Новогодняя ночь, как и положено, прошла с традиционной новогодней елкой, карнавальными чепчиками, забавным представлением, которое подготовила нам наша молодежь, и, соответственно, новогодними подарками. Было весело! Хочу отметить, что проходила она на метеостанции Караби, где мы предварительно арендовали комнату. Все это я оставила для сугубо личного пользования и семейного просмотра, а вот чем мне хотелось бы поделиться со своими друзьями, так это тем, как мы провели последующие два дня на Караби.

Утро на Караби 1 января 2010 года
Утро на Караби первого дня нового 2010 года предстало перед нами во всей своей строгости.



Пещера "Большой бузлук"
Прогулялись до пещеры, которую возможно осилить после активно проведенной новогодней ночи. "Большой бузлук" с тюркского переводиться как "Ледяная пещера", потому что в ней сохраняется лед в любое время года. Этим она, собственно, и интересна.



Первый пошел!...
В пещеру, в принципе, можно попасть и без обвязки. Правда, очень скользко в это время, поэтому есть некоторый риск. Но мы подумали: "Чё мы, не спелеолухи, что ли?!...» и бросили навеску прямо с обрыва, чтоб с восторгом опускаться в пропасть!...



Спуск Красной шапочки
Красная шапочка - это я! Прошу любить и жаловать! К моменту моего спуска пошел сильный туман, у обитателей Караби именуемый "Обезьяной", так что, где я и куда спускаюсь, можно только догадываться.



Эх! Туманы мои, растуманы!...
"Обезьяна" все подкрадывается...



Уходим в никуда...
Возвращались на метеостанцию, ориентируясь по интуиции.



Утро второго дня 2010 года на Караби
Утро второго дня 2010 года на Караби над нами смилостивилось и подарило нам вот такой вот холодный, но ясный пейзаж! Мы направляемся на Кара-Тау.



Кони, кони, кони…
По дороге пару раз встречали табун лошадей.



Вот такое чудо повстречалось нам в лесу на подъеме на Кара-Тау! Далее представлю несколько снимков.







На вершине Кара-Тау
Было очень красиво, но холодно ужасно - ветер (южный, кстати) сбивал с ног.





Репер на вершине Кара-Тау
Несмотря на пронизывающий ветер, все испытывали неописуемый восторг и готовы были совершать разные нелепые поступки!



Проснулся!
А в затишье на Кара-Тау, при том, что там уже ложился снег (!), до сих пор распускаются цветы!



А деревья прижимаются друг к другу... Наверное, греются...

Текст из познавательного фильма о пещерах "Зов бездны"


Прозрачные и невесомые небеса, тысячелетиями безмолвная бездна пещер, этот загадочный подводный мир.
Что влечет к себе немногочисленных избранных нашего суетного и бренного времени кого под облака, кого в пучину морей, а кого в вечный мрак и холод пещер? Ради чего, покинув уют и комфорт квартир, ютясь в маленьких самодельных палатках, пронизываемых дождем и ветром, снегом и морозом крымских яйл, смеясь над опасностью и риском, подстерегающими их на каждом шагу, эти люди делают свое незаметное, на первый взгляд, но, пожалуй, важное дело?...
… И как объяснить, что влечет рыцарей нашего компьютерного времени, мыслящих немного иначе, чем мы с вами, но от этого только более счастливых, верных и чистых душой?...
Заброска снаряжения и нашей группы проходила традиционно для этих мест: с мелкими поломками автомобилей, петляниями между валунами и воронками, с пробуксовками по каменистому бездорожью, где с трудом проходила даже «Нива». Наша малышка, как одухотворенно зовет ее владелец, вероятно думая про своего хозяина не совсем приличные вещи, с трудом преодолевала путь, испещренный фантастическими кратерами и выходами скальных пород удивительных и необычайных конфигураций.
Солнце, завершая свой извечный путь, клонилось к западу, а мы, в свою очередь, до наступления темноты спешили разбить лагерь.
Поутру, наскоро позавтракав, группа приступила к подготовительным работам и спуску. Обсуждаются точки и ракурсы съемок, проверяется съемочное оборудование. Пройдены последние наставления и повторная проверка страховочного снаряжения и узлов, поскольку на карту поставлена жизнь человека.

