Когда-то, еще живя в России, я прочитала этот рассказ в журнале "Крестьянка". Запал он мне тогда в душу... до слез...
В числе прочих вырезок из журналов и газет, которые я собирала  многие годы, я привезла с собой сюда из России и странички с этим рассказом.

 

 

Анри Труайя (имя при рождении — Леон (по-русски Лев) Асланович Тарасов) (1 ноября 1911, Москва — 2 марта 2007, Париж) — французский писатель.
Член Французской академии, лауреат многочисленных литературных премий, автор более сотни томов исторических и художественных произведений, исследователь исторического наследия России.
Его «Русские биографии» многократно переводились на многие языки; по его трудам во всём мире изучают историю и культуру России.
 

Порой мы ищем самые невероятные и ужасные мотивы в необычных поступках других людей, за которыми скрывается подчас только личная трагедия и ранимая душа.
Детективная история о необычном клиенте ритуального магазина в рассказе Анри Труайя "Друг дома".  

 

 

 

 

Магазин четы Эвтерп счастливо соседствовал с городским кладбищем. Деревянный его фасад был окрашен в приятный глазу темно-зеленый цвет. Над правой витриной - надпись, гравированная золотыми буквами: "Венки - быстрое исполнение: бисер, целлулоид, пластмасса, оцинкованный металл", над витриной левой - простенькое четверостишие:

"Надо ль Париж обегать непременно,
Чтобы найти подходящий венок?
Лучший их выбор за лучшую цену
Вам предоставит Эвтерп в малый срок".

И это не было одним из тех пустых обещаний, невыполнимость которых клиент обнаруживает довольно скоро. Вот уже двадцать пять лет, в течение коих супруги Эвтерп владели магазином, конкуренты в округе должны были - один за другим - отказаться от мысли стать у них на пути. Их удача была подлинным признанием замечательного коммерческого и художественного гения. Всегда стремящиеся угодить клиенту как ценой, так и качеством выставленных моделей, Эвтерпы не пасовали ни перед какими новшествами там, где дело касалось материализации вечной скорби.

Поистине душой дома была мадам Эвтерп. Эта крупная сухопарая словоохотливая женщина увлекала в своем вихре низкорослого шестидесятилетнего мужа. Когда она звала: "Виктор!", он вздрагивал, будто ему тыкали револьвер в область сердца. А когда гладила его волосы, он втягивал голову в плечи с видом виноватой черепахи. Так как продавцов у них не было, а Виктор комплекцию имел мелкую, мадам Эвтерп всю физическую работу брала на себя: опускала и поднимала тяжелый металлический полог, выдергивала из ящиков гвозди, перетаскивала, дыша как борец, разные штуки из бронзы и мрамора. Виктор же не имел себе равных в нанизывании бисера на латунную основу. Он с удовольствием подбирал одни к другому грустные цвета, а мадам Эвтреп убеждала соседок, что у мужа пальцы феи.

Однажды вечером, ближе к закрытию, когда она подсчитывала выручку, в магазин вошел неизвестный - очень худой мужчина лет семидесяти. Его озабоченный вид выдавал в нем серьезного клиента.
- Что вы желаете, месье? - любезно осведомилась мадам Эвтерп.
- Я хотел бы осмотреть ваши венки.
- О, месье, прошу вас, они как раз здесь, перед вами. На какую цену вы рассчитываете?
- Цена не имеет значения.

Ободренная этими словами, мадам Эвтерп подвела посетителя к товару, горы которого теснились вдоль стен магазина. Круги металлических лавровых венков, нержавеющих незабудок, нетленного плюша - во всем обнаруживала себя вечность человеческой печали. Этой деликатной продукции достало бы для любого кошелька, для любого сердца. Там и тут ярко-фиолетовые ленты оживляли темную массу венков: "Моей нежной матери", "Моему горячо любимому брату", "Моему дорогому отцу", "Моему лучшему кузену", "Моему незабвенному племяннику", "Моей молочной сестре", "Моему незаменимому зятю"... Все частные проявления горя непринужденно укладывались в общие формулы. Редко бывало, чтобы покупатель требовал какой-то особенной надписи для выражения своей скорби.

