Отрывок из книги «Гончие Бафута» Дж.Даррелл

«Скучать в лагере не приходилось: ведь надо было присматривать за полусотней  животных. Со всех сторон нас окружала живность всевозможных видов и размеров – от древесных лягушек до сов и от питонов до обезьян. Во всякое время дня и ночи в воздухе гудел неумолчный разноголосый хор, в нем сливались негромкое бормотание и самые странные звуки, от безумных вскриков и хихиканье шимпанзе до нескончаемого скрипа мешетчатой крысы,

которая была убеждена, что наперекор всему на свете она под конец сумеет прогрызть миску, в которой ей дают еду. В любое время дня можно было найти себе какую-то работу или подметить и записать какое-то новое наблюдение. Ниже я привожу выдержки из моего дневника за неделю; из них ясно, какое изобилие  мелких, но волнующих или просто занятных случаев, которые стоит отметить, мы  там наблюдали.

«Глаза молоденькой самочки белки Стейнджера изменили свой цвет:  были очень красивые небесно-голубые, а стали серыми, как сталь; если потревожить белку ночью, она издает звуки, напоминающие стук заводного игрушечного поезда, когда его снимают с рельсов… Одна из древесных гадюк

произвела на свет одиннадцать змеенышей: они длиной  около пяти дюймов, на голубовато-сером фоне пересекаются темные, пепельно-серые полоски – по расцветке дети разительно  непохожи на ярко-зеленую с белым мамашу;  когда им было всего часа два  от роду, они все злобно напали на подставленную палку… Большие зеленые древесные лягушки перед самым дождем медленно тикают, как часы, но стоит подойти к клетке, как они умолкают и больше уже не тикают до следующего дождя… Я обнаружил,  что галаго

любят цветы  типа ноготков, которые растут в здешних местах; они держат цветок в одной руке, а другой обрывают лепестки и засовывают их в рот, а потом играют остатками цветка, как в волан; огромные глаза вытаращены и вид ужасно смешной…

Заметки о кормлении. Золотистая кошка обожает рубленые мозги и печенку, смешаннее с сырым яйцом: подумать только, какие у иных зверей невероятные вкусы! А панголины

ни за что не станут есть смесь молока с яйцом, если ее подсластить, они тогда просто перевернут миску – очень неприятно! Крыланы предпочитают неочищенные бананы: они съедают банан целиком, а кожура, видимо, предохраняет от поноса. От перезрелых фруктов у обезьян начинается отчаянное расстройство желудка особенно у шимпанзе – просто ужас! А крыланы съедят, и с большим удовольствием, фрукты, уже совсем загнившие ( лишь бы с кожурой), и никакого вреда им от этого не будет. У болотных манкуст обилие козлятины неизвестно почему вызывает геморрой; теплым рыбьим жиром и очень легким нажатием нетрудно сразу поправить дело, но животное теряет  много  сил, и тут помогает капля виски на столовую ложку воды!»

Вот из таких мелочей и состояла жизнь в главном лагере, но нас эти мелочи бесконечно занимали, и дни были так наполнены, так красочны и богаты всевозможными происшествиями, что пролетали незаметно. Поэтому, когда один приятный, но не очень-то умный молодой человек, которому мы показали  наш зверинец, сказал мне: «Неужели вы ни разу не стукнули хоть одну обезьяну по башке: По-моему, вот  так, с утра до ночи не отходить от этого зверья – с тоски подохнешь», - я ответил ему весьма нелюбезно.»

ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕЙ ДОРОГОЙ ЛИ,
КОТОРАЯ ВКЛАДЫВАЛА В МЕНЯ ДУШУ
И НЫНЕ ВКЛАДЫВАЕТ В МЕНЯ ДУШУ
И, НАДЕЮСЬ, ЕЩЕ БУДЕТ ВКЛАДЫВАТЬ
В МЕНЯ ДУШУ,
ПОКА НЕ НАСТАНЕТ ЧАС
ПОЛОЖИТЬ МЕНЯ В ЗЕМЛЮ

