Оскар Уайльд назвал Элизабет Барретт единственным гениальным поэтом из числа женщин, подаренных Англией миру. Но сегодня ее имя привлекает больше не своей поэзией, с которой русский читатель знаком значительно меньше, чем с поэзией Эдгара По или Эмили Дикинсон, на которых Элизабет Барретт оказала огромное влияние.

Сегодня ее имя привлекает романтической историей любви. Два поэта, Роберт Браунинг и Элизабет Барретт, с которыми когда-то сравнивала себя и свои отношения с Гумилевым Анна Ахматова, останутся в истории не только своими стихами и письмами, но и необыкновенной историей любви двух уже далеко не молодых людей.

Любовь спасла Элизабет Барретт от отцовского заточения, инвалидности и одиночества, подарив ей вторую жизнь, так не похожую на ту, какой она жила в доме отца.
Роберт Браунинг, узнав об Элизабет только по томику ее поэзии, решил, во что бы то ни стало, познакомиться с той, что пишет такие гениальные стихи.

Элизабет тогда было уже  почти сорок. Обездвиженная, постоянно нуждающаяся в опиуме, чтобы не кричать от боли, тихо умирающая в плотно зашторенной комнате в течение нескольких лет, она и мечтать не смела  о любви, семье и детях.

Сравнение пары Гумилев-Ахматова с парой Барретт-Браунинг грешит многим, в том числе и словами Гумилева, сказавшим как-то, сравнивая себя с Браунингами, что при жизни слава достанется жене, а после смерти – мужу, а слава жены померкнет. После ранней смерти Гумилева слава жены только увеличивалась, достигнув пика в середине шестидесятых, но и слава Гумилева тоже не померкнет.

Супружеская жизнь Гумилева-Ахматовой быстро закончилась разводом, а жизнь второй пары вдохновила Вирджинию Вульф на блестящую и озорную историю собаки Флаш, глазами которой мы видим любовь Браунингов. Она подвигла Андре Моруа написать книгу, только уже не такую озорную как у Верджинии Вульф. И сегодня любовь Барретт-Браунинга неизменно присутствует в числе чудесных историй любви.

Но, тем не менее, Ахматова в одном оказалась  права: редко случается, когда два поэта, две незаурядные личности умеют сохранить свои отношения до конца. Здесь – как раз такой случай.

Элизабет Барретт-Браунинг и Роберт Браунинг
Элизабет Барретт родилась и провела свое детство в укромном уголке Англии в доме богатого и деспотичного человека, владевшего огромными плантациями на острове Ямайка. Всех - рабов, жену, детей, слуг - он держал в страхе и  жестоком повиновении. Двенадцать родившихся в браке детей он опекал как свою собственность: никто из них не имел права даже подумать о своей личной жизни.

Элизабет, в которой текла, в том числе, и африканская кровь, оказалась наделенной огромной эмоциональной силой и темпераментом. Непоседа, очень подвижная и активная, она  жалела только об одном - что родилась не мальчишкой. Но  этот недостаток с лихвой компенсировала подражанием своему горячо любимому старшему брату Эдварду.

Дети получили хорошее домашнее образование. Элизабет постоянно крутилась рядом с братом и его учителями, которые приглашались для преподавания  ему  древнегреческого и французского, истории и философии. Она все схватывала на лету, и  к десяти годам уже знала и греческий, и латынь, и французский, и навсегда влюбилась в историю и философию. В двенадцать лет читала с упоением Локка.

Читать выучилась в пять, в шесть уже сочиняла стихи,  в десять посвящала  стихи родным и близким,  в тринадцать написала греческий эпос "Марафонская битва", которую любящий отец напечатал в виде отдельной книги и преподнес ее на четырнадцатый день рождения Элизабет в качестве подарка. Радости не было предела.

Когда старший брат стал активно участвовать в миссионерском библейском движении, Элизабет Барретт последовала за ним. Она с тоской смотрела, как ее брат ходит в школу, куда для девочек путь был закрыт, и училась сама, читая Вергилия, Шекспира, Гомера, стараясь не отставать от брата.

Элизабет Барретт
В то время она обожала отца, не замечала его недостатков и жестокости, и сама была его любимицей. Но когда в пятнадцать лет отец узнал, что она влюбилась в учителя, то избил ее так, что Элизабет слегла в постель. Врачи говорили  о повреждении позвоночника. У нее начались дикие головные боли и боли в спине.

Она оказалась прикованной к постели. От боли ее спасала только настойка опиума и морфий. Так у Барретт возникла стойкая зависимость от наркотиков, длившаяся почти всю жизнь и способствовавшая ее слабому здоровью.

Видевшие ее тогда, так описывают эту странную девушку: «Тонкая фигурка, нежные глаза с бахромой темных ресниц, темные локоны, падающие с обеих сторон ее лица и нежная улыбка». После восстания рабов на Ямайке, отец оказался практически разоренным. Он погряз в судебных разбирательствах за свои земельные владения и вскоре вынужден был продать свое имение, чтобы рассчитаться с кредиторами и все семейство переезжает в Лондон.

Элизабет Барретт уже за тридцать. Она продолжает писать стихи, знакомится с поэтами и литераторами, которые поддерживают и вдохновляют ее. Но в 32 года она заболевает туберкулезом. Для поправки здоровья отец отправляет ее вместе со старшим братом в Девоншир, на море. Здесь они наслаждаются свободой, природой, друг другом.

БарреттНо через какое-то время отец приказывает сыну вернуться в Лондон, но дочь уговаривает его и брат остается с ней. Но, отправившись через несколько дней на паруснике на прогулку в море, брат утонул.

Элизабет Барретт  была близка к безумию. Вернувшись домой, она слегла окончательно. Нервный срыв, чувство вины, потеря близкого человека окончательно превратили ее в инвалида.

Элизабет перестала выходить из комнаты, окна были постоянно зашторены, вход открывался только для отца, который каждый день приходил к ней вечерами молиться вместе с ней.

Он был рад, что она оказалась полностью зависимой от него, а она научилась извлекать из этого пользу.

Но однажды к ней пришел ее двоюродный брат и сообщил, что с ней желает познакомиться поэт Роберт Браунинг. Страх – первое, что она испытала. Элизабет Барретт  уже тридцать девять, старая дева, неподвижный инвалид, которая без посторонней помощи даже в инвалидное кресло не может сесть. Как она может показаться незнакомому человеку, когда и родные-то к ней не часто входили. Нет, нет и нет!

(Продолжение следует)