Цитата сообщения браило
«Умерло всё, кроме боли...» Мурочка Чуковская: девочка, живущая в стихах. Часть III.
«Боба вынес Муру на руках – и начался её страдальческий путь. Мы трое сели рядом, её голова у меня на руках, у Бобы – туловище, у М. Б. ее больная ножка. При каждой выбоине, при каждом камушке, при каждом повороте Мура кричала, замирая от боли, – и её боль отзывалась в нас троих таким страданием, что теперь эта изумительно прекрасная дорога кажется мне самым отвратительным местом, в к-ром я когда-либо был.»
В санатории строгий режим, отца и мать не пускают. Мура, оставшаяся без родителей, один на один со своей болью, тоской и страхом, пишет стихи:
«Я лежу сейчас в палате
Рядом с тумбой на кровати.
Окна белые блестят,
Кипарисы шелестят,
Ряд кроватей длинный, длинный…
Всюду пахнет медициной.
Сестры в беленьких платках,
Доктор седенький в очках.»
К зиме наступило короткое обманчивое улучшение, появилась робкая надежда, которую наступившая весна 1931 года разнесла в клочья. Заболела вторая нога, туберкулёзный процесс захватил лёгкие.
Летом Корней Иванович и Мария Борисовна поселились на Арабской даче доктора Михаила Викторовича Овсянникова и забрали Мурочку, чтобы быть рядом с дочерью в её последние дни.
Письмо Чуковсеого Мурочке
«1931 год, 2 сентября. Старается быть весёлой – но надежды на выздоровление уже нет никакой. Туберкулёз лёгких растёт. Личико стало крошечное, его цвет ужасен – серая земля. И при этом великолепная память, тонкое понимание поэзии».
Несмотря на обманчиво спокойный тон этих строк, Корней Иванович корчился в душевной муке, с ужасом ощущая скорую утрату обожаемой дочери. Холодная рука приближающейся Смерти сжимала его сердце, и он уже не мог говорить на отвлечённые темы: одна дума терзала сердце несчастного отца.
«Она мне такая родная – всепонимающий друг мой», – горевал Чуковский. «Она такая героически мужественная, такая светлая, такая – ну что говорить? Как она до последней минуты цепляется за литературу – её единственную радость на земле, но и литература умерла для неё, как умерли голуби, умер я – умерло всё, кроме.
Леонид Николаевич Добролюбов – лечащий врач Мурочки – не скрывал правды: в лёгких процесс неуклонно прогрессирует, девочка безнадёжна. Корней Иванович вспоминал, что в тот день, когда явно обозначился перелом к смерти, в его комнате сорвалось и разбилось вдребезги большое зеркало.
«Ночь на 11 ноября. 2½ часа тому назад ровно в 11 часов умерла Мурочка. Вчера ночью я дежурил у её постели, и она сказала: – Лёг бы… ведь ты устал… ездил в Ялту…
Сегодня она улыбнулась – странно было видеть её улыбку на таком измученном лице.
Так и не докончила Мура рассказывать мне свой сон. Лежит ровненькая, серьёзная и очень чужая. Но руки изящные, благородные, одухотворённые. Никогда ни у кого я не видел таких».
Корней Иванович сам положил дочь в кипарисовый гроб «Лёгонькая» – отрешённо написал в дневнике.
«Знаешь, когда темно, кажется, что в комнате звери...».
Мурочка Чуковская – отцу.
Мария Борисовна шла за гробом молча и говорила на отвлечённые темы, не желая тешить любопытство праздных зевак. После того как могильный холмик был засыпан цветами стало понятно, что Мурочка ушла навеки и делать здесь больше нечего.
Через несколько лет, вернувшись на могилу дочери, Чуковский писал:
«Всё те же колючки окружают страдалицу. Те же две дурацкие трубы – и обглоданные козами деревья».
Пригласил рабочих, они выдернули ржавые железные трубы, из которых был сооружён крест, убрали колючую проволоку.
Рисунок могилы Муры, сделанный Корнеем Чуковским в дневнике вскоре после похорон дочери.
Долгие годы могила Мурочки Чуковской считалась утраченной, но в дальнейшем благодаря дневниковым записям отца и усилиям неравнодушных людей скромный заброшенный холмик на склоне горы был найден.
Памятник, созданный скульптором Евгением Козиным, установлен 3 ноября 2021 года и представляет собой три книги, две из которых стоят на лежащей третьей.
На яркой бирюзовой «обложке» книги, на обложке одной из них изображена Муха-Цокотуха, на корешке другой написано «Муркина книга»,. а выше прописными буквами высечено имя «Мурочка Чуковская» и даты жизни.
Корней Иванович Чуковский тосковал по Мурочке до конца своих дней. «Вспомнил Мурочку, реву, не могу успокоиться», – написал в дневнике за семь лет до смерти.
От невыносимой душевной боли спасало только одно: «горячее общение с другими людьми». Приходил к детям, читал им сказки, смешил их, а они в восторге облепляли его, обнимали, тормошили, дарили цветы. Снова звучали, как много лет назад, незабвенные строки:
«Лягушата квакают:
– Ква-ква-ква!
А утята крякают:
– Кря-кря-кря!
Поросята хрюкают;
– Хрю-хрю-хрю!
Мурочку баюкают
Милую мою:
Баюшки-баю!
Баюшки-баю!»
«11 мая 1925, понедельник. О Муре: мы с нею в одно из воскресений пошли гулять, и она сказала, что ей всё кругом надоело и она хочет «в неизвестную страну». Я повел её мимо Летнего сада к Троицкому мосту и объявил, что на той стороне «неизвестная страна». Она чуть не побежала туда – и всё разглядывала с величайшим любопытством и чувствовала себя романтически. – Смотри, неизвестный человек купается в неизвестной реке!»
К. И. Чуковский. Дневники
И хочется верить, что каждый раз, когда какой-нибудь весёлый карапуз затаив дыхание слушает сказки про Бармалея, Муху-Цокотуху, Мойдодыра или прожорливого Барабека, там, в недосягаемой выси, светло и беспечально улыбается девочка – Мурочка Чуковская.