Одного из наших операторов отправляем «помойным котом», как, смеясь, называют спуск лебедкой профессиональные спелеологи. Но спускаться с работающей камерой другим способом невозможно, а нам соблазнительно донести до зрителя то, что мы видим и чувствуем при спуске сами. К сожалению, объектив камеры не способен охватить всю высоту и мощь ствола…
Такие провалы, колодцы и шахты имеют многие Крымские горные массивы: Караби, Ай-Пери, Чатырдаг, Бабуган. Только на Караби их насчитывается более 2 сотен. И заметьте, это только обнаруженных, открытых: Пещера Крубера, шахта Дублянского, монастырь Чокрак, Большой Бузлук. Вход в сравнительно недавно открытую пещеру – 200 лет Симферополю не впечатляет после всего того, что мы уже видели. Нет ощущения тревоги, мелкой нервной дрожи. Сразу и не представить, что, протиснувшись в узость, мы попадем в центр купола огромного зала (!), где даже фонарик не всегда добивает до стен.
Визуально глубину темной шахты оценить практически невозможно. Эта таинственность вызывает желание заглянуть вглубь, только здесь неуместны излишняя бравада и необузданная отвага, не подкрепленная страховочным канатом…

…Мох, в верхней части буйствующий и ядовито-зеленый, сменяется на бледный и более унылый внизу. Выступы чередуются то впадинами и уходящими в стороны трещинами, то гладкими, словно вылизанными, стенами.

И вот, наконец, взору открывается этот таинственный и до конца не понятый мир: на нас пахнуло вечным холодом мирозданья и оглушительной царственной тишиной. Так встречает подземный мир своих непрошеных гостей.
Все это великолепие создано титанической работой природы, которая миллионы лет песчинку за песчинкой, частицу за частицей вымывала из горных пород и с их помощью кропотливо ваяла свои величественные скульптуры в неприкосновенности, затем сохраняя их благодаря недоступности для подавляющего большинства человеческого рода. Этим подземным сводам повезло. Они сумели обезопасить себя от вандалов, выстроив неприступные входы. Чего не скажешь о более мелких полостях и горизонтальных пещерах, загубленных варварством и цинизмом. Где взгляд натыкается на различные надписи, пацифистские знаки, обрубки разбитых сталактитов и сталагмитов, где белизна пещеры скрыта под толстым слоем копоти и то тут, то там ядовито высвечиваются печальные свидетельства наземного мира.
Но мы с вами находимся там, где, можно сказать, не ступала нога человека. Нас наполняет чувство единства с природой, которое приходит только здесь, и чувство отрешенности от всего мира. На смену обыкновенным житейским переживаниям приходит другое, что-то особенное.

Ты такой маленький и затерявшийся, что просто невозможно передать это ощущение. Мир, оставшийся там, наверху, кажется нереальным, а может нереально все, что происходит с нами сейчас? И, кажется, что стоит нечаянно махнуть рукой, закрыть глаза и все исчезнет, растворится, оставив только грустные и приятные воспоминания.
Мы возвращаемся. Все вокруг кажется уже совсем другим, родившимся заново. Да и сами мы стали немножечко другими.
Текст из познавательного фильма о пещерах "Зов бездны"

Наш стальной друг, визжа тормозами и дымя протекторами, надрывно, то, ревя, то, подвывая, обдавая нас выхлопными газами, и с возмущением бросаясь камнями и грязью, пытается помочь нам выбраться из мест, неведомой силой вздыбленных на 800 и более метров над гладью моря. Где уже в октябре, как правило, осенние обложные дожди сменяются холодными с заморозками ночами, а то и обильными снегопадами. То вдруг на удивление всем появится ласковое горное солнце, последний раз в этом году, одаривая все здесь своим теплом и светом.
С грустью мы покидаем мир, который всегда рядом с нами и внутри нас, но путь к которому, зачастую, бывает так долог!
Павел и Галина Литвиновы
группа «Сталкер» 2001г.

А это уже более поздние времена. Автор статьи - Александр Ярошевский. Статья была напечатана в газете "Судак + Вероника" №27 (88) 29 ноября 2003 года.

