Наши интервью



Булатов Дмитрий
Гельман Марат

Кедров Константин


До недавнего времени имя поэта и философа Константина Кедрова было на слуху у литераторов и поклонников авангардной литературы. В 2003 г. поэт стал номинантом на Нобелевскую премию, после чего его творчество стало известно широкому кругу читателей. А нынешним летом, в результате 3-х месячного он-лайн опроса, Константин Кедров становится лауреатом премии Грэмми.Ру за 2003 г.


— Вы получили премию, которой удостоились мировые звезды Бьорк, Мерлин Мэнсон...
— Любовь всегда мировая или никакая. Интернет всех соединил; ведь опрос шел по всему миру. Приятно стать лауреатом любви в он-лайне.
— А сколько человек участвовало в опросе?
— Одиннадцать тысяч пятьсот человек. Для сравнения: любой социологический опрос ограничивается цифрой на порядок ниже — тысячи полторы.
— Значит, мнение выбравших Вас людей можно считать вполне объективным?
— Судя по всему, да. Высказались и канадцы, и американцы, и европейцы всех национальностей... Маяковскому надо было ездить по миру, чтоб его услышали, а я наведался только в Сорбонну, в основном же пишу дома. Вот что такое интернет — можно говорить с человечеством, не покидая своего кабинета.
— Вы знакомы с кем-нибудь из списка лауреатов?
— Ну разве что с Хрюном Моржовым из "Академии собственных ошибок" и с Хрюшей из "Спокойной ночи, малыши". С Мэнсоном, слава Богу, встречаться не приходилось, с Бьорк дуэтом не пел, с Моисеевым не плясал. Правда, полемизировал на ТВ с Жириновским.
— Вас не смущает, что Вы стали лауреатом премии Грэмми.Ру вместе с поп-идолами Аллой Пугачевой, Борисом Моисеевым, Иосифом Кобзоном?
— Наоборот, радует. Кобзон получил премию за лучшую политическую песню прошлых лет "И Ленин такой молодой". А я — за поэму "Компьютер любви".
— Выходит, даже элитарные поэты, такие как Вы, мечтают о популярности? Я, например, за последний месяц видела Вас в эфире 4 раза то в "Принципе домино", то в "Очевидном — невероятном", то в передаче "К барьеру" и даже в "Большой стирке"...
— Фет говорил, что если бы выходила газета с названием из трех не очень приличных букв, он бы и там печатался. А ведь именно Фета обвиняли в том, что он служит "искусству ради искусства"...
— Фет был шестидесятником позапрошлого века, а как Вам шестидесятники прошлого столетия?
— Я знаю, что есть религиозная секта пятидесятников. А термин "шестидесятники" выдумал не очень умный или, если хотите, очень неумный критик. Потом другой критик заговорил про прозу сорокалетних. Пока они там шумели, всем "шестидесятникам" исполнилось семьдесят, и "сорокалетние" примерно того же возраста... Возрастная бывает только психология. А возрастная литература — глупость.
— А какие у Вас отношения с поэтами-шестидесятниками?
— Я много лет дружу с Андреем Вознесенским. У меня хорошие отношения с Юнной Мориц, Евгением Евтушенко, Риммой Казаковой и Беллой Ахмадуллиной, но творчески мне близок только Андрей. Мне кажется, что многие из поколения шестидесятых зациклены на прошлом.
— Вы никогда не подвергали сомнению свое восприятие мира, свой творческий метод?
— Еще как подвергал. Это сегодня меня номинировали на Нобеля и наградили Грэмми, а предшествующие лет тридцать ничего не печаталось. Оставалось довериться себе и своим близким друзьям. А это всегда противоестественно — вариться в собственном соку. Так что премия, которую дают за достижения
в шоу-бизнесе, меня радует. Бизнеса никакого нет, а шоу продолжается уже в двадцать первом веке.
— Вас не смущает, что Вас намного больше знают в Америке и в Европе, чем на Родине?
— Теперь узнали и на Родине. А что еще нужно для полного счастья. Я ведь, честно говоря, патриот великой русской литературы.
— Если бы Вам было сегодня двадцать, Вы бы стали писать стихи?
— Поэт, конечно, профессия не престижная. Гениальный Маяковский назвал себя "ассенизатор и водовоз", и он же сказал, что чувствует себя "заводом, вырабатывающим счастье". Первое — это к Владимиру Сорокину, а второе мне очень близко. Ничего другого я вырабатывать не умею. Работаю сверхурочно. Всю жизнь. И не тороплюсь в отпуск...

Беседу вела Диана ЛУНИНА

/11.10.2007/
Философия света

Философ, математик, священник, естествоиспытатель, богослов, искусствовед, лингвист, писатель - это далеко не полный перечень профессий крупнейшего мыслителя первой половины XX века. Однако век не воспользовался его открытиями. Сам Флоренский утверждал, что опередил свое время лет на сорок, а для успеха или признания, по его же наблюдению, можно опережать не более чем на семь. Впрочем, и это высказывание слишком оптимистично. Со дня расстрела великого первооткрывателя прошло более полувека, а его открытия большей частью остаются невостребованными. Наиболее продвинутые искусствоведы что-то взяли из его учения об обратной перспективе, и это, пожалуй, все.

Нет недостатка в панегириках узнику Соловецкого концлагеря. Его называют русским Леонардо, но все эти титулы в превосходной степени только отдаляют нас от его идей.

Прежде всего не надо оказывать медвежвью услугу, называя Флоренского единственным энциклопедистом и эрудитом леонардовского размаха. Рядом в это же время создавал свое учение о времени энциклопедист такого же масштаба поэт Велимир Хлебников. В Калуге трудился доморощенный гений Циолковский, чьи идеи вполне воплотились в новой науке - космонавтике. Список великих русских эрудитов XX века, сооружавших, как Цандер или Кондратюк, модели космических аппаратов где-нибудь в примусных мастерских, можно продолжить до бесконечности, Любищев, Вернадский, братья Вавиловы, Дубинин, Кольцов - это только те, кто известен. А сколько их сгинуло в кровавой воронке Сталина и Гитлера, не оставив даже имен.

Страшно сказать, но Флоренскому все-таки "повезло". Несмотря на дружеские отношения с Троцким, а, может, и благодаря им, он успел до последнего ареста издать (за свой счет, конечно) свой главный труд - "Мнимости в геометрии". Именно эта книга стала главным вещественным доказательством в деле Флоренского. Так за что же был сначала сослан, а потом расстрелян мыслитель мирового масштаба?

"Мнимости в геометрии" - это весьма своеобразный ответ православного богослова и математика на открытия Альберта Эйнштейна. Физика и космология Эйнштейна для материалистов была слишком идеалистична, а для идеалистов слишком материалистична. Флоренский говорил: "Хорошо, что теория относительности материалистична - плохо, что не до конца материалистична". Нематериалистичной она бьла в том, что разрушила миф о существовании абсолютного пространства и абсолютного времени. Выяснилось, что этих чудовищ просто не существует. Отсюда и название частной и общей теории относительности. Относительное время и относительное пространство, а правильнее сказать, пространство - время Эйнштейна утратило ньютоновскую незыблемость. В зависимости от скорости пространство может сжиматься или расширяться, а время - ускоряться или замедляться, доходя до нулевых значений. Абсолютной и неизменной остается только скорость света, всегда 300 000 км/сек. Мы на Земле ничего этого не замечаем, потому что движемся с черепашьими скоростями. Если бы мы двигались со скоростью света, то время на наших часах было бы равно нулю. За пределами скорости света никаких физических реальностей нет. Там мнимые величины со знаком минус. Флоренский предположил, что мнимые математические величины после нуля дают нам описание того света. С физической точки зрения там ничего нет, но физикой дело не ограничивается. Там-то все только и начинается. Заканчивается книга Флоренского весьма примечательным наблюдением. Если тело преодолеет скорость света, оно "вывернется" через себя, его масса разрастется до пределов всей Вселенной, оно из материального объекта превратится в некую вечную сущность, в платоновский эйдос, лежащий в основе любых вещей.

Этот труд вдохновил Михаила Булгакова на блистательный финал романа "Мастер и Маргарита", где скачка всадников описана по законам Флоренского. "Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня и думала, что возможно, что эти лунные цепочки и самый конь - только глыба мрака, и грива этого коня - туча, а шпоры всадника - белые пятна звезд". Именно после этого разрастания до пределов неба всадники влетают в тот свет.

Скажем проще: в своей главной книге Флоренский с помощью математики, физики и поэзии стремился доказать реальность потустороннего мира.

Главным и абсолютно достоверным доказательством бытия Божия Флоренский считал Троицу Андрея Рублева. Если есть Троица Рублева, значит, есть Бог. Икону он считал не символом и образом Божества, а окном в другой мир. Правда, это окно построено по законам обратной сферической перспективы. Не мы смотрим в тот мир, а тот мир обнимает нас изогнутой сферой. Проще говоря, глядя на Троицу, мы видим Бога глазами Бога.

Влингвистике отец Павел стоял на той же позиции, что и его современннк философ Лосев, отсидевший за свои идеи девять лет на лесоразработках. Оба мыслителя бьши имяславцами. Етавная идея имяславцев: "Имя Божие есть Бог, но Бог не есть Имя". Трудновато? Конечно. Ведь нас учили, что реальность - это сама вещь безымянная и бесчувственная. Затем, по мере убывания и отдаления от реальности, следует имя вещи. Флоренский и Лосев - идеалисты, весьма близкие к лингвистической философии. В их системе сначала Имя Бога, оно же Бог, потом символ Бога, потом образ Бога и лишь потом внизу самое нереальное - дальний отблеск имени.

Еще интереснее рассуждения соловецкого узника о пространстве и времени. Дерево - это лес в отдельной точке времени и пространства. Если же мы хотим увидеть отдельное дерево в перспективе времени и пространства, оно превратится в лес. Если же мы хотим увидеть лес в пространстве и времени, возникает образ и символ лесных нимф дриад и лесного бога Пана, ибо они есть душа леса. Символ и образ - это душа или лес в вечности.

Соответственно этому, если мы говорим об отдельной личности в в ограниченном отрезке времени и пространства, - это человек. Если мы хотим увидеть человека в перспективе прошлого и будущего времени - это человечество. Если же хотим увидеть человечество в вечности - это Христос.

Гениальность такого хода мысли сомнению не подлежит, хотя я бы не отважился называть это только наукой. Перед нами Флоренский - личность в развертке вечности, личность, расширенная до пределов Вселенной и за нее, ставшая платоновским эйдосом. Я бы не называл Флоренского ученым, богословом, философом или естестюиспытателем. Флоренский - это Имя. А что такое Имя, мы уже знаем.

В "Иконостасе" он утверждал, что в вещих снах время движется не из прошлого в будущее, а из будущего в прошлое. Похоже, что вся жизнь Флоренского и его идеи стали для нас непрерывной вестью из будущего. Человечество все еще спит и видит вещий сон о Павле Флоренском.


Константин Кедров

О как!


В Москве состоялся Благодарственный молебен по случаю премирования Константина Кедрова Грэмми.РУ
Константин Кедров второй раз подряд стал лауреатом премии GRAMMY.RU по номинации «Поэзия года».
И опять – за стихотворение «Компьютер любви».
http://www.grammy.ru/

Может я чего-то не понимаю, но:
В поэзии К. Кедрова мир изображается таким, каким бы его видел вечно живущий – никогда не родившийся и никогда не умирающий – человек. В стихотворении “Компьютер любви 2” автор вводит читателя в неземное измерение и показывает, что видит, и что знает тот вечно живущий:

Память – это прошлое в настоящем

Настоящее – это прошлое в будущем

Прошлое – это будущее сегодня

Будущее – это сегодня в прошлом

Голос – это говорящая тишина

Тишина – это молчащий голос

Мертвые – это живые в прошлом

Живые – это мертвые в настоящем

Тень – это внутренность света

Свет – это поверхность тени

Философия – праздник смысла

Мысль – это улыбка бога

Прошлое – это вчера сегодня

Будущее – это сегодня завтра

Время – это сегодня в прошлом

Вечность – это всегда сегодня.

И т.д.

22.09.2003
21:26
Константина Кедрова номинировали на Нобелевскую премию


Радиостанция <Эхо Москвы> в программе <Поздравляем> поздравила поэта Константина Кедрова с номинацией на Нобелевскую премию 2003 года. Номинация - тайна за семью печатями, и узнает о ней пресса всегда окольными путями. Пути у каждого свои. Еженедельник <Аргументы и факты> опубликовал интервью с поэтом, где корреспондент Марина Тульская тоже говорит о номинации Кедрова. Сам поэт хранит на сей счет молчание. Интернет сообщает, что после Бродского были номинированы всего четверо русских поэтов: Геннадий Айги, Белла Ахмадулина, Генрих Сапгир и в этом году Константин Кедров. Хотя имена номинантов хранятся в тайне, пресса узнает о них обычно через год после выдвижения. По словам Андрея Вознесенского, Константин Кедров - Иоанн Предтеча новой, метаметафорической поэзии. Кстати, термин <метаметафора> придуман и введен в обиход Кедровым в начале 80-х годов, хотя в то время его как поэта вообще не печатали. Его монография <Поэтический космос>, вышедшая в 1989 г. в <Советском писателе> с разгромным послесловием на сто страниц, изучается во многих университетах мира и переведена на японский язык. Многие ученики поэта давно заняли кафедры славистики в разных странах. Например, Илья Кутик полный профессор Северо-Западного университета (Чикаго) в Америке. Однако сам Кедров свой образ жизни не изменил. Как жил, так и живет в Москве, издавая <Журнал ПОэтов>, попасть в который хотят авангардисты всего мира. В предисловии к полному собранию сочинений поэта в одном томе, вышедшем в последнем российском государственном издательстве <Мысль> Андрей Вознесенский написал предисловие в стихах. Наиболее известные строки Кедрова давно стали поэтическими пословицами:
Небо - это высота взгляда

Взгляд - это глубина неба

Боль - это прикосновение Бога

Бог - это прикосновение боли

И еще - о бабочке поэзии:

Земля летела

по законам тела,

а бабочка летела,

как хотела.

Сегодня бабочка Кедрова, возможно, долетела и до Стокгольма.


Ольга Ильницкая


Lolich

Версия для КПК
«Материнский» капитал может получить и отец Чем полезен грейпфрут Люди в чёрном: о саже, счастье и монополии — Издания АиФ — Аргументы и факты Online АиФ в Белоруссии АиФ Европа АиФ Здоровье АиФ Долгожитель АиФ Суперзвёзды АиФ На даче Дочки-Матери АиФ Семейный совет АиФ Детская Энциклопедия АиФ в Украине АиФ. Про Здоровье АиФ Тбилиси АиФ новости Архив Обсуждение Гостиная Подписка Реклама Издательский Дом Общество Гид Потребителя Финансы Семья Светская жизнь Здоровье На даче За рубежом Пресс-центр Гороскопы Подкасты Вакансии Обзор прессы Гостиная АиФ
все конференции
Архив: Встреча с Константином Кедровым
Фотоотчёт:


Шарж Евгения Крана

Беседа состоялась 26 января 2005 г.


