Увы! друзья! мелькают годы –
И с ними вслед одна другой
Мелькают ветреные моды
Разнообразной чередой…
А. С. Пушкин

Сейчас в музее А.С. Пушкина на Пречистенке проходит очень красивая выставка «Мода пушкинской эпохи». Она охватывает самые разнообразные сферы русской жизни и культуры первой трети XIX веха. Её цель – показать, как понятие «мода» находило отражение в предметах и явлениях быта – вещественного, нравственного и социального. Следуя за великими историческими событиями, волновавшими Европу и Россию в начале ХIХ века, менялись и эстетические вкусы общества. Менялась мода на архитектуру и интерьер зданий, на литературу и искусство, на манеру поведения в обществе и, конечно же, на костюмы и прически. Ведь костюм отражал род занятий, принадлежность к определенному классу, уровень материального благосостояния и круг интересов своего хозяина. Таким образом, мода была не только причудой щёголей, но и знаком социальной принадлежности человека, знаком его политических пристрастий и господствующих в обществе идей.

Экспозиция посвящена распорядку дня светского человека, жизнь которого отражала общее для дворянской культуры стремление к ритуализации быта. В течение дня человек вынужден был переодеваться несколько раз, так как правила хорошего тона требовали определённого типа одежды для разных этикетных ситуаций. Сюртук, вполне уместный для утренней прогулки, был неприемлем для обеда или вечерних визитов, а в тюрбане или берете светская дама не могла появиться в первой половине дня – они предназначались для бала или театра. Не случайно один из пушкинских современников относил «искусство хорошо одеться» к «числу изящных искусств», сравнивая его с даром быть «великим музыкантом или великим живописцем, и может быть, даже великим человеком».

Прости, халат! товарищ неги праздной,
Досугов друг, свидетель тайных дум!
С тобою знал я мир однообразный,
Но тихий мир, где света блеск и шум
Мне в забытьи не приходил на ум.
П.А. Вяземский

Домашней одеждой для первой половины дня для мужчин были шлафор и халат. Утренний туалет для женщин заключался в платьях особого покроя. У столичных модниц это были дорогие парижские туалеты, у провинциальных барышень – простенькие домашние платья. В утреннем уборе выходили к завтраку, виделись с домашними или близкими друзьями. К обеду полагалось переодеваться, особенно – если ждали гостей.

В своих произведениях русские писатели XIX века часто акцентировали внимание читателей на утренних нарядах своих героев. Герой пушкинской повести «Барышня-крестьянка» Алексей Берестов, приехав в дом Муромских рано утром, застает Лизу, читающую его письмо, в «белом утреннем платьице». Героиня романа Л. Н. Толстого «Война и мир» Наташа Ростова встречает князя Андрея, приехавшего к ним с визитом, в «домашнем синем платье», Мать Татьяны Лариной, выйдя замуж, «обновила, наконец / на вате шлафор и чепец». Шлафор, или шлафрок – просторную одежду без пуговиц, подпоясанную обычно витым шнуром – могли носить и мужчины, и женщины. Особой популярностью он пользовался в 1830-е годы. В одном из номеров журнала «Молва» за 1832 год сообщалось: «Для мужчин мода на шлафроки до того утвердилась, что изобретены для них узоры и материи. Шали более всего к тому пригодны».

Однако наибольшего внимания русских литераторов удостоился халат, служивший с XVIII до середины XIX века «парадным неглиже». В поэме «Мёртвые души» Н.В. Гоголь с иронией замечал, что председатель палаты «принимал гостей своих в халате, несколько замасленном». В «Евгении Онегине» халат сопутствует обывательской и бездуховной жизни родителей Татьяны Лариной и рассматривается как один из вариантов судьбы Ленского:

Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат.
Носил бы стёганый халат…

Больше, чем любая другая домашняя одежда халат зависел от моды. «Сшитый в виде длинного сюртука с бархатными отворотами», халат героя повести В.А. Соллогуба «Аптекарша» «свидетельствовал о щеголеватости привычек» своего хозяина. Герой «Египетских ночей» Чарский, в своей одежде всегда «наблюдавший самую последнюю моду», ходил дома «в хохлатой парчовой скуфейке» и «золотистом китайском халате, опоясанном турецкой шалью».