Итак:

Какими бы мы ни были одинаковыми, все шесть, семь? Или сколько тут нас на планете, миллиардов людей, чувства у каждого – свои, вот именно – индивидуальные, и транслировать их можно только весьма и весьма приблизительно. Мне придется рассказать от первого – от своего – лица, потому что я не могу говорить «мы»,
рассказывая о том, как мы были на Караби. Сколько бы нас там тогда ни было – двое, или, как оно и было на самом деле, ровно «чертова дюжина», или шестеро, или сколько-то там могло нас быть еще. Потому что Караби – это чувство.
И сколь бы высоким ни был уровень газетной полиграфии, никакие черно-белые ризографические или офисные иллюстрации оттуда этого чувства толком не передадут; они смогут, может быть, возбудить какое-нибудь другое чувство, но оно, скорее всего, сродни будет тому, с которым вглядывались мы сто (тридцать три с третью года, если быть точным) лет тому назад в черно-белые мониторы домашних своих телевизионных
приемников, как первые люди на Луне по Луне сообщаются, в натуре.
Там по-другому плывут облака и вымериваются расстояния, там зачастую в обход много ближе, чем вроде бы прямо (потому что воронку легче обойти и объехать, чем спускаться в них и вновь и вновь из них вверх подыматься), там растет крымский эдельвейс – Ясколка Биберштейна – сияет-светится серебряными крестиками листвы на земле в любых сумерках, если только это не полная темь. И туманы там называются «обезьяной», и в одну из ночей у костра я, наверное, понял, почему: повернувшись к огню тылом и, сделав не более пары шагов, видишь вдруг под собою большой черный двигающийся силуэт, и первая мысль, что это кто-то идет к костру сквозь этот вот туман. Потом сразу почти понимаешь, что некому это идти, и, жизненный опыт и элементарные понятия о законах оптики, всплывшие еще из школьной физики, подсказывают, что это всего лишь тень на теле тумана, а шевелится она, хоть ты неподвижен, застыл, оттого только, что шевелится-перебегает, да, пламя костра. Но славится «обезьяна» не этим, а тем, что в ней можно блуждать до рассвета или до ее, «обезьяны», ухода, и, только после увидеть в паре сотен шагов от себя палатку, автомобиль, костер,
лагерь, до которого было недосмотреться и недокричать, пока блуждали в «обезьяне». Но это – не более чем издержки, такие, как необходимость в большом городе ждать зеленого огня светофора, чтобы перейти на противоположный берег проспекта. Тревожный, конечно, но вроде бы – по рассказам тех, кто испытал –
как бы и не более того. Там, если забраться на крышу Метео с бутылкой шампанского в вытянутой руке к небу деснице (или, по желанию, шуйце), то пробка как раз и коснется невидимой отметки «тысяча метров». И вылетела, соответственно, в какую-нибудь новогоднюю ночь она на только в следующий за этим год, а, может быть, как раз и в следующее – третье – тысячелетие, но и в следующую над уровнем моря тысячеметровку земной атмосферы, "блакитного" крымского моря.
Только пока это не чувства, и даже не ощущения, а только слегка беллетизированные факты, и их набирать можно – статистических и легендарных, серьезных и несерьезных – набирать и набирать, потому что о чувстве-то говорить куда сложнее, чем перебирать список видимых знаков и признаков, их объяснений.
«Некоторые – многие – едут сюда за чувством страха», - ответил на незаданный мною вопрос Павел, в то самое как раз вот именно время, когда Зверь почти непереносимо для страхующего долго вползал в непроглядный и непрокрикиваемый вход Виолы, непрерывно корректируя натяжение страховочной веревки: «мягче!», «жестче!», «еще жестче!»… Не прошло и двух недель, и такие же возгласы выдавались и мною,
висящим на двух веревках – страховочной и основной, над 35-метровым колодцем Крубера – впечатляющим, но далеко не самым страшным на Караби. Потому что есть еще потрясающий, страшный в своей откровенной разверстости колодец Дублянского, к которому ну совершенно не тянет подойти ближе, чем на 30 шагов, есть и
невиданный еще мною Монастырь Чокрак, которого я, наверное, и не увижу, потому что никакой физической переподготовки в мои 48 уже не выстачит на то, чтоб подняться (спуститься уже не большая проблема, особенно когда знаешь, кто тебя страхует) из его 100-метрового колодца…
А там, в Крубера, 11-летний Пашка, подымаясь, насвистывал и балагурил, и швырялся вниз выдранным из страшных (?) стен его колодца мхом, и вообще проводил время в собственное свое детское еще удовольствие, а 14-летний Антон уже по-взрослому слазил-сбегал туда-обратно, полжизни этого опыта, и как раз туда, в тот другой колодец, ради которого (формальный повод) вроде бы мы и приехали, колодец, которому нам не удалось в этот раз дать имя, он меня и отстраховал и на спуске, и на подъеме. Не только, наверное, за страхом приезжают сюда, но это – из области чувств, и тогда о том, зачем же? –надо спросить у других, у каждого…