Подробнее о нашем госте: Константин Кедров




(закрыть)


Запись беседы
Ведущий, 16:02
Здравствуйте! У нас в гостях Константин Кедров.
Константин Кедров, 16:02
Расстояние между людьми заполняют звезды,
А расстояние между звездами заполняют люди.
Стас, Питер
Вы — номинант на Нобелевскую премию. Для Вас это стало сюрпризом или Вы ждали этого? Как Вы думаете, номинируют Вас еще раз?
Константин Кедров, 16:04
Нет, я этого ждал. Номинация повторяется каждый год автоматически. К счастью, талантливых поэтов намного больше, чем премий.
Влад, Москва
«Компьютер любви» — это Ваше лучшее? Или это просто «раскручено»?
Константин Кедров, 16:05
Стыдно признаться, но это самое лучшее. Пользователи Инетернета оказались очень тонкими ценителями поэзии. Читатель всегда умнее и глупее, чем мы думаем. В данном случае читатель умнее.
Оксана, Москва
Ваша супруга — тоже поэт. Она — Ваша ученица?
Константин Кедров, 16:06
Елена Кацюба замечательный поэт, нисколько на меня не похожий, и моя ученица, в том же смысле, в каком я ее ученик. Мы все учимся друг у друга, хотя в поэзии лучше быть двоечником, чем отличником.
Виталий, Москва
Вам хотелось бы, что бы Ваше имя знали в народе?
Константин Кедров, 16:07
Я не люблю слова народ, в этом есть что-то животноводческое. Я пишу для умных людей и хочу, чтобы они меня услышали и поняли.
Анатолий, Москва
Премия «Гремми» — денежная? Если да, то раскройте сумму, если это не секрет, полученную Вами. Спасибо.
Константин Кедров, 16:09
Сумму от меня держат пока в секрете, во всяком случае, я ее не видел. Но сама премия для меня дороже всяких денег, ведь это высказались не какие-то там сомнительные жюри, а сами читатели. Спасибо им, спасибо вам!
Катя, Москва
Видела Вас в «Большой стирке», у Караулова и других передачах. Вы охотно соглашаетесь участвовать в съемках или Вас просят?
Константин Кедров, 16:11
Сначала просят, потом соглашаюсь. Очень благодарен телевидению, оно любило меня всегда, хотя поэзию всегда приходится пробивать. Телевидение — это действительно окно в мир. Все норовят запустить в него камнем, а между тем, все самое лучшее, что есть в современной культуре, каким-то образом туда прорывается. Это потому что там очень много абсолютно бескорыстных интеллигентных людей, которые любят и понимают поэзию, в отличие от их зрителей.
Иванов Игорь, Курск
Вы пишете для сцены, ТВ и кино?
Константин Кедров, 16:14
На телевидении у меня работа совместно со Смоктуновским «Отцы и дети» и кинофильм «Сон о Флоренском», где мне пришлось играть самого отца Павла, зверски замученного в Соловках. Кроме того, первый Всемирный день поэзии на Таганке у Любимова, который я провел с Вознесенским по просьбе ЮНЕСКО, транслировался по телевидению. Были и другие передачи: о Заболоцком, о Хлебникове, о Тургеневе, о Достоевском. Все это приходилось пробивать в жестокие советские годы. А потом КГБ приказало смыть, но не смыли.
Света, Москва
Каковы Ваши отношения, человеческие и творческие, с Вознесенским?
Константин Кедров, 16:18
А. Вознесенский — мой близкий друг. Это великий русский поэт. Он мой друг, потому что поэт, а не наоборот. Он вступил в поэтическое общество «ДООС», которое я основал в пику андроповского «Досааф» в 1984 году. У нас 3 совместных книги и мы выпускаем вместе «Журнал поэтов», он есть в Интернете. Одним словом, с Андреем нас связывает главное — поэзия. Он посвятил мне 2 стихотворения: «Эфирные станцы» и «Демонстрация языка». И еще двустишие:
Настанет время credovo — constanta Кедрова.
Куликов В.,, Магадан
Знаю, что Вы учитель Жданова, Парщикова, Еременко. Даже Дашкова — Ваше чадо. А есть ли у Вас сегодня ученики?
Константин Кедров, 16:19
Я бы слово «ученики» заменил словом «друзья». Здесь рядом сидит поэтесса Диана Лунина, она учится в Академии поэтов и философов, где я декан. Я очень дружен с Алиной Витухновской. К сожалению, других поэтических имен пока назвать не могу, но они, несомненно, есть.
Сергей, Иркутск
Есть ли Ваши книги в книжных магазинах провинции? Я читал Вас в интернете?
Константин Кедров, 16:20
Мои книги есть только в магазинах «Москва» и «Фаланстр». Остальное в Интернете.
Мария, Воронеж
Что принципиально нового в Ваших стихах, по форме и по сути?
Константин Кедров, 16:20
Всё!
Алексей, Петербург
Ваши ученики похожи на Вас, перенимают Вашу манеру, идею?
Константин Кедров, 16:21
Они похожи на меня, я похож на них. Но, главное, и у них, и у меня — непохожесть!
Ольга, Санкт-Петербург
Вы — известный поэт. В основном — на Западе. К тому же, профессор Сорбонны. Как Вы этого добились, не делая пиара за границей, не будучи известным, «легальным» в советское время и раскрученным в пост — советское?
Константин Кедров, 16:22
Лучше всего об этом сказал Евтушенко: О да, я делаю карьеру, тем, что не делаю ее.
Ирина, Москва
Не кажется ли Вам, что Ваша поэзия слишком формалистична? По-моему все, что Вы создали — эксперимент, лаборатория, что конечно важно, но является подспорьем для других поэтов (Хотя Вы не оригинальны — был Маяковский и Хлебников), а не самостоятельным творчеством?
Константин Кедров, 16:23
Может быть, это и мастерская, как у Маяковского: недоступное для тлений и крашений,
рассиявшись, высится веками
мастерская человечьих воскрешений.
Если воскрешение человека для вечной жизни — дело формальное, то я — формалист.
Вероника, Москва
Как получить у Вас мастер-класс?
Константин Кедров, 16:24
Поступить в Академию поэтов и философов университета Наталии Нестеровой или зайти туда на мой семинар.
Инесса, Петербург
Есть ли у Вас увлечения помимо поэзии? Чем Вы живете, есть ли у Вас семья?
Константин Кедров, 16:25
Я — поэт,
этим и интересен.
(Маяковский)
Лена, Сочи
Почему Вы не уезжаете за границу, если там больше ценится ум, чем в России ? Вы — патриот?
Константин Кедров, 16:26
Я — язычник языка
Я — янычар чар
Язык мой — немой
Не мой
А если говорить прозой, то — русский.
Светлана, Питер
Ваша поэзия не противостоит науке, даже опирается на неё. Вы утверждаете, что современная поэзия должна существовать в пространстве-времени Эйнштейна, опережая достижения физики, а не отставая от них. Этого Вы достигаете в своём творчестве. А как Вы смотрите на тот факт, что сам Эйнштейн, как и многие другие учёные предпочитал авангардной литературе так называемую классику?
Константин Кедров, 16:28
Коварный вопрос. Действительно, в искусстве Эйнштейн был старомоден, а в науке футуристичен. В отличие от Эйнштейна, я футурист и в том, и в другом. Но в музыке, каюсь, больше всего люблю 2-ую часть 24-го концерта для фортепиано Моцарта. Хоть в этом похож на Эйнштейна, приятно быть хоть в чем-то старомодным.
Катя, Н. Новгород
В творческой среде сплошь и рядом — плагиат. У Вас что-нибудь похищали? И как Вы себя вели в подобных ситуациях, если они случались в Вашей жизни?
Константин Кедров, 16:30
Трагический вопрос. По сути дела, похищена вся моя поэзия. О ней узнавали по отзвукам других поэтов, которых почему-то печатали, а меня нет. Постепенно я к этому привык и теперь просто не замечаю. Наиболее яркий пример — когда я придумал термин «метаметафора», тотчас появился некий Эпштейн и переделал ее в метареализм. Бог ему судья.
Фёдор, Саратов
Блок однажды сказал, что ему мешает писать Толстой. Вас кто-то подавлял силой своего таланта, да так, что Вы какое-то время ничего не могли создать, так как «всё уже было» создано до Вас? Как преодолеть подобное состояние, если ты в принципе не бездарен?
Константин Кедров, 16:31
Было дело. Прочитав в 60-х годах Хлебникова, я молчал до середины 70-х, пока не выработал свою поэтику, отличную от этого гения.
Полина, Москва
Популярная культура — это серьёзная угроза настоящему искусству? По-моему, компромисс искусства и попсы убийственен для творчества. А как Вы считаете?
Константин Кедров, 16:32
Моцарт тоже популярен, Шекспир популярен, но мы любим их не только за это.
Даша, Брянск
Читала, что Вас «ушли» из Литературного института, где Вы преподавали много лет. За что? Если бы Вам снова предложили вернуться туда, вернулись бы?
Константин Кедров, 16:33
КГБ завело на меня дело «Лесник» по статье «Антисоветская пропаганда и агитация». После 17 лет преподавания меня лишили права на профессию, но, как видите, у них ничего не вышло. Меня можно убить, но нельзя запретить.
Миша, Казань
Кто Ваши наставники в творчестве? Или у Вас их нет?
Константин Кедров, 16:35
К сожалению, в творчестве у меня не было наставников и учителей. Учился у Хлебникова, у Маяковского, у Эйнштейна и у Лобачевского. И это, пожалуй, все.
Анатолий, Санкт- Петербург
Как Вы относитесь к техническому прогрессу и глобализации? Вас не пугают эти явления?
Константин Кедров, 16:36
Нисколько. Глобальное, значит, всемирное. А метаметафора, которую я открыл, по природе всемирна. Человек — это изнанка неба
Небо — это изнанка человека.
Женя, Одесса
Вам хочется изменить своим творчеством мир, или подобные цели ставят перед собой только в юности? И вообще: в чём задача литературы — влиять на общественную мораль, воспитывать вкус, или что-либо ещё? Хотелось бы знать Ваше мнение.
Константин Кедров, 16:39
Мир уже изменился и меняется в эти мгновения, когда я говорю с вами, и вы читаете мои стихи. Все умирает, остается только поэзия. Что осталось от XIX века? Пушкин, Тютчев. Что осталось от XX? Маяковский, Хлебников, Мандельштам, Пастернак. Без ложной скромности скажу — XXI век тоже начинается с поэзии. И дай Бог, ею и закончиться.
Лиза, Москва
Правда, что поэт раскрывается во всю мощь, когда в его жизни происходят трагедии? Вот Шекспир писал чужие драмы лучше чем кто-то свои. Или дело в другом, как Вы считаете?
Константин Кедров, 16:42
Очень глубокий вопрос. Шекспир был гением потому что даже у бездарных драматургов брал самое главное — их гениальность. Гений есть в любом графомане, просто графоманы обычно счастливы и не замечают своей гениальности. Шекспир для меня уже молодой человек, умер в 56 лет потому что он по природе трагик. Другим людям выпали куда большие испытания, и они жили до 100 и до 90. Когда Гете узанл о смерти Гегеля, он воскликнул: какое малодушие — умереть, не дожив до 80! Все трагедии в нас самих, и комедии тоже.
Вера, Челябинск
Где Вы находите средства на издание своих книг? Поделитесь, пожалуйста, опытом.
Константин Кедров, 16:43
Поделитесь Вы со мной таким опытом, если он у Вас есть. Если бы у меня были средства на издание книг… Страшно подумать, что бы было.
Александр, Волгоград
Ваша философия основана на идее вечности, уже здесь и сейчас. Хорошо рассуждать о бессмертии абстрактно, в творчестве. А чисто по-человечески, Вы тоже спокойно относитесь к такому явлению как смерть? Простите за возможную некорректность вопроса.
Константин Кедров, 16:44
Если бы я спокойно относился к смерти, не было бы этой идеи «бессмертие здесь и сейчас». Ведь только такое бессмертие я признаю и только такую вечность считаю настоящей.
Валентина, Москва
Что Вас раздражает в нашем времени? А может, Вас всё устраивает, или Вы над повседневностью?
Константин Кедров, 16:46
Жалко, что разлюбили поэзию. Печально, что читают все меньше. Но меня это не раздражает. Во-первых, появился Интернет, а во-вторых — книга стала явлением элитарным, своего рода посвящением. Так что, хорошее сейчас время… Для посвященных.
Екатерина, Красногорск
Когда Вы сформировались как художник? Вы считаете себя сложившейся личностью, или находитесь в постоянном поиске своего «Я»?
Константин Кедров, 16:47
Если бы сложился, то уже бы умер. Я — понятие бесконечное. Иногда о себе можно только догадаться, но очень смутно. Именно поэтому так важно, что о тебе думают и говорят другие. Это как зеркало в комнате смеха — по крайней, мере весело.
Кирилл, Москва
Поэты обычно — люди бедные. Вы — бедный человек, или всё относительно? Можно в принципе быть обеспеченным, занимаясь настоящей литературой?
Константин Кедров, 16:49
Никаких денег за настоящую литературу не платили, не платят и платить не будут. Я живу преподаванием и журналистикой. Ни разу не видел обеспеченного писателя, хотя, Пушкин был сказочно богат — занял у царя 50 тысяч и не отдал. Вы не пробовали у кого-нибудь занять 50 тысяч?
Виктор, Королёв
Многим писателям и поэтам, в том числе и Льву Толстову с Фёдором Михайловичем, в творческом процессе помогал алкоголь. Есть мнение, что современные классики прибегают к помощи наркотических средств, они якобы раскрепощают фантазию. Что Вы думаете по поводу допинга для творческого человека?
Константин Кедров, 16:53
Пишу только трезвый. К счастью или к сожалению, никаких наркотиков никогда не употреблял. Брюсову кокаин не раскрепостил фантазию. Подозреваю, что Рембо и Бодлер были просто гениальными поэтами. А наркотики позволяли им скоротать скуку между стихами. Это, кстати, серьезная проблема — что делать поэту между двумя строками. Если он пишет много и часто, то это прозаик. Наркотики и алкоголь нужны, скорее, чтобы заполнить эту пустоту в пространстве, где не пишется. Разумеется, я вылил туда цистерны две довольно некачественного спирта, но пустота все равно остается. Лучше бы она заполнялась стихами. Фантазию алкоголь не раскрепощает, просто начинают нравиться плохие стихи — снижается планка.
Василий, Тамбов
В каких условиях Вы работаете? Вам нужна какая-то особенная обстановка, или Вам вообще безразлично где творить?
Константин Кедров, 16:55
Мне приходилось в молодости читать и писать тайком, в прямом смысле под одеялом с фонариком. В комнате всегда были другие люди, которые шумели и уж, во всяком случае, не одобряли мое творческое поведение. Поэтому привык работать в любых условиях, даже в метро. Пишу, как правило, лежа, как Пушкин. Не понимаю, как Гоголь мог писать стоя за конторкой. Вероятно, от этого у него разыгрался геморрой, от которого он умер.
Маша, Новосибирск.
Вознесенский — автор шлягера «Миллион алых роз», Казакова — «Мадонны». А приходилось ли Вам писать тексты для эстрады? Если нет, то согласились бы Вы принять участие в создании хитов отечественной или зарубежной попсы?
Константин Кедров, 16:57
С удовольствием бы написал хит для эстрады. Что в этом плохого? У меня есть хип-хоп:
Я бактерия, я архео
я вдыхаю ржавчину,
я ем железо…

И припев:
Архео, хео, хео
Архео-хео я
Архео, хео, хео
Археология
и т.д.
Олег, Рязань
Назовите Ваши любимые передачи по ТВ.
Константин Кедров, 16:58
«Очевидное-невероятное». Может быть потому, что я там часто выступаю у Сергея Капицы.
Ирина , Санкт-Петербург
Константин, расскажите пожалуйста, о ваших литературных предпочтениях — это классическая литература или современная, или и то и другое, и почему.
Константин Кедров, 16:59
Шекспир, Маяковский, Хлебников, Гоголь — самые любимые. Кто из них классики, кто из них авангардисты, — решайте сами.
Диев , Омск
На Ваш взгляд «лирики» и «физики» оказались не готовы к развалу СССР?
Константин Кедров, 17:00
К развалу СССР будь готов!
Всегда готов!
Разумеется, мы знали, что при таком идиотском руководстве страна развалится. И неоднократно предупреждали об этом, что и называлось в то время антисоветчина. Предупреждаю и сейчас: если не будет свободы слова, Россия погибнет. Говорю это и как физик, и как лирик, и просто как человек.
Татьяна Сокол, Германия
Как поднять культурный уровень российских граждан. Я понимаю, вопрос банальный, но уж очень хочется культурности на своей Родине…
Спасибо
Константин Кедров, 17:01
Как можно больше читать и как можно больше рассказывать об этом своим друзьям и знакомым.
Дарья , Днепропетровск
Какая Ваша настольная книга, которую Вы неоднократно перечитывали?
Спасибо.
Константин Кедров, 17:03
«Похождения бравого солдата Швейка», «Мертвые души», «12 стульев» и «Золотой теленок». Разумеется, Новый завет, стихи раннего Маяковского и позднего Хлебникова.
Леонид, Москва
Вы брали интервью у Солженицына. Общаетесь Вы с ним сегодня и какого Вы о нем нынче мнения?
Константин Кедров, 17:04
К сожалению, кроме уважения к автору «Архипелага Гулаг», у меня не осталось никакого интереса. Солженицын зациклен на национальном вопросе, а меня это никогда не интересовало. Какие национальности, когда на Земле всего-то 6 миллиардов людей?!
Маргарита, Москва
Что Вы сейчас пишете?
Константин Кедров, 17:08
В «АиФ-принт» через месяц выйдет книга «Метакод». Кроме того, пишу мистерию «Голоса», состоящую действительно из голосов близких мне людей. Среди них: Виктор Шкловский, Юрий Любимов, Билли Грем, Евгений Винокуров и многие другие известные и неизвестные лица. Часть мистерии уже висит в Интернете, в журнале «Дети Ра». А полгода назад написал двустишие: Снова с нами волна цунами.
Оно опубликовано в сборничке «Самиздат».
Инна, Томск
. Что за позиция — «Или» (название Вашей последней книги) — золотая середина или неопределенность, «ни то ни се». Не похожа ли Ваша позиция на трусость?
Константин Кедров, 17:10
Непохожа. «Или» — это свобода. Если Гамлет скажет «быть», — он уже не Гамлет, а какой-нибудь Дон-Кихот. Если скажет «не быть», — это уже Будда. А интересен именно Гамлет. Человек в ситуации постоянного выбора и свободы.

