Ангел смерти пробивает дверь во время чумы в Риме; гравюра

Сегодня, когда мир столкнулся с вызовом пандемии коронавируса, мы невольно оглядываемся назад в прошлое для того, чтобы узнать, как человечество прежде отвечало на вызов эпидемий. Ведь очевидно, что в прошлом болезни были и намного более опасными, и более разрушительными. При этом, однако, нельзя сказать, что человечество любит вспоминать эти мрачные эпизоды своей истории.

История массовых болезней и смертей, история человеческих страданий оказывается не так привлекательна, как история, например, войн и великих свершений. Объяснение этому, видимо, лежит в области коллективной психологии: на войне, несмотря на все ее ужасы, человек может показать свою доблесть, встретить опасность лицом к лицу и даже победить. Там человек действует и даже иногда может изменить ход событий. Он может умереть героем или, во всяком случае, заслужить общественную похвалу.

Эпидемия открывает нам историю в ином ракурсе. Мы видим человеческое общество в панике и растерянности, мы видим, что практически все пандемии – и чем дальше в прошлое, тем больше – были болезнями без лекарств, человечество не имело практически никаких средств для защиты от страшной угрозы. Хотя и сейчас появление нового вируса может, как мы убедились, застать человечество врасплох: фатальная массовая смертность, разрушение социальных институтов, тотальный страх, разъедающий основы человеческой психики, морали и общежития. Болезни приходили неизвестно откуда и также бесследно уходили, оставив после себя свежие братские могилы и разрушенные человеческие судьбы. В этом не было ничего славного. Память о пережитом страхе и позоре выживших скрывала пелена забвения. Пережитая травма вытеснялась из памяти людей по мере того, как восстанавливался нормальный ход жизни.

Однако последствия пандемии для культуры – это не только проблема гибели людей, девальвации ценности человеческой жизни, деградации общественной морали, всего того, что происходит непосредственно в момент катастрофы. К счастью, всегда большая часть общества выживает. Но для того, чтобы общество могло жить дальше, необходимо осмыслить произошедшее, восстановить систему ценностей, иными словами – показать во всём произошедшем смысл и снова утвердить в людях понимание того, что хорошо и что плохо, где граница между добром и злом. Эту совсем не тривиальную после потрясения, через которое прошло сообщество выживших, задачу в истории часто брала на себя Церковь.                                                                    

Изучение подобного печального опыта многому может нас научить в той экстремальной ситуации, в которой сейчас находится наше общество и Церковь. На Бутовском полигоне, начиная с 2000-х годов, мы ведем изучение традиций, связанных с увековечением памяти жертв социальных катастроф. Конечно, на первом плане для нас изучение последствий репрессий, войн, нашествий и мятежей. Однако и темы, связанные с последствиями эпидемий, всегда представляли для нашего Мемориального центра большой интерес.

Мы понимаем, что каждая историческая эпоха уникальна по-своему, но для нашего экскурса особый интерес представляет середина III века. Это была уже не первая встреча христианской общины с испытанием эпидемией, но именно в это время Церковь Христова обрела необходимый опыт и богословский язык для осмысления такой непростой темы.

Святитель Дионисий Великий

Неслучайно сама эпидемия, поразившая тогда многие города Римской империи, получила название «Киприанова чума» – по имени священномученика Киприана Карфагенского, ставшего ее свидетелем. Именно по его описаниям мы можем теперь сказать, что это вряд ли была классическая чума. По симптоматике эта болезнь, насколько можно судить, была подобием геморрагической лихорадки или даже лихорадки Эбола. Возможно, этот вирус поразил человечество один раз, для того чтобы больше не возвращаться.

Другим архипастырем Церкви, который разделил со своей паствой опасности и потрясения того непростого времени, был святитель Дионисий, епископ Александрийский, в греческой традиции названный Великим. Авторитет этого епископа в Древней Церкви был очень высок. В своем трактате «О Святом Духе» святитель Василий Великий называет Дионисия одним из архипастырей, «заслуживающих доверия и по своей древности и возвышающихся над нынешними людьми точностью своих познаний». Церковь также называет святителя Дионисия исповедником. Ему не раз грозила смерть, он был арестован во время гонений императора Деция. Он уже ожидал казни через усечение мечом и горел желанием принять мученичество. Однако этого не случилось. Освобождение святителя произошло неожиданно: из рук воинов его вырвали мареотийские жители, при этом даже не христиане.

Те благотворительность и социальное служение, которые проводила александрийская община не только по отношению к членам Церкви, но и по отношению к простым жителям Египта, снискали уважение христианским епископам среди самых разных слоев населения.

Святитель пишет:

«…пришли война и голод; мы переносили их вместе с язычниками, но еще и терпели их издевательства и не оставались безучастны к их поведению друг с другом и к их страданиям; мы радовались миру Христову, который Он дал нам одним».

Авторитет христиан еще более укрепили последующие события, связанные с эпидемией.