Наверное, есть и общее, необходимое, как необходимый салют у памятника Виктору - Владимиру Викторову, замерзшему в зимнем тумане последнего января минувшего тысячелетия 20-го числа, через день после сорокового своего дня рождения, только это из чувств еще надо освоить, и это – другой рассказ, который все
никак не состоится в какой-нибудь публикации, а состоялся в мраморной таблице, установленной друзьями у того же колодца Крубера…
Не все входы так впечатляющи внешне, есть и вполне мирные объекты, похожие порою то на вход в прабабушкин погреб, а то просто таким вот, как у Крымской или 200 лет, проемом в каменистой поверхности Караби… еще одно из ее невыразимого спектра – знать, что там, за проемом, где-то, как раз сейчас двигаются, движутся (никого наверху и сгущается ночь) друзья, и 2 всего-то» - сто метров до них: сто метров
вниз.
Виола и Крубера, Дублянского и Монастырь Чокрак (непонятно почему так названный), равно как и Большой, всем известный, как и никому почему-то не известный Малый, Бузлуки, и Студенческая, Солдатская, Ньюмана, Крымская, 200 лет Симферополя (это та, где сто метров, хотя и не по прямой, вниз) и 200 лет Севастополя –
маркированные и немаркированные, именные и безымянные, только с кадастровым 1999 года номером, вбитым в крохотный квадратик нержавейки, встреленный в ближний к «дырке» надежный камень – это все – пещеры. Потому что Караби – это, де-факто, уникальное – хотя и классическое, с точки зрения науки карстологии
или, Бог ее знает, может быть – спелеологии – карстовое плоскогорье, и, коль скоро пошли в обыденную терминологию – туманная жемчужина Юго-Восточного Крыма, место необыкновенного отдохновения немногих, добирающихся в его бездорожье – где только азимуты на Метео и расстояния до него – не только из Алушты и
Евпатории, Мелитополя, Феодосии, Судака и так далее, но и из самого, как сменившая нас в последний день октябрьской экспедиции на Метео группа, - ажник из самого, понимаешь ли, Господина Нижнего Новгорода, что в сопредельной теперь уж России, но мы о другом.
В эту последнюю встречу Караби показала нам все почти. Утром первого дня, к которому перестало
капать с тента, потому что замерзла вода, лес сиял чистым хрусталем инея в синих небесах, и потом, два где-то еще дня, его, инея этого, твердые призмы выразительно шурша в безветрии осыпались с листвы и веточек буков и сухо лежали под буками чистыми грудами – хочешь – бери, пей; и еще, вот, - наверное, это можно было б увидеть и в городе, тем более, таком небольшом, как Судак, только вот недосуг это увидеть в городе – а, может, и нельзя в городе, даже таком небольшом, как Судак, этого увидеть – как каждая капля росы на траве, на крестах листьев той же Ясколки Биберштейна, на каждой неизвестной травинке сияют истинными бриллиантами: синий…красный… желто-золотой…
Приходила «обезьяна» и ветер, которого вроде б и не было, закручивал дым костра в глаза, и чуть ли не начинался снег, и моросил дождь, и при попытке увидеть Южные Обрывы и море за Приветным пришедшие с моря облака, взбираясь, закрывали вершину Белой, и стояли, пока стояли мы, и двигались: вверх, если мы пытались вернуться, и вниз, когда мы уходили.
Впрочем, даже в этой дымке с Южных Обрывов удалось увидеть еще одно: Караби – это страна. Потому что здесь все по-своему, и никого здесь, среди буковых перелесков и господствующей ненавязчиво над этим всем Кара-Тау на самом деле и нет, кроме друзей и пещер.
Мы не смогли там найти в этот раз – точнее, мы нашли их несколько, но не открыли, той пещеры, неизвестной еще, которая стоила бы великолепного имени, как мечталось, 2000 лет Судака. Но назвал я их рядом, и тех и других – в грамматической форме одушевленных существ потому, что… ну, с чего и началось: Караби – это чувство.
И тогда, в Крубера, когда в лагере не было воды, и мы спустились туда и по воду тоже, и одной из задач было – поднять воды, чистой подземной влаги наверх по-максимуму. А значит и напиться ею, водою пещеры, прямо там, внизу, вволю, и когда губы припали к зеркалу подземного невидимого озерца, ощутили они – смейтесь-смейтесь! – без дураков, - обыкновенный, нормальный, уверенный и, только что слово нашел –
строгий – точней, может быть – в самую меру нежный, неожиданный, но как понимаешь вдруг, долгожданный и потому неизбежный – поцелуй…