В то же время П.А. Вяземский и Н.М. Языков воспели халат как «одежду праздности и лени», противопоставляя офицерскому мундиру или «гостиной ливрее». Именно в халате В.А. Тропинин изобразил А.С. Пушкина, А.И. Иванов – Н.В. Гоголя, В.Г. Перов – А.Н. Островского, И.Е. Репин – М.П. Мусоргского. Таким образом, и в русской поэзии, и в русской живописи халат стал символом свободы творческой личности.

Одной из светских обязанностей были визиты. Как и другие этикетные ситуации, обычай принимать визиты был подвластен моде. Во времена Екатерины II считалось модным принимать гостей во время одевания, однако в начале XIX века этого обычая придерживались лишь пожилые дамы. Кроме визитов, целью которых было засвидетельствовать своё почтение, существовали поздравительные, благодарственные, прощальные визиты и, наконец, визиты для изъявления участия… Поздравительные визиты наносились на Новый год, на Пасху, в день именин. После получения приглашения на бал или обед непременно следовало отдать благодарственный визит. Свадебные визиты молодожёны наносили в первые две недели после свадьбы, если сразу же не отправлялись в свадебное путешествие. Визиты для изъявления участия были необходимы, когда навещали больного или приносили соболезнования после похорон.

Точность соблюдения правил визита безошибочно указывала на принадлежность человека к светскому обществу. Во многих домах существовали дни, когда принимали посетителей. Утренние визиты принято было наносить между завтраком и обедом. Если швейцар отказывал визитёру в приёме, не объясняя причины, это означало, что ему отказывают от дома вообще.

Большое значение придавалось визитному костюму. В журнале «Московский телеграф» регулярно сообщалось о новых визитных костюмах для мужчин и женщин. Визитный костюм для утренних посещений должен был быть изящным, нарядным, но не парадным. Это могло быть воспринято в обществе как конфуз и стать темой всеобщих насмешек. Мужчины приезжали в сюртуках с жилетами, женщины – в модных туалетах, специально предназначенных для утренних посещений. После вечернего визита можно было отправиться в театр или клуб, поэтому визитный костюм мало отличался от вечернего наряда. Если мужчина наносил визит начальнику по службе, он должен был быть одет в мундир. Однако герой «Анны Карениной», Стива Облонский, отправляясь с визитом к начальнику, счёл нужным надеть сюртук, так как они были светскими знакомыми. По воспоминаниям современника, приехавший в Москву А. П. Ермолов не мог «засвидетельствовать своё почтение «великому князю» не имея ничего, кроме фрака и сюртука». Великий князь приказал передать ему, «что увидит его у себя с удовольствием и во фраке».

Вошёл: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток;
Пред ним roast-bееf окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.
А.С. Пушкин

В XIX веке пообедать можно было дома, в клубе или ресторации. Великолепие званых обедов русской знати поражало современников. Побывавший в России в конце XVIII века французский путешественник не без удивления отмечал: «Было введено обычаем праздновать дни рождения и именин всякого знакомого лица, и не явиться с поздравлением в такой день было бы невежливо. В эти дни никого не приглашали, но принимали всех… Можно себе представить, чего стоило русским барам соблюдение этого обычая; им приходилось беспрестанно устраивать пиры». Обычай принимать всех желающих «отобедать» сохранялся и в начале XIX века. В дворянских семьях за столом собиралось, как правило, тридцать пять – сорок человек, а в большие праздники – сотни три гостей. Однако время вносило свои коррективы. Обедать садились уже не в полдень, а около четырёх часов пополудни. Уходил в прошлое обычай носить блюда «по чинам». И, разумеется, менялась мода на украшение столовой и сервировку стола. Испытание временем выдержали только вазы с фруктами и цветы.

Светский этикет требовал определённого костюма приглашённых. Один из современников Пушкина, описывая обед у московского генерал-губернатора Д.В. Голицына, замечал: «Только англичанам позволено быть такими свиньями; мы все были наряжены в параде, хотя и не в мундире, а этот чудак явился в сюртуке…».