Болезнь впервые появилась в Эфиопии на Пасху 250 года и через несколько лет охватила большинство провинций Римской империи, где несла смерть еще около 15 лет. Между 250 и 262 годами жертвами эпидемии стали жители крупнейших городов империи. В Риме смертность доходила до 5000 человек в день. В 251 году от болезни скончался император Гостилиан. Свидетели происходившего описывают в городах Северной Африки обезлюдевшие улицы, груды непогребенных мертвых тел, всеобщий страх перед неизвестным и неизлечимым заболеванием.

Сам святитель Дионисий с грустью замечает, что в Александрии, одном из крупнейших городов того времени, практически не осталось людей старше 40 лет. Это и многое другое об эпидемии мы узнаём из его проповедей и обращений к пастве. В основном творения святителя сохранились в виде пространных цитат в произведениях христианских авторов последующих эпох, прежде всего в «Церковной истории» Евсевия Кесарийского. Именно там находится один из важнейших источников по интересующей нас теме – Пасхальное послание святителя Дионисия, адресованное пастве в 262 году. Пасхальные дни совпали тогда с пиком эпидемии.

Пережив Пасху 2020 года, мы совершенно по-другому воспринимаем слова святителя, обращенные к его пастве в то далекое время:

«Другим людям нынешнее время не покажется подходящим для праздника, и не будет оно подходить ни для этого нашего праздника, ни для какого другого – и не только для людей в печали, но и для тех, кто, казалось бы, преисполнен ликования. Сейчас всюду похоронный плач, все горюют; город оглашают вопли по умершим и каждодневно умирающим».

Святитель пишет:

«…эта болезнь – для них (современников. – И.Г.) самое страшное из всего страшного, из всех бед самая жестокая и, как говорит их собственный писатель, событие исключительное, какого никто не мог ожидать».

И в другом месте:

«Как написано было о первенцах египтян, так и теперь: “и поднялся вопль великий, ибо нет дома, где не было бы мертвеца” – хорошо, если не больше одного».

Священномученик Киприан Карфагенский

Для любого человеческого сообщества эпидемия представляет собой страшное испытание. Античный полис – городская община, молекула государственного организма Римской империи – во многом строился на гражданской солидарности своих членов, каковыми были, конечно, только свободные граждане. Эпидемия уничтожала эту фундаментальную основу социального порядка.

Как эпидемия разрушала не только тела, но и души людей, можно судить по описанию, которое оставил древнегреческий историк Фукидид, наблюдавший эпидемию афинской чумы в 430 году до Рождества Христова. Он отмечал, что не меньшую угрозу для общества, чем сама эпидемия и связанные с нею смерти, несли всеобщая деморализация и апатия языческого общества. Он, в частности, писал:

«Недуг поражал всех, как сильных, так и слабых, без различия в образе жизни. Однако самым страшным во всем этом бедствии был упадок духа: как только кто-нибудь чувствовал недомогание, то большей частью впадал в полное уныние и, уже более не сопротивляясь, становился жертвой болезни; поэтому люди умирали, как овцы, заражаясь друг от друга».

И хотя эти слова написаны за 700 лет до событий, развернувшихся в Александрии, они перекликаются со словами святителя. Он пишет:

«Язычники… заболевавших выгоняли из дома, бросали самых близких, выкидывали на улицу полумертвых, оставляли трупы без погребения – боялись смерти, отклонить которую при всех ухищрениях было нелегко».

Но на фоне страшной катастрофы именно христиане нашли в себе силы остаться людьми и продолжили нести жертвенное служение не только членам христианской общины, но и всем вокруг.

Александрийский архипастырь свидетельствует:

«Весьма многие из наших братьев по преизбытку милосердия и по братолюбию, не жалея себя, поддерживали друг друга, безбоязненно навещали больных, безотказно служили им, ухаживая за ними ради Христа, радостно умирали вместе; исполняясь чужого страдания, заражались от ближних и охотно брали на себя их страдания. Многие, ухаживая за больными и укрепляя других, скончались сами, приняв смерть вместо них. Народная поговорка, бывшая, казалось, только выражением благожелательности, осуществлена ими на деле: они были действительно людьми, уходившими из жизни, будто они сор перед другими… Они принимали тела святых на распростертые руки и прижимали их к груди, отерев глаза и закрыв рот, несли на своих плечах и не могли от них оторваться, обнимая; омыв, заворачивали в красивые покровы, а вскоре им уделяли те же заботы: оставшиеся в живых всегда следовали за теми, кто скончался до них».

Почему христиане и язычники так по-разному вели себя в годину испытаний? У христиан также не было лекарств, они также ничем не могли помочь умирающим от болезни в медицинском смысле. С другой стороны, наверняка многие язычники были храбрыми людьми и привыкли рисковать своей жизнью на поле боя. Но вели они себя по-разному.

На мой взгляд, ответ находится в том же послании святителя Дионисия. Источником мужества христиан была постоянная готовность умереть за свою веру, отдать свою жизнь за Христа. Эпидемия пришла вскоре после масштабных гонений, когда многие были казнены и многие готовы были принять мученические венцы. И память о мучениках была одной из основ церковной жизни. Не формальное почитание для галочки (как это сейчас часто бывает), а постоянное ощущение реальной связи между живущими христианами и теми, кто мученически пострадал за Христа. В Александрийской Церкви возникнет позднее специфический календарь, в котором время церковной жизни будет отсчитываться от эры мучеников (лат. Anno martyrum – счет лет ведется от 284 года Р.Х., от даты начала правления императора Диоклетиана).