Всколыхнуло «быть» гору
Молнией полыхнуло «ИлИ»
Дарья , Днепропетровск
Здравствуйте!
Хотелось бы узнать: по-вашему, какими качествами должен обладать журналист? И что он для этого должен делать?
Заранее огромное спасибо.
Константин Кедров, 17:12
Во-первых, никто никому ничего не должен. А журналист — это человек, который ухитряется в любых условиях говорить правду. Дар довольно редкий и очень востребованный в России. Идеал журналистики — книга Ильи Эренбурга «Люди. Годы. Жизнь.», или «Архипелаг Гулаг» Солженицына, или «Колымские рассказы» Шаламова. Сегодня такого таланта нет, но он будет, иначе все развалится и погибнет.
Лана, Москва
Верите ли Вы в гороскопы и предсказания ? Если нет, то почему?
Константин Кедров, 17:15
Также, как в прогноз погоды. Погода сама не знает, какая она будет. Но предсказать можно. Звезды, по большому счету, подчинены людям. Мы можем предсказать, каков порядок космический, но не можем уловить собственный душевный настрой, а именно он все решает. Гороскоп — это канва, вышивать приходится нам самим. В этом смысл переворота, свершившегося 2000 лет назад, — Бог стал человеком, — поэтому и гороскопы стали неточными.
Вера Александровна, Москва
В чем заключается Ваша философская система? Она у Вас есть?
Константин Кедров, 17:17
Читайте мои книги: «Поэтический космос», «Энциклопедия метаметафоры», «Параллельные миры». Это все есть в Интернете. Коротко говоря, я открыл вселенский код в человеке, который совпадает с генетическим кодом и с космическим миропорядком. Я назвал это словом «метакод». Книга с таким названием скоро выйдет.
Макс, Москва
Правда ли что все поэты -бабники?
Константин Кедров, 17:19
Замените слово «поэты» словом «мужчины», так будет немножко точнее. Хотя, сидящая рядом поэтесса Диана Лунина уточняет, что все не так просто с проблемой пола. Некоторые утверждают, что есть 5 полов: мужчины-женщины, женщины-мужчины, просто мужчины, просто женщины и нечто среднее между ними. Себя я причисляю к просто мужчинам, и в этом смысле все поэты — мужчины.
Анна, Москва
В вашем цехе существует зависть?
Константин Кедров, 17:20
Зависть — не производственное понятие, где работают, там не завидуют, — некогда. Пушкинский Сольери отравил Моцарта только потому, что у него музыка не писалась. В этом смысле цех поэтов очень подвержен зависти, потому что многие поэты бездельники. Я бы хотел быть бездельником, но жизнь сама спасает от зависти, — нет и нет времени.
Ира, Санкт-Петербург
Какое самое сильное Ваше литературное впечатление за последнее время?
Константин Кедров, 17:22
Если последним временем считать лет 10, — это знакомство с Лешей Хвостенко в Париже и стихотворение Алины Витухновской «Умри, лиса», пожалуй, еще «Хазарский словарь» Павича и «Палиндромический словарь» Елены Кацюба.
Анастасия, Лобня
Что важнее для поэта — ум, талант или багаж знаний?
Константин Кедров, 17:24
Глупых поэтов не бывает, не бывает бездарных, а вот запас знаний действительно у всех разный. Мне знания помогают, иначе нечем заполнять топку. А ведь внутри все время огонь, если нет топлива — поэт сгорает. Знания поэту нужны для того, чтобы выжить, в прямом смысле этого слова.
Дарья , Днепропетровск
Здравствуйте!
Скажите, пожалуйста, какой жанр литературы Вы предпочитаете? О чем должны быть эти книги?
Константин Кедров, 17:26
Я думаю, что сегодня любая гениальная книга будет с улыбкой. Может быть, поэтому религия отходит на второй план, там не хватает самоиронии. Постмодернизм ироничен и самоироничен. Я люблю книги, которые либо смешные, либо очень трудные, как Пруст, Набоков, Джойс, Нарбикова.
Михаил
Политикой интересуетесь? Может, водите дружбу с Президентом или депутатами. Просто интересно…
Константин Кедров, 17:28
Дружил со Старовойтовой, но на дипломатических приемах во всех посольствах меня пугают пустые свинцовые глаза. Исключение — Римский Папа и бывший президент Италии Скальфаро. В политике есть что-то мертвое, туда, как на кладбище, часто ходить не рекомендуется.
НИКИТА , ЯУНЕЛГАВА.
ЗДРАВСТВУЙТЕ-УВАЖАЕМЫЙ-КАНСТАНТИН-КЕДРОВ. Я-УВЛЕКАЮСЬ-ВАШЕМ-ПОЭТИЧЕСКИМ-ТВОРЧЕСТВОМ.-ЧИТАЮ-КНИГИ-В-ИНТЕРНЕТИ.-НАВШЕМ-РАСИЙСКОМ-ЛИТЕРАТУРНОМ-ПАРТАДЕ. НО-КСАЖЕЛЕНИЮ-Я-ДОСИХПОР-НЕ-ПРОЧИТАЛ-НИ-АДНОЙ-ВАШЕИХ-ПОЭТИЧЕСКИХ-СБОРНИКА.ПОЧЕМУ.
Константин Кедров, 17:30
Вопрос на засыпку. Я и сам никак не пойму, почему к любимому поэту пробиться труднее, чем к Патриарху или Папе. Это парадокс современной цивилизации. Полное собрание моих сочинений в книге «Или», она есть в магазине «Москва».
Спасибо Вам.
Elena , bivshiy grazhdanin
kogda v russkom obshestve nakonetz vostorzhestvyet zakon — chto vse ravni i unikalni I NEPRIKOSNOVENNI (kak lichnost tak i sobstvennost)?

kogda zhe nakonetz razhiganie nazionalnoy rosni budet karatstya zakonom? Luboye utverzhdenie cho kto-to umnee kogo-to tolko na osnove nazionalnoy prinadlezhosti?

10 let spustya posetila Rossiyu — takovo hamstva ne pomnyu — i chto samoye udivitelnoye: ludi perehodyat na povishenniye tona bez vsyakoy provokatzii.Ne hochy priezhat — i ne komy ne posovetuy u.
Константин Кедров, 17:31
Отвечу словами Некрасова: жаль, только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе.
Хотя, Вам я от всей души желаю все же дожить!
Рашит, Москва
вы с оптимизмом смотрите в будущее в общем смысле (культура, политика, природные явления)? что вызывает ваше беспокойство? какю «красную линию» нельзя переходить ни в коем случае?
Константин Кедров, 17:33
Все заповеди я заменил бы одной: не убий. Этого более чем достаточно. Я с оптимизмом смотрю в будущее, в прошлое и в настоящее, потому что они от нас не зависят и, в целом, управляются Богом. Оптимизм в том, что мы с вами живы. Согласитесь, это уже немало.
muller, Москва
зравствуйте! не расскажите ли о ваших «критических» точках, какие события в жизни вы бы выдели, после которых вы стали уже другим.
например, когда вы почуствовали себя настоящим мужчиной, настоящим отцом, писателем?
Константин Кедров, 17:35
Никогда не сомневался, что буду поэтом, и стал поэтом. Момент переворота четко обозначен в строках:
я вышел к себе
через-навстречу-от
и ушел под
воздвигая над
(60-й год)
С этого момента я стал поэтом и останусь им навсегда.
Михаил, Киев
здравствуйте. может быть не очень вопрос, но все же задам. возможно на него лучше ответить в конце конфы.
каким бы хотели, чтобы вас помнилил люди?
Константин Кедров, 17:37
Чтобы знали стихи. Более чем достаточно.
Небо — это высота взгляда
Взгляд — это глубина неба
Боль — это прикосновение Бога
Бог — это прикосновение боли

И еще:
Земля летела
по законам тела
а бабочка летела
как хотела
Ведущий, 17:37
Конференция закрывается.
Константин Кедров, 17:38
Все моралисты грузны и грозны
В любви все позы религиозны
Константин Кедров, 17:41
Спасибо всем, кто голосовал в Гремми.ру, всем, кто участвовал в этой конференции. Счастлив, что могу разговаривать с вами напрямую, и слышу ваши голоса. Я обязательно включу их в свою мистерию с таким названием.
© 1997–2008 ЗАО «Аргументы и факты»

Архив номеров:
2008
2007
2006
2005


Фестивальное поппури
Международный литературный фестиваль «Европа–2008» в Праге.

Идет встреча с общественностью. В президиуме: С. Левицкий, поэт К. Кедров, писатель Г. Щульпяков («Новая Юность»), С. Трусевич – зам. редактора «Литературной газеты» и поэт М. Замшев. Фото: Яна Юшкевич.
СОДЕРЖАНИЕ НОМЕРА 3/2008

КОЛОНКА РЕДАКТОРА

СИМВОЛ ПОБЕДЫ СИЛ ДОБРА
В связи с Праздником Победы Посол РФ в ЧР Алексей Леонидович Федотов дал интервью журналу «Русское слово»
ЕДИНЕНИЕ – ЭТО НЕ ЕДИНОМЫСЛИЕ
Страновая Конференция российских соотечественников в Чешской Республике
Хоккей между спортом и политикой
29 марта в Карловых Варах состоялся матч хоккейных ветеранов России и Чехии
Картинки из жизни эмигрантов
Окончание. Начало в предыдущем номере.
Была блокада Ленинграда
Ныне 85-летний А.А. Андреев помогал защищать Ленинград
Солдатский генерал
Прах гвардии генерал-майора Козыря почил навеки в чешской земле
НА РОДИНУ МЫ ШЛИ «ДОЛИНОЙ СМЕРТИ»

Фестивальное поппури
Международный литературный фестиваль «Европа–2008» в Праге.
Яков Зитнер: Моя Прага меня понимает
Так не без основания считает популярный эстрадный певец, отпраздновавший недавно 50-летний юбилей и 30 лет на сцене
«Косовары потрошили сербов»
Запоздалые разоблачения прокурора Карлы дель Понто
Английский гамбит
Американский журналист нашел в расследовании дела Литвиненко английскими компетентными органами много темных мест...
Гоголь - вечный беглец
Великий русский писатель на качелях судьбы
Бабушки милосердия
Документальный рассказ
ДИНА

Ташкент, как известно, город хлебный, а Прага – город фестивальный. Перечисление всевозможных празднеств культуры и искусства дело утомительное, да читатель и сам на каждом шагу на них наталкивается. Но есть один фестиваль, о котором просто нельзя не рассказать, потому что он новый и потому что он наш, русский. Речь о международном литературном фестивале «Европа–2008» в Праге.

Предыстория

Идея такого мероприятия носилась в воздухе. Она реяла вместе с чайками над Влтавой и кричала им в унисон – вот я, вот я… Прага и русская литература тесно связаны между собой. Здесь жил и умер знаменитый юморист Аркадий Аверченко, здесь Марина Цветаева провела – по ее же словам – лучшие годы своей эмигрантской жизни, здесь творили поэты пражского «Скита поэтов».

Однажды идея-птица залетела на собрание Союза русскоязычных писателей, где в это время читали наперебой свои новые шедевры прозаики и поэты. Мужчины встрепенулись, женщины ахнули… Здесь она и была поймана – говорят, что вначале ее схватил Э. Трескин. Но он, конечно, не смог бы удержать вольную идею–птицу, если бы не С. Левицкий. Тот в молодости серьезно занимался боксом, так что реакция у него отменная, не говоря уже о поставленном ударе. Он-то и сумел удержать птицу, и не только удержать, но и приручить, не сажая при этом в клетку.

Напротив, птица-идея по наущению Левицкого летала по городам и странам. Залетала в высокие кабинеты, билась в окна фондов и благотворительных организаций. Она стучала клювом в окна и двери, но почти все они оказывались бронированными, несмотря на кажущуюся прозрачность и важные таблички.

Временами казалось, что птица-идея вконец обессилела от развнодушия или от разреженного воздуха показного участия. Вот еще немного – перестанет летать и, словно курица, будеть клевать зернышки и червячков на влтавском бережку да взмахивать время от времени бесполезными крыльями.

Но, видимо, хорошая идея обладает такой же жизненной силой, как трава по весне, прорастающая сквозь асфальт. Ее поддержали и Посольство РФ в ЧР, и Росзарубежцентр в лице директора РЦНК в Праге Бориса Ионова, и ПЕН-клуб Чехии.
И вот фестиваль начал приобретать черты реальности. Он забрезжил впереди, словно роща, выплывающая из тумана.
Последние сомнения рассеялись, когда недавно созданный фонд «Русский мир» пообещал взять на себя финансовое обеспечение фестиваля. И пошло, поехало...

О роли Дундука в легализации мата

Забегая вперед, начнем со встречи участников фестиваля с общественностью, которая состоялась в Большом зале РЦНК уже после литературных чтений первого дня…

В президиуме, естественно, маститые, в зале – азартные.

После коротких вопросов и обстоятельных ответов выяснилось – русская литература жива и жить намерена долго, несмотря на происки со стороны издателей и бюрократов и конкуренции со стороны ТВ и Интернета… Были бы читатели – а писатели найдутся!

Оживленная дискуссия возникла по вопросу об употреблении ненормативной лексики, а попросту – мата, в опусах некоторых современных писателей.

И здесь выявилось … даже некоторое противостояние между президиумом на сцене и теми, кто находился в зрительном зале.
Зрители (назовем так условно тех, кто задавал вопросы), настаивали на том, что мат на страницах книг – плохо, а им со сцены возражали: писатель имеет право употреблять весь великий и могучий русский язык без цензурных ограничений, если того требует, мол, художественная правда.

– А дети, а дети-то какими вырастут после чтения вашего Сорокина? – стонал зал.

– Ничего, вырастут, – отвечали им, – а на Сорокина нечего пенять, послушайте, как на улице разговаривают.
Возможно, спрашивающие и отвечающие так и не пришли бы к консенсусу, если бы Константин Кедров не процитировал к месту Пушкина, помните:

«В академии наук Заседает князь Дундук…»

Ну, вспомнили? Там еще про то, на чем он сидит, когда заседает?

– А-а-а… – выдохнул зал. – Ну, если уж Пушкин того… этого… употреблял, то так уж и быть – материтесь, только потихоньку… помягче.

Но вернемся к протоколу

А начался фестиваль, как и положено серьезному мероприятию, – торжественно. Состав участников был весьма солидным – в Прагу приехала представительная делегация из Москвы: руководство Международного сообщества писательских союзов, Московского дома соотечественников, представители «Литературной газеты», журналов «Новая юность», «Российский колокол», российские писатели и поэты. Приехали писатели из Германии, Австрии, Венгрии и Норвегии. Чешская сторона была представлена руководством ПЕН-центра, во главе с его президентом Йиржи Дедечком, издателями, литературоведами и переводчиками.

Всего было зарегистрировано 59 участников фестиваля.

Справедливости ради надо сообщить, что на фестиваль по разным причинам не приехали объявленные великий Чингиз Айтматов, выдающийся Андрей Битов, знаменитый, Юрий Поляков. Но приехали выдающийся Евгений Рейн, знаменитый Константин Кедров, известные Сазонович, Замшев, Иванов… Ах, господа, простите за невольный сбой на архаичное выстраивание по рангу – известный, знаменитый, выдающийся, великий… Подождем лет пятьдесят-сто – тогда все и определится.

А если честно, то рангов на фестивале не было, каждый мог сказать кому угодно: «Мы с тобой одной крови – ты и я». Помните «Книгу джунглей» Киплинга?

Открыл праздник литераторов президент Союза русскоязычных писателей в ЧР Сергей Левицкий.

Он назвал одной из целей фестиваля предоставление возможности всем, кто интересуется современной русской литературой, познакомиться с творчеством как известных писателей, живущих и работающих в России, так и писателей, проживающих за ее пределами, но пишущих на русском языке.

Затем с теплым приветствием выступил Посол РФ в ЧР Алексей Федотов.

Сразу после его речи в исполнении народного артиста Татарстана Эдуарда Трескина прозвучал Гимн фестиваля. Музыка была всем знакома – «Широка страна моя родная» Исаака Дунаевского. Ну, а слова Василия Лебедева-Кумача были несколько переделаны на литературный лад (см. отдельно).

Ради чего и съехались

После гимна начались литературные чтения. Первым выступил старейшина Союза русскоязычных писателей в Чехии поэт Василий Иосифович Дергачев, которому в этом году исполняется 95 лет. Самой же молодой из участников фестиваля, стоявших перед микрофоном, стала 19-летняя студентка из Таганрога Екатерина Скиба.

Поэты сменяли у микрофона прозаиков, прибой стихов сменялся длинными волнами прозы, иногда по залу прокатывался смех, а время от времени повисала тишина…

Одно можно сказать определенно – никому не было скучно.

Чтения продолжались два дня. Участники не просто читали свое и слушали чужое, нет, они внимали мэтру русской поэзии – другу и учителю Иосифа Бродского – Евгению Рейну, они вместе с Владимиром Эйснером тонули в арктической полынье, любили с Людмилой Свирской, сочувствовали героине Ирины Батуриной, погружались в философскую лирику Максима Замшева, пленялись тонкой звукописью поэзии Елены Кацюбы и Константина Кедрова, откровениями Натальи Волковой, юмором Бориса Гольдберга, смеялись над провинциальными приключениями русской немки «Адольфовны» из рассказа Антонины Шнайдер-Стремяковой, дивились откровениям рассудительного пса, созданного воображением Георгия Герцовского, сопереживали эмигрантским мытарствам не теряющей, однако, веры в жизнь Ирины Беспаловой, радовались свисту сатирических стрел Сергея Левицкого, летящих не в них, и разделяли неподдельный пафос Валерия Иванова-Таганского, начавшего свое выступление Достоевским, а завершившего Пушкиным:

«Да здравствует солнце! Да скроется тьма!»

К вопросу о лауреатах смотра было объявлено, что проводимый под эгидой фестиваля литературный конкурс завершится в ноябре этого года, именно тогда будут названы имена его победителей.

И еще в этом году выйдет коллективный сборник, включающий произведения 50 поэтов и прозаиков, участников фестиваля.

Вокруг да около

И все же фестиваль – это не только презентация собственного творчества. Были и сопроводительные, как теперь иногда говорят, акции. К примеру, в его ходе были подведены итоги конкурса «лучший перевод с русского на чешский». Специальное жюри совместно с ПЕН–центром Чехии определило трех победителей: чешских переводчиков Вацлава Данека, Либора Дворжака и Алену Моравкову. Дружные аплодисменты сопровождали вручение им денежных премий – их выделил Фонд поддержки соотечественников за рубежом «Ока – Калуга».

Определенно украсила фестиваль выставка фотографий о Праге Яны Юшкевич, члена СП в ЧР.

Экскурсию по Праге для гостей фестиваля проводила поэтесса Надежда Гейлова.

И, конечно, не литературой одной живет современный писатель. Отрадно отметить, что с едой на фестивале было все в порядке – кофе-брейки, обеды, ужины, застолья общие… все чин-чинарем.

Кстати, застольем все и закончилось. Нет, фестиваль завершился, как и положено, гимном – только на этот раз пели его все и – стоя. Вот так-то!

