Уже давно никого не удивляет, что православных в стране больше, чем верующих. Это знают и дотошные социологи, которые в своих опросах очень аккуратны: сначала они спрашивают человека о вере в Бога, а уже потом о его конфессиональной принадлежности.

Если спрашивать просто о конфессии, не ставя вопрос о вере в Бога, тогда число православных у нас составит 80% населения, сообщила руководитель отдела социологии религии Института социально-политических исследований (ИСПИ) РАН Юлия Синелина на  круглом столе «Церковь и общество в России глазами социолога». Таким социологам  — респект за профессионализм.

Хотя, быть может, иным и в голову не придет, что в России надо осведомляться вообще о факте наличия веры перед вопросом о конфессии. Ведь слова «православный атеист», которые так удачно ввел в оборот белорусский лидер Лукашенко, уже давно воспринимаются не как оксюморон, а как суровая правда жизни.

Достоевский просто в воду глядел, описывая символ веры этих 80% православных атеистов. Это диалог Ставрогина с Шатовым в «Бесах»:

« —  Веруете вы сами в Бога или нет?

— Я верую в Россию, я верую в ее православие... Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России... Я верую... — залепетал в исступлении Шатов.

— А в Бога? В Бога?

— Я... я буду веровать в Бога».

То есть в Бога еще можно успеть поверить, главное  —  будь православным и российским патриотом. Вот без этого никуда.

Проблемы никакой нет. Люди вольны верить или не верить, при этом считая себя хоть православными, хоть огнепоклонниками — имеют полное право. Вот назвали же себя эльфами в ходе переписи населения 2010 года аж 263 человека — и ничего, по шапке им никто не дал.

Вопрос в том, как может предстоятель РПЦ всерьез утверждать, что у нас православная страна, опираясь именно на эти 80%, которые являются ничем иным, как фикцией со строго социологической точки зрения. Потому что именно основываясь на тезисе о православной стране в школу вводят изучение религии, а в законодательство — закон о защите прав верующих (ну, тут-то мы точно знаем, какие верующие имеются в виду).

Была ли православной Россия до революции? Нельзя сказать однозначно, потому что в стране не было реальной свободы вероисповеданий, и за переход в иную конфессию православных наказывали.  В середине ХIХ века историк Погодин написал, что если в России ввести свободу совести, то половина высшего класса перейдёт в католицизм, а половина крестьян и мещан — в старообрядчество. А уж его было сложно заподозрить в отсутствии лояльности режиму.

Я знаю, что православие в школах может быть и другим, не вызывающим отторжения у публики. В нашей школе в конце 80-х годов читал лекции отец Паисий из ближайшей церкви. Путался и говорил сбивчиво, на многие вопросы ответить не умел. Специально его не готовили, и это было видно. Он никого не поучал и пальцем не грозил, сам очень стеснялся старшеклассников. Но мы все уходили с уроков и факультативов, чтобы просто посмотреть на необычного человека в рясе и поговорить на нерядовые темы. Он не агитировал, не показывал иконы и не раздавал брошюр, но демонстрировал нам всем своим видом, что есть другое измерение у реальности — церковное. Удивительное дело —  православие с государством не ассоциировалось. Правовое сознание тогда тоже было сильно непродвинутым, потому что ни одному родителю не приходило с голову поднять хай из-за того, что ребенка без его согласия потчуют религиозной пропагандой. Как же наша жизнь изменилась.

И в церковь теперь заходить почему-то совсем не хочется. Даже если время года холодное и на голове есть спасительный головной убор или на шее — шарф, который может заменить его. Если раньше был риск нарваться самое большее на окрик не по разуму благочестивой старушки, то теперь у порога церкви просто нельзя, невозможно не думать про известный приговор и про оскорбления чувств. Обойти, пройти мимо.

80% — это сила. Против нее не попрешь. Кто и во что там верит — и правда, неважно, дорогие социологи.