Грядущие люди! Кто вы?

Вот я - весь боль и ушиб.

Вам завещаю я сад фруктовый

моей великой души.

Он застрелился 14 апреля, по старому стилю - первого, и многие, услышав о случившемся, принимали это известие, как первоапрельский розыгрыш... 

Роковые 37 лет...

Рафаэль, Байрон, Пушкин, Ван-Гог, Артюр Рембо, Тулуз-Лотрек, Хлебников… и Маяковский...

Фонари вот так же врезаны были

в середину улицы. Дома похожи.

Вот так же, из ниши, головы кобыльи

вылеп.

Прохожий! Это улица Жуковского?

Смотрит, как смотрит дитя на скелет.

Глаза вот такие, старается мимо.

Она - Маяковского тысячи лет:

он здесь застрелился у двери любимой. 

Осип и Лиля Брики в этот день, гуляя по Амстердаму, кинули в почтовый ящик развеселую открыточку - "До чего здорово тут цветы растут! Настоящие коврики - тюльпаны, гиацинты и нарциссы." Его уже не было, когда они это писали...

Почти 70-ть тысяч человек шли за гробом... У крематория стреляли в воздух, иначе невозможно было внести гроб, толпа стояла плотной, скорбной стеной...

Кто-то сказал: "Если б Маяковский знал, что его так любят - не застрелился бы..."

В Тбилиси 37-мь мальчишечек-поэтов - по одному за каждый прожитый год - покончили с собой на центральной площади города. "Над собою чуть не взвод расправу учинил" - он сам это написал...

Лягу, светлый, в одеждах из лени,

На мягкое ложе из настоящего навоза,

И тихим, целующим шпал колени,

Обнимет мне шею колесо паровоза. …

Все чаще думаю - не поставить ли лучше

Точку пули в своем конце...

Радуйся, радуйся, ты доконала!

Теперь такая тоска,

Чтоб только добежать до канала

И голову сунуть воде в оскал.

А сердце рвется к выстрелу,

А горло бредит бритвою...

Верить бы в загробь!

Легко прогулку пробную.

Стоит только руку протянуть –

Пуля мигом в жизнь загробную

Начертит гремящий путь.

Пастернак написал в "Охранной грамоте" - Маяковский застрелился из гордости, оттого, что осудил что-то в себе или около себя...

У лет на мосту, на презренье, на смех,

земной любви искупителем значась,

должен стоять, стою за всех,

за всех расплачУсь, за всех расплАчусь.

…Может быть, от дней этих, жутких,

как штыков острия -

когда столетия выбелят бороду,

останемся только ты и я,

бросающийся за тобой от города к городу.

...Петлёй на шею луч накинь.

Сплетусь в палящем лете я!

Гремят на мне наручники -

любви тысячелетия.

И только боль моя острей -

стою, огнём обвит,

на несгорающем костре

немыслимой любви.