А были – сверх программы – и прощальные посиделки в господе «У Виллема». Туда отправилась группа энтузиастов – послушать, как сам Рейн будет читать стихи. Но вышло так, что там читали все, кроме Рейна – его поэму читала жена Надежда.
А в завершение писатель и актер Валерий Иванов-Таганский замечательно прочитал монолог из есенинского «Пугачева»:

«…Дорогие мои, хорошие!..»

И внезапно стало ясно – кто есть кто.

Но, конечно, только на короткое мгновение – писатель без амбиций долго не протянет.

Тем более, что до следующего фестиваля – а намерение сделать пражские встречи традиционными прозвучало – еще как минимум целый год.


Гимн литературного фестиваля

Муз. И. Дунаевского
Слова В. Лебедева–Кумача и Э. Трескина
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так много пишет человек.

От полярной тундры до Кавказа,
От Москвы до южных городов
Пишем мы романы и рассказы
И тома бескрайние стихов.

От раздольной Волги и до Влтавы,
От Байкала и до Рейнских вод
Книги пишем мы не ради славы –
А затем, что требует народ!

И пускай сейчас предприниматель
Мнит себя основою основ –
Наше слово гордое «писатель»
Нам дороже всех красивых слов.

Мы со словом русским всюду дома,
Нет для слова вольного границ.
Это слово каждому знакомо,
И живет на тысячах страниц.

Литератор нам милее брата!
И не скроем истины простой:
Не страшна нам сила бюрократов,
Если с нами Пушкин и Толстой!

Василий Рыбкин








© Русская традиция/Русское слово, 2002-2008

Добровольное ОбществоОхраны Стрекоз.


Эта летовская суббота была знаменательна для самого Сергея Летова, прежде всего.Ведь теперь он становится не просто козлом - одиночкой, а СТРЕкозлом, ибо московские литераторы торжественно объявили о приеме его в свое элитное закрытое ДобровольноеОбщество Охраны Стрекоз ("е-есть такая бу-уковка!"). Летов теперьу нас ДООС. А на его вечеринке выступал по этому поводу "золотой"состав его команды "Три О" - Летов, Парфенов, Александров-Фагот и московские поэты Константин Кедров и Елена Кацюба. Кедров был лукав и пафосен. Дама - нежна и субтильна, читала на бис поэму "Свалка", хорошела на глазах. Было, как, впрочем, и всегда на летовских субботах, уютно, по-домашнему. Жаль только, что Сергей забыл о том, что он сам всегда проповедовал уважение к публике и к каждому сценическому выступлению и неоднократно говорил о необходимости артистов менять обычную уличную одежду на специальную сценическую, даже если это другие джинсы и майка. Мы всеждали традиционной белой летовской джубы и таджикского халата Парфенова, являющихся своеобразной визитной карточкой ансамбля "Три О",но увы... Даже до нашего вечно бодрого и неунывающего саксофониста дошла волна все-удушающего-быта, и он перестал вкушать праздничность каждого,даже мало-мальского, выхода с инструментом к людям. Обидно. Тем более,что у Парфенова, насколько я знаю, халат-то был с собой и он был готов переодеться в лучших традициях достаточно редких выступлений ансамбля. Неужели это начало конца нашего любимца, оптимиста, страстного поклонника женщин, неутомимого выдумщика и пионера русского фри-джазового фронтира? Не верю. И не хочу даже думать об этом. Это случайность, простое стечение погодных магнитных бурь и дорожно-транспортных происшествий... Я уже договорилась с одной знакомой дамой-художницей (кстати, очень милой!) сделать для Летова костюм стрекозы специально для торжественной церемонии посвящения его в ДООСы. И Летов прекрасно смотрелся под цветастым крылатым драконом, с прозрачными крылышками за спиной, в большой соломенной шляпе и с сачком для ловли насекомых. Ему составили компанию: философ молодежного феминизма Алена Мартынова внакидке и короне из фольги, поэтесса Алина Витухновская, Владимир Опараиз ФОКОМа. Их принимали в ДООСы на этой же церемонии. Что ж, стрекозы могут жить спокойно. А Сергей Летов пусть не забывает, что он артист, что мы все ждем от него не плевков в вечность, а вечной молодости и крылатости души.
Да здравствуют стрекозы и бабочки! Всем остальным дадим по роже...

19-07-2008 12:21 (ссылка) « Предыдущая запись · Следующая запись »
Надежда Карманова
Надежда Карманова

"Наследники Стилина". К 70-летию Евтушенко.
Бомба времени







45 лет назад, в октябре 1962-го, было опубликовано стихотворение Евгения Евтушенко "Наследники Сталина"

Константин Кедров

Бывают моменты, когда история поэзии становится просто Историей. "Наследников Сталина" руганный-переруганный Евтушенко написал в 1961 году. Показал стих Твардовскому в надежде напечатать его в "Новом мире". Но смелый редактор, напечатавший Солженицына, только руками замахал, как мельница: "Спрячьте подальше эту антисоветчину, а то как бы чего не вышло".

Сталин, даже вынесенный из Мавзолея ночью и воровато похороненный у Кремлевской стены, все еще контролировал и цензурировал русскую поэзию. Я думаю, большая ошибка полностью отождествлять сталинизм только со Сталиным. Сталин когда-то вышел из сталинизма и ушел в сталинизм. И первый это заметил и запечатлел в чеканных строках именно Евгений Евтушенко. "Он что-то задумал. / Он лишь отдохнуть прикорнул. / И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою: / удвоить, / утроить у этой плиты караул, / чтоб Сталин не встал / и со Сталиным — прошлое".

Вся статья здесь: http://www.izvestia.ru/culture/article3109608/



НАСЛЕДНИКИ СТАЛИНА

Безмолвствовал мрамор.
Безмолвно мерцало стекло.
Безмолвно стоял караул,
на ветру бронзовея.
А гроб чуть дымился.
Дыханье из гроба текло,
когда выносили его
из дверей Мавзолея.



Гроб медленно плыл,
задевая краями штыки.
Он тоже безмолвным был —
тоже! —
но грозно безмолвным.
Угрюмо сжимая
набальзамированные кулаки,
в нем к щели глазами приник
человек,притворившийся мертвым.
Хотел он запомнить
всех тех, кто его выносил, —
орловских и курских
молоденьких новобранцев,
чтоб как-нибудь после
набраться для вылазки сил,
и встать из земли,
и до них,
неразумных,
добраться.
Он что-то задумал.
Он лишь отдохнуть прикорнул.
И я обращаюсь
к правительству нашему с просьбою:
удвоить,
утроить
у этой плиты караул,
чтоб Сталин не встал
и со Сталиным - прошлое.
Мы сеяли честно.
Мы честно варили металл,
и честно шагали мы,
строясь в солдатские цепи.
А он нас боялся.
Он, веря в великую цель,
не считал,
что средства должны быть достойны
величия цели.
Он был дальновиден.
В законах борьбы умудрен,
наследников многих
на шаре земном он оставил.
Мне чудится —
будто поставлен в гробу телефон.
Кому-то опять
сообщает свои указания
Сталин.
Куда еще тянется провод
из гроба того?
Нет, Сталин не умер.
считает он смерть поправимостью.
Мы вынесли
из Мавзолея
его,
но как из наследников Сталина
Сталина вынести?
Иные наследники
розы в отставке стригут,
но втайне считают,
что временна эта отставка.
Иные
и Сталина даже ругают с трибун,
а сами ночами тоскуют о времени старом.
Наследников Сталина,
видно, сегодня не зря
хватают инфаркты.
Им, бывшим когда-то опорами,
не нравится время,
в котором пусты лагеря,
а залы, где слушают люди стихи,
переполнены.
Велела не быть успокоенным Родина мне.
Пусть мне говорят
"Успокойся!" -
спокойным я быть не сумею.
Покуда наследники Сталина
живы еще на земле,
мне будет казаться,
что Сталин — еще в Мавзолее.

1962

Константин Кедров

ТВЕРСКОЙ ОПЯТЬ 25
Камерная трагедия


Места действия:

Девятиэтажка на Артековской.
Камерный Театр Таирова, ныне Пушкина
Рядом усадьба Яковлева (дом, где родился Герцен, выведенный в романе Булгакова, как Дом Грибоедова, ныне Литературный институт им. Горького)
ЦДЛ на ул. Герцена д. 53 (тоже «Дом Грибоедова» у Булгакова.
Мой кабинет на пятом этаже «Известий» у Пампуш на Твербуле
Новозыбковский драмтеатр 1949 г
Дворянское собрание на Волхонке
Приемная и Архив КГБ-ФСБ на Кузнецком


Действующие и бездействующие лица:

Великие ТАИРОВ и КООНЕН
КОНСТАНТИН КЕДРОВ – опальный поэт, старший преподаватель Литературного ин-та.
АЛЕКСАНДР БЕРДИЧЕВСКИЙ – режиссер и актер школы Таирова и Мейерхольда, отец Константина Кедрова
Ректор ПИМЕНОВ – в прошлом заведующий театральным отделом ЦК. Редактор журнала «Театр» во времена оттепели Хрущева. После студенческих волнений, связанных с исключением Пастернака из Союза Писателей в 1962 г., ректор Литературного института до вынужденного ухода на пенсию в 1985 г.
Новый ректор Владимир Константинович Егоров – бывший заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ. С 1985 до 1987 ректор. С 1987 до августовского путча 1991- го помощник Горбачева по вопросам литературы и искусства. С 1993-го
Директор Российской Государственной библиотеки (Ленинки). Затем министр культуры Российской Федерации. Ныне директор Академии управления при президенте Российской Федерации
Евгений Винокуров – мой друг, поэт. Автор строк: « Крестоносцы перли, принимая каждый город за Иерусалим». Профессор, руководитель творческого семинара.
Лев Ошанин – профессор, руководитель творческого семинара Автор «Гимна демократической молодежи»
Студент заочник из Липецка, уверовавший в Бога после моих лекций по Достоевскому.
Студент заочник из Якутска Сафрон, вызванный на допрос Якутского КГБ.
Студент заочник, вызванный на допрос в КГБ после вечера Высоцкого.
Студентка первого курса поэтесса Ирина Суглобова
Редактор журнала «Литературное обозрение» поэт Лавлинский
Ответ секретарь журнала «Литературное обозрение»
Андропов, Черненко, Чебриков, Горбачев и другие историчесие и эпизодические лица.
Князь Андрей Голицын – предводитель Союза Потомков Российского дворянства.
Полковник ФСБ Гончаров
Подполковник ФСБ Якушев

* * *
Телефонный звонок в моей угловой малогабаритной двушке на ул. Артековская д. 8, кв.2 на первом этаже.

ПИМЕНОВ. Это ректор говорит. Я только, что прочел вашу статью о космосе в литературе в «Новом мире».
КЕДРОВ. Но ведь она еще не напечатана.
ПИМЕНОВ. Она лежит у меня на столе. Копия разослана во все гуманитарные ведущие вузы.
КЕДРОВ. Как же это возможно? Ведь это нарушение авторского права.
ПИМЕНОВ. А вот вы и подумайте как это возможно. Вы подумали как это все в сердце ректора отзовется. Я ведь многое на себя беру.
КЕДРОВ. А что там такого особенного нашли крамольного.
ПИМЕНОВ. Как что? Я в ужасе. Опять космос. Опять наизнанку.
КЕДРОВ. Скажите, что я должен сделать.
ПИМЕНОВ Вам придется подыскать другую работу. У нас вуз идеологический. У вас есть куда уйти?
КЕДРОВ Может как-то уладится?
ПИМЕНОВ. Какое уладится. Меня из-за вас на пенсию гонят. Вы читали в «Литературной учебе» статью «На стыке мистики и науки»- это очень серьезно. Прочтите немедленно.
Там все про ваши художества, но самое главное в конце цитаты из Андропова и Черненко. Вы допрыгаетесь. Вот беру папку и завожу на вас дело персональное. Тут не персональным, а куда более серьезным пахнет. Когда я Таирова отстранял по заданию ЦК он вел себя очень достойно. Вы меня, надеюсь поняли.
КЕДРОВ Об отстранении Таирова Пименовым я знал с детства от своего отца.
БЕРДИЧЕВСКИЙ. Вот в «Огоньке» тебя напечатали, в семь лет и уже такая слава. Всего одну роль сыграл и уже в «Огоньке». Я всю жизнь, кого только не играл, кого не ставил, а в «Огоньке» первый раз себя вижу, да и то в роли Несчастливцева.
КЕДРОВ. Я жадно схватил зелено- синий «Огонек» 49-го года и действительно увидел отца в клетчатых штанах со штрипками в роли Несчастливцева в «Лесе». А где же я в роли гнома в сплошном комбинезоне с вшитым колпачком, с приклеенной бородой до пояса, с бархатной подушечкой в руках, на которой туфельки обклеенные зеркальными осколками?
БЕРДИЧЕВСКИЙ. Вот видишь, Золушка в окружении детей, а вот твой затылок. Ты в этот момент отвернулся от объектива к Марцевич-Золушке.
КЕДРОВ. Мне так фотограф велел.
БЕРДИЧЕВСКИЙ. Затылок твой вполне узнаваем.
КЕДРОВ. А что под снимком написано?
БЕРДИЧЕВСКИЙ. Пришли в гости к Золушке юные зрители.
КЕДРОВ. Впервые в жизни у меня потемнело в глазах от несправедливости.
БЕРДИЧЕВСКИЙ. Да ведь и про меня как-то вскользь написано. Словно и не я «Золушку поставил, а кто-то другой.
КЕДРОВ. Отец плохо разбирался в политике и не понимал, что в стране идет антисемитская борьба с космополитами безродными. Он считал себя русским, вернее просто советским человеком и был уверен, что национальные предрассудки ушли в далекое прошлое.
БЕРДИЧЕВСКИЙ Главное, что теперь после статьи в «Огоньке» театр уже не закроют.
КЕДРОВ. Театр закрыли и не исключено, что именно из-за статьи в «Огоньке». И семья наша тогда же распалась. Я остался с мамой актрисой Надеждой Владимировной Кедровой.
ПИМЕНОВ. Я отца вашего прекрасно знаю. Я ведь его защитил от нападок и обвинений в таировщине и мейерхольдовщине. Он талант. А Таирова я лично принимал в своем кабинете, когда Камерный Театр расформировали. Да он вел себя очень достойно, но вскоре умер. Это ведь здесь рядом с нашим институтом было. А жена его, Коонен, собой не владела.
КООНЕН. Проклято будет место сие. И ничего в нем не будет доброго.
ПИМЕНОВ. Сейчас другие времена. Напишите заявление. Найдете другую работу. Ничего страшного. Пока идите работайте. Я многое на себя беру. А маму вашу Надежду Владимировну Кедрову, я тоже помню. Она в «Золушке» старшую сестру играла. А Золушку играла Марцевич. Страшное было время. Теперь все семечки.
КЕДРОВ Вы думаете?…

Буфет в ЦДЛ под лестницей.

ЧЕЛОВЕК У СТОЙКИ Мы с вами мало знакомы, но я вас хорошо знаю по статьям в «Новом мире» и передачи у вас прекрасные. Я видел «Отцы и Дети», где вы со Смоктуновским. Между прочим, прекрасно смотритесь. А я ответ секретарь « Литературной учебы». Вы, конечно уже читали 4-й номер за 1984-й.
КЕДРОВ Странно, что все это напечатано в конце номера каким-то мелким шрифтом и ссылки в финале на Андропова, а потом на Черненко. На двух генсеков сразу у нас после Ленина- Сталина ссылаться как-то не принято. Неужели моя «Звездная книга», напечатанная два года назад в «Новом мире» кого-то так напугала. И название «На стыке мистики и науки» звучит как прямой донос.
ЧЕЛОВЕК У СТОЙКИ. Вы можете не поверить, но я в это время замещал Лавлинского. Так вот я ничего не знал об этой статье. Она появилась внезапно и без ведома редакции.
КЕДРОВ. Разве такое возможно?
ОТВЕТСЕКРЕТАРЬ. Как видите. Но я хочу, что б вы знали. Редакция к этой статье не имеет никакого отношения. У нас никто ее никому не заказывал. Я подписывал собственноручно номер в печать. Там этой трихоманеллы не было, и не могло быть пока я ответ. секретарь. Может Лавлинский вернется из отпуска и что-то прояснит, хотя вряд ли…

Месяц спустя у той же стойки.