СЛОВА БЛАГОДАРНОСТИ

От имени всех ведущих членов экспедиции я выражаю самую искреннюю
благодарность телекомпании "Чэннел телевижн инкорпорейтед" (о. Джерси) и
Джерсийскому тресту охраны диких животных за большую финансовую помощь в
проведении этой экспедиции; Международному тресту охраны диких животных и
корпорации "Тойота", подарившим нам по вездеходу "тойота"; авиакомпании
"Эйр-Маврикий" за покрытие расходов на международный авиаперелет членов
экспедиции, телегруппы "Чэннел телевижн", перевозку животных и багажа.
Выражаем также искреннюю признательность правительству Мадагаскара,
выдавшему нам разрешение на экспедицию, в частности Службе вод и лесов, а
также директору и сотрудникам Ботанического и Зоологического парка Цимбазаза
за превосходный уход за животными перед их транспортировкой на Джерси.
Экспедиция не достигла бы такого успеха без огромной помощи, опыта и
воодушевления со стороны стольких людей на Мадагаскаре. Всем им мы выражаем
нашу сердечную благодарность. Вот они: Ролан Альбиньяк; Деннис и Хелен Эми;
Бенджамен Андриамахаджа; Мина Андриамасиманана; Элан Хиклинг; Оливье
Лангран; Мартен Николль; Жульен Рабесоа; Мианта Ракотоариноси; Жорж
Ракотонариву; Раймон Ракотониндрина; Виктор-Соло Рандрианаиворавелона;
Селестина Раваоаринороманга; Дон Рид; Лисиа Роже; г-н и г-жа Ролан; Элеонора
Стирлинг; Бартоломью Ваоита; Эдвард и Араминта Уитли; Фрэн Вудс; Люсьенн
Вильмэ, а также все жители деревни Антанамбаобе, в особенности Марк и Марлин
Марсель.
Наконец, позвольте воздать должное команде "Чэннел телевижн" за их
колоссальный труд, энтузиазм и доброе настроение, которое так поддержало
всех нас при экспедиции в Мананару. Назовем их: Капитан Боб Эванс, Тим
Рингсдор, Микки Тоствин, Грэм Тайди, Фрэнк Цвитанович и наши два
водителя-аса -- Тиана и Бруно.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Он спустился ко мне по веткам из темноты. Его круглые гипнотизирующие
глаза сияли. Похожие на ложки уши вертелись туда-сюда независимо друг от
друга, как радары. Белые усы подергивались и шевелились, точно антенны.
Черные руки с тонкими, пожалуй даже утонченными, пальцами -- из которых
третий был особенно вытянут,-- изящно цеплялись за ветки, подобно тому как
изящно бегают по клавиатуре пальцы пианиста, играющего сложную пьесу Шопена.
Он был похож на ведьминого Черного Кота из сказки Уолта Диснея; впрочем, вы,
возможно, сочли бы его за пришельца с Марса, прибывшего на летающей тарелке
-- если, конечно, таковая когда-либо оттуда являлась. Короче, вообразите
ожившего и выбравшегося из лесной чащобы героя Кэрролловой Страны чудес.
Он спустился ко мне на плечо, заглянул в лицо своими большущими
сияющими глазами и пробежал длинными пальцами по моим волосам и бороде,
словно заправский парикмахер. Присмотревшись к его нижней челюсти, я обратил
внимание на огромные, похожие на резцы зубы -- они все приближались; я
спокойно сидел и ждал, что же будет дальше. Он издал короткий фыркающий звук
вроде "гхм", а затем опустился ко мне на колени. Его внимание привлекла моя
трость -- он пробежался по ней пальцами, будто по флейте. Затем наклонился
вперед и дважды аккуратно куснул ее своими огромными зубами, едва не
перекусив пополам. Но, к его великому огорчению, там не нашлось никаких
личинок, и он вернулся ко мне на плечо и снова нежно, как тихий бриз,
погладил мне бороду и волосы.
Потом, к немалой моей тревоге, нашел мое ухо. "Вот уж где,-- подумал
он,-- скрываются огромные и необычайно сочные личинки жуков". Он осмотрел
ухо, как гурман изучает меню в ресторане, и запустил туда свой длинный
палец. Я испугался, что сейчас оглохну,-- вот, Бетховен, тебе и товарищ по
несчастью, подумал я. Но, к своему удивлению, я едва почувствовал, как его
палец искал в моем ухе желанные лакомства. Не обнаружив ничего сочного и
ароматного, он еще раз разочарованно хмыкнул и удрал обратно во тьму ветвей.
Так состоялась моя первая встреча с ай-ай, и я понял, что это одно из
самых невероятных существ, которых мне посчастливилось встретить. Но
существо это нуждалось в помощи -- и мы должны были помочь ему. Дать
исчезнуть с лица земли этому удивительному и загадочному животному
представлялось столь же немыслимым, как, например, сжечь картину Рембрандта,
устроить дискотеку в Сикстинской капелле или снести Акрополь, чтобы
соорудить на его месте отель "Хилтон". Тем не менее ай-ай, удивительное
создание, которое обрело почти мистический статус на Мадагаскаре,
по-прежнему находится под угрозой исчезновения. Это животное волшебное -- не
только с биологической точки зрения, но и в сознании малагасийского народа,
среди которого оно обитает и, к несчастью, погибает.
Когда это странное существо было впервые описано в 1782
году[1], в нем обнаружилась такая путаница анатомических
признаков и качеств, что долгие годы ученые не могли сойтись во мнении, что
же он собой представляет. Очевидно, его нельзя было отнести к обыкновенным
лемурам, и одно время его причисляли к грызунам из-за мощных зубов. В конце
концов порешили: пусть ай-ай останется ай-ай -- одним из лемуров, но при
всем при этом уникальным жителем нашей планеты, не похожим ни на какое
другое создание. Он был выделен в особое семейство и окрещен звучным именем
Daubentonia madagascariensis[2].
Мадагаскар -- остров, полный магии и всевозможных табу, называемых
здесь фади. В каждом уголке острова свои "фади", и потому неудивительно, что
такой сверхъестественный продукт эволюции, как ай-ай, наделялся магическими
силами, разнившимися от деревни к деревне, от племени к племени. Кое-где,
если зверька находили близ деревни, его считали предвестником смерти и,
следовательно, самого обрекали на смерть. Если на глаза попадался маленький
ай-ай -- это считалось предзнаменованием, что в деревне умрет ребенок. Если
крупное животное со светлой шкурой -- значит, под удар попадал человек со
светлой кожей, если с темной -- темнокожий.
В других деревнях существовало несколько иное поверье: если кто найдет
и убьет ай-ай возле своего дома, а затем подбросит труп на задний двор
соседу, то тем самым он отведет от себя несчастье. Сосед же должен, в свою
очередь, подбросить труп другому, тот -- следующему, и так далее, пока он не
будет выброшен на дорогу на страх прохожим. В других местах, убив ай-ай, его
связывали за руки и за ноги рафией и вывешивали при въезде в деревню; когда
труп начинал разлагаться, его скармливали собакам. В иных деревнях
высушивали третий, самый длинный палец ай-ай, и местный колдун использовал
его для добрых или злых чар. Таким образом, возникло поверье, что такая
причуда эволюции, как ай-ай, обладает волшебным пальцем.
Но самая главная угроза для ай-ай таится в другом. Поскольку жители
Мадагаскара и ныне бесшабашно продолжают самоубийственную политику
землепользования, при которой все новые участки животворного для страны леса
вырубаются и сжигаются под посевы, не только ай-ай, но и многим другим
уникальным созданиям грозит гибель. Одно время считалось, что ай-ай уже
исчез с лица земли, однако его нашли, но, к сожалению, почти все участки
леса, где он обитает, находятся под угрозой исчезновения.
Тем не менее волшебных чар ай-ай хватило на то, чтобы идти наперекор
судьбе. Поскольку сузилась его естественная среда обитания, он приохотился к
тому, что взамен насадил человек,-- плантациям кокосовых пальм, сахарного
тростника и гвоздичных деревьев. Своими мощными зубами он разгрызает
кокосовые орехи, выпивает содержащуюся в них жидкость и, пользуясь средним
пальцем как крючком, выскребает недозрелую мякоть, похожую на желе. Он
нападает на плантации сахарного тростника, и от его зубов тростник
становится похожим на некий средневековый музыкальный инструмент. Он
раскусывает гвоздичные деревья, выискивая личинок жуков. Представьте же себя
на месте деревенского жителя, чье существование зависит от каких-нибудь пяти
кокосовых пальм, крошечного участка под сахарным тростником да полудюжины
гвоздичных деревьев,-- тут ай-ай становится отнюдь не магической, а реальной
угрозой вашему благополучию. Стало быть, или убьешь его, или сам помрешь с
голодухи.
Поскольку никто и ничто не мешает истреблять леса, то и те крошечные
участки, где еще обитают ай-ай (вынужденные вести описанный выше бандитский
образ жизни), обречены. Остается надеяться, что все же будут введены более
щадящие методы землепользования, которые вытеснят нынешнюю разрушительную
систему. Но сейчас, во имя спасения ай-ай как вида, нужно отловить несколько
особей для содержания в неволе. На случай, если этот вид совсем исчезнет в
дикой природе, у нас должен быть запас этих животных, которых можно будет
выпустить в их естественную среду обитания (если, конечно, она тоже не будет
окончательно уничтожена). В настоящее время имеются восемь ай-ай в Центре
приматов при Дюкском университете в США и один в Венсеннском зоопарке близ
Парижа. Очень важно отловить побольше особей для создания колоний в неволе.
Джерсийский трест и решил предпринять экспедицию на Мадагаскар.
Представляю на суд читателя рассказ об охоте за Зверем с Магическим
Пальцем. Я также расскажу о гигантской прыгающей крысе и плоской черепахе из
Мурундавы, а еще о кротких лемурах, живущих в тростниковых зарослях у
исчезающего озера. Надеюсь, что истории эти составили яркую картину одного
из самых зачаровывающих островов на земном шаре.