- Вы можете видеть, - сказала мадам Эвтерп, - что выбор у нас довольно обширен. Практически есть все...
Озабоченная одновременно тем, чтобы не ранить посетителя чрезмерной настойчивостью, но также и тем, чтобы привлечь его внимание к качеству товара, она говорила с учтивостью, оттененной грустью. Она знала по опыту, сколь трудно заставить покупателя венков забыть, что счастье их изготовителя покоится на его несчастье.

Из вежливости сделав вид, что сочувствует его душевной растерянности, она сказала осторожно:
- Нередко такие господа, как вы, слишком поглощенные своим горем, колеблются в выборе и берут первое же попавшееся изделие. Если я могу позволить себе посоветовать вам...
- Не надо мне советовать, - прервал ее мужчина.
- Незабудка смотрится с более далекого расстояния, - продолжала мадам Эвтерп невозмутимо, - зато фиалка нашей выделки останавливает взгляд совей неброскостью. Что же касается фарфоровых роз, их я бы рекомендовала вам скорее для ушедших в нежном возрасте или женщин. Не будет ли нескромным спросить о степени родства, соединяющей вас с усопшим?

При этих словах лицо неизвестного исказила гримаса физического страдания. Взгляд стал неподвижен. Губы сжались. Он глубоко вздохнул и пробормотал:
- О степени родства?
- Да, - подтвердила мадам Эвтерп. - Речь идет о мужчине, о женщине?
- О мужчине.
- Кем он вам приходится?
Покупатель поднял подбородок и, словно струю холодной воды, метнул взгляд в мадам Эвтерп.
- Ваше любопытство меня просто удивляет, мадам.
- Это не любопытство, - смешалась она. - Я обязана навести у вас эти справки, чтобы узнать желаете ли вы венок для кузена, отца или же брата...

Человек поднял ладонь, дабы остановить это горестное перечисление, и сказал:
- Я хотел бы все венки по одному.
- Простите? - просипела мадам Эвтерп.
- Все венки по одному, - повторил покупатель с раздражением. - Но только для мужчин. Мне, кажется, это ясно!
Мадам Эвтерп сглотнула слюну и пробормотала:
- Хорошо месье. Итак, скажем: дорогому отцу, дорогому брату, дорогому сыну, дорогому племяннику...
- И дорогому дяде, - подхватил мужчина с горячностью, - и дорогому кузену, и дорогому другу, и дорогому коллеге, и дорогому жильцу, и дорогому тестю, и дорогому зятю! Весь перечень, весь!

Его зрачки посверкивали в неприятном высокомерии. Кровь подкрасила скулы. Без сомнения, это был какой-нибудь сумасшедший, маньяк, извращенец...
Мадам Эвтерп, чувствуя смутный страх, отступила к стойке и позвала:
- Виктор! Виктор!
Но муж был в задней части магазина и ничего не слышал.
- Ну, - сказал необычный посетитель, - да или нет? Вы решитесь меня обслужить?
- Не можете ли вы подождать до завтра? - выдавила из себя наконец мадам Эвтерп.
- Нет, я спешу. Очень спешу. Я взял такси, чтобы увезти всю партию. Если вы отказываетесь, я обращусь в другое место!
Пока он говорил, отчаянная борьба происходила в душе мадам Эвтерп. Имела ли она право отказаться от выгоды этой массовой продажи по той причине, что ее клиент вел себя как-то странно? Не доставит ли ей неприятностей столь эксцентричный тип, если она и дальше будет настаивать на своем?
- Так что же? Я жду, - сказал посетитель.
- Ладно, - решилась мадам Эвтерп, - сейчас я обслужу вас.