Этот дух мученичества, жертвенного свидетельства об истине, мучениколюбия был тогда лучшей вакциной от паники и страха. Живое почитание мучеников укрепляло членов александрийской христианской общины:

«…мы, одинокие, всеми преследуемые, всегда под угрозой смерти, и тогда справляли этот праздник (Пасху. – И.Г.). Место, где кто-то пострадал: деревня, пустыня, корабль, гостиница, тюрьма, – становилось для нас обителью праздника; самым сияющим был он для скончавшихся мучеников, участников пира небесного».

Те же, кто скончался во время эпидемии, сохранив свое христианское достоинство, послужив ближним и дальним, показав языческому миру силу христианского духа, почитались наравне с мучениками. Об этом красноречиво свидетельствует сам святитель:

«Так уходили из жизни лучшие из братьев: священники, диаконы, миряне; их осыпали похвалами, ибо такая смерть, возможная только по великому благочестию и крепкой вере, считалась равной мученичеству».

То, что перед нами не частное мнение одного из епископов, а опыт Церкви Христовой, подтверждают слова другого исповедника веры – священномученика Киприана Карфагенского, одного из величайших учителей Древней Церкви. Вместе с жителями Карфагена он пережил эту эпидемию за 9 лет до послания Дионисия. И в качестве наставления пастве в это непростое время он пишет особый трактат «О смертности» («De mortalitate»). Очень многое в этом произведении христианской письменности актуально в наши дни. Христиан III века так же, как и многих сейчас, смущало, что члены Церкви тоже уязвимы для болезни, как и язычники. На это святитель восклицает:

«Правда, некоторых смущает то, что нынешняя болезненная язва поражает наших наравне с язычниками, как будто христианин для того только и уверовал, чтобы бедствия не касались к нему и он, при наслаждении мирским временным счастьем, свободный от всяких зол, сохранен был для будущей радости!»

Но на самом деле, пишет он, «пока Христос не приведет нас к Богу Отцу, до тех пор все немощи плоти будут для нас общи со всем родом человеческим».

Так же, как позднее Дионисий, Киприан видит в мужественном перенесении болезни аналогию мученичества. Он пишет:

«То, что расслабление желудка отнимает у нас телесные силы, что жар изнутри, перешедший в гортанные язвы, растравляет их, что непрерывная рвота потрясает внутренность, прилив крови делает воспаление в глазах, что у некоторых отсекаются руки и другие члены вследствие заразительного гниения, что от расслабления тела происходит дрожание в ногах, заграждается слух, повреждается зрение, – все это способствует преспеянию веры. И какое бесстрашие – всеми силами несокрушимого духа мужественно противостоять всем таковым напорам лишений и смерти!»

Верность Богу до конца в болезни, великодушие в скорбях, победа над сомнениями и унынием – это христианский «агон». Агон – одно из важнейших понятий в античной культуре. Это борьба, состязание. Но в данном случае не на поле брани, не на арене цирка, а в собственной душе. Не для развлечения публики, а для укрепления веры и сохранения верности Христу. Это готовность понести свой крест до конца. Неслучайно и сейчас слово «агония» обозначает предсмертную борьбу человеческого организма.

«Какая высота – стоять прямо среди развалин рода человеческого и не преклоняться долу вместе с теми, кои не имеют никакой надежды на Бога! Почему надлежит радоваться и дорого ценить дар настоящего времени, в которое мы можем выказать крепость нашей веры, перенесши тяготу его, прийти ко Христу тесным путем Христовым и затем на суде Его получить награду жизни и веры».

Святитель Киприан мужественно понес свой крест до конца, он не стал жертвой эпидемии, но во время гонения императора Валериана в августе 258 года он был приговорен к смертной казни. Приветствовал решение судьи словами «Deo gratias!» (Благодарение Богу! – лат.) и принял мученическую смерть через обезглавливание. Он одержал свою победу во Христе.

В середине III века Церковь мучеников и исповедников одержала духовную и моральную победу не только над эпидемией, но и над современным ей языческим миром. До торжества христианства оставалось более полувека, но образ жизни и образ смерти христиан во время эпидемии, несомненно, изменили отношение многих язычников к христианской общине, и именно в этом смысле это и было мученичество как свидетельство об истине даже до смерти.

В 262 году в Александрии Пасха прошла в тревожной обстановке, но истинное пасхальное торжество состоялось: свою веру в Воскресение Христово люди свидетельствовали деяниями, продолжая дело мучеников и в подвиге сочетаясь с воскресшим Христом. Для меня это сильно перекликается со словами Святейшего Патриарха Алексия II, который, благословляя освятить центральный престол каменного храма на Бутовском полигоне в честь Воскресения, в своей резолюции написал:

«Ибо вера в Воскресение Христово была тем основанием, на котором устояли новомученики в годы гонений».