Глава первая. ИСЧЕЗАЮЩЕЕ ОЗЕРО

Как-то в своих писаниях мне довелось уподобить Мадагаскар неумело
сервированному омлету. Впрочем, умело или неумело подан омлет на стол --
дело десятое, лишь бы он был нафарширован разными вкусностями. В чем, в чем,
а уж в этом-то Мадагаскару не откажешь. Четвертый в мире по площади остров,
лежащий в Индийском океане к востоку от берегов Африки, от которой он
откололся миллионы лет назад, знаменит тем, что девяносто процентов его
флоры и фауны не встречается больше нигде в мире. Если на целом Африканском
континенте произрастает всего один вид баобаба, то Мадагаскар может
похвастаться семью. На Мадагаскаре обитают две трети всех живущих на планете
хамелеонов, самые маленькие из которых размером со спичку, а самые крупные
-- почти в человеческую руку; и чем глубже вы проникаетесь природой острова,
тем больше очаровывает вас ее щедроты,-- постижение это подобно поиску

продолжение на сайте

http://bookz.ru/authors/darrell-djeral_d/djdarrell09/1-djdarrell09.html

ЗВЕРИ И ЖЕНЩИНЫ ДЖЕРАЛЬДА ДАРЕЛЛА.

Джеки размашисто подмахнула последнюю страницу и резко отодвинула кипу бумаг. Белые листы веером рассыпались по столу. Она нервно закурила, но, сделав несколько затяжек, досадливо смяла сигарету в пепельнице, полной таких же длинных окурков.

Черт возьми, она никак не ожидала, что ей будет столь трудно это делать, В самом деле, с чего это она так разволновалась? Ведь они живут врозь уже несколько лет. Она сама ушла от Джеральда и, как ей казалось, нисколько не жалела об этом. Почему же сейчас на нее вдруг навалилась ужасная, непреодолимая тоска? Отчего, ставя свою подпись на этих дурацких, фактически ничего не значащих бумагах, она чувствует почти физическую боль?..

Машинально разминая в пальцах очередную ненужную ей сигарету, Джеки вспомнила, как покидала остров Джерси в апреле 1976 года, полная раздражения и досады на собственную загубленную жизнь. По зоопарку сновала очередная группа репортеров, опутанных сетью кабелей, молоденький управляющий, приехавший всего несколько дней назад, затравленно озирался, пытаясь сориентироваться в море проблем, а ей было на все наплевать. Не обращая внимания на царившую вокруг неразбериху, она швыряла вещи прямо в разверстую жадную пасть старого чемодана. Упрямые ремни выскальзывали из рук, но Джеки с удвоенной энергией нажимала коленом на крышку потертого кожаного чудовища. Глупая услужливая память точно так же, как и сейчас, вихрем обрушивала на нее ненужные воспоминания...

Когда-то, много лет назад, Джеки Вулфенден в такой же спешке и смятении покидала дом своего отца, владельца небольшой гостиницы в Манчестере. Сидя за стойкой администратора, она и познакомилась с молодым зоологом по фамилии Дарелл, привезшим для местного зоопарка партию животных из Африки. С любопытством и некоторой опаской Джеки наблюдала, как этот стройный, голубоглазый и неизменно улыбающийся блондин одну за другой сводит с ума поселившихся в гостинице молоденьких балерин. Девицы с утра до ночи ворковали о "душке Джеральде", восхищаясь на все лады его статью, волшебной улыбкой и тропическим загаром. Нельзя сказать, чтобы Джеки сомневалась в собственной душевной стойкости, но она вовсе не желала, чтобы кто-то оттачивал на ней свое мастерство обольстителя, и всякий раз, перехватывая направленный на нее внимательный взгляд голубых глаз, с сосредоточенным видом утыкалась в растрепанную гостевую книгу. Она и не догадывалась тогда, что у мужчин, подобных Джеральду Дареллу, препятствия и трудности только усиливают стремление к достижению цели...

Два долгих года упрямый зоолог, не обращая внимания ни на холодность самой Джеки, ни на угрожающие взгляды ее отца, неутомимо изобретал предлоги, требовавшие все новых и новых визитов в Манчестер, пока однажды не сорвал долгожданное "да" с так долго дразнивших его губ. Джеки до сих пор плохо понимает, как ему это удалось... Просто взглянув однажды в озорные и чуть смущенные голубые глаза, которых она уже давно перестала бояться, ей вдруг захотелось махнуть рукой на все сомнения... Ну а наутро самым главным было не дать сомнениям вернуться и уехать, пока не нагрянул отлучившийся на несколько дней отец...

С раскрасневшимися щеками Джеки рассовывала по коробкам и бумажным пакетам нехитрые девичьи пожитки. Увидев, как они с Джеральдом заносят ее растрепанное, ощетинившееся обрывками бечевок приданое в вагон, старенький кондуктор скептически хмыкнул: "Жениться собрались?" И окинув взглядом щуплую, обвешанную пакетами фигурку Джеки, вздохнул, давая отмашку отправлявшемуся поезду: "Бог в помощь".

Когда они приехали в Борнмут, Джеки, распаковав свой багаж, выяснила, что у нее нет даже приличной блузки, в которой можно было бы отправиться на собственную свадьбу. Хорошо еще, что нашлась пара новых чулок. Ни она, ни Джеральд не были тогда суеверными и не видели ничего дурного в том, что день их бракосочетания пришелся на понедельник. Джеральд и Джеки поженились хмурым февральским утром 1951 года, окруженные суетившимся семейством Дарелл, и весь последующий день остался в памяти Джеки как непрерывный поток поздравлений, вздохов и умиленных улыбок, которые ее ужасно утомили. Ее родные, не простившие Джеки скоропалительного побега, так и не приехали на свадьбу - сделали вид, что она просто исчезла из их жизни.

Джеки упрямо тряхнула головой: эти воспоминания ей больше не нужны! Она выбросила их из головы три года назад, так же должна поступить и сейчас. Надо забыть все, чтобы начать жизнь сначала. Но, черт возьми, она никогда не простит Джеральду того, что он заставил ее пройти через все это дважды. Покидая Джерси, Джеки была бы рада не глядя подписать любые бумаги, подтверждающие ее разрыв с Джеральдом Дареллом. Однако брошенный ею муж, вернувшийся из путешествия на Маврикий, казалось, вовсе не желал оформлять развод. Он не являлся на судебные заседания, рассказывал друзьям, что не перестает надеяться на возвращение жены, упрашивал ее о встрече. В последний раз они виделись в маленьком кафе в его родном Борнмуте...

Джеки убедила себя, что должна отдать Джеральду этот воображаемый последний долг: встретиться с ним и честно объясниться. Но стоило ей взглянуть в небесно-голубые виновато-дружелюбные глаза Джерри и увидеть на его лице так знакомое ей выражение нашалившего школьника, как она тут же поняла, что он не ждет от нее никаких объяснений. Ему были совершенно ни к чему ее мучительные попытки разобраться в их взаимных чувствах. Господи, да ничьи чувства, кроме его собственных, Дарелла отродясь не интересовали! Он просто не выносил одиночества, и, следовательно, Джеки должна была вернуться, а до того, что думает по этому поводу она сама, ему не было совершенно никакого дела. Он готов был каяться и давать обещания, заверять Джеки в любви и расписывать ей прелести новых экзотических экспедиций, в которые они могли бы отправиться вместе, но только ради себя самого, а вовсе не ради нее. Как никто другой знавшая, сколь красноречив может быть Джеральд Дарелл, когда захочет что-то заполучить, Джеки, примостившись на краешке стула, молча прихлебывала кофе, равнодушно слушая тирады Джерри о снежных просторах России, которые ему так хочется повидать вместе с нею, об охране дикой природы и зоопарке на острове Джерси.

