Прошла неделя после сноса почти сотни торговых павильонов у станций московского метро, но общественность до сих пор не может успокоиться, что говорит о крайней символической эффективности этой акции. Зачем было столь показательное, массовое, поспешное уничтожение? Для чего было столь явное нарушение Статьи 35 Конституции, которая гласит, что никто не может быть лишен права собственности, кроме как по суду? Почему надо было экзекуцию дополнять унижением, что называется, adding insult to injury (сыпать соль на рану. — Forbes), называя снесенные павильоны, где ежедневно закупались сотни тысяч горожан, «гадюшниками», а легальные свидетельства о собственности «бумажками»? 

Версии происшедшего множатся одна за другой – одни говорят, что это была зачистка коррупционных сетей лужковских времен, связавших этнических предпринимателей с городскими чиновниками, другие – что это помощь крупному сетевому ритейлу, который чувствует отток покупателей в связи с кризисом и не выдерживает ценовой конкуренции с мелким оптом, третьи – что это была акция устрашения населения после протестов дальнобойщиков и ипотечников.

Между тем ответ на этот вопрос «почему» прост, как ковш экскаватора: снесли, потому что могут.

Эта одна из ключевых фраз постсоветской действительности, полностью описывающая всю микрофизику власти. Почему на ночном проспекте, когда все полосы движения пусты, машина с мигалкой все равно едет по осевой? Потому что может. Почему Цапки, безраздельно владеющие сотнями душ крепостных в станице Кущевской, все равно приходят в дом к фермеру и убивают 12 человек? Потому что могут. Почему Россия в нарушение норм международного права и гарантий целостности Украины присоединяет Крым? Потому что может. Почему Рамзан Кадыров не только не блокирует федеральных силовиков на территории Чечни, но и грозится уничтожать их, если они будут действовать без его ведома? Потому что может. И наконец, почему мэр в фильме Андрея Звягинцева «Левиафан» не только отнимает у строптивого предпринимателя его бизнес, дом, жену и ребенка, но и сажает его в тюрьму? Ответ известен.

«Левиафан» вышел на большой экран ровно год назад, но только сегодня бульдозер из фильма доехал до Москвы.

То, что казалось сильной метафорой, высказыванием художника на тему российской власти, обернулась руинами повседневности, которые москвичи увидели наутро возле своих домов. Левиафан явил мощь во всей своей полноте, ибо чистое явление силы – это признак абсолютного суверенитета, как его и понимал Томас Гоббс в своем классическом трактате XVII века и как развил это понятие в ХХ веке Карл Шмитт в своих работах о «чрезвычайном положении». Суверену не нужны ни логические, ни юридические обоснования, он самодостаточен в своем праве на применение силы, он реализуется в перформативных актах насилия, которые не имеют никакого иного смысла, кроме утверждения самого этого суверенитета. Иными словами, суверенитет – это короткое замыкание силы, которая бесцельна и потому абсолютна.

Мы уже давно – а со времен Крыма бесповоротно – перешли важную грань в отношениях власти и общества, Кремля и внешнего мира. Если раньше власть как-то суетилась, придумывала объяснения, занималась пиаром, фабриковала уголовные дела, как было с Ходорковским, то теперь этого не требуется, эпоха объяснений прошла вместе с эпохой законов, прав собственности и конституционных норм. Настоящему суверену Конституция не нужна. Ответом на убийство Немцова, самоуправство Кадырова, разоблачения Навального по «делу Чайки» является звенящее молчание – власти более не нужно объясняться и оправдываться, это все придумки слабых, а слабых, как известно, бьют.

Не надо иллюзий: все это происходит с нами уже больше десятилетия. Шло ползучее размывание Конституции – отмена губернаторских выборов и местного самоуправления, преодоление запрета на избрание президента более чем на два срока, фактическая отмена свободы собраний и приоритета признанных Россией международных норм над национальным законодательством, был отъем собственности в Сочи и Химкинский лес – но все это было на относительном удалении, в информационном пространстве, на экранах ТВ и в петициях Change.org, а теперь пришло в Москву. И за эту четкость, откровенность и полноту образа власти искреннее спасибо мэру Собянину.

Вслед за другим известным блогером он мог бы написать в инстаграме мэрии Москвы сакраментальное «кто не понял, тот поймет».

На самом деле Сергей Собянин оказывается неожиданно близок Рамзану Кадырову. Казалось бы, что может их роднить помимо любви к авторитарно-плиточному урбанизму и крупномасштабному освоению бюджетов на благоустройство? Москва и Чечня, хаб глобализации и заповедник патриархата и фундаментализма: что у них общего? Но оба они, Собянин и Кадыров, по сути являют два лица путинского символического порядка, основанного на примате силы над правом. Они тестируют границы конституционного пространства и, не встречая сопротивления, разрушают их. Их локальные инструменты по применению силы – Кадыров, кстати, тоже использует бульдозеры для разрушения домов родственников «боевиков» — приобретают федеральный масштаб. Ни решения о сносе павильонов в Москве, ни заявления Кадырова об отстреле либеральных оппозиционеров не пишутся в Кремле – но они Кремлем постфактум легитимируются и санкционируются и тем самым полностью воспроизводят логику путинской власти, доводят ее до конечного потребителя в простых и убедительных формах. И бульдозер под окнами здесь является самым красноречивым аргументом.

Хорошо пока хотя бы, что не танк.