Александр Ярошевский.

Сегодня 27 января 2009 года, но статью я решила поставить старую, аж десятилетней давности (!), (а чтоб не затерялась в толстом слое многолетней мировой информации), В.Садового о нас любимых , за 17 июля 1999 года, размещенную в местной газете "Судакский вестник" в №57-58 (5712-5713). Называется статья "Дети подземелья"

Итак

Рубрика: Мир твоих увлечений

- Может во дворе поговорим? – предложил Павел. – А то в доме зоопарк. Нет, удавов и жирафов пока не завели. Всего лишь лисенок. Не агрессивный, просто отвлекать будет. Давайте в беседке.
В беседке – так в беседке. На дворе лето. Да и названа она так, поскольку предназначена именно для бесед.
- Говорят что у вас очень экзотический семейный бизнес.
-Нет, бизнесом в расхожем понимании это назвать сложно, расставляя чашки с чаем, отвечает за мужа Галя, - скорее, это семейное увлечение. Вообще у нас образ жизни такой – увлекаться всерьез. Тон задает Павел. Прямо какой-то экстрем-романтик: и дельтапланерист, и водолаз, и дрессировщик дельфинов, и ювелир-кустарь, и фотограф, и оператор. Теперь еще и спелеолог.
- Забыла про лыжи и рыбалку. А в пещеру, кстати, попали с твоей подачи.
- Нет, с твоей. Моя идея была заняться съемкой. То есть просто снять хоть разок всю эту подземную красоту. А у Павла «разок» не получается. Он все ставит на «промышленную» основу.
- И как давно вы занимаетесь спелеологией?
- Уже третий год. Для нас – действительно давно, ведь мы живем быстро. Это особенно по Антону заметно. – Павел кивнул на сына, степенно, по-взрослому прихлебывающего чай. – Когда его 26 октября (мой день рождения) 97-го впервые в пещеру спускали, на его «бараний» вес даже лебедка не реагировала, а сейчас он уже признанный в «семье» спелеолог, полноправный и полномочный член команды. Вообще пещера Дублянского – серьезное крещение для всего нашего экипажа. Чтобы лучше понять, посмотрите на фото.
Антон на снимке выглядит настоящим каскадером, а вход в пещеру напоминает черную пасть зверушки из ночного кошмара. Представил себя висящим над этой бездной и поежился.
- Да, Дублянского – не «Сказка». В «Сказку» вход полтора на полтора. А тут воронкообразная пасть дьявола. Рядом с пещерой нет ни одной безопасной точки, откуда можно было просто заглянуть вниз. Глубина – 40 м. Спускаться – это как с 16 этажа без лифта и ступенек. Было 7 градусов мороза. Оборудования боле-менее надежного хватило на Антона, а мне и Гале пришлось пережить неприятные моменты при подъеме, когда отказали «самохваты». Это Б.С. предупредил: «Ребята, не шалите, подготовтесь серьезнее!» Предупредил и… отпустил.
Б.С. – это инструктор?
- Нет, это пещерный дух, Белый Спелеолог. Когда он шутит, например, тушит лампы «коногонок» только в каком-то определенном месте, - это полбеды. Беда, когда увидишь его самого воочию. Но о том, как он выглядит, знают лишь те, кто навсегда остался в пещерах. Жалею, что не брала с собой диктофона на спуски. Когда на глубине 70 м ночью мужчины после пережитого риска и глотка рома…
- Ой-ой, как РОМАнтично! Рома! Говори, как есть, не выдумывай.
- Ну, кружки водки. Так вот, тогда они начинают сказывать «бывальщины», такие пласты спелеофольклора открываются!
- У Белого Спелеолога – прямая аналогия с Черным Альпинистом, Бегущей по Волнам, Хозяйкой Медной Горы и прочими духами, стерегущими Мир не сей.