"Видно, Маллинсон не прочел ему мою записку, иначе он не стал бы напоминать мне о зоопарке", - машинально подумала Джеки. Уезжая с Джерси, она просто должна была как-то выплеснуть овладевшие ею чувства. Писать Джеральду было выше ее сил. Но она все-таки черкнула пару строк его заместителю Джереми Маллинсону - старинному другу семьи. Перед глазами Джеки до сих пор стояли эти строчки, впопыхах накарябанные ею на обороте какого-то подвернувшегося под руку счета: "Прощайте, надеюсь, больше никогда в жизни не увижу это чертово место". Боже мой, а Джеральд рассказывает ей о новых вольерах, которые он планирует заказать для своих обожаемых горилл! Мальчишка, глупый седой мальчишка, он так ничего и не понял...

Джеки знала, что многие восхищаются мальчишеством Дарелла, его детски-непосредственным восприятием окружающего мира, его сочным, хотя и несколько грубоватым юмором. Но только ей было известно, каково это на самом деле - быть женой человека, который в свои пятьдесят лет продолжает оставаться двенадцатилетним: нетерпеливым, упрямым, да к тому же еще и не в меру непосредственным, Джеки передергивало всякий раз, когда в ее присутствии начинали пересказывать легенды о "симпатяге и остряке Джерри", припоминая подробности его самых омерзительных выходок. Она и сама прекрасно помнила каждую из них - забыть такое при всем желании невозможно.

Сколько нервов стоил ей хотя бы злополучный визит принцессы Анны, приехавшей полюбоваться на их зоопарк! Мало того, что у Джерри достало ума повести принцессу прямо к клеткам обезьян-мандрилов, так он еще и не умолкая расписывал ей мужские прелести кривлявшегося самца, выпалив в конце концов от избытка чувств:

- Скажите честно, принцесса, хотелось бы вам иметь такой же малиново-синий зад?

Ей-богу, Джеки готова была провалиться сквозь землю! А Джерри как ни в чем не бывало глядел на Ее королевское высочество сияющими глазами и, казалось, даже не замечал сгустившегося за их спинами напряжения. И он еще смел обидеться на разнос, который ему устроила вечером жена! Даже спустя много лет Джеки не могла простить ему тот день, а заодно и вечер, который Джерри провел наедине с очередной бутылкой джина, вместо того чтобы писать принцессе письмо с извинениями.

Черт бы побрал этот греческий остров, на котором он вырос. Это треклятый Корфу сделал его таким! Корфу, на котором все было позволено. И еще его обожаемая матушка, готовая во всем идти на поводу у своего драгоценного младшего сыночка, Подумать только, Луиза Дарелл забрала Джеральда из школы только потому, что мальчику там было скучно и одиноко! Из всех школьных предметов маленького Джеральда занимала одна биология, и Луиза сочла, что эту науку он вполне может освоить дома, возясь со своими многочисленными питомцами - благо Джеральд находил увлекательными не только собак и кошек, но и муравьев, улиток, уховерток, да и вообще любую живность, которую только мог отыскать. А в 1935 году, когда Джеральду исполнилось десять, Луизе пришло в голову податься в Грецию, на Корфу, где все их семейство пять лет только и делало, что плавало, загорало да потакало собственным прихотям. Покойный муж Луизы Дарелл, бывший преуспевающим инженером и сделавший отличную карьеру в Индии, после своей смерти оставил жене и детям достаточно средств, чтобы они могли ни о чем не заботиться. Что они с успехом и делали.

Джеральд бессчетное количество раз рассказывал Джеки почти о каждом из упоительных дней, проведенных на Корфу. Да и кто нынче не знает эти его рассказы: что ни год "Моя семья и другие звери" разлетается по миру миллионными тиражами. Три сказочных дома: земляничный, нарциссовый и белоснежный... Трогательные истории о мальчике, открывающем для себя мир живой природы под руководством мудрого друга-наставника Теодора Стефанидеса... Идиллический образ мамы, которая, разложив перед глазами старенькую, привезенную еще из Индии тетрадку с любимыми рецептами, колдует в кухне над полудюжиной кастрюлек и сковородок, в которых варится и жарится обед, способный накормить не только ее четверых детей, но и всех их многочисленных друзей и приятелей, которым вздумалось бы зайти перекусить именно сегодня... Мама, неизменно встречающая самые отчаянные идеи своих сыновей фразой: "Я думаю, дорогой, тебе стоит это попробовать..." Ну кому из читателей этих мастерски написанных пасторалей придет в голову обращать внимание на такие мелочи, как бутылки с вином, джином и виски, которые выглядели на столе в этом семействе такими же естественными, как солонка или перечница... Джерри и сам, похоже, не понимал, что звук льющегося в стакан виски с детства стал для него частью семейной идиллии... Его матушка частенько отправлялась в кровать с бутылкой в руках. И Джерри, спавший в одной комнате с матерью, отлично видел, как, облокотясь на подушки и перелистывая страницы книги, Луиза прикладывается к стакану. Иногда в материнской спальне коротала вечерок за бутылкой вся семья, и Джерри мирно отходил ко сну под болтовню старших и перезвон их стаканов. Впервые увидев, как Джеральд завтракает бутылкой бренди, запивая его молоком, Джеки пришла в ужас: в их семье не было рассказов страшнее, чем воспоминания о злосчастном дядюшке Питере, покрывшем несмываемым позором всю семью, и дедушке, спившемся, не дожив до сорока. Но мало-помалу ей пришлось смириться с тем, что Джеральд не может обойтись за завтраком, как минимум, без пары бутылок пива, к тому же нравоучительные притчи о чужих ошибках не производили на него ровно никакого впечатления. Все ошибки в этой жизни Джеральд Дарелл предпочитал совершать сам...

Господи, да разве только с джином и бренди ей пришлось смириться... Джеки, например, неизменно испытывала мучительную неловкость всякий раз, когда, вспоминая Корфу, ее молодой муж принимался рассказывать ей о смуглолицых вертлявых девчонках с цветными ленточками в волосах, пасших коз неподалеку от их дома. Джеральд усаживался с ними рядом на землю и привычно включался в замысловатую и вместе с тем простодушную игру, апофеозом которой становился поцелуй под покровом ближайшей оливковой рощи. Иногда поцелуи имели и более существенное продолжение. И тогда Джерри и очередная напарница с разрумянившимися лицами и сбившейся одеждой выбирались из рощицы под ехидное хихиканье молоденьких пастушек. Джерри забавляло то, что Джеки при этих рассказах неизменно заливалась румянцем... "Пойми, глупышка, нельзя заниматься разведением животных, не зная о сексе всех тонкостей", - снисходительно объяснял ей Джеральд, не задумывавшийся о том, что в провинциальном Манчестере, где выросла Джеки, среди порядочных девушек не были приняты такие пастушьи игры, а если некоторые в них и играли, то предпочитали об этом помалкивать... За двадцать пять лет супружеской жизни Джеки так и не смогла разделить этого вакхического почтения к сексу, которое так любил демонстрировать ее муж - просто за это время мучившее ее когда-то девичье смущение сменилось усталым раздражением...