Однако в Петербурге и Москве домашним обедам молодёжь предпочитала клуб или ресторацию. Хороших ресторанов было немного, каждый посещался определённым, устойчивым кругом лиц. Появиться в том или ином модном ресторане (у Талона или позже Дюме) означало явиться на сборный пункт холостой молодёжи – «львов» и «денди». В 1834 году в одном из писем Наталье Николаевне Пушкин сообщал: «…явился я к Дюме, где появление моё произвело общее веселие…», и спустя несколько дней: «Обедаю у Дюме часа в 2, чтоб не встретиться с холостою шайкою».

Разумеется, диктат моды распространялся и на гастрономию. В романе «Евгений Онегин» Пушкин упоминает многие модные новинки меню конца 1810 – начала 1820-х годов. Среди них – блюдо английской кухни «roast-beef окровавленный» и «страсбургский пирог» – паштет из гусиной печени, привозившийся в консервированном виде. Ананас – традиционный для пушкинского времени десерт, известный в России с середины XVIII века – уже не воспринимался как диковинка, но по-прежнему оставался одним из любимых угощений. Жителям обеих столиц, привыкшим обедать дома, достаточно было послать за ананасом в соседнюю лавку, а «светские львы» и «денди» могли заказать его в дорогих ресторанах Петербурга или Москвы. В большой моде было и «вино кометы» – шампанское урожая 1811 года, своим названием обязанное яркой комете, которую можно было видетъ с весны 1811 по начало зимы 1812 года. Три военных года затруднили его путь в Россию, но после поражения Наполеона французские виноторговцы поспешили доставить его в страну-победительницу. В течение многих лет «вино кометы» не теряло своей популярности, а в литературных произведениях было воспето столь часто, что превратилось в один из поэтических штампов.

Изображу ль в картине верной
Уединённый кабинет,
Где мод воспитанник примерный
Одет, раздет и вновь одет?
А.С. Пушкин

Кабинет – комната для уединённых занятий – принадлежал хозяину дома и играл важную представительскую роль в общественной жизни его владельца. Больше, чем любая другая комната, он давал представление о характере, уровне образованности, положении в свете и потребностях своего хозяина. Кабинет графа из повести А.С. Пушкина «Выстрел» поражал роскошью: «около стен стояли шкафы с книгами, и над каждым бронзовый бюст; над мраморным камином было широкое зеркало; пол обит был зелёным сукном и устлан коврами». «Светло-голубые французские обои», покрывавшие стены кабинета Печорина в повести М.Ю. Лермонтова «Княгиня Литовская», «лоснящиеся дубовые двери с модными ручками и дубовые рамы окон показывали в хозяине человека порядочного». Интерьер кабинета: мебель и предметы декоративно-прикладного искусства, книги и картины, бюсты французских энциклопедистов или «лорда Байрона портрет» не только отражали интересы человека, но и демонстрировали модные тенденции времени. В соответствии со вкусами эпохи кабинет Чарского, героя пушкинской повести «Египетские ночи», был полон «картин, мраморных статуй, бронзы, дорогих игрушек, расставленных на готических этажерках». Кабинет Онегина украшало всё, что было изобретено человечеством «для роскоши, для неги модной»: «янтарь на трубках Цареграда», «фарфор и бронза на столе», и – модная новинка начала XIX века – «духи в гранёном хрустале». Московский знакомый Пушкина А.Л. Булгаков так описывал свой кабинет: «Кабинет мой теперь почти устроен, – пять больших столов… В углу диван, перед ним стол круглый, на котором книги и газеты, напротив его шкап (для меня драгоценный) с трубками. Все трубки приведены в порядок».

В кабинете работали и отдыхали, принимали управляющего и обсуждали с секундантами своего противника условия поединка. После званого обеда мужчины, как правило, уходили в кабинет хозяина дома «курить трубки», и постепенно кабинет превратился в зал для мужских приёмов. Трубки с длинными чубуками, экспортируемые из Турции, как и респектабельные мужские аксессуары к ним, были необходимой принадлежностью парадного кабинета. В России они вошли в моду в первой трети XIX века в связи с общеевропейским увлечением Востоком, с творчеством Байрона, воспевшего восточную экзотику в поэме «Гяур».