ЛАВЛИНСКИЙ. Мы с вами мало знакомы, но я хорошо знаю вас по статьям в «Новом мире»
КЕДРОВ. Я знаю, вы были в отпуске, когда напечатали эту погань.
ЛАВЛИНСКИЙ. А кто этот автор с каким – то вычурным именем, не то Леонардо, не то Рафаэль…
КЕДРОВ Ладно не Микеланджело. А, впрочем, какая разница. Важен результат. Пименова выгоняют на пенсию, а меня отстраняют от преподавания.
ЛАВЛИНСКИЙ. Тяните время. Уже и Брежнев умер, при котором вы «Звездную книгу» каким-то чудом напечатали. Как вам это удалось? И Андропов с Черненко, на которых этот Боттичелли ссылается уже ничего не скажут. Горбачев правда призывает к ускорению, а вы тяните. Вот и Пименов на пенсию не торопится.
КЕДРОВ. Гони зайца дальше.
ЛАВЛИНСКИЙ. Какого зайца?
КЕДРОВ. Это любимая пословица профессора Семена Иосифовича Машинского. Это он мою статью в «Новый мир» рекомендовал. В 58 лет разрыв аорты. Теперь на смену ему прислали какого-то воронежского пенька. Заведует кафедрой.
ЛАВЛИНСКИЙ. Кто такой?
КЕДРОВ. Все спрашивают…
ЕВГЕНИЙ ВИНОКУРОВ. Я должен вас предупредить. Был секретариат Союза Писателей. Меня иногда приглашают для декора. Там был прямой разговор о вас. Мол, Пименов уже стар, не справляется, допустил в Литинституте пропаганду мистики и религии. И прямо назвали ваше имя. Какой-то студент из Липецка под влиянием ваших лекций уверовал и партбилет на стол положил. Да кто ж теперь не уверовал. Я вот тоже хочу креститься. Как вы думаете?
КЕДРОВ. Пока вопрос возникает креститься не надо. Все должно быть вовремя и естественно.
ВИНОКУРОВ. Я вот тоже так думаю. Да странные времена. Горбачев с патриархом рядом сидит, а глава КГБ Чебриков называет главными врагами Бердяева и Флоренского.
ЧЕБРИКОВ (выступление на последнем, 27-ом съезде КПСС) Потерпев поражение на политическом и экономическом фронте, капитализм стремится наверстать упущенное, забрасывая к нам нелегально труды религиозных философов эмигрантов Бердяева и Булгакова. Напрасные потуги. Мы должны проявить бдительность и вовремя дать отпор. (Горбачев, сидя в Президиуме одобрительно кивает).
НОВЫЙ РЕКТОР ЕГОРОВ. Я ничего против вас не имею, но меня берут за яйца. Мне прямо сказали, ну ладно Пименов по старости не справлялся, а вы-то что. Кстати этот студент из Липецка, который партбилет положил, хороший парень. У него просто заболела дочь. Он ее окрестил и сам окрестился. А там кто- то решил выслужится. Партбилет на стол положишь. Он и положил. Вы сколько лет преподаете?
КЕДРО. С аспирантурой почти 18.
ЕГОРОВ. Согласно новому указу, принятому Андроповым, а указ никто не отменял, хоть Горбачев и сидит рядом с патриархом, все преподаватели должны получить рекомендацию парткома.
КЕДРОВ. Даже беспартийные.
ЕГОРОВ. Они-о в первую очередь.
КЕДРОВ. Но моя докторская недавно утверждена кафедрой и рекомендована ученым советом.
ЕГОРОВ. Ну и что ж. Я вот тоже книжку пишу по Энгельсу.
КЕДРОВ. Так что, второй раз утверждать будут?
ЕГОРОВ. И обсуждать, и лекции посещать, и на партком вам в четверг придется прийти, хоть вы и Б.П. – большое преступление или беспартийный. Ха-ха – гм-гм.
ЕВГЕНИЙ ВИНОКУРОВ. Я окончательно решил креститься. Пусть Чебриков повесится под портретом Дзержинского. Я фронтовик, если бы Бога не было, меня бы сто раз убило. А я твердо знал, что не убьют. Потому что Бог этого не допустит. И не просто Бог, а именно Святая Троица. Отец – Сын – Дух Святой един в трех лицах. Я это понял когда прочел в «Новом мире» вашу статью «Восстановление погибшего человека» о Достоевском. Отец – прошлое, Сын – будущее, Дух Святой – настоящее. Все вместе – Вечность. Как вам удалось ее напечатать? Хотя против Бога не попрешь. А все еще прут. Вот и доперли до Чернобыля. Пала с неба Звезда Полынь. Полынь по-украински Чернобыль. Вы наверное уже знаете, весь институт гудит. Пришли два офицера КГБ прямо в партком, чего раньше не допускалось и потребовали вашего отстранения.
КЕДРОВ. Вот вам и гласность и человеческий фактор.
ВИНОКУРОВ. Да раньше им это не позволялось. В партком привалили – это что- то новенькое. При Хрущеве они постановили, что КГБ не имеет права трогать партийные органы.
КЕДРОВ. Очень захотелось потрогать. Какие никакие, а все-таки органы.
ВИНОКУРОВ. Вот и потрогали. В 49-ом году здесь была компания борьбы с космополитами безродными. Главным космополитом оказался мой сокурсник фронтовик. Только я на своих двоих, а он на костылях без ноги. Я в таких случаях, как член бюро комсомола поссать выходил, а тут не выдержал выступил: « Человек ногу родине отдал, а вы его обвиняете в отсутствии патриотизма». И ведь помогло. Из комсомола его не выгнали, только из института отчислили. А, если бы выгнали – это верный арест.
КЕДРОВ. Чуть не спросил я тогда: « А сейчас выступите?», – но, конечно, же промолчал.
Зато выступил на парткоме автор «Гимна демократической молодежи» комсомольский гимнюк Лев Ошанин.
ЛЕВ ОШАНИН. Константин Александрович не пришел на партком, но вот тут у меня устав, а в нем ясно сказано: «Дела членов партии рассматриваются обязательно в присутствии члена партии, которого разбирают». А на беспартийных это положение устава не распространяется. Имеем право рассматривать. Предлагаю не рекомендовать Константина Александровича на следующий срок избрания как не явившегося на заседание парткома. Мы, слава богу, правящая партия. В 6-ом пункте конституции записано. Имеем право.
ВИНОКУРОВ. Дело тут не в шестом пункте конституции, а в пятом пункте анкеты вашего папы.
ГИМН ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ МОЛОДЕЖИ.
«Люди молодые всех народов и разных наречий.
Сердцем и душою мы стремимся друг - другу навстречу.
Цель наша правду отстоять мир для людей.
Чтоб увидала каждая мать счастье своих детей».
ЕГОРОВ. Эти двое из КГБ опять приходили. «У нас достаточное количество свежего материала». Видели бы вы их рожи. Мне было прямо сказано: « Мы в вас в качестве третьего посредника не нуждаемся. Пусть Константин Александрович придет к нам и получит все необходимые разъяснения». Единственное, что мне выяснить удалось, что к нам это не Московское КГБ и не КГБ РСФСР, а КГБ СССР. Представляете, насколько это серьезно.
КЕДРОВ. Я знаю. Они трясли наших заочников по всему Союзу и требовали подписать бумажку, что я рассказывал на лекциях « про космос и загробную жизнь». Некоторые, как этот парень из Липецка подписали.
СТУДЕНТ ИЗ ЛИПЕЦКА. Простите меня. Они сказали, если не подпишу, они возбудят дело по статье антисоветская пропаганда. У меня был обыск, и нашли томик Бердяева. Сказали до четырех лет тюрьмы и три года ссылки.
КЕДРОВ. Я знаю. Мой друг Михаил Мейлах до сих пор в Крестах томится за распространение религиозной литературы. У него в рояле ксероксы Бердяева и Булгакова обнаружили. Я свои ксероксы на всякий случай выбросил ночью на помойку. В любую минуту могут прийти. Сахаров по-прежнему в ссылке. Весь этот треп о перестройке и гласности – ловушка для дураков.
Товарищ, верь, пройдет она, эпоха перестройки, гласности.
И в кулуарах Безопасности запишут наши имена…
СТУДЕНТ ИЗ ЯКУТСКА СОФРОН. У нас в Якутске были студенческие волнения. Меня вызвали в КГБ: « В Литинституте есть такой преподаватель Кедров. Это не он вас к демонстрации подстрекал?»
СТУДЕНТ ИЗ МОСКВЫ. Тут после вечера Высоцкого меня вызвали в КГБ и понуждали дать на вас показания, что вы рассказывали про космос и загробную жизнь. Но я отказался. А некоторые подписали.
КЕДРОВ. Да ничего от этих подписей не зависит. Они сами любой донос и любую подпись поставят. А вам спасибо, конечно…
ИРИНА СУГЛОБОВА. Мы всем курсом написали письмо Горбачеву и положим на стол студенческие билеты.
КЕДРОВ. Положить-то вы положите, а обратно вам их не отдадут. А за письмо к Горбачеву спасибо.
ЕВГЕНИЙ ВИНОКУРОВ. Когда Пастернака из Союза Писателей исключали, наши студенты взбунтовались и пошли к ректору Сергееву. А вы, наверное, помните стихи Межирова «Коммунисты».
КЕДРОВ. «Навсегда, навсегда, навсегда до конца, коммунисты вперед, коммунисты вперед».
ВИНОКУРОВ. Ну вот встретил их ректор Сергеев прямо на лестничной вот этой площадке. Да как гаркнет: « Коммунисты, назад…». И все попятились. Так вот все повторилось двадцать лет спустя. Коммунисты с Высших Литературных Курсов пошли к ректору Егорову, чтобы вас защитить. Он их принял, правда, не на лестничной площадке, а в кабинете. Но результат тот же.
КЕДРОВ. Да видел я из окна кафедры нашей, где Герцен родился, как они шли обратно красные, как раки вареные.
ЕГОРОВ. Вот что я скажу. У меня тоже есть нервная система. Вот при Евгении Юрьевиче говорю. Завтра же подпишу приказ об увольнении за нарушение трудовой дисциплины. На партком вы уже не пришли. Впрочем, хорошо, что не пришли. А что у вас со Львом Ошаниным? Я предложил без вас не рассматривать, а он вдруг взял слово, да еще и устав принес.
ПРОРЕКТОР И БУДУЩИЙ РЕКТОР, БУДУЩИЙ МИНИСТР КУЛЬТУРЫ, БУДУЩИЙ ПОСОЛ РОССИИ В ЮНЕСКО, ЕВГЕНИЙ ЮРЬЕВИЧ СИДОРОВ. Поверьте нам мы во всем этом нисколько не заинтересованы. Ищите кому это все выгодно.
ЕГОРОВ. Тут что-то ведомственное. Можете поблагодарить студентов за письмо к Горбачеву, но ответа не будет. Мне прямо сказали: «У вас, что все преподаватели не приходят на заседание парткома? Все читают лекции, после которых студенты кладут на сто свои партбилеты и крестятся? К тому же органы призванные следить за идеологическим и политическим климатом в стране с тревогой говорят о лекциях, которые наш преподаватель читает на стороне. Вам придется написать заявление о переходе на творческую работу. Мне сказали: «Пусть Константин Александрович занимается научной и творческой деятельностью. А преподавание исключено, тем более в таком идеологическом вузе, как наш»
КЕДРОВ. Но это же беруфстсферботен.
ЕГОРОВ. Что?
КЕДРОВ. Запрет на профессию в третьем рейхе – беруфтсферботен.
ЕГОРОВ. (пожимает плечами).
СИДОРОВ. ( в коридоре) Поверьте я абсолютно не в курсе дела. Абсолютно не в курсе.
КЕДРОВ. В августе 1986-го года я написал заявление. Забавная симметрия. Я поступил в
Аспирантуру Литинституту в 1968-ом, а покинул его в 1986-ом. Невольно поверишь в мистику чисел. 68-86 –палиндром. Началась «творческая и научная деятельность», проще говоря безработица. И закончилась она только в 1990-ом году, когда два миллиона москвичей высыпали на улицу и потребовали устранения 6-го пункта конституции, на который ссылался Лев Ошанин. КГБ лихорадочно уничтожал дела, заметая следы своих преступлений. Я стал обозревателем лучшей газеты страны « Известия».


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
(Выставка русского авангарда в галерее на Крымском валу)

РЕКТОР СИДОРОВ. Ну что вы по-прежнему будете везде говорить, что вас от преподавания отстранили, а обратно не приглашают?
КЕДРОВ. Это простая констатация факта.
СИДОРОВ. Вот говорю вам при многих свидетелях. Вы вернетесь в Литиститут. Звоните мне, и мы все уладим.

Две недели спустя.

КЕДРОВ, Евгений Юрьевич, это Кедров вас беспокоит. Мы договаривались созвонится.
СИДОРОВ (раздраженно). Вы что мне каждый день теперь будете звонить?
КЕДРОВ. Больше я никому не звонил. Сидоров вскоре стал министром культуры. Вскоре он назначил Егорова директором Ленинской библиотеки. Потом Сидоров стал послом в ЮНЕСКО, а министром культуры был назначен Егоров. Сейчас Егоров возглавляет какой-то фонд, а Сидоров ушел « на творческую работу».

1995-й год. Звонок в моем кабинете в «Известиях»

ГОЛОС В ТРУБКЕ. Константин Александрович? Это говорит полковник Гончаров из архивного отдела ФСБ. Мы знакомим вдову пота Сергея Маркова с его делом. Вы придете к нам или вам это претит?
КЕДРОВ. А где вы находитесь?
ГОНЧАРОВ. Вы будете смеяться, но это рядом с секс-шопом на Кузнецком мосту.
КЕДРОВ. Прямо скажу, это были не самые лучшие минуты в моей жизни, но, преодолевая холод и омерзение, я вошел в здание возле секс-шопа, как входят сегодня в Освенцим или в Соловки. И сразу потребовал ознакомить меня с делом, заведенным на меня.
ГОНЧАРОВ. Вряд ли что-нибудь сохранилось, но вы можете написать официальный запрос на имя заведующего архивным отделом подполковника Якушева.
КЕДРОВ. Где-то через два месяца пришел официальный ответ. «Никаких документов связанных с вашим запросом в архиве ФСБ не обнаружено». А еще через пол года снова звонок в моем кабинете в «Известиях».
КНЯЗЬ АНДРЕЙ ГОЛИЦЫН, ПРЕДВОДИТЕЛЬ СОЮЗА ПОТОМКОВ РОССИЙСКОГО ДВОРЯНСТВА. Тут КГБ будет возвращать дела репрессированных дворян. Вы придете в свой союз?
КЕДРОВ. А где мы теперь находимся?
ГОЛИЦЫН. Позади Пушкинского музея возле метро Кропоткинская.
КЕДРОВ. Почему-то к началу церемонии я опоздал и пришел лишь к шапочному разбору. В коридоре Собрания лицом к лицу столкнулся с князем Андреем, полковником Гончаровым и подполковником Якушевым.
ГОНЧАРОВ. А у нас для вас сюрприз. Давайте зайдем сюда в издательский отдел к графу Шувалову.
КЕДРОВ. Мое сердце сжалось, когда Гончаров достал из портфеля две бумаги. Но почему только две. Столько лет мучили, трясли студентов по всему СССР, и всего два листочка.
ЯКУШЕВ. Это протоколы об уничтожении дела оперативной проверки «Лесник».
КЕДРОВ. Я похож на лесника?
ГРАФ ШУВАЛОВ. Похож, похож…
КЕДРОВ. Ну да, Литинститут это лес, а я, стало быть, лесник.
ГОНЧАРОВ. Как в том анекдоте. Пришел лесник и выгнал нас всех из леса. Да вы прочтите хоть, что тут написано.
КЕДРОВ. «Рассмотрев дело оперативной проверки «Лесник» с окраской антисоветская пропаганда и агитация с высказываниями ревизионистского характера постановило дело уничтожить…»
ЯКУШЕВ. Вам грозило четыре года тюрьмы и столько же ссылки. Обратите внимание на дату уничтожения документов.
КЕДРОВ. Июль 1990-го.
КНЯЗЬ АНДРЕЙ. До лета 90-го вы были под колпаком у Мюллера.
КЕДРОВ. Это я слишком хорошо знаю на своей шкуре. Четыре годы без работы. Если бы не картины моего двоюродного дедушки Павла Челищева, не знаю на что бы жил.
КНЯЗЬ АНДРЕЙ. Видите, как дворянские корни вас держат.
КЕДРОВ. А я не верю, что дело уничтожено. Наверняка оно сохранено на компьютере.
ГОНЧАРОВ. Вы мне не поверите, но не было у нас компьютеров.
КЕДРОВ. В это, пожалуй, верю.
ГОНЧАРОВ. Главная причина всех этих безобразий в том, что нет в нас христианской любви.

Придя домой на улицу Артековская д.8, я с нетерпением открыл дверь и протянул Лене Кацюбе листки протокола.

КЕДРОВ. Знаешь кто я? (Лена посмотрела на меня с тревогой, уж не сдвинулся ли в уме). Я – Лесник
ЛЕНА. Все-таки они сумасшедшие. Настоящие сумасшедшие.

Некоторое время спустя снова звонок Гончарова.