"Безоблачный мир моего детства... Невозвратимая сказка Корфу... Остров, на котором тебя каждый день ждет Рождество" - Джеки просто слышать не могла этих причитаний мужа. Она всегда чувствовала, что из подобных путешествий в прошлое ничего хорошего не выйдет, и оказалась права, тысячу раз права... В сердце Джеки болезненно всплыло безотчетно-тоскливое предчувствие беды, ни на минуту не покидавшее ее тем летом 1968 года. Джерри вел себя словно одержимый. "Я покажу тебе настоящий Корфу, ты обязательно его увидишь", - беспрерывно повторял он. И ведомый прихотливой волей хозяина, их "Лендровер" кружил по острову в каком-то безумном исступлении.

Но сказочный остров, как пустынный мираж, таял в дали воспоминаний... Девочки-пастушки, с которыми Джерри когда-то целовался в оливковых рощах, давно превратились в грудастых крикливых матрон, в заповедных долинах его детства как грибы росли отели, а по некогда пустынным пляжам ветер гонял оставленные нахальными туристами пластиковые стаканчики и полиэтиленовые пакеты. Джеки пыталась убедить мужа в том, что перемены, произошедшие на острове за тридцать лет, совершенно естественны. Но Джерри не умел мириться с вещами, которые всем остальным казались неизбежной очевидностью. И уж тем более он не желал признавать это на острове своего детства... Два года назад Джеральд потерял мать и теперь был совершенно не готов потерять еще и Корфу.

В ту поездку он не расставался с фотоаппаратом, беспрерывно фотографируя остров и делая десятки снимков одних и тех же памятных с детства бухт, островков и холмов. Как будто надеялся, что из магических недр фотографической кюветы, как по волшебству, вновь покажется тот Корфу, что навсегда остался где-то далеко, в невозвратимом золотом прошлом... Но развешанные на бечевке влажные фотографии отражали только безрадостное настоящее.

И Джеральд часами рассматривал снимки, беззвучно шевеля губами.

А потом с Джерри случился очередной запой... Даже у привыкшей ко многому Джеки сдали нервы... Глядя на то, как опухший, со спутанными волосами и покрасневшими глазами Джеральд дни и ночи напролет неподвижно сидит на веранде, уставившись куда-то вдаль и держа за горлышко очередную бутылку, Джеки больше всего боялась, что найдет его однажды утром на полу с перерезанным горлом или качающимся в петле, привязанной к карнизу. Каким-то чудом ей удалось довезти мужа до Англии и уложить в клинику... Никто из их приятелей не понимал, как все это могло случиться с "весельчаком Джерри", но Джеки знала, что виноват во всем Корфу. Этот остров сделал из Джерри идеалиста, которым он и остался навсегда. Тем летом Джеки окончательно поверила в то, о чем раньше лишь смутно догадывалась: все зоологические экспедиции ее мужа, все его хлопоты по организации невиданного, совершенно особенного зоопарка, созданного не ради посетителей, а ради зверей, вся его борьба за сохранение на земле исчезающих видов животных - не что иное, как фанатично упрямая погоня за ускользающим Эдемом, который Джерри некогда потерял и теперь исступленно пытается обрести вновь... И еще одну вещь Джеки поняла тем летом: ей самой вовсе не хочется провести жизнь в погоне за чужими химерами. , ,

Выписавшись из клиники, Джеральд по совету врача на некоторое время поселился отдельно от жены. И Джеки, признаться, была этому рада... Она интуитивно понимала, что все кончено, и хотя впереди у них с Джерри было еще семь лет брака, это скорее походило на агонию, убившую даже те счастливые воспоминания, которые у них еще оставались...

И вот теперь по милости ее бывшего мужа Джеки опять должна пережить весь этот ужас, с той только разницей, что дело выглядит несколько по-новому. Получается, что это не она окончательно и бесповоротно бросает Джеральда, тщетно умоляющего ее о возвращении, а ее пятидесятичетырехлетний супруг в преддверии новой женитьбы на молоденькой красотке просит экс-жену урегулировать оставшиеся формальности. Джеки вынуждена была признать, что это небольшое смещение акцентов оказалось весьма болезненнным для ее самолюбия, ведь за двадцать пять лет совместной жизни она привыкла держать Джеральда Дарелла в кулачке. А если бы она его так не держала, Джерри до сих пор чистил бы клетки где-нибудь в заштатном зверинце! Один Бог знает, чего ей стоило приручить этого упрямца, сколько сахара пришлось скормить ему с руки и сколько оплеух отвесить... Ни один зверь в их зоопарке и в подметки не годился ее Джерри по части упрямства. Но и такую дрессировщицу, как Джеки, тоже стоило поискать...

Одно время Жаклин Дарелл казалось, что стук клавиш пишущей машинки будет преследовать ее до конца жизни. Этот упорный назойливый звук и яркий свет электрической лампочки ночь за ночью безжалостно вторгались в ее сон, превращая сновидения в один непрекращающийся кошмар. Но Джеки только глубже зарывалась головой в подушку и молча натягивала одеяло на лицо: ведь она сама заварила эту кашу, почти год уговаривая мужа написать какой-нибудь рассказ о приключениях в Африке, и теперь не собирается отступать.

Весь этот год, прошедший после их свадьбы, Джерри безрезультатно бомбардировал письмами английские зоопарки, тщетно стараясь отыскать хоть какую-то работу для себя и Джеки. Однако редкие ответы, приходившие на их запросы, неизменно содержали вежливые отказы и извещения о том, что штаты английских зоопарков укомплектованы полностью. Время шло, а они по-прежнему жили в комнате, которую им предоставила сестра Джерри Маргарет, ели за ее столом и пересчитывали пенсы, которых не хватало даже на покупку газет с объявлениями о работе. Дни напролет молодожены просиживали в своей крошечной комнатке на ковре перед камином, коротая часы у радиоприемника. И вот однажды они услышали, как некий бойкий малый с Би-би-си рассказывает небылицы о Камеруне. Апатию Джерри как будто ветром сдуло. Вскочив, он принялся бегать по комнате, на чем свет понося журналиста, ничего не понимающего ни в африканской жизни, ни в повадках и нравах обитателей джунглей. И Джеки поняла, что ее час пробил.

Кажется, в тот день она превзошла в красноречии даже самого Джеральда - целый час живописала супругу его уникальный талант рассказчика, наследственный литературный дар семьи Дарелл, уже давшей миру одного известного писателя, Лоренса Дарелла, старшего брата Джерри, и, наконец, воззвала к здравому смыслу мужа, который должен был наконец понять, что они не могут вечно сидеть на шее у его матери и сестры. Когда спустя два дня Джеки случайно услышала, как Джерри спрашивает у Маргарет, не знает ли она, где можно одолжить пишущую машинку, то поняла, что лед тронулся.

Вскоре Джерри, окрыленный успехом первых рассказов и гонораром, полученным за их исполнение на радио, принялся работать над книгой "Переполненный ковчег". По утрам Джеки заваривала крепкий чай, и Джерри, едва успев поставить на блюдце опустошенную чашку, как подкошенный валился на диван и засыпал раньше, чем его голова касалась подушки. А Джеки, стараясь не обращать внимания на бьющую в виски боль, бралась за кипу свеженапечатанных листов. Устроившись в уголке широкого кресла и прихлебывая из щербатой чашки обжигающий напиток, она принималась править то, что успевал написать за ночь муж: свободные от школьного гнета детские годы навсегда оставили Джеральду в наследство непочтение к традиционной английской орфографии и пунктуации.

