Первым узнал Одиссея охотничий пёс,
А не жена и не сын. Приласкайте собаку.
Жизнь — это радость, при том что без горя и слез
Жизнь не обходится, к смерти склоняясь и мраку.

Жизнь — это море, с его белогривой волной,
Жизнь — это дом, где в шкафу размещаются книги,
Жизнь — это жизнь, назови ее лучше женой.
Смерть — это кем-то обобранный куст ежевики.

Кроме колючек, рассчитывать не на что, весь
Будешь исколот, поэтому лучше смириться
С исчезновеньем. В дремучие дебри не лезь
И метафизику: нечем нам в ней поживиться.

**
Непогода - осень - куришь,
Куришь - все как будто мало.
Хоть читал бы - только чтенье
Подвигается так вяло.

Серый день ползет лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо.

Сердце стынет понемногу,
И у жаркого камина
Лезет в голову больную
Все такая чертовщина!

Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю...

А. Фет

В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной...

В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной,
где рояль уснул средь узорных теней,
опустив ресницы, ты вышла неслышно
из оливковой рамы своей.

В этом доме ветхом, давно опустелом,
над лазурным креслом, на светлой стене
между зеркалом круглым и шкапом белым,
улыбалась ты некогда мне.

И блестящие клавиши пели ярко,
и на солнце глубокий вспыхивал пол,
и в окне, на еловой опушке парка,
серебрился березовый ствол.

И потом не забыл я веселых комнат,
и в сиянье ночи, и в сумраке дня,
на чужбине я чуял, что кто-то помнит,
и спасет, и утешит меня.

И теперь ты вышла из рамы старинной,
из усадьбы любимой, и в час тоски
я увидел вновь платья вырез невинный,
на девичьих висках завитки.

И улыбка твоя мне давно знакома
и знаком изгиб этих тонких бровей,
и с тобою пришло из родного дома
много милых, душистых теней.

Из родного дома, где легкие льдинки
чуть блестят под люстрой, и льется в окно
голубая ночь, и страница из Глинки
на рояле белеет давно...

*

Словно затканный в пряди тумана,
Лес вдали, различимый едва.
Бередит в моем сердце раны
Гор холодная синева.

Я на башню поднялся высоко,
Где скопился сумрак густой.
Там стою и стою одиноко
Со своею тоской.

И на мрамор белый ступеней
Устремляю свой взгляд.
Шум внезапно возник в отдаленье
Это птицы в гнезда спешат.

А моя где нынче дорога,
Та, что к дому родному ведет?
И беседок еще как много
По дороге путника ждет?

Под Новый год не спится старику.
Морозной ночью, тягостной и долгой,
Он будто видит - оставляют волки
Следы на свежевыпавшем снегу.

И снова, наклонясь к черновику,
Вздохнет - в его придирках мало толку,
Издатели - издатели, и только...
И вычеркнет последнюю строку.

А времени осталось так немного,
И так близка последняя дорога,
Которую он, кажется, искал.

А здесь - письмо, его приятель старый,
Эльфийский свет Юдифи или Сары
И доброго бургундского бокал.

Хлещет по окнам ливень осенний;
брызжут осколки струй на ступени,
вымыв до глянца листья сирени.
В сердце, как в поле, льет с небосклона...
Плещет и плещет дождь монотонно.

Тонут в тумане мутные дали,
тонет округа в смутной печали.
Луч розоватой диагональю
льется по мокрой раме оконной...
Плещет и плещет дождь монотонный,

В сердце и в поле так нелюдимо!

Рядом ни друга нет, ни любимой...
Юность проходит тщетно и мимо...
Лоб ощущает холод ладони.
Ливень осенний все монотонней.

Ливень, как слезы... Вечер и ливень...
Как не присниться сердцу и ниве,
будто их доля станет счастливей,
если прольется свет с небосклона?
Плещет и плачет дождь монотонно.

Перевод С. Гончаренко

* *
*
Книги. — Время теснится на крашеных полках.
Никакой мировой паутине его не избыть.
А моя одиссея смешна и полна кривотолков
И находится вовсе не там, где ей следует быть.

Дорогие мои книгочеи, бомжи и монахи,
Проститутки и клерки, оратаи и торгаши,
Вы меня еще вспомните: в грубой, как парус, рубахе
Продиралась я к вам сквозь толпящиеся камыши,

Комариные тучи и скользко-тягучую тину,
И сквозь ветер песчаный, смешавшийся с солью ресниц.
Я до вас доберусь и уже никогда не покину,
Даже если в дорожную пыль превращусь меж страниц.

Вы — Итака моя, дорогие мои, дорогие,
Проберусь к вам сквозь кожу, папирус, картон, коленкор.
…Эту русскую речь исцарапали звуки нагие,
Камыши Апшерона и камни израильских гор.
25 ноября 2004.

Лирические одностишья Владимира Вишневского Моностих, однострочник, или
просто лирическое одностишие - жанр не новый, но - хорошо забытый старый.

Как горестно стоять на остановке!..

* * *

Давно я не лежал в Колонном зале...

* * *
О, не играй так грозно на баяне...

* * *

Ты никогда нам не звони, сынок...

* * *
Я умираю, но об этом - позже...

* * *

Я ждал тебя, я ждал, меня продуло...

* * *

И долго буду тем любезен я, и этим...

* * *

Был отвергаем, но зато - какими!..

* * *
Зачем так тянет к женщинам чужим?..

* * *

Как глубоко в полуночном метро!..

* * *
Как скоротечны наши отпуска!..

* * *

О, скольких мне уже не полюбить!..

Сказка о старом волшебнике

Старый волшебник покинул замок.
И самому ему это странно.
Что, впрочем, стены тому, кто сам мог
Вынуть Вселенную из кармана.

Ну, не Вселенную, просто зонтик...
Но он покинул плен кабинета,
И ломтик солнца на горизонте
Слепит его - он отвык от света.

Он думал, время ему послушно,
Он не страшился дождя и зноя...
Но старый замок, как шар воздушный,
Всё плыл за сгорбленною спиною.

РЫЖИЕ СТИХИ

Ветер-задира
в осеннем лесу
рыжей ольхе
заплетает косу.
Рыжая белка
гадает в уме:
„Скоро ли рыжик
подсохнет к зиме?”
Рыжие гроздья
рябины в слезах
Рыжие зайчики
скачут в глазах
Рыжие сосны
скребут небосвод.
Рыжая осень по лесу идёт.

О, кленовые листья.
Крылья вы обжигаете
Пролетающим птицам.
СИКО




Новая осень
Открыла сезон свой
Токкатой дождя.
(АВТОРА НЕ ПОМНЮ)