Вспотевшая от страха, она брала венки один за другим и несла их к такси. Целая семья сгрудилась на заднем сидении машины. Отец приналег на зятя, сын теснил племянника. Как ни привычна была она к зрелищу посмертных почестей, но эта скорбь по сонмищу усопших взволновала мадам Эвтерп. Внезапно охваченная озарением, она вскричала:
- Я поняла, что произошло: видимо, все мужчины вашей семьи погибли в катастрофе!
- Именно, - отчеканил неизвестный. - Но поторопитесь. Разместите чуть лучше венок дяде. Отлично! А я сяду рядом с шофером.
Он с минуту размышлял, потом добавил:
- Дайте-ка мне и дедушку.
- Вы потерили вашего дедушку тоже?
- Раз я вам это говорю...
-Он, должно быть, был очень старым?
- Почти ста лет...
Утешенная, мадам Эвтерп принесла венок для дедушки и счет. Клиент без звука его оплатил, сел в такси, хлопнул дверцей и коснулся края своей шляпы. Машина тронулась. Стоя неподвижно на краю тротуара, мадам Эвтерп смотрела, как уносятся к неизвестному месту назначения эти символы поразительной по размаху скорби.

Вернувшись, она увидела своего мужа, который выходил из задней части магазина.
- Виктор! - возопила она.
Он вздрогнул, поморгал и произнес кротко:
- Я тебя слушаю, душенька.
Mадам Эвтерп рассказала ему все. Виктор насупил брови и буркнул:
- Чудовищно!
- Почему? Ведь этот бедняга потерял всех мужчин своей семьи в катастрофе и...
- Ты веришь в нелепую историю с катастрофой?, - нервно прервал ее Виктор.
- Н-нет, - замялась мдам Эвтерп. - По здравому размышлению, не верю. Но найди тогда другое объяснение, если ты такой умный! Может быть, это какой-нибудь конкурент, который приехал за товаром для своего магазина?
- И который платит полную цену? - парировал Виктор. - Ты шутишь! Он не просит ни малейшей скидки, ни даже бесплатной вещи после оплаченной дюжины... истина в другом. Я не должен был оставлять тебя одну в магазине. Этот человек садист.
- Садист?
- Субъект, покупающий венки для всех мужчин семьи, может быть только садистом. Без сомнения, он намерен их умертвить одного за другим или всех сразу в ближайшие же дни. И наши венки появятся на похоронах жертв. Это ужасно! Надо во что бы то ни стало предотвратить готовящуюся бойню. Придется поспешить. Ты спросила его фамилию, адрес?
- Я об этом и не подумала.
- Ну хоть заметила номер такси?
- Правду сказать, нет.
Виктор прищелкнул языком в знак недовольства.
- Какая жалость! Надо поговорить об этом с Симоном. Он нам что-нибудь посоветует.  

 

Симон, племянник Эвтерпов, был полицейским. В тот же вечер Виктор пригласил его, чтобы обсудить ситуацию. Они сели, все трое, в столовой перед бутылками малаги и старого рома. Симон потягивал ром, а Эвтерп - малагу. Выслушав рассказ своего дяди, полицейский, владевший дедуктивным методом, погрузился в размышления. После долгой паузы он объявил, покачав головой, что случай этот не из простых, что, по его разумению, никакая статья Уголовного кодекса не запрещает покупать одному человеку несколько погребальных венков сразу. В этом нет ничего преступного, и невозможно начинать судебное дело против неизвестного клиента.
- Но ведь мы уверены, что этот молодчик купил наши венки, замыслив убить нескольких людей, - заволновалась мадам Эвтерп.
- Мы арестуем его сразу же после совершенного и надлежащим образом зафиксированного преступления, - сказал Симон с глубоким вздохом. - Вот так вот.
Несчастная с жаром втолковывала своему племяннику, что дюжина человеческих жизней находится в настоящий момент в опасности из-за халатности властей. Симон, укрывшись за статьями кодекса, опустошил бутылку, обтер усы и покинул чету Эвтерп, поблагодарив за качество рома.