Боль в висках постепенно уходила, вытесненная увлекательным чтением. Джеки не переставала удивляться, как Джерри удавалось сделать такими занимательными сотни раз слышанные ею рассказы. Временами Джеки казалось, что она знает абсолютно все об экспедициях, предпринятых Джеральдом... Когда-то, желая привлечь внимание не слишком любезной с ним Джеки, молодой человек настойчиво развлекал ее уморительно сметными и захватывающе напряженными историями о своих приключениях. Но сейчас, читая те же рассказы, изложенные Джеральдом на бумаге, Джеки видела уже известные ей события совершенно по-новому. По-видимому, она не слишком погрешила против истины, превознося литературный дар Джеральда... Господи, ну зачем только Дареллу понадобилось, тратя уйму времени, сил и денег, возиться со всем этим зверьем, вместо того чтобы просто продолжать писать рассказы о животных, приносящие такие неплохие гонорары?

- Для меня литература - это только способ получения средств, необходимых для работы с животными, и ничего более, - раз за разом втолковывал Джерри жене, наседавшей на него с требованием засесть за новую книгу, и принимался за работу только тогда, когда этого настоятельно требовали их финансовое положение и нужды их многочисленных питомцев.

Просиживать штаны за пишущей машинкой, когда вокруг кипела настоящая жизнь, было для Джеральда сущим мучением...

Долгие годы Джеки упорно пыталась убедить саму себя, что ей тоже интересны все эти обожаемые мужем птицы, насекомые, млекопитающие и земноводные твари. Но в глубине души она знала, что ее собственная любовь к животным никогда не выходила за рамки здоровой сентиментальной привязанности. Просто пока у нее хватало сил, она старалась честно выполнять свой долг, помогая Джеральду во всем, что было связано с делом, которое он считал своим призванием, Джеки выкармливала из соски бесчисленных звериных младенцев, чистила вонючие клетки, мыла миски и где только можно клянчила деньги на их зоопарк. А Джеральд принимал все это как должное, считая, что естественное предназначение жены - идти одним путем с мужем... Ей рассказывали, что после ее отъезда Джеральду пришлось нанять трех сотрудников, которые с трудом справлялись с тем объемом работ, который Джеки везла на себе долгие годы. Она сделала все, чтобы мечта Джеральда обрела реальность, и не ее вина, что Джерри умудрился поселить в душе жены ревность и ненависть к этой осуществившейся мечте.

Джеки знала, что многих удивляло то спокойствие, с которым она смотрела на откровенный флирт Джерри с секретаршами, журналистками и студентками, всегда крутившимися вокруг ее импозантного и остроумного мужа. Не раз она с усмешкой наблюдала вспыхивавшие между этими дурочками ревнивые ссоры. Но Джеки давно поняла, что в отношениях с Джеральдом Дареллом ревность стоит поберечь для совершенно других случаев...

В ноябре 1954 года в крахмальной рубашке, темном костюме и безупречно элегантном галстуке ее неотразимо обаятельный красавец муж стоял на сцене Лондонского Альберт-холла во время своей первой публичной лекции о жизни животных и как ни в чем не бывало вещал, предваряя появление Джеки, лихорадочно прихорашивавшейся за кулисами:

- А теперь, господа, я хотел бы представить вам двух представительниц противоположного пола. Получил я их разными способами. Одну мне удалось поймать на равнине Гран-Чако, а на второй пришлось жениться. Встречайте! Моя жена и мисс Сара Хагерзак,

Под веселый смех и аплодисменты публики Джеки вышла на сцену, судорожно сжимая поводок, на котором она вела самку муравьеда, привезенную Дареллами из недавней экспедиции в Аргентину. С первой же секунды Джеки поняла, что и ее элегантный наряд, и тщательно наложенный макияж, да и она сама в глазах Джерри и веселящейся публики - не более чем приложение к мокрому носу и торчащей шерсти "мисс Хагерзак". И, видит Бог, ни одну женщину в своей жизни Джеки не ненавидела так остро, как ненавидела она в те минуты ничего не подозревавшую бедняжку Сару. После этого вечера слухи о "Джеральде Дарелле - похитителе женских сердец" больше уже никогда не волновали Джеки. И ей было абсолютно наплевать на то, что озорная улыбка и бархатный голос ее супруга производят поистине неотразимое впечатление на дам...

Поначалу собственные чувства и эта странная "звериная" ревность даже немного пугали Жаклин. Но со временем она поняла, что имеет на них полное право: ведь она ревновала к равным. Джеральд Дарелл не просто любил животных, как любит свою среднестатистическую собачонку среднестатистический английский мальчик. Он всегда чувствовал себя одним их этих бесчисленных зверей. Его покоряла простая и незыблемая логика мира животных. Все без исключения звери, с которыми Джерри приходилось иметь дело, хотели одного и того же: подходящих мест обитания, еды и партнеров для размножения. И когда у его животных было все это, Джеральд чувствовал себя спокойно. В мире же людей он вечно ощущал себя должником...

Естественно и непринужденно погружаясь в природную среду, Джерри искренне недоумевал, почему такое погружение не всегда нравится близким. Его старший брат Лоренс тысячу раз с содроганием рассказывал Джеки о том, что во времена детства Джерри ванны в их доме вечно были полны тритонов, а из спичечного коробка, невинно валявшегося на каминной полке, мог запросто вылезти живой и весьма злобно настроенный скорпион. Впрочем, мамаша Дарелл и здесь потакала своему обожаемому младшему сыну. Луиза всегда была готова без лишних возражений помыться в недавнем обиталище тритонов. Мать не стала останавливать Джерри, когда тот, едва достигнув совершеннолетия, вознамерился пустить доставшиеся ему по завещанию отца средства на какие-то бредовые зоологические экспедиции. Впрочем, стоит признать, что эти путешествия не только съели без остатка небольшое состояние ее сына, но и сделали ему имя...

Во время многочисленных экзотических поездок с Джеральдом Джеки не переставала удивляться тому, как мало неприятностей доставляет мужу все то, что саму ее доводило до исступления. Она до сих пор с отвращением вспоминает липкий пот, покрывавший ее круглые сутки во время их поездки в Камерун, и мерзкую зловонную каюту на корабле, следовавшем в Южную Америку. А Джеральд не замечал жары, холода, непривычной пищи, неприятных запахов и раздражающих звуков, производимых его питомцами. Однажды, поймав мангуста, Джеральд на время пути засунул юркого зверька за пазуху. Всю дорогу мангуст поливал его мочой и нещадно царапал, но Джерри не обращал на это внимания. Когда они добрались до лагеря, он выглядел лишь смертельно усталым, но не был ни раздражен, ни зол. И вместе с тем ее муж мог захлебываться гневом, если она случайно клала ему в чай слишком много сахара...

Да, Джеки имела право на свою "звериную" ревность, но от этого жизнь рядом с Джеральдом не становилась для нее легче. День ото дня существование на Джерси все больше раздражало Джеки. Ее теперь с трудом верилось, что когда-то она сама предложила выбрать этот остров местом расположения их будущего зоопарка.