ГОНЧАРОВ. У меня для вас еще один сюрприз. Я только что вернулся из магазина «Библио-глобус» и купил для вас книгу Урусадзе «Выборные места из переписки с врагами». Он входил в комиссию, которая от Верховного Совета ревизовала КГБ после августа 91-го. Вот тут сказано: «Среди других документов обнаружена в сейфе служебная записка на имя председателя КГБ. «Предотвращено поступление Лесника в Союз Писателей. 1984-й год»…»
БЫВШИЙ ОТВЕТСЕКРЕТАРЬ «НОВОГО МИРА» (из выступления на конференции «КГБ против писателей»). В Литературном ин-те был преподаватель Константин Кедров. Его лекции и статьи имели большой резонанс. Вдруг ко мне приходят двое из КГБ и требуют, чтобы я написал ректору Пименову донос, что Кедров проповедует в своих статьях идеализм. Я этого делать не стал»

Действие третье и действительно последнее

НАТАЛЬЯ ГАВРИЛОВНА БАРМЕТЬЕВА (библиотекарь, пенстонерка). Я звоню вам, чтобы сообщить о смерти Владимира Федоровича Пименова. Я была рядом с ним почти до его кончины. Вы помните, я слушательница ваших лекций по истории религии, которые вы читали в клубе «Красный факел» по очереди с Александром Менем.
КЕДРОВ. Как же не помнить. Мы столько с вами беседовали и по телефону и после лекций. Но как вы оказались рядом с Пименовым?
БАРМЕТЬЕВА. Я устроилась к нему работать сиделкой. У него над кроватью висел до самой смерти портрет Суслова. Я ему: «Почему вы это не снимите?» – А он: «Молчи, коли не понимаешь». Как вы с ним 18 лет работали, не понимаю. У меня тяжелое урологическое заболевание, я попросила разрешение принять ванну, а он: «Это не допускается. Обслуга моется дома». Слово-то какое – «обслуга».
КЕДРОВ. Настоящий сталинский сокол.
БАРМЕТЬЕВА. Но о вас он с восторгом говорил. «Костенька, Костенька», – и просиял весь, а потом добавил: «Только он, да Боренька Томашевский настоящие ученые были. А все остальные так, шушера.
КЕДРОВ. Ну это, конечно преувеличение. Там и по сей день работает мой однокашник Стасик Джимбинов. И мой друг, супруга Лосева, Аза Алибековна Тахо-Годи античность вела. И ученик Гудзия интелегентнейший Семен Иосифович Машинский, мой научный руководитель. А Валерий Яковлевич Кирпотин один целая академия.
БАРМЕТЬЕВА. Сердцу не прикажешь, о них он не говорил
КЕДРОВ. А ведь как травил меня по долгу службы. Но КГБ не сдавал, хотя у него там брат близнец генерал. Да и сам он верой и правдой служил. Человек Суслова.
БАРМЕТЬЕВА. Да он ведь еще все Таирова вспоминал: «Костенька и Таиров два человека останутся болью в сердце до последнего часа. Нельзя так с такими людьми, нельзя».
КЕДРОВ. Это какое-то чудо, что вы мне все это рассказываете. И по воле БОЖИЕЙ слышу я предсмертные слова Пименова. Удивительно и то, что рядом стоят и здание Камерного театра, откуда Пименов должен был изгонять и изгнал Таирова, и здание Литинститута, где вопреки всем потугам КГБ я пробыл 18 лет и был бы и по сей день, если бы Пименова не отстранили со всеми переломанными конечностями.
ПИМЕНОВ. Когда я директором Вахтанговского театра был, там все по сто раз развелись и переженились, но я ни одного человека не уволил. «Вы, нынешние, нутка». Кто это написал? Грибоедов, «Горе от ума». Но это так, для цензуры на самом деле «Горе уму».
КЕДРОВ. И то и другое верно.

ЛИТЕРАТУРНАЯ РОССИЯ

Константин Кедров

Архив : №26. 27.06.2008
ВСЯ ВЛАСТЬ ПОЭТАМ

6 июня мы напечатали задорную статью Сергея Шаргунова «Писатель и политика: а у них была страсть…». Эта публикация вызвала у народа небывалый интерес. Видимо, свою роль сыграла личность автора материала. Шаргунов в свои 28 лет успел получить известность и в литературных и в политических кругах. Как писатель он нашумел повестями «Малыш наказан», «Ура!» и «Птичий грипп». Как политику же, ему самую большую рекламу сделал председатель Совета Федерации Сергей Миронов, который сначала включил его перед выборами в Госдуму в федеральную тройку списка партии «Справедливая Россия», а потом скоропалительно от своего протеже открестился. Сегодня в разговор вступает поэт и критик Константин Кедров.

Лев Толстой написал пьесу «Власть тьмы», и тотчас появился экспромт Гиляровского: «В России две напасти: / внизу власть тьмы, / а наверху тьма власти». А Мандельштам нашёл самую точную формулу: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». Однажды я спросил Эмму Герштейн, возлюбленную и семейного друга Мандельштама, зачем Осип Эмильевич написал про «горца-мужикоборца». Ведь так мог и кто-то другой. Из-за слабенького стиха пошёл на плаху громадный поэт. «А если бы не написал, был бы не Мандельштам, а кто-то другой», – улыбнулась Эмма Григорьевна. Вот такой парадокс. Тем более что потом пришлось писать: «Я буду жить, дыша и большевея».
Брадобреи власти вместо бороды часто сбривают головы. Екатерина II об этом честно написала Дидро. Мол, вам, писателям, легко писать всё, что угодно, на бумаге, бумага терпит. А нам, царям, приходится писать кнутом на шкурах подданных. Не знаю, понял ли Екатерину Дидро. Я понимаю. Понимаю и ответ императрицы Фонвизину на вопрос – отчего у нас не все участвуют в написании законов: «Оттого что сие не есть дело каждого». Согласен, но и литература «не есть дело каждого». Как можно было сослать умнейшего и честнейшего Радищева за честный и открытый памфлет «Путешествие из Петербурга в Москву»? А заточить в Петропавловскую крепость основателя журнального и книгоиздательского дела в России Новикова только за то, что он масон, – разве не глупость, разве не преступление? А принять в подарок от Вольтера его библиотеку и тотчас заточить её вместе с трудами автора в недоступные хранилища – это ли не графомания политическая. Нет, нельзя политиков подпускать к литературе на пушечный выстрел. А писателю к политике ближе избирательной урны лучше не приближаться.
Как-то один из членов политбюро ещё при Сталине заявил на съезде писателей: мол, нет среди вас ни Пушкина, ни Толстого. «Так ведь и среди вас Ульяновых и Плехановых что-то не видно», – ответил кто-то из секретариата. Член политбюро поперхнулся и заткнулся.
Но если уж занесло тебя как Державина на вершину власти, то лучше всего следовать его совету: «в сердечной простоте беседовать о Боге / И истину царям с улыбкой говорить». Впрочем, Державин первый усомнился в богоподобности всех властителей:
Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.

И вы подобно так падёте,
Как с древ увядший лист падёт!
И вы подобно так умрёте,
Как ваш последний раб умрёт!

Пушкин, оказавшись у трона, чего только не писал, но останется то, что на постаменте:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал…

Ну это спорно. Народ не любит, когда его пробуждают. А вот вторая часть великолепна:
Что в мой жестокий век восславил я свободу
и милость к падшим призывал.

Милость к падшим актуальна всегда. Есть гениальная молитва «О плавающих, путешествующих, в недугах страждущих, пленённых». Особенно пленённых. Как горячо молились мы о Солженицыне, Сахарове, Буковском, Марченко, Новодворской, когда они томились в застенках власти. Сегодня к пленённым добавил бы я академиков, чьи имена не помню, но знаю, что лауреат Нобелевской премии, мой постоянный оппонент академик Гинзбург считает, что осуждены эти учёные невинно. Виталия Гинзбурга знает весь мир, а тех, кто осудил учёных за какие-то там секреты, не знает никто. И «милость к падшим», пусть это звучит не модно, самое время проявить.
Пастернак написал первое стихотворение о Сталине, сравнив его с горой Гильгамеша, хорошо написал. И Сталин на всю жизнь запомнил «этого небожителя» и вычеркнул его из расстрельных списков. Если ради этого надо было написать, то слава богу, что написал. Но к поэзии и литературе всё это относится, как топор к шее: «Для чего палачу топор? – Чтобы вовремя дать отпор».
От власти всё время поступает заказ. В ранней молодости собратья по перу уговаривали меня написать про Ленина. Написал же Евтушенко «Казанский университет». Вот и ты напиши. Напротив Казанского университета стоит памятник студенту Ульянову. А вокруг гранитная полукруглая площадка со скамеечками, прозванная студентами «сковородкой». Дело было в жаркий майский день. Посмотрел я вокруг, напрягся и произнёс: «На сковородке жарится Ильич». Больше ничего у меня о Ленине не получилось. В Казанский университет я перевёлся после того, как меня отчислили из МГУ с первого курса журналистики. Там я ничего про власть не писал. Это-то и не нравилось. Аполитичность считалась большим преступлением. Даже больше, чем антисоветчина.
Михаил Светлов говорил, что водка бывает двух сортов – хорошая и очень хорошая. Политика для писателя бывает только плохая и очень плохая. Как-то не тянет дегустировать разницу. «С кем вы, мастера культуры?» – возопил Горький в разгар репрессий. Хотя когда они были не в разгаре? Ни с кем, Алексей Максимович, идите вы к своей Ниловне, к «Матери», написанной по заказу партии на деньги Морозова. По большому счёту, в литературе нет и не может быть никакой власти.
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому / Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать…

– писал Пушкин
Политики слишком много на себя берут, навязывая писателям свои, сугубо политические разборки.
Сегодняшние рычаги вторжения власти в литературу – всевозможные награды и премии. Как правило, всё это получают середняки или литературные отличники, отличившиеся в глазах того или иного влиятельного чиновника. То какой-нибудь тучный депутат назовёт себя «начальником поэзии», то редакторы и редактрисы толстых журналов заявляют, что именно они руководят литературным процессом. Появились бойкие менеджеры, именующие себя культуртрегерами. Весьма удачное название – так именовались идеологические парторги Гитлера.
Возмездие приходит быстро. Как только государство перестаёт кормить с рук, из нашего кармана, всех этих «толстопузиков», их тиражи падают до самого нижнего предела. У власти много денег. Она всегда найдёт повод, как и кому их распределить, нанося чудовищный вред литературе, создавая ложные авторитеты, сбивая с толку читателя. Впрочем, мне-то что до этого? «Подите прочь – какое дело / Поэту мирному до вас!» – сказал Пушкин, получивший от царя аж 50 000 рублей. Я ничего от «царей» никогда не получал, кроме неприятностей. Не привинчивал себе на лацкан значок величиной с детскую голову с профилем лысого диктатора. Имею право!..
«Где Сталин, там свобода, / Мир и величие Земли», – написала Ахматова, чтобы вырвать из тюрьмы сына. Ну что ж, свобода лучше, чем несвобода. С этим трудно не согласиться.
Писателей всегда так и тянет к власти, а политиков к литературе. Андропов писал сонеты: «…Проходят веки, / Идут и исчезают человеки». Ему виднее. Сталин тоже начинал как поэт. Написал стих про бабочку: «Бабочка, бабочка, куда ты летишь? / Сегодня порхаешь – завтра умрёшь». Опять же ему виднее.
У меня тоже есть бабочка, своя, антисталинская, антисоветская, анти-анти:

Земля летела
По законам тела
А бабочка летела
Как хотела


Константин КЕДРОВ

Дети Ра №2

Архив
№ 2, 2004

Мемуары

Константин Кедров

Круче Кручёных
В ЦДЛ он входил, как в прокуратуру, далеко выставляя писательское удостоверение на расстояние вытянутой руки. И тем не менее его каждый раз пытались задержать у дверей. Не писательский вид. Он так маскировался под букиниста, что действительно стал похож на букиниста.
Кручёных — импровизатор

Поразительно, что он не гнушался импровизации, как какой-нибудь куплетист.

Чай — ничьяк
чья — ничья
Ййч чйа
чай йя

Не ручаюсь за точность, но примерно так он щебетал, как щегол, над чаем.

Сыр сры и рысь
кофе фкео офек
кефо
кейф
хлеб белх хл лх бх

Сахар
рхс
схр
хрс
а

Сегодня это умеют многие, а тогда анаграмма была привилегией Кручёных. Но в стихах он к ней прибегал не так часто.



Кручёных — чтец

Он всегда делал ударение не на гласных, а на согласных:

Кр-р-у-Ч-ёН-ыХ

Принцип наибольшего сопротивления произношения и слуха. Похоже на музыку Шостаковича.



Часы Кручёных

Кручёных никогда не был героем нашего времени. Вернее, он был героем своего времени. Свое время пряталось глубоко в нем и требовало ежедневного подзавода, как круглые жилетные часы. Не помню, были ли такие часы у Кручёных. Кажется, были.



Граф Монте-Круча

Он так называл себя. Можно ли быть круче Кручёных? Я считал, что можно. Однако с начала кручи.



Имидж

Ничего непридуманного не было в его облике и поведении. Футуризм — это еще и культ разума во всем. Он утверждал, что сахарница должна стоять на минимальном расстоянии от всех чашек, чтобы песок не рассыпался по пути к чашкам.
— Идеальная форма стола не круг, а многоугольник с числом сторон в зависимости от присутствующих. Если трое, то треугольник, желательно равносторонний, каждый угол 60°. Шнурки не должны отнимать много времени. Шнуровать ботинки следует через одну дырку, а расшнуровывать ровно до середины.



Болезнь и смерть

Временные явления. Наука вот-вот разгадает тайну бессмертия. Идет война между человеком и микробами. На войне как на войне, надо быть всегда начеку. Желательно всю пищу, даже хлеб и сыр, обжигать на огне. Иногда он это делал. Подносил хлеб к спиртовке, к свече, к горелке. В победе человека не сомневался. Что это — наука или религия, судить не берусь.



Не чудак

Он не выглядел маргиналом и не был чудаком. Больше был похож на ученого, совершившего гениальное, но пока не признанное открытие. Поступь времени возвращала к жизни забытых Сельвинского, Кирсанова, Мартынова, Асеева. На Кручёных это не распространялось. Он органически не мог написать ни одного советского по форме стиха. Канатоходец, он не умел ходить просто по тротуару. Вернее, он по тротуару шел как по канату.



Футуристы

Почему Кручёных не вписался в советскую литературную жизнь и не вошел в обойму, как Шкловский, Асеев, Кирсанов — тоже футуристы? По сути своей он был человеком книги и совершенно чужд светской советской жизни. Там надо как-то одеваться, что-то изображать. Словом, вести себя прилично. Не говоря уже о выходах на собрания. Кручёных изобрел себе судьбу букиниста-антиквара. Антикваров тоже сажали, и очень даже сажали за «спекуляцию». Он рисковал, но, по крайней мере, был свободен от словесной повинности произнесения обязательных в те времена ритуальных фраз. Слово значило для него слишком много. И даже не слово, а звук в слове. Написал бы он о Сталине:

С-С-С
т-т-т-т
а-а-а
л-л
и-и
н-н-н

Или:

Сталин настал

Иногда мне кажется, что Кручёных эти стихи все-таки написал.



Память

Я пишу, что помню. А помню я намного меньше и намного больше, чем было. Кручёных существовал тогда и существует сегодня в облаке воспоминаний и пересудов о нем. Он должен был быть подтверждением и опровержением мифа. Но вместо этого стал живым мифом футуризма. Настолько живым, что его жизнь неотличима от его смерти. Он сначала умер, а потом жил, как в драме Хлебникова «Мирсконца». Я увидел его сначала. Кручёных — Мирсначала.



Простое как молчание

Да будет мне дозволена легкая футуризация мемуаров (а это все-таки мемуары, никуда не денешься). Мемуары о Кручёных — это уже футуризм. Футуризм в квадрате, а может быть, уже в кубе, и в кубе Малевича, или даже в четырехмерном кубе Успенского. Или в неизображаемом уже не кубе, а в чем-то эшеровском, бесконечно вдаль уходящем и оттуда проецируемом сюда.
«Дыр бул щыл убещур скум» я впервые прочел-услышал у Маяковского, и этот «убещур скум» слился в сознании пятнадцатилетнего школьника с прищуром, ящером, ящуром и каким-то щуром. А тут еще подоспела книга Успенского «Слово о словах» с воспоминанием о лекциях профессора Щербы (тоже щер!), который написал на доске: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка». Будланула — это куда-то к Бодуэну де Куртене, который потомок Бурбонов, а в России породнился еще и с родом моей бабушки (Челищевы — тоже щуры). К тому же в книге Лифшица «Полутораглазый Стрелец», купленной мною у букинистов за 30 копеек (Лифшиц тоже щур), сказано, что Бодуэн де Куртене был приглашен на концерт футуристов, где рассказывал о фонеме.

Немы
фонемы
не мы
Мы немы

Фонему я обожаю за нематериальность и мечтаю пойти дальше футуристов. Не звуками изъясняться — фонемами.
Потом у Маяковского прочел: «Комната — глава в крученыховском аде». Думал, что его уже нет давно. И вдруг кто-то в вестибюле ЦДЛ крикнул шепотом: «Кру-ч-ч-ч-ч-чёных-х-х-х-х». Не буду врать, что запомнил его тогда. Как раз тогда совсем не запомнил. Он делал все, чтобы не отличаться от остальных. И не отличался. Спрятался в фон.
И вот странный кувырок памяти. Помню, как он читает стихи не то свои, не то чьи-то, но не помню, когда и где. Знаю только, что не у него. Помню, что был Семен Кирсанов и Виктор Шкловский. Шутка сказать, целых три футуриста в одном кубическом кубе. Кто-то осмелился пропищать свои вирши. От него отмахнулись, как от назойливого комарика. А Шкловский сделал излюбленный жест тростью вверх: «Надо опираться стопой стиха не в землю, а в небо!»
Кручёных тотчас прокричал вверх:

Вирваль-ль-ль-лъ-лъ
Вывр рва варвар
Варрава
А-а-а
В-в-в
р!!!

Прокричал вверх, словно Шкловский палкой ему дирижировал. Я улучил момент и прокричал:

Я вышел к себе через-навстречу-от
и ушел под
воздвигая над!

