ванной, по пути глянув в зарешеченное сеткой окно.

Ноябрьское утро... На крышах соседних домов лежал подтаявший за ночь снег, по шоссе в обе стороны сновали машины, кто-то шел по тротуару. Обычное утро, подумалось мне. Но что-то все же заставляло всматриваться в этот обыденный и до скуки привычный пейзаж, и я всматривался, в надежде увидеть... Что? Не знаю...

Умывшись, постояв под душем, обтершись насухо, я одел джинсы и футболку. Черного цвета. Смотря на себя в зеркало, я иногда замечал этот взгляд, тяжелый, немного усталый. Иногда – лишь потому, что привык уже не замечать своего отражения. Оно было мне не то чтобы отвратительно, нет. Просто безразлично по своей природе. Но иногда, когда это случалось, я вдруг замечал и этот взгляд, и эти черные одежды, и это тело, и это лицо. Особенно – лицо, поскольку именно оно то ли выражало крайность доброты, или наоборот, злобы, то ли не выражало вообще ничего, то есть безразличие. С одной стороны, это пугало, с другой - это было привычно, нормально. Но это бывало лишь иногда.

...

День прошел хорошо. Вместо четырех пар было всего две, и я вернулся домой пораньше. Разделся, заварил себе чашку какао с корицей по рецепту знакомой и сел в кресло в большой комнате. Телевизор работал, но на всех каналах шли новости о пробках, авариях, бедствиях, и во всем этом винили вчерашний снегопад. Не выключая телевизор, я поднялся и подошел к окну. На улице было уже достаточно темно, но белый покров был все еще различим, он отсвечивал фонарным светом прямо в небо, тем самым создавая искусственную зарю над городом. И тут мне пришло в голову воспоминание об одной истории о зиме, о снеге. Я улыбнулся. А ведь так оно и есть. Ничего лишнего, только белое безмолвие, играющее красками всех сезонов.

Краем уха я услышал, как дикторша пообещала на завтра еще один снегопад. Что ж, тем лучше.



Бросив последний взгляд на листок, я скомкал его рукой и выкинул в сторону урны. "Жаль", - подумалось мне. - "Могло бы получиться неплохое сочинение на тему разбитой однобокой любви... Да, пусть остается в корзине."

За окном было невероятно темно. Даже свет фонарей еле пробивался сквозь эту мрачную пелену.

На самом деле, там никого не было. И ничего. Пустота, безвременье - вот где находился мой дом, если его можно назвать домом. А можно иначе - Домом. Словно это имеет огромное значение для меня. А впрочем, это бред.

В окне что-то блеснуло. Я мгновенно напрягся и несколько минут глядел в ту точку, где была маленькая вспышка света. Или не было?.. Черт возьми, я схожу с ума...

Да, схожу с ума. Медленно и терпеливо.

- Пап, можно, я еще погуляю?
- Конечно, дочка. Но как стемнеет - сразу домой!
- Хорошо! - крикнула мне Наташа, уже мчась вглубь двора к остальным детям. Я же, проводив ее взглядом и широкой улыбкой, снова углубился в чтение книги. Завтра за ней придет сосед, у которого я ее одолжил почитать, и сейчас я был уже на завершающей стадии - оставалось всего несколько глав. Но, поколебавшись, я захлопнул книгу и нарочито возмущенно проворчал про хорошую погоду, мешающую чтению. И тут же рассмеялся. При такой погоде совершенно не хотелось смотреть в местами пожелтевшие страницы, и мне стало интересно, зачем я вообще взял книгу с собой. Кряхтя, я поднялся со скамейки и пошел к деревьям, где несколько девчонок ловили какого-то мальчика в окружении других сверстников, которые смотрели, кричали и смеялись, наблюдая за погоней. Тут я заметил в руке убегающего ярко-красную расческу, которую тот, скорее всего, отобрал у девочек. Я прислонился к дереву и тоже стал смотреть, хотя все это действо приближалось к своему логическому концу: мальчишка увидел, что его загнали в угол, и кинул расческу к ногам хозяек, что и стало заключающим победным этапом. Все счастливо смеялись, даже этот мальчик, про поступок которого спустя пять минут уже забыли. Я собрался было идти обратно, как Ната подскочила ко мне с ежедневной просьбой:

- Покатай меня!

Делать было нечего. Я покорно встал на четвереньки, чтобы она смогла запрыгнуть мне на спину, и как только Наташа, ударяя мне по бокам своими маленькими ботиночками, уселась поудобнее, я начал свое неторопливое шествие меж деревьями, огибая улыбающихся детей. Ну, теперь у дочки есть повод мной гордиться. Ради справедливости прокатив на себе еще троих сорванцов, я встал и оглядел себя. К брюкам, в особенности к коленкам, прилипли тонкие пласты черной земли, рукава рубашки тоже были все черные и грязные.