Свой первый зверинец Джеральд и Джеки создали в 1957 году в Борнмуте - на лужайке за домом его сестры. Когда Джеральд запил и захандрил во время очередной экспедиции в джунгли, Джеки сумела в считанные дни поставить его на ноги, предложив начать собирать животных не для чужих зоопарков, а для своего собственного. И по возвращении из Камеруна их разношерстное и разноголосое африканское богатство стало настоятельно требовать приюта. Мангусты, крупные обезьяны и другие более или менее выносливые животные были размещены прямо во дворе под тентом, а прихотливых птиц и рептилий устроили в гараже. Звери провели в Борнмуте почти три года, пока Джеральд с женой не нашли на острове Джерси старое поместье, которое хозяин был готов сдать подо что угодно... Первые клетки мастерили из строительных отбросов: кусков проволоки, досок, обрезков металлической сетки. А потом были годы мытарств, прожитые под вечной угрозой финансового краха, когда в зоопарке экономили даже на метлах и садовых шлангах... Джеки знала, что та жесткость, с которой она руководила всем этим хозяйством, нравилась далеко не всем. Многие из сотрудников явно предпочли бы, чтобы делами занялся более снисходительный Джеральд. Но Джеки недвусмысленно дала понять всем, и прежде всего самому Джерри, что его дело - зарабатывать деньги за пишущей машинкой. Она полагала, что он будет ей только благодарен, если она оградит его от изнурительных повседневных хлопот. И вот что она получила вместо благодарности... Господи, да что же Джеральд сделал с ее душой, если она возненавидела то, во что вложила столько труда?

Если бы он хоть раз проявил к Джеки столько же внимания, сколько к своим зверям... Но все попытки Жаклин объясниться оканчивались неудачей: муж просто не в состоянии был понять, о чем она вообще ведет речь.

Вот тогда Джеки и пошла на намеренную провокацию. "Звери в моей постели" - так назвала она свою полную жестоких откровений книгу, написанную после семнадцати лет совместной жизни с Джеральдом Дареллом. Видит Бог, ей нелегко далась эта безжалостная книга, эти злые слова: "Я начинаю ненавидеть зоопарк и все, что с ним связано... Я чувствую, что вышла замуж за зоопарк, а не за человека". Но она так надеялась, что после выхода книги что-то изменится...

Увы, вскоре стало ясно, что она ошиблась... Почти с ненавистью смотрела Жаклин, как хохочет Джеральд, перелистывая страницы. Впрочем, теперь Джеки, пожалуй, готова признать, что его смех в тот вечер был несколько натянутым и жалким. Но тогда, ослепленная собственной обидой, она этого не замечала... Остров Джерси и в самом деле стал ей ненавистен. Джеки просто осточертели любовные стоны, уханье, вопли и рычание, круглые сутки сопровождавшие ее жизнь. Ей стали невыносимы вечные разговоры о зверях и их размножении, которые с утра до ночи велись в гостиной. Неужели Джеральд не в состоянии понять, как ранят бездетную, пережившую несколько выкидышей Джеки его восторги по поводу очередного детеныша, принесенного гориллой или очковой медведицей? Как он может воспринимать всерьез ее заявления о том, что она считает живущего у них шимпанзе собственным чадом? Что ж, если Джерри в самом деле так глуп, тогда он получил по заслугам. И однажды, встав поутру, Джеки вдруг отчетливо поняла, что ни за какие блага в мире не желает больше видеть лошадей Пржевальского из окна гостиной, венценосных журавлей - из столовой и круглосуточно занимавшихся сексом похотливых целебесских обезьян - из окна кухни. Вот тогда-то она и сказала себе: "Сейчас или никогда!"

Джеки собрала разбросанные по столу бумаги, подняла с полу несколько упавших листков, тщательно подравняла всю пачку. Завтра адвокат заберет документы, после чего в истории ее отношений с Джеральдом Дареллом можно будет поставить точку. Джеки ни за что не позволит себе раскаяться в принятом решении.Этого Джерри от нее не дождется. Единственное, о чем она может пожалеть, так это о том, что у нее не хватило мужества принять такое решение раньше. Впрочем, та дурочка, которая собирается замуж за мистера Дарелла, тоже достойна жалости. У Джерри осталось достаточно сил и времени, чтобы загубить еще не одну женскую судьбу...

Джеки припомнила все слухи о бывшем муже, что доходили до нее в последний год. Помнится, однажды Джерри со своей невестой даже промелькнул в каком-то выпуске новостей: "Джеральд Дарелл и его очаровательная подруга Ли МакДжордж кормят касатку в ванкуверском аквариуме". Что ж, нельзя не признать, что девочка и в самом деле хороша: стройна, темноволоса, большеглаза, и вместе с плотным седовласым и седобородым Джеральдом они составляли весьма импозантный дуэт. Пожалуй, в сердце Джеки тогда впервые за много лет шевельнулось нечто похожее на ревность. Кажется, кто-то рассказывал ей, что Джеральд познакомился с мисс Мак-Джордж в Северной Каролине, в университете Дьюка, где та якобы писала докторскую диссертацию по вопросу общения приматов. Узнав об этом, Джерри прямо посреди торжественного фуршета, устроенного в его честь университетским начальством, предложил своей новой знакомой воспроизвести брачные крики мадагаскарских лемуров... И Джеки вынуждена была признаться себе, что с удовольствием понаблюдала бы за тем, как наряженная в декольтированное платье красотка вопит обезьяньим голосом на глазах у изумленных профессорских жен. Ну что ж, чтобы понравиться Джеральду, девице придется распрощаться с надеждами на респектабельность. Впрочем, такого материала для научных работ, как на Джерси, этой зоологине не собрать больше ни в одном зоопарке мира: достаточно выставить магнитофон прямо на подоконник открытого окна директорской квартиры. Так что, похоже, девица оказалась не промах. Теперь Джеральд Дарелл сможет поухаживать за доктором наук. Кто сегодня вспомнит, что у всемирно известного натуралиста нет никакого биологического образования, да и обычного-то образования практически нет, а его безграмотные рукописи когда-то дни напролет правила Джеки...

Тряхнув головой, Жаклин отогнала ненужные мысли, уложила пачку бумаг в папку и аккуратно завязала тесемки... Отныне ей нет никакого дела ни до Джерси, ни до Джеральда Дарелла, ни до его ученой невесты...

Весной 1979 года пятидесятичетырехлетний Джеральд Дарелл, наконец-то оформив развод со своей первой женой Жаклин, женился на двадцатидевятилетней Ли МакДжордж. Вместе с новой женой он наконец-то посетил Россию, в которой так давно мечтал побывать. После многолетнего перерыва Дарелл вернулся на свой любимый остров Корфу и благополучно снял там несколько серий документального фильма о путешествиях натуралиста.

Дарелл больше никогда не виделся с Джеки, поклявшись, что не позволит ей даже переступить порог своего зоопарка. Несмотря на все старания Ли, Джеральд так и не справился со своим пристрастием к виски, джину и столь любимой им "холестериновой кухне" и поплатился за это сполна: перенеся несколько операций по замене пораженных артритом суставов и пересадку печени, Джеральд Дарелл умер в больнице вскоре после своего семидесятого дня рождения. Его жена Ли в соответствии с волей мужа после его смерти стала почетным директором Джерсийского треста охраны дикой природы.