Все трое развернулись, кто в фас, кто в профиль.
— Вы — футурист? — это Шкловский.
— Вот так и пишите, если сил хватит, — это Кручёных.
Кирсанов промолчал. Он был важный господин, очень важный. А футурист только в стихах, наполовину упрятанных.
Теперь вспомнил. В Переделкино это было, на даче у Шкловского, а привел меня туда Михаил Светлов, не имеющий никакого отношения к футуризму.
Из Кручёных сделали какого-то чудака. А я в нем ничего чудаческого не увидел. Говорят, что он был маленький и худой. Я запомнил очень интеллигентного, очень тонкого (не внешне, а в глубине) человека. Его тюбетейка смотрелась как академическая шапочка. Читал он не импульсивно, а очень выверенно. Каждый жест отточен. Каждая интонация ввысь. Верхние тона преобладали, но только там, где нужно. Когда я увидел по телевизору в день смерти Ворошилова, как дирижирует Караян, то сразу вспомнил, как читал Кручёных. А по музыке он, конечно же, Шостакович.
Вторая встреча. Я на каком-то концерте, почти рядом с Шостаковичем. Шостакович все время нервно почесывается и затравленно озирается. Вдруг слева другой знакомый профиль в тюбетейке. Кручёных!!! Неуверенно здороваюсь шепотом: «Сссдрасссьте». И вдруг Кручёных через меня Шостаковичу: «Познакомьтесь. Это наш самый-самый футурист до мозга костей и зовут Костей… Я не ошибся?» Последние слова зависали в конце фразы лукавым вопросом, не ошибся ли во мне и моем имени? И я, обнаглев, твердым уверенным голосом: «Не ошиблись». И замолк, и все, и ни слова более. А как хотелось заговорить, познакомиться по-настоящему, сдружиться. Но что-то сковывало. Так и просидел весь концерт, окаменев, между двумя гениями.
В нашей жизни нам сидеть, конечно, рядом. Вы на «к» и я на «к», а ведь действительно рядом сидели, да еще и Шостакович. Ну, его куда-нибудь на «ш». Шучу. Шучу. Шучу. На «г» Шостаковича, он гений. И Кручёных на «г».
Прочитал и понял, что многое сегодня уже непонятно. Ведь присутствие Кручёных в публичном месте, на концерте, в то время страшно компрометировало. С футуризмом боролись всегда, до последнего издыхания. И Шостакович тогда испугался. И Кирсанов чувствовал себя не в своей тарелке. И смотрели-то на меня с подозрением. Кто таков, откуда? А вдруг стукач. Ведь был же где-то рядом и стукач, наверняка был.
Вот почему при третьей встрече в ЦДЛ у стойки буфета я не обрадовался, что рядом стоит Кручёных. Стыдно, но не обрадовался. В буфете сидело пол-литинститута. Мне же хотелось там удержаться и как-то выжить.
Странно, но Кручёных окинул взглядом все эти физиономии и сразу все понял. Шепотом, как бы в сторону, прошептал: «Ну и в компанию мы попали». Взял бутербродик с сыром и уплыл в темный угол. Потом полыхнул оттуда зажигалкой. Ломтик сыра он обжигал огнем, чтобы убить микробов. Зажигалка погасла, и Кручёных погрузился во тьму. Теперь уже навсегда.
И сейчас, когда я пишу 31-го июля 2003 года эти строки, в ночном небе возник серп молодого месяца. Это Кручёных полыхнул зажигалкой, чтобы обжечь в очистительном астральном огне ломтик звездного неба.

Ну, а дыр бул щыл означает на небе неосознанного:

Жил был пращур
Имя пращура — ящер
Убещур скум
пращур кум
пращур ящер хитрый прищур Кручёных
еще называл себя граф Монте-Круча
но Кручёных намного круче
чем Монте-Кристо
в нем еще молчание
простое как рычание

Теперь, когда перспектива в эн-мерном кубе вернула мне Кручёных или меня — Кручёных, я вспомнил вдруг звонок Харджиева. Он прозвучал под первомайский салют 1983 года. Дату помню точно по салюту в окне, а год — по прорвавшейся в печать своей статье в 3-ем номере «Литературной учебы» «Звездная азбука Велимира Хлебникова». За год до публикации, в марте, она получила восемь отрицательных рецензий. И не по указке свыше, а по зову сердца. И все же редактор, человек верующий и совестливый, проректор Литинститута Александр Михайлов взял все на себя и напечатал. Харджиев прочел, узнал телефон у Мая Митурича, который бывал у меня, и позвонил. Мы говорили ровно полтора часа — Лена Кацюба заметила. Харджиев сказал:
— Никто, кроме вас, не разгадал тайны Хлебникова. Как вам удалось это напечатать? Нет, это невозможно, да и видно, что вы — поэт. Постойте, да ведь мне о вас еще Кручёных рассказывал.
— Он меня запомнил?
— Запомнил? Да он мне про вас все уши прожужжал.
— А что он говорил?
— Он сказал, что на концерте Шостакович познакомил его с гениальным поэтом. Что после концерта вы пошли к Шостаковичу, и вы всю ночь читали ни на кого не похожие стихи. Ни на кого, даже на Хлебникова. Он даже сказал, что вы не Кедров, а Ньюхлебников. Что вы пишете не звуками, а фонемами. Прочтите что-нибудь.
Я стал читать:

Всему тихо их постепенно
потому что исповедально хотеть люблю
фиолетовым но напоминанием все же
это как бы овладевать кружащейся навсегда
северит южит нежит
и молнит в над
всемирно ближнее отклоненный
коронарно югенд

— А теперь самое-самое простое, пожалуйста.
Я прочитал:

Так лорд Байрон, покинув Грецию,
плыл в Элладу, как древний грек.
Человек человеку ангел,
ангел ангелу человек.

— Я все понял. А что сказал вам Шостакович?
Тут я в полном смятении вместо того, чтобы рассказать, как было на самом деле, почему-то стал продолжать легенду Кручёных, но хитрейшим образом. Сам ничего не выдумывал, а ответил на вопрос вопросом:
— А что Кручёных вам говорил?
— Он сказал, что Шостакович сел за рояль и в какие-то моменты что-то импровизировал под ваши тексты. И даже задумал ораторию.
Я не сказал в ответ, что этого не было. Мне не хотелось разрушать построение Кручёных. Может, у него что-то на что-то наложилось. Но, скорее всего, он выстроил все так, как должно было быть в идеальном проекте. Ведь он и слышал-то только одну мою поэму «Бесконечная», написанную в 18 лет.
Правда, поэма эта резко отличалась от всего, что тогда печаталось или ходило по рукам в рукописи. Кстати, я посылал ее Кирсанову, и он мне ничего не ответил. Но года два спустя напечатал в журнале «Знамя» свою гениальную поэму «Следы на песке», где я уловил отголоски образов и интонаций «Бесконечной». У меня «Где голубой укрылся папоротник и в пору рек века остановились мы были встречей ящериц на камне». У него «Я бел любимая я мел на мне иных стрекоз и птиц клише». Конечно, это не плагиат, а нормальное взаимодействие живых поэтов. Жаль только, что на даче у Шкловского, когда я читал для Кручёных свой текст, он почему-то промолчал. Это не упрек, а сожаление. Я любил и люблю Кирсанова, да будет ему земля небом. Но Кручёных… Какой же он оказался душевный на этом фоне. Казалось бы, футурист не должен быть чутким или отзывчивым. А он все понял с одного чтения. И еще понял, что нельзя нам сближаться. Что сомнут меня и растопчут соглядатаи, зорко следящие за каждой неправильной рифмой. Ведь в «Правде» топтали орденоносца Кирсанова за рифму «Гиндукуш над Индией / заиндевел». Дискуссию развернули о формализме. Кручёных же был просто изъят из обихода. Его как бы не было. И зорко следили, чтобы не было никого другого.
А разговор с Харджиевым продолжался. Хриплым, больным и старческим голосом он все говорил. А я вот не все запомнил. А в небе в моем окне полыхал салют, и дребезжали стекла от залпов. Салют Харджиеву, салют Шкловскому, салют Кирсанову, салют Шостаковичу, салют Хлебникову, салют Кручёных.
Если все салюты в один сольются, то получится не салют, а сольют.
С Харджиевым договорились встретиться, но не встретились. Молод я был и до пятидесяти лет не испытывал ни интереса, ни благоговения к прошлому. Мне тексты подавай, а люди почти не интересовали. Пусть парнисы рыщут в поисках своего куша. Ведь нашел же он меня даже под фамилией Бердичевский. И извлек из Казанского университета мой диплом о Хлебникове, Лобачевском, Эйнштейне. И пришел ко мне, а, уходя, спросил: «Может, и правда Хлебников гений?» В его вопросе не было никакой иронии. Он искренне вопрошал тогда.
И еще я понял, беседуя по телефону с Харджиевым, что можно, занимаясь авангардом, любить что-то совсем другое. Заметил, что «простое» Харджиеву оказалось ближе. Заметил, что «сложное» слегка шокировало. И был он еще прав, когда сказал: «Большинство текстов Хлебникова к футуризму мало причастны. Подлинные футуристы — Кручёных и Терентьев. Футуристом надо родиться. Вы могли бы быть Хлебниковым и Маяковским, но вы — Кручёных в новом измерении. Вы — футурист в квадрате, или даже в кубе, или даже в эн-мерном кубе».
Вот откуда в памяти у меня еще вначале возник этот эн-мерный куб. Из разговора с Харджиевым под грохот салюта.
Каждая фотовспышка высвечивает событие.
Залп — Кручёных в вестибюле ЦДЛ
Залп — Кручёных на даче у Шкловского
Залп — Кручёных на концентре с Шостаковичем
Залп — Кручёных в буфете ЦДЛ
Залп — ничего нет.
Голос Харджиева в телефоне
и



Литавр КруЧЁных

Шостакович сидел со мною рядом в четвертом ряду
Я сидел рядом с ним
Это было в каком-то году
И Кручёных был рядом
Он что-то ему говорил
Шостакович чесался и нервно без дыма курил
Тюбетейка Кручёных сбивалась немножечко вбок
Шостакович был нервен, трагичен и очень глубок
Я сегодня не помню, о чем говорили они
Я сидел между ними
А рядом сидели они
Шостакович шептал:
— Очень рад. Очень рад. Очень рад
А на сцене творился из нот гармонический ад
А Кручёных спросил:
— Это вы вышли к себе через-навстречу-от?
Я ответил:
— Конечно
Он довольно промолвил:
— Ну вот...
Шостакович склонил свою голову чуточку вбок
А со сцены катился к нам из музыки нервный клубок
Эта встреча с Кручёных продолжается где-нибудь там
Где сидит Шостакович и шепчет свое трам-там-там
Еще помню Кручёных сказал Шостаковичу вдруг:
— Ну и ну!
Шостакович молчал, гром сливался в одну тишину
Шостакович — Кручёных
А там над оркестром витал
Шостакович — Кручёных — солнцелунных тарелок литавр.

Нобелевская премия по литературе - тоже политика


Максим РЕДИН, 02 октября, 11:15





Lenty.ru: Путин вооружает стратегического противника России...
REGNUM: Год Семьи: мать трёх несовершеннолетних детей выселили на улицу


Сегодня в мире высокой словесности должно произойти весьма важное событие: в Стокгольме будет назван лауреат Нобелевской премии по литературе.

Столь почетное звание вписывает автора в анналы мировой литературы, и поэтому решения Шведской академии все ждут с нетерпением.

Обычно свой вердикт 18 пожизненных членов Академии, занимающейся вопросами словесности, выносят на одном из своих заседаний. По традиции дата объявления имени лауреата обнародуется ими лишь за два дня, и, как правило, она приходится на четвертый день недели.

Нобелевскую премию 2002 г. по литературе получил венгерский писатель Имре Кертес, отразивший в произведениях судьбу личности в условиях нацистских лагерей.

По мнению большинства литературных критиков, главным претендентом на получение премии в этом году является сирийский поэт Али Ахмад Саид, известный широкой публике под именем Адонис. "Данная номинация всегда предполагает политический контекст, - отмечает аналитик El Pais Хавьер Родригес Маркос, - в этом году в центре внимания арабские культуры".

В России к этому событию всегда относились с особым вниманием, и российские литераторы не теряют надежду, что в этом году премия может быть присуждена нашему соотечественнику. Среди номинантов этого года - поэт Константин Кедров. Лауреатами Нобелевской премии по литературе в свое время становились Иван Бунин, Борис Пастернак и Михаил Шолохов. В последний раз Нобелевская премия по литературе была присуждена российскому литератору в 1987 г., когда ее лауреатом стал Иосиф Бродский. После смерти И.Бродского на получение данной премии от России выдвигались Белла Ахмадулина, Геннадий Айги и Генрих Сапгир, однако никто из них так и не удостоился почетного звания лауреата

3rd July 2008
4:27pm: По Мельниковским местам
ДООС (Добровольное Общество Охраны Стрекоз) © Константин Кедров.

Понравилось описание акции:

"1989 г. — Два вечера "Минута немолчания, или Крик по неопубликованным стихам" во Дворце Молодежи в зале на 5ОО мест. Вели совместно Андрей Вознесенский и Константин Кедров. Инициатор Ирина Путяева. Вместе с ДООСом выступали после долгого молчания в андеграунде: Игорь Холин,Генрих Сапгир, Геннадий Айги, Алексей Парщиков, Илья Кутик.На обоих вечерах Вознесенский вместе с Кедровым в полной темноте зажигает свечу Пастернака и призывает всех на сцене и в зале издать вопль по ненапечатанным в советское время стихам. Крик полутысячного зала интеллигентов приводит в полное смятение администрацию, но обратно в глотку вопль не загонишь.Громче всех, упав на спину кричал Осмоловский."
- не слышал раньше. Впечатляет. По тем временам было сильно.

оглавление

архив номеров главная

о проекте авторы ссылки





Константин КЕДРОВ



ТОН НОТ





***



Ай-LOVE-ина
Ай-LOVE-юга
Я LOVE-лю
Ай-LOV-YOU









КУБИЗМ-ГУБИЗМ

ГУБЫ ГОВОРЯТ
– ЛЮБЛЮ ГУБЫ –
– ЛЮБЛЮ ГУБЫ –
ОТВЕЧАЮТ ГУБЫ
ЧЕТЫРЬМЯ УГЛАМИ
ДВУХ ГУБ
КУБ ГУБ
ГУБ КУБ









АРМСТРОНГ

Слеза слезает
по трубе
слеза в трубе
труба в слезе








ТОН НОТ

ДО ЛЯ –
ДОЛЯ

СИ ЛЯ –
СИЛЯ

НО ТЫ –
НОТЫ

МИ РЕ –
МИРА









БАЛЕРИНА ОДНОГО ПА

ПА
ПА-
дает
ПА
ПА-
рит
над
сценой
Я
ПА-
мятник
воздвиг
из
ПА
в
ПА-
лёте









С-ЛОН


индия поэзии
заслонена слонами
сло-новая поэзия
ИНДИЯ Я И ДНИ









ЛАДЬЯ – ЛАД Я

ладья я дал я
тура орут
вора пса каспаров
менок конем
решив как фишер
ужо хожу
дал я лад








ПРОТЕСТАНТЫ

АД ГОНИ ИНОГДА
ЗАПРЕТ ЮЛА ЛЮТЕР ПАЗ
УЖ И В СЕБЕ БЕС ВИЖУ
ГОТИКА АКИ ИТОГ
ТОМАС САМ ОТ
СЕБЯ Я БЕС
ЮНГ НЮ
ИНОГДА АД ГОНИ







БУДДИЗМ

И НАМ ОМ О МАНИ
А КАМА МАКА
САНСАРА РАС НАС
ДАЛАЙ ЛАМА А МАЛ И АЛ ЛАД
И САМ АВТА ТАТ ТВАМ АСИ
И ДУБ ИНДУ БУДНИ БУДДЫ








БУДДА И ТАЛИБАН

ТИБЕТ ЕБИТ
НАБИЛ ТАЛИБАН

НАГ ФАНАТ СТАН АФГАН
УД ДУБ БУДДУ

ЛОТОС О ТОЛ
АХ ТРАХ ДИСК СИДХАРТХА
ЛАВ РОЗ ВЗОРВАЛ

А НАВРИ НИРВАНА








АТЕИЗМ

КИТ СОН ГАД АГНОСТИК








АРГОНАВТЫ

АД АРГО ОГРАДА
МОРА ПАРОМ
ЗЕВС ВЕЗ
ЯСОНА НОСЯ

НО КОЛХИДА АД ИХ ЛОКОН
МЕДЕЯ ЕДЕМ

ВЕЗЕТ ТЕЗЕЙ В

А ГРАМОТА ТОМ АРГО








АДАМ И ЕВА

АДАМ ОРГАНА ГРОМАДА
ЛЯ ИЗ ЗВЕЗД ЗЕВ ЗИЯЛ
А РОТ ТОРА
А НУТРО ФОРТУНА
ЗАЛ ГЛАЗ
И ХЕР ГОЛ О ГРЕХИ
ЛЯ ИЗ ЗВЕЗД ЗЕВ ЗИЯЛ
НО О ХУЯ УХО ОН

А ВЕР ЕВА
РОЗ ВЗОР
НОЛЬ ЛОН
СОСКИ ИКС ОС
ЛОБОК КОБОЛ
И ТИТИ
УВИЖУ ЖИВУ
ОКО ЧАР ЗРАЧОК О
А ПОЛЕТ ТЕЛА ПА








ДОН ЖУАН

АННА: ДА ОН ДОН НО ДНО АД
ОН-ДОН: О ДА АННА НАДО
АННА: АМИГО А МИГОМ
ИДАЛЬГО И ДОЛГО
НА УЖ ЖУАН








БЛАГО БЛОГА

А ВЯЛА ХАЛЯВА
ГНИ ХОСТИНГ
ИМ ЖМИ
НИ ЕЛ НО ОН ЛАЙН
ГОЛ БЛОГ








ОДИССЕЯ

ИДИ САМ ОДИСЕЙ ЕСИ ДОМА СИДИ
НЕ РИСК СИРЕН
ПОЛК И ЦИКЛОП
ОСПА ЛАКОМА КАЛИПСО
МОРЕ МОГ УЛИС СИЛУ ГОМЕРОМ
СИЛУ ГОМЕРОМ МОРЕ МОГ УЛИС
НУ ЗЕВС ВЕЗУН








