- Пап, можно, я еще погуляю?
- Конечно, дочка. Но как стемнеет - сразу домой!
- Хорошо! - крикнула мне Наташа, уже мчась вглубь двора к остальным детям. Я же, проводив ее взглядом и широкой улыбкой, снова углубился в чтение книги. Завтра за ней придет сосед, у которого я ее одолжил почитать, и сейчас я был уже на завершающей стадии - оставалось всего несколько глав. Но, поколебавшись, я захлопнул книгу и нарочито возмущенно проворчал про хорошую погоду, мешающую чтению. И тут же рассмеялся. При такой погоде совершенно не хотелось смотреть в местами пожелтевшие страницы, и мне стало интересно, зачем я вообще взял книгу с собой. Кряхтя, я поднялся со скамейки и пошел к деревьям, где несколько девчонок ловили какого-то мальчика в окружении других сверстников, которые смотрели, кричали и смеялись, наблюдая за погоней. Тут я заметил в руке убегающего ярко-красную расческу, которую тот, скорее всего, отобрал у девочек. Я прислонился к дереву и тоже стал смотреть, хотя все это действо приближалось к своему логическому концу: мальчишка увидел, что его загнали в угол, и кинул расческу к ногам хозяек, что и стало заключающим победным этапом. Все счастливо смеялись, даже этот мальчик, про поступок которого спустя пять минут уже забыли. Я собрался было идти обратно, как Ната подскочила ко мне с ежедневной просьбой:

- Покатай меня!

Делать было нечего. Я покорно встал на четвереньки, чтобы она смогла запрыгнуть мне на спину, и как только Наташа, ударяя мне по бокам своими маленькими ботиночками, уселась поудобнее, я начал свое неторопливое шествие меж деревьями, огибая улыбающихся детей. Ну, теперь у дочки есть повод мной гордиться. Ради справедливости прокатив на себе еще троих сорванцов, я встал и оглядел себя. К брюкам, в особенности к коленкам, прилипли тонкие пласты черной земли, рукава рубашки тоже были все черные и грязные.

"Сейчас вернемся домой - и скандала не избежать" - подумал я с некоторой досадой. Дарья, моя горячо любимая и молодая жена, не приветствовала нас, по уши грязных, и если Нате как ребенку это по большей части прощалось, то мне потом приходилось терпеливо выслушивать суровый выговор насчет моего поведения и отсутствия всякой серьезности. Правда, всякий раз после долгих укоров она прижималась ко мне всем телом и шептала на ухо, что искренне восхищается той любовью и заботой, которую я отдавал Наташе и ей. А я всегда говорил ей, что люблю ее и нашу маленькую дочь... И эти мгновения были незыблемы как марсианский монолит.

По крайней мере, до того момента, когда весь мир стал терять четкие очертания и вскоре превратился в пустоту, а я...

...Я проснулся в своей темной комнатке и сквозь сон (который я так и не вспомнил) посмотрел на календарь над тумбочкой рядом с кроватью и узнал, что сегодня четырнадцатое число. Суббота.
"Прекрасно..." Я сел. Глаза слипались, но спать уже не хотелось. Выспался. Зевнув во весь рот, я протер глаза и, когда стало возможным разлепить веки, оглядел комнату. Ничего не изменилось. Правда, секретер отодвинут на полметра от стены. И диван стоит уже в противоположной стороне, рядом со шкафом, в дверце которого почему-то не оказалось зеркала...


"Сколько душ погубило
Напротив окно..."

Окно было открыто. Темно-синие шторы мерно покачивались, поддуваемые скучающим ночным ветром. На подоконнике стояла бутылка из-под бренди, которую я, похоже, вчера распил в одиночку. Я взял ее за горлышко и покачал из стороны в сторону. Там внутри что-то булькнуло, переливаясь. Удовлетворенный немым ответом, я отвинтил крышку и выпил последние остатки. Какая же все-таки дрянь - алкоголь. Жаль, что не курю... Тут я вспомнил, что в куртке должна была лежать неоткрытая пачка Marlboro, которую я вчера купил на лишние деньги. Я вышел в коридор, ступая босыми ногами по ледяному полу, и поежился. Возвратился я уже с новой бутылкой бренди и стаканом. Сигареты я так и не нашел. Я налил в стакан коньяк и отставил бутылку в угол подоконника, а сам, держа "фужер" одной рукой и держась за край подоконника другой, стал смотреть на расстелившийся за моим окном город. Всюду горели огни, шумели машины, бегали из стороны в сторону случайные прохожие-полуночники… Ах, старый добрый город… Я не знал даже сотой части его тайн, и, быть может, поэтому он так хорошо относился ко мне. И все же, все же…
Опустошенный стакан вновь был заполнен мутной жижей, пахнущей дубом, осиной, медом и черешней наперебой. Многие мои друзья все еще были удивлены тому, что я мог выпивать до пяти литров крепкого и не пьянеть. Поэтому пьяным меня созерцали лишь на банкетах и балах, где алкоголь был за счет хозяина мероприятия. Я подошел к секретеру, опустился в стоящее перед ним кресло и включил лампу, которая осветила листы бумаги, заполненные многочисленными строками и многостишиями, иногда просто смятые в комок. Я не стал придвигать стол к стене – завтра он сам вернется на старое место. Просмотрев усталым взглядом все содержимое, я выловил написанное на вырванном тетрадном листе четверостишие:
« В желании своем прекрасен миг мечты
И бесконечен странствий бешеный полет.
Мы – странники Судьбы, Судьбой предрешены…
Но жив лишь тот, кто осенью живет… »

- Но счастлив тот, кто никого не ждет, кто просто путешествует сквозь Время, кого несет вперед Пространственный поток – нелегкое тяжелой жизни бремя… Мда… - продолжил я вслух и отхлебнул из стакана. Проглотил. Посмотрел в стакан. Там была обычная прозрачная вода, причем, судя по вкусу, кипяченая. Значит, в чайнике сейчас находился мой коньяк. Так… Это уже что-то новенькое. Ну да ничего. Пока все это безобидно – терпеть можно.
Я отставил стакан в сторону, разгреб себе место, свалив на пол кучу бумаги, положил перед собой чистый лист А4, взял карандаш и стал писать…