Каждый вид приёма подразумевал определённые темы разговоров, регламентированные светскими правилами. В кабинете велись беседы, неуместные на балу или в гостиной. Их разнообразие отражало весь мужской мир: круг личных интересов и политические взгляды, вопросы семейной жизни и ведения хозяйства, служебной карьеры и чести.

Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла – всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
А. С. Пушкин

В пушкинское время театр был предметом всеобщего увлечения. Обычно представление начиналось в шесть и заканчивалось в девять часов вечера, так что молодой человек успевал, побывав в театре, отправиться на бал, маскарад или в клуб.

Театральное пространство состояло из лож, партера и райка. Ложи посещались семейной публикой и, как правило, абонировались на весь сезон. Партер включал в себя 10-15 рядов кресел и собственно партер, где спектакль смотрели стоя. Места в креслах стоили дорого и, как правило, их занимали вельможные и состоятельные зрители. Билеты в партер были значительно дешевле. Раек – самый верхний ярус балкона – предназначался для демократической публики, которая, по словам современника, «не снимая верхнего платья, валом валила на галереи». Это объясняется тем, что в то время в театре не было гардероба, и верхнюю одежду сторожили лакеи.

Для остальной части посетителей светский этикет предъявлял строгие требования к костюму. Женщины могли появиться в театре только в ложах – в вечерних туалетах, в беретах, в токах, в тюрбанах, которые не снимали ни в театре, ни на балу. Мужчины надевали мундир или фрак. Возможны были и нарушения этикета с целью эпатировать публику. «Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него, столпившись, стояла самая блестящая молодёжь Москвы, и он видимо первенствовал между ними», – писал Л.Н.Толстой в романе «Война и мир».

Для петербургского франта первой трети ХIХ века театр был не только художественным зрелищем, но и местом светских встреч, любовных интриг и закулисных увлечений. В связи с этим правила хорошего тона распространялись не только на костюм, но и манеру поведения театрала. В зал было принято входить в последнюю минуту перед началом спектакля, обмениваясь поклонами и приветствиями. Так, например, Онегин, опоздав к началу спектакля, «идёт меж кресел по ногам». И ещё одна деталь поведения щёголя – рассматривать зрительный зал в лорнет. Онегин «Двойной лорнет скосясь наводит/ На ложи незнакомых дам».

В Английском клубе как в chambre obscure отражается вся Россия.
П.А. Вяземский

Впервые клубы появились в Великобритании. В России они вошли в моду при Екатерине II. В Петербурге в 1770-1795 годах было основано семь клубов, среди которых самым престижным считался Английский. Вскоре Английский клуб появился и в Москве. Вступив на престол, Павел I запретил Английские клубы, как и прочие общественные собрания. С воцарением Александра I они вновь были разрешены. Избрание в члены клуба было сопряжено со многими строгостями и ограничениями. Во-первых, в Английский клуб принимали только мужчин. Во-вторых, имя нового члена оглашалось заранее, и если за ним были известны неблаговидные поступки, вопрос об его избрании сразу же снимался. Если же кандидатуру не отклоняли, то члены клуба голосовали за его принятие – каждый по выбору клал белый или чёрный шар.

Известность, которую Английский клуб приобрёл в обществе с начала XIX века, привела к тому, что он стал не только модным заведением, но и оказывал воздействие на общественное мнение столицы. Основными занятиями членов клуба были разговоры, игры и чтение газет. Впрочем, разговоры о политике – хотя и велись в клубе – были запрещены уставом.

Газетная комната, куда поступали русские и иностранные периодические издания, была непременным атрибутом клуба. Свежие газеты и журналы раскладывались на специальном столе, их можно было свободно брать и читать. Издания прошлых лет отдавались на хранение в библиотеку, откуда их можно было взять на дом, расписавшись в особой книге. За соблюдением порядка в газетной комнате наблюдал особый служитель. Но, как правило, она не была многолюдной. По воспоминаниям современника, однажды П.А. Вяземский «объехал по обыкновению все балы и все вечерние собрания в Москве и завернул, наконец, в клуб читать газеты. <...> Официант начал около него похаживать и покашливать. Он сначала не обратил на это внимания, но наконец, как тот начал приметно выражать своё нетерпение, спросил: «Что с тобою?» – «Очень поздно, ваше сиятельство». – «Да ведь ты видишь, что я не один, и вон там играют ещё в карты». – «Да ведь те, ваше сиятельство, дело делают».

