Я помню вопрос, который задал в детстве воспитательнице из нашего детсада.
-Скажите, вы умеете писать двумя руками одновременно?
-Ну, -она улыбнулась, -я могу писать правой, и если очень постараюсь, наверняка смогу написать что-нибудь левой.
-Нет, я не о том, -продолжал я, -В смысле, взять в каждую руку по карандашу, и начать писать одновременно обеими руками.
Она фыркнула в ответ:
-Нет, конечно. Такого никто не умеет.
Я ничего не ответил.
Сейчас я пишу это двумя руками одновременно. Слово - правой, слово - левой. Да, разумеется, определенный интервал есть, но всё же.
До сих пор помню, как звали ту воспитательницу. Миссис Ханниган. Она никогда не любила говорить о том, что по её мнению было невозможным. Спросишь её например: «Скажите, миссис Ханниган, вы когда-нибудь бегали по потолку?», а она тебе: «Что за глупости ты говоришь? Нет. И не собираюсь. И тебе не советую, если ты еще не совсем спятил», а потом понижала тон и бормотала себе под нос: «нужно будет сказать родителям, чтобы не давали ему смотреть телевизор». И еще помню её улыбку. Притворную, как у тех восковых копий знаменитостей из музея мадам Тюссо. Словно приклеенная намертво и закрепленная болтами улыбка. Миссис Ханниган никогда её не снимала. Мы всегда поражаемся подобным людям. Говорим: «Вот, стойкий человек. Сколько неприятностей, а он находит силы улыбаться». Глупости. Он просто не может принять этих неприятностей. И принять себя. Поэтому он цепляет к лицу эту улыбку и ходит с ней, как робот с надписью «Я живой». Все понимают, что он ничуть не живой, но, глядя на подобную надпись, они на секунду задумываются: «А, может, я неправ, и он вправду живой - настоящий?». Абсурд, но, уверен, вы поймёте.
Однажды родители отвели меня в цирк. Вот там люди могли всё. Они глотали огонь, балансировали на канате, голыми руками лезли в пасть тиграм, подымали немыслимые тяжести… Интересно, миссис Ханниган их видела? И блекла ли её улыбка хотя бы на миг, когда она смотрела, как люди делают невероятные вещи? А, может, она так и не побывала в цирке за свои восемьдесят семь лет. Я слышал, говорили, она умерла от старости. Но я знаю, это не так. Она умерла от своей улыбки. Та стала настолько натянутой, что кожа начала лопаться по швам. И всё.
Но это был далеко не конец.
Несколько недель назад я встретился со своей бывшей одноклассницей. Мария – вот, как её звали. Когда мы вместе учились, у неё была мечта. Прекрасная мечта – стать актрисой. Она всем рассказывала о том, как однажды поступит в киношколу в Голливуде, как потом станет известной и как отправит нам всем по диску с фильмом, в котором она снялась, и её автографом. Но это была всего лишь мечта. Со временем родители втемяшили Марии, что быть актрисой не прибыльно. «Посмотри, сколько вокруг безработных, -говорила её мать, -И ты такой стать хочешь? Из тысячи актёров только один становится действительно известным. Тебе не пройти». И знаете, что они сделали? Они её сломали. Вчера она сказала, что поступила на экономиста, а когда закончит учиться, будет работать в компании своего отца. Но почему? Им ведь никакой выгоды от этого нет. Они ломают человека только потому, что его мечта не вписывается в их представления. А человек так легко ломается под их давлением.
Я хотел поставить Марии в пример себя, но что-то меня остановило. А ведь моя мечта сбылась. Ну, почти. У меня всегда хорошо получалось писать стихи, и в классе эдак восьмом я решил стать поэтом. Меня все отговаривали. Даже те, кому было, в общем-то, плевать. А я решил никого не слушать. Сейчас я поэт и профессиональный писатель. И зарабатываю, кстати, довольно не плохо. Какой бы не была ваша мечта, вас всегда будут отговаривать, если вдруг окажется, что она в чём-то не соответствует понятиям нормального общества. Но, если честно, не так уж страшно закрыть уши и продолжать идти по своему пути. Намного страшнее, когда тебя ведут по пути, выгодному кому-то другому. Может, на твоём собственном тебя и будут поджидать монстры, но они, по крайней мере, не станут притворяться твоими лучшими друзьями. Из тысячи известным становится один не потому, что лишь он талантлив и действительно на что-то способен, а потому, что остальные девятьсот девяносто девять либо останавливаются на полупути, либо не начинают его вообще.