- Это что за мир такой?
- Есть на планете множество мест, где нормальному человеку делать нечего. Лезут туда только те, кто не от мира сего, как мы, например…Если без мистики, то на первой же пещере я понял: оборудование у нас, мягко говоря, скромное. В общем, через пару месяцев спуска я поехал в Москву и там на 700 долларов накупил французского снаряжения фирмы «Пецель». Сделали сами грузовую лебедку, смонтировали съемочную и осветительную аппаратуру. Автономная электростанция «Хонда» у нас уже была. Загрузили свой микроавтобус «под завязку», договорились со съемочной группой и в середине мая – опять на Караби. Съемочная группа здорово подвела, опоздала.
- Оно, может, и к лучшему: познакомились с Вадиком, Володей, Андреем…
- Да. Просто телепатия какая-то. Как можно было узнать в Генеральском, Рыбачьем, Симферополе, Евпатории, что мы едем в пещеры снимать? Не успели мы приехать и распаковать 40-литровую кастрюлю, как появились гости… С объемом кастрюли мы четко угадали. Володя с того и начал: «Ого, судя по казану, здесь свои!» Все они – пещерные «волки». Но как ни странно, пещер как таковых они не видели: в свете «коногонки» много не разглядишь. Поэтому приезд в пещеры кого-нибудь с нормальным осветительным оборудованием – целое событие. А вообще – ребята простые, душевные и надежные. Мы так сдружились, расстаемся со слезами на глазах. И совсем не важно то, что друг друга знаем только по именам. Изредка наезжают на Караби москвичи. «Навороченные» - я те дам… Вот некоторые из них действительно снобы, смотрят на местных сверху вниз и «контача» неохотно.
- А как Антон вписался в компанию «чокнутых» взрослых?
- Отлично. Хотя он был там не самый молодой. Андрей, например, в рюкзаке спускал в пещеру двухлетнюю дочку. Жена Саши, Тоня на шестом месяце беременности отказалась от подъема грузовой лебедкой, выбиралась, как все.
- Был момент, когда я страшно испугался за сына. В одну из пещер его спустили первым. Где-то посередине спуска скальная «полка». Опустил Антона на нее и кричу: «Отцепляйся и подожди меня».А он мне: «Здесь снег!» «Ничего, - кричу, - не успеешь замерзнуть». Опустился – и сердце екнуло. Полка крошечная, на ней двухметровый слой смерзшегося снега под уклоном градусов 45 к 8-метровой глубине. Стоять, не «зарубившись», на этом уступе я и сам бы не рискнул.
- А правда, что человека по-настоящему можно узнать только в экстремальных ситуациях?
- На 100 процентов. К примеру, Саша. Когда его Тоня в роддоме лежала, ему, естественно, было не до пещер. Но он все равно примчался за 20 км на мотоцикле только для того, чтобы с нами поздороваться. Другой пример – Михаил. Случайный, в общем-то, в «семье» человек. Кстати, его знаем и по фамилии, но называть не будем. Привез нас с группой на Караби, сказал: отлучусь, мол, ждите. Уехал в Судак, оставил машину возле нашего дома и со спокойной совестью укатил в Москву. Выручил опять же Саша. Как мы умудрились дать ему знать о том, что «заторчали» на яйле, - это целая история. Но как только он узнал, сразу приехал на машине друга. У него, оказывается, за это время сын родился, и новость нашла его во время застолья по этому случаю. Не в его правилах было садиться выпившим за руль, но тут он «наступил» на себя и вывез нас.
