«Если долго всматриваться в сцену,
то сцена начинает всматриваться в тебя…»
Неточная цитата Ф.Ницше

I.
Если долго всматриваться в сцену, то в спектакле Николая Коляды, конечно, можно разглядеть (при титанической работе мозга) и Теннесси Уильямса, и Новый Орлеан и даже услышать знакомые имена, но это мираж, обман зрения. Нет-нет и ещё раз нет! Когда такое покажется, - троекратно перекреститесь со словами «привидится же нечисть всякая!» и спокойно смотрите дальше. Уверяю, спектакль к известному драматургу, а тем более к Америке никакого отношения не имеет. Совпадение имён и фамилий – случайны. Ибо…
Ибо мы помним, что у Теннесси Уильямса речь идёт не только о столкновении двух фамилий Ковальски и Дюбуа. Не только о противоречиях двух сословий – землевладельцев и ремесленников и взаимной неприязни двух классов – интеллигенции и пролетариата. Но и непохожих, политически и ментально конфликтующих между собой, штатов: северных промышленных и южных аграрных. Где Север – это брутальность, грубость, цинизм, пошлость и физиологическая выносливость, а Юг – образец утончённости, аристократизма, беспомощности и архаичной морали уходящей колониальной эпохи.
Уже одной только маленькой, но броской деталью – лысоватым бабушкиным ковром с павлинами на стене Николай Коляда перечеркнул весь глобальный философский пафос Уильямса. Какое там столкновение двух культур. Раздвигается занавес, ты приготовился шагнуть на шумную улочку знаменитого луизианского города, услышать звук «синего пианино» (этой особой нью-орлеанской манеры исполнения блюза). Но видишь пыльный советский ковёр на стене и уставшую моль, выпорхнувшую из-за него. И понимаешь, что находишься в облупившейся двухэтажке на окраине Екатеринбурга, в районе трамвайного депо, окружённого разрушенными металлургическими заводами. Перед тобой разверзается драма, которую ты много раз видел в 1990-х, живя на рабочей окраине провинциального города. И как минимум раз в неделю наблюдаешь сейчас в пригородной электричке, когда ездишь в Москву и обратно, – жизнь российского пролетариата в естественном для него биоценозе.

Василина Маковцева в роли Бланш Дюбуа и Олег Ягодин в роли Стэнли Ковальски. "Трамвай "Желание" Теннесси Уильямса в "Коляда-театре". Фото Вадим Балакин.

Читать далее...

I.
Что-что, а удивлять Николай Коляда умеет. Никогда не угадаешь, какой будет очередная постановка. В одном только можно быть уверенным: она будет не похожа на все остальные. Я хорошо знаком с текстом пьесы «Кошка на раскалённой крыше». Несколько раз пересматривал одноимённый фильм Ричарда Брукса 1958-го года. Видел в записи одноимённую пьесу «Театра имени Маяковского». И примерно предугадываю другие вариации – существующие или будущие. Но мне, например, показалось, что при всей своей легендарности, при замечательном актёрском составе (А. Джигарханян, С. Немоляева, Э. Виторган и т.д.), версия «Маяковки» - это чуть ли не прямая калька с вышеупомянутой картины Брукса. А Брукс, возможно, руководствуясь требованиями или пожеланиями самого Уильямса, сделал кальку с эталонной бродвейской постановки Элии Казана, премьера которой состоялась в 1955 году. И это в принципе хорошо. Классика, традиции, чёткое следование первоисточнику и всё такое. Но, если ставить одинаковые пьесы и снимать одинаковые фильмы, зачем тогда режиссёр? Есть книжный образец, есть первая эталонная постановка. А дальше пусть артисты сами копируют и играют эту раннюю и всеми признанную версию или с документальной точностью воспроизводят текст. При таком подходе даже сценограф не нужен, достаточно следовать ремаркам автора. Но в чём тогда будет прелесть одинаковых клонов? В том, то у них артисты разные? Но и они не будут разными, если станут строго следовать рекомендациям драматурга. Чтобы постановки не были похожи друг на друга и необходим режиссёр. Талант режиссёра заключается в том, чтобы из текста автора сделать свою ни на что больше не похожую историю, создать своих ни на кого больше не похожих персонажей; чтобы с одной стороны полностью и в мельчайших подробностях воспроизвести автора, а с другой стороны, чтобы от автора не осталось ничего.
И сегодня мы поговорим о том, удалось ли Николаю Коляде увидеть и передать характеры персонажей «Кошки на раскалённой крыше» и в то же время сделать свой ни на что не похожий спектакль. Но, сначала вспомним текст первоисточника.

Олег Ягодин в роли Брика Поллитта и Василина Маковцева в роли Мэгги Поллитт. "Кошка на раскалённой крыше" Теннесси Уильямса в "Коляда-театре".

Читать далее...

I.
Американский мачо
«Ночь игуаны» - одна из наиболее загадочных для меня пьес Теннесси Уильямса. Наверное, чтобы в полном объёме понимать и чувствовать американскую классическую литературу, нужно родиться и всю жизнь прожить в США или хотя бы Великобритании. Нужно думать и говорить на английском языке. Иногда ментальность англоязычного человека настолько отличается от русскоязычного, что понять некоторые нюансы характеров, поступки, мысли, душевные порывы исключительно тяжело.
Приведу самый вульгарный пример. Как отомстил преподобный Лоуренс Шеннон, группе туристок баптистского женского колледжа, пожаловавшихся на него, а затем сменивших гида, лишивших его тем самым заработка? Помочился (я употребляю сейчас самое мягкое слово, хотя, мне хотелось бы выразиться грубее) на их чемоданы. И какова реакция? Его бывшие подопечные с недовольным бурчанием взяли-таки эти обосс… (упс! молчу, обойдёмся без грубой физиологии!) чемоданы и потащили их к автобусу. Друзья же Шеннона, а в частности Максин Фолк, просто смеялись. В русской культуре такое невозможно. И не просто невозможно в книге, а невозможно в жизни. Русский человек просто бы бросил свой чемодан, после того, как кто-то помочился бы на него. И никто бы не смеялся, даже близкие друзья шкодника. Я говорю об этом так подробно сейчас только потому, что похожие физиологические проявления очень часто встречаются в американкой литературе и культуре вообще. И такие сцены в США повод для заливистого смеха до слёз. (Спасибо Коляде, что не показал эту сцену реалистично). Или шутки над фашистами… В русской культуре, да и европейской тоже, не принято добродушно подшучивать над деятелями третьего рейха. Наше коллективное бессознательное формирует по отношению к ним только ненависть, презрение и чувство гадливости. (И тут снова спасибо всем, кто убирает семью Фаренкопф со сцены, либо не акцентирует на них внимание; они в пьесе абсолютно лишние).
А теперь перейдём к более значимым для этого произведения эпизодам.

Силуэт преподобного Лоуренса Шеннона. "Ночь игуаны" Теннесси Уильямса в "Коляда-театре". Фото Глеб Махнев.

Читать далее...