Карты – «одна из непреложных и неизбежных стихий русской жизни» – завелись в Английском клубе сразу же после его учреждения. Долгое время в нём процветали и коммерческие, и азартные игры – несмотря на то, что последние в России конца XVIII – начала XIX века формально были запрещены. В отличие от коммерческих игр, свойственных солидным людям, азартные игры носили характер «всеобъемлющей моды». Кроме того, одно время даже существовала «мода проигрываться». Неоднократно предпринимались попытки искоренить азартные игры, способные разорить почтенных членов клуба, и, в конце концов, они увенчались успехом.

По случаю знаменательных событий в клубе устраивались обеды. Один из таких обедов был описан Л.Н. Толстым в романе «Война и мир». Кроме того, существовали ежедневные клубные обеды и ужины. Они стоили дорого, но зато здесь всегда было избранное общество, а для людей неженатых клуб заменял домашний уют.

А всё Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас творец
От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!
И книжных и бисквитных лавок!..
А.С. Грибоедов

В пушкинское время главной торговой улицей Москвы – святилищем роскоши и моды, был Кузнецкий мост. После указа Екатерины II о привилегиях иностранным торговцам в районе Кузнецкого моста французы начали открывать свои магазины модных и галантерейных товаров. В 1812 году именно это спасло улицу от пожара: наполеоновская гвардия охраняла своих соотечественников от огня и разорения. После изгнания захватчиков из Москвы французские надписи были запрещены, а к французским лавкам добавились английские, итальянские и немецкие. Магазины на Кузнецком мосту были модными и дорогими. Один из путеводителей того времени сообщал: «С раннего утра до позднего вечера видите вы здесь множество экипажей, и редкий <.> из них поедет, не обоклав себя покупками. И за какую цену? Всё втридорога; но для наших модников это ничего: слово «куплено на Кузнецком Мосту» придаёт каждой вещи особенную прелесть». Со временем множество модных магазинов превратило улицу в место гуляний и встреч аристократов.

В Петербурге модные магазины были сосредоточены на Невском проспекте. Обозреватель газеты «Северная пчела» отмечал сходство и различие двух столиц: «Кузнецкий мост в полном блеске: пропасть магазинов всякого рода, модных лавок; тут можно в один день истратить бездну денег. Великолепных магазинов, какие нередки у нас в Петербурге, там нет; помещение тесно, комнаты темны и низки, но товары группированы изящно и продаются так же дорого, как в Петербурге. В последнем Кузнецкий мост не отстаёт от Невского проспекта». Однако, по наблюдению иностранцев, петербургские магазины уступали европейским. Английскому путешественнику, посетившему Россию в 1829 году, они показались «не столь приметными, как лондонские», а выбор товаров в них – не столь богатым. Тем не менее, в Петербурге торговля предлагала богатейший выбор изделий, в том числе по качеству и по цене.

Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
<...>
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд…
А.С. Пушкин

Ярким событием в жизни светского общества первой трети XIX века были балы. Открытие бального сезона ежегодно проходило в Зимнем дворце. Затем непрерывной чередой следовали балы в дворянских и офицерских клубах, великокняжеских и аристократических домах. Задолго до начала бала начиналась тщательная подготовка к нему: составлялись списки гостей, рассылались приглашения, продумывалось оформление парадных залов.

Дом, где давался бал, был ярко освещён. Вверх по лестнице стояли ливрейные лакеи. У входа в парадные залы приезжающих встречали хозяин и хозяйка дома. Этикет требовал строгого соблюдения бального церемониала. О начале бала объявлялось после приезда самых знатных из приглашённых гостей. Бал открывался полонезом. Если присутствовал император, он шёл в первой паре с хозяйкой дома. Во второй – хозяин с самой почётной дамой. За полонезом следовал вальс, вошедший тогда в большую моду. Кульминацией бала считалась мазурка, которая нередко превращалась в целое действо, включающее элементы салонных игр. Заканчивался бал котильоном – танцем-игрой, особым видом кадрили с различными игровыми моментами. Естественно, в продолжение многочасового бала каждый танец мог исполняться несколько раз.