Непоколебимое спокойствие полицейского утихомирило в конце концов и Виктора, который объявил о снятии с себя всякой ответственности в свете того факта, что представитель порядка, в униформе, посоветовал ему забыть об этом происшествии. Зато мадам Эвтерп, будучи, как и большинство женщин, почти нечувствительной к юридическим аргументам, провела беспокойную ночь. Облик клиента маячил перед ее мысленным взором с удручающей ясностью. Она припоминала малейшие детали его физиономии, его костюма. И в чертах лица, равно как и в одежде, она усматривала следы извращения. Потемки и тишина поощряли ее вообразить себе настоящую семейную резню. Может, в эти самые минуты оптовый покупатель венков переходит на цыпочках из комнаты в комнату, удушает младенцев в колыбели, потрошит дедушку с окладистой пушистой бородой, уродует бритвой дядю и племянника, проламывает череп спящему брату, обезглавливает беззащитного отца, мелко шинкует кузена, кастрирует зятя... смеясь адским смехом, по колено в пролитой крови.

Назавтра утром она купила толстую пачку газет в уверенности найти на первой странице сообщение об убийствах, ею предвиденных. Но напрасно она пролистывала их от передовицы до объявлений. Без сомнения, решила она, злодей еще не совершил своего черного дела. Он выбирает подходящий момент, он принимает все меры предостороженности... Мадам Эвтреп поклялась не ослаблять бдительности, и действительно, в течение многих месяцев у ежедневных утренних газет, как и у газет вечерних, не было более верного и усердного читателя.

Прошло около года. Мадам Эвтерп больше не делилась с мужем своими тревогами. Она даже притворно смеялась в присутствии Виктора, когда вспоминала о своем давнем опасении. Но втайне была убеждена, что драма разразится внезапно, когда ее ждут меньше всего.
Однажды в пятницу вечером, когда Виктор корпел над срочным заказом, она, сунув за щеку леденец и набросив на голову кремовый кружевной платок, уселась у двери магазина подышать свежим воздухом. Прошло едва ли пять минут, как она увидела на противоположном тротуаре это чудовище, одетое в черное; он шел вдоль стен домов. Мадам Эвтерп будто в грудь ударили. Не раздумывая, она вскочила, пересекла мостовую и пошла за неизвестным.

Мадам Эвтерп гордилась тем, что напала на след этого человека и теперь любой ценой заставит его признаться в ужасном умысле. Она уже подумывала догнать его, как вдруг он остановился перед заурядной по виду гостиницей и, сняв шляпу, переступил порог.
Мадам Эвтерп пошла за ним. Человек поднимался по лестнице, отдуваясь на каждой ступеньке. Она на расстоянии шла так же медленно. Он повернул в коридор. Она затаилась, чтобы следить за ним издалека. Увидев, что он открывает дверь, она рывком приблизилась и крикнула:
- Подождите!
Он остановился на пороге с удивленным лицом, полуоткрыв рот.
- Позвольте-ка мне войти, - сказала мадам Эвтерп решительным тоном.
И, не ожидая разрешения, проскользнула в комнату. Это было самое обычное жилище, оклеенное сиреневыми обоями в разводах, с кроватью, украшенной мадными шишечками, и умывальником, скрытым за бамбуковой ширмой. У стен в зловещем порядке стояли венки, предназначенные родственникам по восходящей, нисходящей и боковой линиям. Короткого взгляда хватило мадам Эвтерп, чтобы увидеть: ни одно изделие из этого мрачного ассортимента пока не исчезло.
- Что вы хотите, мадам? - пробормотал мужчина, прикрывая дверь.- Я вас не знаю.
- Зато я знаю вас, - сказала мадам Эвтерп с инквизиторской ноткой в голосе. - Как вас зовут?
- Меня?.. Морис Балотен.
- Семья у вас есть?
- Я не женат.
- Сколько вам лет?
- Семьдесят... Но по какому праву вы задаете мне эти вопросы?

Морис Балотен стоял перед посетительницей. Кожа его лица, серая и дряблая, свисала тяжелыми складками. Печальные глаза были полны слез. Левая рука дрожала на лацкане пиджака. Но мадам Эвтерп знала из книг, что иные старики скрывают под личиной дряхлости силу и гибкость тигра. Сознавая грозящую ей опасность, она ни на миг не спускала глаз с пальцев своего собеседника. Когда он сделал движение к двери, она закричала:
- Не шевелитесь!
- Но, видите ли, мадам, я ведь у себя, я имею право...
- Вы не имеете никакого права. Теперь вы в моих руках. Это я продала вам венки!