«Не всем на такое хватит сил» -говорил мой друг, когда мы затевали разговоры на подобные темы. «А что там силиться? –думал я, -Сложнее всего сесть на велосипед и вовремя остановиться. А ехать может каждый». Хотя теперь на велосипедах катаются единицы. Остальные катаются на самосвалах. Валятся в них, и едут чёрт знает куда. Причём, валятся по своей же воле. А самосвалами управляет общество. Все они объединены в единую сеть и едут в одном направлении. Вы никогда не пытались посмотреть, что у вас под ногами? Если окажется, что это самосвал, спрыгивайте, пока он не разогнался до такой скорости, когда прыжок смертелен. Но, знаете, в таком случае это уже не важно. Тебе просто снесет голову. На конечной остановке сходят всадники без головы(если они вообще в состоянии сойти).
Так или иначе, Мария такая не одна. Сотни тех, кого я когда-то знал, падают в такие самосвалы.
Я помню многих своих друзей детьми. Детьми, которые понятия не имели о границах и пределах. Которые не делили вещи на возможные и невозможные. Которые были не сломаны.
У нас в школе была столовая. Моя мама говорила, что там пекли самые лучшие булочки в городе. Да, они и вправду были вкусными. Булочки с изюмом. Вернее, не совсем с изюмом. Просто раньше они стоили буквально пару центов. Это были просто сдобные булочки. И однажды к нам в школу приехал представитель правительства. Толстый такой лысый дяденька с ехидной улыбкой. Он смотрит на булочки и спрашивает у буфетчицы:
-Что это у вас такое?
Она отвечает:
-Это булочки с… С изюмом.
Дело в том, что к одной из таких булочек приклеилась изюмина, и буфетчица решила воспользоваться ситуацией и продать их в два раза дороже. А министерскому толстяку, по всей очевидности, было плевать. С изюмом, без изюма, главное – съедобная.
Собственно, детям из той школы тоже было плевать. Да и мне тоже. И дело даже не в булочках.
Родители пытаются вырастить заботливых безразличных детей. Которые бы заботились о них самих в старости, но в то же время не беспокоились о проблемах посторонних. Общество говорит нам быть альтруистами, но в то же время воспитывает в духе непримиримого эгоизма. Мне всегда было интересно посмотреть на тот момент, когда человек начинает ломаться. Что ломается в нём первым? Вера? Надежда? Нет. Просто слова «я другой» разбиваются об асфальт социума и разлетаются на миллионы мелких кусочков. А спустя пару дней сливаются с асфальтом. Присмотритесь. Почему он, по-вашему, так блестит? Всё потому, что в него втоптано невероятное количество мелких стёклышек с чьей-то историей. Присмотритесь. Быть может, вы увидите там своё отражение.
Хотя, наверное, лучше вам не смотреть. Мне хватило одной секунды, чтобы загреметь в психушку. Да, лучше не смотрите. Вы ведь не хотите, закончить, как я. Никакого будущего. Одиночество. Бессмысленное существование. Ведь именно так вы это представляете? Так представляете сумасшедшего? И вы знали, что я такой, до того, как я сам признался. Кто еще может нести такую чушь? Только псих. Что ж, не будем ему мешать, пусть продолжает волочить за собой бремя существования.
Существование… Знаете, я бы назвал это жизнью. Самой настоящей из всех жизней. Жизнью с открытыми глазами. Такой, которой никогда не было у большинства из вас. И никогда не будет.
Но если вы вдруг узнали в моём рассказе себя, а под вашими ногами нет земли – только самосвал. Подумайте, хотите ли вы спрыгнуть? Хотите ли смотреть на асфальт? Хотите ли оказаться там, где сейчас я?
Выбор за вами.
Может, я и вовсе не псих.
Может, эта история никогда не происходила. Но разве это мешает ей быть правдой?
Тесты-ЛАБИРИНТЫ