"Сейчас вернемся домой - и скандала не избежать" - подумал я с некоторой досадой. Дарья, моя горячо любимая и молодая жена, не приветствовала нас, по уши грязных, и если Нате как ребенку это по большей части прощалось, то мне потом приходилось терпеливо выслушивать суровый выговор насчет моего поведения и отсутствия всякой серьезности. Правда, всякий раз после долгих укоров она прижималась ко мне всем телом и шептала на ухо, что искренне восхищается той любовью и заботой, которую я отдавал Наташе и ей. А я всегда говорил ей, что люблю ее и нашу маленькую дочь... И эти мгновения были незыблемы как марсианский монолит.

По крайней мере, до того момента, когда весь мир стал терять четкие очертания и вскоре превратился в пустоту, а я...

...Я проснулся в своей темной комнатке и сквозь сон (который я так и не вспомнил) посмотрел на календарь над тумбочкой рядом с кроватью и узнал, что сегодня четырнадцатое число. Суббота.
"Прекрасно..." Я сел. Глаза слипались, но спать уже не хотелось. Выспался. Зевнув во весь рот, я протер глаза и, когда стало возможным разлепить веки, оглядел комнату. Ничего не изменилось. Правда, секретер отодвинут на полметра от стены. И диван стоит уже в противоположной стороне, рядом со шкафом, в дверце которого почему-то не оказалось зеркала...


"Сколько душ погубило
Напротив окно..."

Окно было открыто. Темно-синие шторы мерно покачивались, поддуваемые скучающим ночным ветром. На подоконнике стояла бутылка из-под бренди, которую я, похоже, вчера распил в одиночку. Я взял ее за горлышко и покачал из стороны в сторону. Там внутри что-то булькнуло, переливаясь. Удовлетворенный немым ответом, я отвинтил крышку и выпил последние остатки. Какая же все-таки дрянь - алкоголь. Жаль, что не курю... Тут я вспомнил, что в куртке должна была лежать неоткрытая пачка Marlboro, которую я вчера купил на лишние деньги. Я вышел в коридор, ступая босыми ногами по ледяному полу, и поежился. Возвратился я уже с новой бутылкой бренди и стаканом. Сигареты я так и не нашел. Я налил в стакан коньяк и отставил бутылку в угол подоконника, а сам, держа "фужер" одной рукой и держась за край подоконника другой, стал смотреть на расстелившийся за моим окном город. Всюду горели огни, шумели машины, бегали из стороны в сторону случайные прохожие-полуночники… Ах, старый добрый город… Я не знал даже сотой части его тайн, и, быть может, поэтому он так хорошо относился ко мне. И все же, все же…
Опустошенный стакан вновь был заполнен мутной жижей, пахнущей дубом, осиной, медом и черешней наперебой. Многие мои друзья все еще были удивлены тому, что я мог выпивать до пяти литров крепкого и не пьянеть. Поэтому пьяным меня созерцали лишь на банкетах и балах, где алкоголь был за счет хозяина мероприятия. Я подошел к секретеру, опустился в стоящее перед ним кресло и включил лампу, которая осветила листы бумаги, заполненные многочисленными строками и многостишиями, иногда просто смятые в комок. Я не стал придвигать стол к стене – завтра он сам вернется на старое место. Просмотрев усталым взглядом все содержимое, я выловил написанное на вырванном тетрадном листе четверостишие:
« В желании своем прекрасен миг мечты
И бесконечен странствий бешеный полет.
Мы – странники Судьбы, Судьбой предрешены…
Но жив лишь тот, кто осенью живет… »

- Но счастлив тот, кто никого не ждет, кто просто путешествует сквозь Время, кого несет вперед Пространственный поток – нелегкое тяжелой жизни бремя… Мда… - продолжил я вслух и отхлебнул из стакана. Проглотил. Посмотрел в стакан. Там была обычная прозрачная вода, причем, судя по вкусу, кипяченая. Значит, в чайнике сейчас находился мой коньяк. Так… Это уже что-то новенькое. Ну да ничего. Пока все это безобидно – терпеть можно.
Я отставил стакан в сторону, разгреб себе место, свалив на пол кучу бумаги, положил перед собой чистый лист А4, взял карандаш и стал писать…

Всем зашедшим доброго времени суток. Я - Ахэну, новый персонаж этого мира. Рад видеть)

Я - человек, а это - мой дневник. Все просто.