Антонина Варьяш ЗВЕРИ И ЖЕНЩИНЫ ДЖЕРАЛЬДА ДАРЕЛЛА. // Караван историй (Москва).- 04.08.2003.- 008.- C.74-88

www. public.ru

Дже́ральд Ма́лкольм Да́ррелл (англ. Gerald Malcolm Durrell; 7 января 1925, Джамшедпур, Индийская империя — 30 января 1995, Джерси) — английский учёный-зоолог, писатель-анималист, младший брат Лоуренса Даррелла.

Джеральд Даррелл родился в 1925 году в индийском городе Джамшедпуре. По свидетельству родственников, уже в двухлетнем возрасте Джеральд заболел «зооманией», а его мать даже утверждала, что его первым словом было не «мама», а «zoo» (зоопарк).

В 1928 году после смерти отца семья переехала в Англию, а пять лет спустя — по совету старшего брата Джеральда Лоуренса — на греческий остров Корфу. Среди первых домашних учителей Джеральда Даррелла было мало настоящих педагогов. Единственным исключением был натуралист Теодор Стефанидес (1896—1983). Именно от него Джеральд получил первые познания по зоологии. Стефанидес не раз появляется на страницах самой известной книги Джеральда Даррелла — романа «Моя семья и другие животные». Ему посвящена и книга «Натуралист-любитель» (1968).

В 1939 году (после начала Второй мировой войны) Джеральд с семьёй возвращается обратно в Англию и устраивается на работу в один из лондонских зоомагазинов. Но настоящим началом карьеры Даррелла-исследователя стала работа в зоопарке Уипснейд в Бедфордшире. Сюда Джеральд устроился сразу после войны на должность «мальчика на позверюшках». Именно здесь он получил первую профессиональную подготовку и начал собирать «досье», содержащее сведения о редких и исчезающих видах животных (и это за 20 лет до появления Международной Красной Книги).

В 1947 году Джеральд Даррелл, достигнув совершеннолетия, получил часть наследства отца. На эти деньги он организовал две экспедиции — в Камерун и Гайану. Прибыли эти экспедиции не приносят, и в начале 50-х годов Джеральд оказывается без средств к существованию и работы. Ни один зоопарк Австралии, США и Канады не смог предложить ему должность. В это время Лоуренс Даррелл, старший брат Джеральда, советует ему взяться за перо, тем более что «англичане обожают книги про животных».

Первый рассказ Джеральда — «Охота на волосатую лягушку» — имел неожиданный успех, автора даже пригласили выступить по радио. Его первая книга — «Перегруженный ковчег» (The Overloaded Ark, 1952) была посвящена путешествию в Камерун и вызвала восторженные отзывы как читателей, так и критиков. Автор был замечен крупными издателями, а гонорар за «Перегруженный ковчег» и вторую книгу Джеральда Даррела — «Три билета до Эдвенчер» (Three Singles To Adventure,1953) позволил ему организовать в 1954 году экспедицию в Южную Америку. Однако в Парагвае в это время случился военный переворот, и почти всю живую коллекцию пришлось бросить. Свои впечатления об этой поездке Даррелл описал в следующей книге — «Под пологом пьяного леса» (The Drunken Forest, 1955). Тогда же по приглашению Лоуренса Джеральд Даррелл отдыхал на Корфу. Знакомые места вызвали массу детских воспоминаний — так появилась знаменитая «греческая» трилогия: «Моя семья и другие животные» (My Family and Other Animals, 1955), «Птицы, звери и родственники» (1969) и «Сад богов» (The Gardens of The Gods, 1978). Первая книга трилогии пользовалась бешеным успехом. Только в Великобритании «Моя семья и другие звери» переиздавалась 30 раз, в США — 20 раз.
Скульптура в зоопарке Джерси

Всего Джеральд Даррелл написал более 30 книг (почти все они переводились на десятки языков) и снял 35 фильмов. Дебютный четырёхсерийный телефильм «В Бафут за говядиной», вышедший в 1958 году, был очень популярен в Англии. Через тридцать лет Дарреллу удалось провести съёмки в Советском Союзе, при активном участии и помощи от советской стороны. Результатом стал тринадцатисерийный фильм «Даррелл в России» (также демонстрировался по первому каналу отечественного телевидения в 1988 году) и книга "Durrell in Russia" (на русский язык не переводилась). В СССР печатался неоднократно и крупными тиражами.

В 1959 году Даррелл создал на острове Джерси зоопарк, а в 1963 году на базе зоопарка был организован Джерсийский трест сохранения диких животных. Основная идея Даррелла заключалась в разведении редких животных в условиях зоопарка и дальнейшем расселении их в места естественного обитания. В настоящее время эта идея стала общепринятой научной концепцией. Если бы не Джерсийский трест, многие виды животных сохранились бы только в виде чучел в музеях.

Джеральд Даррелл умер 30 января 1995 года от заражения крови, спустя девять месяцев после пересадки печени, на 71 году жизни.

Основные произведения

* 1952—1953 — «Перегруженный ковчег» (The Overloaded Ark)
* 1953 — «Три билета до Эдвенчер» (Three Singles To Adventure)
* 1953 — «Гончие Бафута» (The Bafut Beagles)
* 1955 — «Моя семья и другие звери» (My Family and Other Animals)
* 1955 — «Под пологом пьяного леса» (The Drunken Forest)
* 1955 — «Новый Ной» (The new Noah)
* 1960 — «Зоопарк в моем багаже» (A Zoo in My Luggage)
* 1961 — «Зоопарки» (Look At Zoos)
* 1962 — «Земля шорохов» (The Whispering Land)
* 1964 — «Поместье-зверинец» (Menagerie Manor)
* 1966 — «Путь кенгуренка» / «Двое в буше» (Two in The Bush)
* 1968 — «Ослокрады» (The Donkey Rustlers)
* 1969 — «Птицы, звери и родственники» (Birds, Beasts And Relatives)
* 1971 — «Филе из палтуса» (Fillet of Plaice)
* 1972 — «Поймайте мне колобуса» (Catch Me A Colobus)
* 1973 — «Звери в моей жизни» (Beasts In My Belfry)
* 1974 — «Говорящий свёрток» (The Talking Parcel)
* 1976 — «Ковчег на острове» (The Stationary Ark)
* 1977 — «Золотые крыланы и розовые голуби» (Golden Bats and Pink Pigeons)
* 1978 — «Сад богов» (The Garden of the Gods)
* 1979 — «Пикник и прочие безобразия» (The Picnic and Suchlike Pandemonium)
* 1981 — «Птица-пересмешник» (The mockery bird)
* 1984 — «Натуралист на мушке» (How to Shoot an Amateur Naturalist)
* 1990 — «Юбилей ковчега» (The Ark’s Anniversary)
* 1991 — «Мама на выданье и другие истории» (Marrying Off Mother and Other Stories)
* 1992 — «Ай-ай и я» (The Aye-aye and I)
Виды и подвиды животных, названные в честь Джеральда Даррелла

* Clarkeia durrelli: вымерший верхнесилурский брахиопод, относящийся к Atrypida, открыт в 1982 году (однако нет точного указания, что он назван именно в честь Дж. Даррела)
* Nactus serpeninsula durrelli: подвид ночного змеиного геккона с острова Круглый (входит в островное государство Маврикий).
* Ceylonthelphusa durrelli: пресноводный краб с Шри-Ланки.
* Benthophilus durrelli: рыба семейства Gobiidae.
* Kotchevnik durrelli: моль надсемейства Cossoidea, обитающая в России.