- Насколько я понял, ваше увлечение довольно дорогостоящее: оборудование, топливо, транспорт… Расходы окупаются?
- Финансово – не очень. Больше вкладываем. Хотя результат все-таки есть. На нашем счету шесть спусков, из них три серьезных. Отснято шесть часов «подземного» материала. Для меня, как заместителя директора алуштинской студии «Н-видео», это не просто любительские съемки. На нашем материале смонтировано два фильма: «Пещерные города» и «Подземный Крым». О Карадаге - почти готов. Помню, целая группа «ловила» первые лучи солнца в арке Золотых Ворот и уехала ни с чем. А нам это удалось.
- Судак – небольшой город. Как получилось, Павел, что на улице 14 Апреля живет делтапланерист-водолаз-видеооператор-спелеолог, а об этом никто не знает?
- Мы в Судаке недавно. Я уроженец небольшого поселка Курортное, у подножия Карадага. Покинуть малую родину вынудили обстоятельства. Почему выбрал для переезда Судак? Во-первых, понравилось, во-вторых, познакомились с вашим.., то есть теперь уже с нашим мэром А.А. Клавкиным. Побеседовали. Он пригласил нас поработать на рекламу Судака.
- Ну и как он вам?
- На спуске в одной связке мы с ним не были, зато видели, как он с парашютом прыгал. Недавно Анатолий Александрович выступил инициатором съемок рекламного видеофильма и очень добросовестно снимался сам, несмотря на занятость. Готовый фильм запустил по своим каналам в Киеве и Москве. Вообще-то опыт «дворцовых киномехаников» у нас нулевой, всегда старались быть, как говорится, подальше от начальства, поближе к кухне. Надеемся, чем-то поможем городу, а он нам.
- А чем он вам?
- Надоело поставлять «видеосырье». Хотим делать полноценную продукцию, авторскую. Но для монтажа требуется оборудование ни на одну тысячу «зеленых».
- В вашей группе, или как вы называете «семье», есть профессионалы-спелеологи, члены КСС, квалифицированные спортсмены?
- Не буду ручаться, но думаю, что нет. О приметах. Когда мы едем на яйлу, всегда заезжаем по дороге к коменданту поста КСС. Это пожилой человек, замкнутый, нелюдимый. Чем-то похож на экс-таможенника Верещагина из «Белого солнца пустыни». – Казалось бы, совсем необязательная процедура. Да и он привык к собственной невостребованности. Но видно, что наши появления ему приятны.
Как-то мужчины возились на съемках, а он прошагал 5 км и пришел в лагерь. Поздоровался, передал для Антона гостинец и пошел назад. Нас это чрезвычайно тронуло. А кА-то по его просьбе нам в судак привезли мешок лекарственных трав.
- В пещеры ныне лезут все, кому не лень…
- Доступность, конечно, наносит вред подземным храмам. «Легкие» пещеры загажены. В той же «Сказке» все сбито-сколото. Даже на 40-метровой глубине какой-то спец умудрился испоганить свод наскальным знаком.
- Какую пещеру собираетесь открывать для себя осенью?
- Предварительные планы – «Молодежная» или, как ее еще называют, «Студенческая». Говорят, там даже наскальные рисунки древних людей сохранились…
Пожелав удачи и поблагодарив за чай, я покинул радушных хозяев, унося с собой «тонну» белой зависти к образу жизни обитателей «не мира сего». И лишь через день вспомнил, что ничего не спросил о четвертом члене семьи Литвиновых – лисенке. Ну да ничего, дело поправимое: наведаюсь еще раз…
Беседовал В.Садовый.
«Судакский вестник» №57-58 (5712-57-13) 17 июля 1999 года.