Услышав эти слова, Морис Балотен поднес обе ладони к лицу, его колени чуть ослабли. Убежденная, что знает всю правду, мадам Эвтерп продолжала:
- Да. Тогда я не понимала, зачем вы купили столько венков. Но очень скоро все стало для меня ясным. Вы замыслили, не знаю уж в каком порядке, расправиться со своими близкими. Полиция предупреждена...
- Полиция предупреждена? - прошептал Морис Балотен.
Он сел на стул. Она не видела его лица, но слышала, как он плачет. И эти тихие звуки были ей приятны.
- Не надо было предупреждать полицию, - произнес он между всхлипываниями. - Я не вынашивал преступления. Клянусь вам...
- Что ж, мне приходится вам верить, - откликнулась она с иронией. - Но объясните, для кого были все эти венки, которые я вам тогда продала?

Человек поднял голову, стало видно его лицо, скомканное и мокрое, как тряпка под дождем. Губы его дрожали. Он заговорил с запинкой:
- Это... это тайна... Но вам я скажу все... Вот... Я стар... У меня больное сердце. Врачи меня приговорили... Еще несколько месяцев, может быть, дней... надо ли говорить, что я постоянно думаю о своей смерти, о своих похоронах. Но я один в мире. Ни родственников, ни друзей. Никого. Ну и... Представьте, катафалк плетется через город без провожающих, без венков, без цветов, всеми заброшенный. Чтобы избежать такого унизительного конца, я придумал обзавестись родней. Я купил венки, на лентах которых близкие выражают скорбь от потери в моем лице отца, дедушки, сына... да вы и сами знаете. Я запасся заранее всеми этими знаками симпатии, пусть и поддельными. С тех пор я стал спокойнее. Я чувствую себя защищенным, любимым. В моем сердце тепло. Такое ощущение, что меня и в самом деле пожалеют...

Мадам Эвтерп с горлом, перехваченным волнением, смотрела на этого человека, которого считала преступником, но который был наделен на редкость чувствительной душой. Еле слышно он произнес:
- Я должен вам казаться глупцом... Извините меня...
- Это я должна просить у вас прощения, - вздохнула мадам Эвтерп.
Она схватила ладонь Мориса Балотена, крепко сжала ее своими сильными пальцами. К концу этого рукопожатия они пристально смотрели в глаза друг другу, и тут мадам Эвтерп вскричала:
- Приходите обедать к нам завтра вечером! Познакомимся поближе.

Так Морис Балотен стал самым нежным другом Эвтерпов. Он умер несколько месяцев спустя, впрочем, как он это и предвидел. Его похороны удивили зевак. За погребальной колесницей шли рядышком только супруги Эвтерп. Но катафалк исчезал под горой последних почестей, вополощенных в бисере, медных листьях и пластмассовых лепестках. Охапка фиолетовых лент свидетельствовала о скорби плодовитого и верного клана. И над всем этим высился громадный венок от семьи Эвтерп с простой надписью на ленте "Нашему лучшему клиенту".  

 

 

Серия сообщений "мои любимые рассказы":
Часть 1 - Мои любимые рассказы. Анатоль Франс - Прокуратор Иудеи
Часть 2 - Мои любимые рассказы. Василий Головачев - Стихия
...
Часть 14 - Герберт Уэллс. Дверь в стене. Радиопостановка.
Часть 15 - Дино Буццати. Забастовка телефонов / радиоспектакль
Часть 16 - Мои любимые рассказы... Друг дома. Анри Труайя
Часть 17 - Любимые рассказы... Эфраим Севела - I love New York (неожиданная тема для этого автора...)
Часть 18 - Любимые рассказы... Валентин Красногоров - Легкое знакомство (пьеса)
...
Часть 21 - Мои любимые рассказы... М.Е. Салтыков-Щедрин. "Пропала совесть"
Часть 22 - Мои любимые рассказы.. Иван Бунин. Солнечный удар (лучше бы я не смотрела этот фильм Михалкова... Сейчас буду лечиться Буниным...)
Часть 23 - Любимые рассказы. А. Куприн - Одиночество