Для представителей светского общества бал был одновременно и удовольствием, и общественной обязанностью. Для мужчин, желающих проявить себя на служебном поприще, он давал шанс существенно преуспеть в карьере. Ещё более важную роль бал занимал в жизни женщины, общественная жизнь которой не простиралась дальше гостиной и бальной залы.

Не удивительно, что готовя свой бальный наряд, женщины вкладывали в него все свои идеи, вкус, фантазии, продумывали мельчайшие детали. Диктат моды распространялся не только на цвет и покрой платья, но и на все атрибуты элегантного туалета: украшения, бальные книжки, цветы, перчатки. При этом бальный наряд светской дамы существенно отличался от наряда молодой девушки, приехавшей на свой первый бал. Согласно строгим правилам, принятым в свете, молодые барышни были одеты в белые или нежно-розовые платья, украшенные гирляндами цветов, ветками зелени или плюща. Из драгоценностей допускалась лишь нитка жемчуга. Мужчины являлись на бал в парадных мундирах или во фраках. Под фрак надевали жилет и тонкую фрачную рубашку. Головным убором при фраке был цилиндр. Одной из наиболее выразительных деталей мужского бального костюма был галстук, цвет и форма банта которого менялись каждый сезон в зависимости от моды.

Мода предъявляла свои требования не только к бальному туалету, но и к поведению человека на балу. В конце 1810-х — начале 1820-х годов, когда, по словам одного из пушкинских героев, «в моде» были «строгость правил и политическая экономия», декабристы отказывались от танцев, демонстрируя этим своё отношение к легкомысленным развлечениям. Среди петербургских «денди» признаком хорошего тона считалось «модное опоздание», поэтому они не появлялись в бальной зале раньше полуночи. Таким образом, пристрастия моды, связанные с социально-культурными и политическими особенностями времени, находили своё отражение во всей природе бала – от бальных туалетов до бытового поведения представителей светского общества.

Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар.
И там гуляет на просторе,
Пока не дремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
А.С. Пушкин

После утреннего туалета, чашки кофе или чаю, к двум-трём часам дня можно было отправиться на прогулку – пешком, верхом или в коляске. Как и положено настоящему «dandy», Онегин прогуливается по Невскому проспекту, бывшему в то время средоточием модной жизни Петербурга. Одет он также по последней моде: в конце 1810-х-начале 1820-х годов необычайную популярность приобрели черные атласные шляпы-цилиндры с широкими полями a la Боливар, получившие свое название по имени популярного южно-американского политического деятеля.

Для мужчин в первой половине дня приличными считались чёрный суконный сюртук или утренний фрак. Молодому человеку начала ХIХ века необходимо было иметь в своём гардеробе как минимум три фрака, каждый из которых предназначался для определенного времени и места. Отличались они цветом, тканью и, отчасти, фасоном. Так, для утреннего выхода по делам или на прогулку надевали фрак зелёного цвета (популярными были также синий и тёмно-лазурный). Воротник обычно обтягивали бархатом иного цвета, чем ткань фрака. Полы утреннего фрака в отличие от вечернего были несколько длиннее. Женщинам же во время прогулок этикетом позволялись цветные платья и шляпки разнообразных фасонов.

Описывая своих современников, прогуливающихся по Невскому проспекту, Н. В. Гоголь обращал внимание на «длинные сюртуки мужчин» и «розовые, белые и бледно-голубые атласные рединготы и шляпки» женщин, на рукава их платьев, похожие на «воздухоплавательные шары»: «Тысячи сортов шляпок, платьев, платков – пёстрых, лёгких…Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над чёрными жуками мужеского пола.»

В Москве гулянья, как правило, были приурочены к церковным праздникам и строго соотнесены с местом: Лазарева суббота накануне Вербного воскресенья – на Красной площади, Духов день – в Лефортовом саду. Особенно славились гулянья первого мая в Сокольниках. По словам одного из пушкинских современников, «не побывать первого мая в Сокольниках <...> – это значило лишить себя одного из величайших наслаждений в жизни».