ВОЙНА И МИР

КУТУЗОВ ВОЗУ ТУК
ВОР ВОН В РОВ
ВОР В НОВ РОВ
НОРОВ ВОРОН
НАПОЛЕОН НО ЕЛ О ПАН
ВИНА МИНА АН ИМ А НИВ
И В РАНЕ МИНА РВИ
ЛЕВ ТОЛ 100 И 100 ТЕЛ ВЕЛ
ВЕЛ ЛЕВ 100 ЛЕТ ТЕЛ 100 ВЕЛ ЛЕВ







НЕМЕЦ И РУССКИЙ

ЦЕМЕНТ НЕМЕЦ
СУРОВ ВОР РУС











ДАРВИНИЗМ

НИВ РАДИ ДАРВИН
МЕНДЕЛЬЛЕД НЕМ
ЛЫСЕНКО РОК НЕС ИЛ
ВОЛИ ВАВИЛОВ
НИ ЛАТ СТАЛИН
И НЕГ ГЕНЫ
ВИНА ДАРВИНА-
ДАР -ВИНИЗМ








ИУДАИЗМ


ТО БИШ ЕШИБОТ








ПРАВОСЛАВИЕ

ОТЧЕ НАШ А НЕЧТО








МИСТЕРИЯ В ДЕЛЬФАХ



Юрий Любимов ставит в Дельфах

нашу мистерию "Посвящение Сократа"

ЛОГОС О ГОЛ
САН РА ПАРНАС
СОМ СОКРАТ СТАР КОСМОС
А ДЕЛЬФ ЛЕДА









ДЖАЗ

УЗОК БОЙ ЙОБ КОЗУ








ФИЛОСОФИЯ

ХА БРЕЙ ЕВ ФЕЙЕРБАХ
Э ТИХ ФИХТЭ
Э ШЭЛИГ ГНИЛ ЕЩЕ
ЛЕГ ЕГО ГЕГЕЛЬ
РЕБ У БУБЕР
ДРЕЙФ -ФРЕЙД
А КАНТ НАКА
А ДЕКАРТ РАК ЕДА
АЗ И ПСИНА СПИНОЗА
ВЕЯ ДРЕБОДАН НАД О БЕРДЯЕВ
ЕШЬ ЦИНИК НИЦШЕ
О КОМУ КАМЮ МАК УМ ОКО








СИРИЯ

Я ирис Сирия
Алеппо пела
Я мер время
Дамасск сам ад
а Пальмира Рима лапа








ФЛОРЕНЦИЯ

ЭТНА ДАНТЭ
ЯИЦ НЕ РОЛЬ ФЛОРЕНЦИЯ
МАЛО РАН А ВАС САВАНАРОЛАМ
И ЛЕЧИ ТО БОТИЧЕЛЛИ
О ТО Ж ДЖОТТО
ЛЕОНАРДО С ОДРА НО ЕЛ
ИЛИ БУАНОРОТТИ И ТО РАНА УБИЛИ
ДИВА ДАВИД








"ИДИОТ"

Я НАГ ГАНЯ
ОТСТАЛ ОТ СТА
Я А ЛГАЛ АГЛАЯ
ТО ИДИОТ
ИДИ ОТ ТО ИДИ
СОТ СИР ХРИСТОС
РОГОЖИН И ЖОГ ОР








АНТИЧНОСТЬ

ОВИДИЙ И ДИВО
НО ЗА НАЗОН
РАД НИ ПИНДАР
О ФАС САФО
МАК ЭВРИПИД И ПИР ВЭКАМ








ИЛИАДА

ЙА ЕЛЕНЕ МЕНЕЛАЙ
АМУР УМА
Я ОР ТРОЯ
ИЛИОН НО ИЛИ
А НЕ ЛЕНЬ ЕЛЕНА
СЕ ВИЖУ МЕНЕЛАЙ А ЛЕНЕ МУЖ
ЛИХА ТИШЬ ЩИТ АХИЛ








ФУГА РАКОХОД

ХА БАХ
АГУ ФУГА
ТО НАЧЛ ПЛАЧА НОТ
ТОН НОТ
НОТ СТОН
РОГА НАГ ОР
НАГОЙ ИОГАН
ИОГАН НПГОЙ
РАДУГ УДАР
Я МЕСС СЕМЯ
МУЗ АРИЯ Я И РАЗУМ
А ДАР-ТО ОТРАДА
АДАМ ОРГАНА ГРОМАДА





© Константин Кедров: 2007

© ДРУГое полуШАРие: 2007









оглавление

архив номеров главная

о проекте авторы ссылки



















Рефераты

И милость к падшим призывал
На 77-м году жизни скончался писатель Анатолий Приставкин
Константин Кедров
Вся страна узнала Приставкина, прочитав исповедь беспризорника "Ночевала тучка золотая". Я подружился с ним еще в середине 80-х. Литинститут, где мы работали, в те времена был довольно странным учреждением - отдушина на творческих семинарах и лекциях и одновременно идеологическое гестапо, выпрямляющее извилины у всех, у кого они хоть чуточку отклонялись от генеральной линии соцреализма. Лишь годы спустя мы узнали, что на нас были заведены дела со стандартной статьей "антисоветская пропаганда и агитация".

Что правда, то правда - советским Анатолий Приставкин не мог быть при всем желании. Он слишком хорошо знал жизнь до самых ее глубин, от детдома до казармы и каталажки. И его проза, напечатанная в "Новом мире", иллюзий не оставляла. Но самое главное, он верил в Бога, что в те времена преследовалось и искоренялось. Его вера была опасна своей конкретностью. Он верил не абстрактно, не книжно. Для него Бог - это прежде всего сострадание и реальная помощь тем, кого судьба разбросала по обочинам жизни. А таких в его детстве и юности было большинство. Он знал, что тюрьмы переполнены людьми, укравшими от голода буханку хлеба или батон колбасы. Знал, что большинство осужденных были приговорены судьбой едва ли не с момента рождения.

Приставкин не был толстовцем, но его очень интересовало учение о непротивлении злу насилием. В начале 90-х я опубликовал в "Известиях" статью об учении Толстого. На мой взгляд, писатель просто неудачно сформулировал великое открытие, написав: "непротивление злу насилием". Его стали называть "непротивленцем". А написал бы "противление злу ненасилием", и все встало бы на свои места. Толе эта мысль оказалась очень близка. Он рассказывал мне в Коктебеле, когда мы прогуливались вдоль моря к могиле Волошина, что однажды "увидел Свет". Свет в прямом смысле этого слова. И этот Свет был для него Богом. И этот Бог велел ему любить и прощать. Но не абстрактно, а деятельно. И надо же такому случиться, что где-то через месяц после нашей беседы, Анатолию Приставкину предложили возглавить комиссию по помилованию.

Он увидел в этом предложении руку судьбы и перст Божий. Как только Россия ввела мораторий на смертную казнь, на Приставкина обрушилась лавина гневных писем. "Господи! - говорил он. - Да ведь 98% преступлений не имеют отношения к убийствам. Люди сидят по 12 лет за обычное мошенничество. Человек, попавший в тюрьму в 15 лет за кражу батона, уже не может вырваться из этого лабиринта до конца дней". Принес он мне и предсмертное письмо маньяка Чикатило: "Не огорчайтесь, Анатолий Игнатьевич, пусть таких, как я, на земле будет меньше..."

Всем, кому можно было помочь, Приставкин помог. Если нельзя было сократить срок, он заботился о смягчении режима или о возможности свидания с близкими, или о продуктовой посылке.

Еще одно открытие или даже закон Приставкина, думаю, войдет во все учебники по юриспруденции. Оказывается, у нас в России большинство убийств совершается на бытовой почве. А что это за почва, никакой Достоевский не разберет. Сидели два друга, пили, о чем-то заспорили, один ударил другого бутылкой по голове и убил наповал. Или жена вдруг рубанет топором пьяного мужа, храпящего на пороге. Так что поторопился Достоевский со своими Карамазовыми и Раскольниковым. Таких преступников у нас почти что нет. Наши рубят, не задумываясь, почему и зачем, а утром даже не всегда помнят, что произошло. Эту тему Приставкин не раз обсуждал и в наших беседах, и в своих телеинтервью, и в статьях.

Нельзя закончить разговор об Анатолии Приставкине. Это вечные русские рассуждения о Боге, о Свете, о преступлении и наказании и, главное, о прощении. Кроме писательского таланта у него был великий дар - он умел любить и прощать. Прощенье больше, чем отмщенье. / Прощенье - это превращенье: / прощая близких и врагов, / мы превращаемся в богов.




16:21 13.07.08
Обсудить на форуме Другие материалы в рубрике Культура


Оцените статью:
1 2 3 4 5

Прозару авторы / произведения / рецензии / поиск / вход для авторов / регистрация / о сервере
стихи.ру / классика.ру / литклуб / литпортал
сделать стартовой / в закладки

Голоса пьеса состоит из живых голосов современнико
Константин Кедров
ГОЛОСА

Роман-пьеса



Часть первая

Мистерия Бис

Я. Вот я стою перед вами — актер, режиссер и автор, и единственная моя задача — сделать слышимыми для вас голоса, которые звучат во мне. Я назову их по ходу действия. Их не так много, этих людей, которые умерли или живы, но я их все равно слышу.

Александр Лазаревич. Между родителями и детьми ничего общего, кроме жизни и смерти, но жизнь и смерть сближают.
Надежда Владимировна. Дура я! На экзамене в ГИТИС стала читать Безыменского: "Весь мир грабастают рабочие ручищи". А что я в этом понимала? Надо было басню Михалкова прочесть.

И тогда на коврик спальни
выползают две ноги...

Алексей Евгеньевич.

А Поленька, Поленька,
твоя штучка голенька.
Стала Поля подрастать,
стала штучка зарастать.

Надежда Владимировна. Я не понимаю, как можно арестовать человека безвинно. Мне кажется, я бы им объяснила, что они ошибаются! Ведь они тоже люди.
Алексей Евгеньевич. Если враг не сдается, его уничтожают. Лес рубят — щепки летят.

— Кушай тюрю, Яша,
молочка-то нет.
— Где ж коровка наша?
— Увели, мой свет.

Александр Лазаревич. Боже мой! Зачем я приехал в Пошехонье?
Надежда Владимировна. Жизнь псу под хвост. А я-то, дура, колоски собирала.
Александр Лазаревич. Может, все мы микробы в теле великана. Великан чихнет, и тотчас землетрясение.
Алексей Евгеньевич. Пока жареный петух в жопу не клюнет, никто не почешется.
Надежда Владимировна. Пытки недопустимы. Товарищ Сталин сказал: дети за отцов не отвечают. Костя! Костя! Горе — Сталин умер. Что теперь будет?
Александр Лазаревич. Им мавзолея мало. Они решили построить себе пантеончик. Майонез — это настоящий цимес. Ты не пробовал. Мама гладила тебя вот так, по шерстке, а я буду так — против шерсти.
Алексей Евгеньевич. В церковь ходят не просить у Бога, а славить Бога.
Надежда Владимировна.

Кавалеристы! Сталин дал приказ.
Кавалеристы! Зовет отчизна нас.
И сотни грозных батарей
за слезы наших матерей,
за нашу родину огонь, огонь

Вовка.

Ученики, директор дал приказ
поймать учителя и выбить левый глаз.
За наши двойки и колы,
за наши парты и столы
по канцелярии огонь, огонь!

Надежда Владимировна.

Горит в сердцах у нас стальная наша вьюга...

Я. Дальше не помню.
Вовка.

Горит в зубах у нас большая папироса,
идем мы в школу, чтобы двойки получать.
Валяется тетрадь, залитая чернилом,
и нам учитель всем поставит пять.

Варвара Федоровна. "Лилейно, нежно, страстно" — это Тютчев. Не то, что агитки Маяковского.
Александра Павловна. Наука еще не обладает тайной бессмертия, но мы уже победили чуму и оспу.
Александр Лазаревич. Кто такие большевики, мы не знали. Меньшевиков знали, эсеров знали, знали кадетов, а про большевиков никто и слыхом не слыхивал. В 17-м году власть перешла вовсе не к большевикам, а к эсерам. Потом появился Троцкий, а про Ленина мы слыхом не слыхали. Потом появились большевики, и сразу исчезли все продукты. Вернее, не сразу. Сначала исчезли пирожные. Потом белый хлеб, потом черный.
Вовка.

Дочь рудокопа Джанель,
вся извиваясь, как змей,
в красивой позе без слов
танцует танго цветов.
Однажды в этот притон
зашел красавец Гондон.
Увидев крошку Джанель,
был очарован он ей.
— Ходить ты будешь в шелках,
купаться в чистых духах
и средь персидских ковров
станцуешь танго цветов...

Александр Лазаревич. Культ Сталина развенчали, а культ Ленина зачем-то оставили, да и Шекспир вовсе не сам писал свои пьесы, а компилировал других авторов.
Алексей Евгеньевич. Справедливости не ищи. Когда немцы брали Орел, в тюрьме всех заключенных расстреляли. Вывели во двор и расстреляли всех до единого. И правильно сделали. Лес рубят - щепки летят.
Надежда Владимировна (читая Евтушенко).

Дух ее пятистенок,
дух ее первача,
ее Разина Стеньку
и ее Ильича.

Ну, насчет духа пятистенок это он хватанул.
Вовка.

Союз нерушимый бежал за машиной...

Александр Лазаревич. Станиславский, Станиславский! Сделали из него систему, а он режиссер как режиссер. Есть интересные наблюдения, а в целом чушь собачья. По Станиславскому получается, чтобы сыграть Пилата, надо мысленно распять Христа. Ерунда какая-то. Если я буду вживаться в роль, то мне ее вовек не сыграть. Вот биомеханика Мейерхольда — это вещь. Актер должен владеть своим телом не хуже акробата, а сейчас ни петь, ни плясать не могут. Они, видите ли, вживаются в роль.
Надежда Владимировна. Никогда не поверю, что врачи могут быть убийцами. Это такая благородная профессия. Нет ничего дороже человеческой жизни.
Вовка.

Люблю тебя, как русский водку,
как немец любит колбасу,
люблю тебя, как жид селедку,
любить сильнее не могу.

Я. Что такое жид?
Песня в детском саду. "Мы готовы к бою, Сталин наш отец…"
Я (придя домой из детсада). Папа, я не твой сын? Мой отец Сталин?
Александр Лазаревич. Сталин — отец всех детей, а я твой папа, но Сталин — отец всех детей мира и твой, и мой.
Из письма в газету "Комсомолец Татарии".

Ветер вокруг колыхался
и задувал под белье.
Долго Иван любовался
всеми чертами ее.
Молча стоял он, как рота.
Мозг не варил ни рожна.
Сладко стоять, но работа
родине нынче нужна.

Из второго письма.

Люби, подруга, радость жизни,
природу и ее красу.
Одной ногой мы в коммунизме,
другой на жизненном посту.

Из третьего письма:

Наш идеал не Аль Капоне,
не кардинал в сиреневой попоне.

Юля Колчанова (зав. молодежным отделом). Мы думали, в космос полетят ученые, интеллигентные Паганели, а там одни военные.
Света Шнегас (художник).

Нашей партии хвала,
все нам партия дала.
Но ведь партия не блядь,
всем она не может дать.

Алексей Евгеньевич. Ну что, просрал свою парафию?
Я. Я и сегодня не знаю, что значит эта парафия. Алексей Евгеньевич говорил так, когда моя репутация рушилась. То же самое сказал он о Хрущеве, когда его сняли. После смерти Алексея Евгеньевича эту фразу любила повторять мама, когда в очередной раз надо мной сгущались тучи, а сгущались они постоянно.
Вовка. Хочешь по шее?
Я. Не хочу!
Вовка. А я все-таки дам тебе по шее, чтобы ты не очень воображал.
Я. Ага, кровь из носа! Вот мама придет и увидит.
Вовка. Не увидит. Я смою.
Я. А я за эту нитку схвачусь, и кровь останется.
Вовка. А я ее ножницами чик, и нет нитки.
Я. Обещал по шее, а бьешь по носу. Вот вырасту и за все тебе отомщу.
Вовка. А я тебе в глаз!
Я. Не достанешь. Я буду начальником. И буду ездить в машине, как Евгенич.
Вовка. Ничего, я тебя и в машине достану.
Мария Павловна.

Однажды повар грамотей
с поварни убежал своей.
Он набожных был правил
и в этот день по куме тризну правил.

Я. Что такое грамотей? Что такое тризна? Что такое "набожных был правил"? Что такое кyма? Что такое правил?
Мария Павловна. Это Крылов Иван Андреевич, великий баснописец. Вырастешь — поймешь.
Я. А когда я вырасту?
Мария Павловна. Когда поймешь.
Я. Ну вот я и вырос, а все равно не понимаю, какая-то к;ма или кум&aacte;. Слово-то какое противное — кума, свекровь, тесть, зять, стрый, сватья. То ли дело у французов, все родственники кузены. А то двоюродный, троюродный, молочный, единоутробный.
Вовка. Я твой единоутробный брат. У нас разные папы, но одна мама.
Я. А кто твой папа?
Вовка. Актер Витковский. Он, говорят, совсем спился, а раньше был герой-любовник.
Я. А что такое любовник?
Вовка. Это который главную роль играет.
Александр Лазаревич. На одних любовниках далеко не уедешь. Вот, например, есть такое амплуа — благородный отец из Костромы.
Я. Я не стал спрашивать, кто этот благородный отец и почему он из Костромы.
Радио (хор). "Кострома, Кострома, сударыня Кострома!"
Я. В моей жизни такой герой однажды появился. Это был пушкинист с роскошными седыми патлами, в широкополой шляпе. Мы с ним работали кафедре литературы в Литинституте. Точнее кафедра называлась так: "Кафедра истории русской литературы", а литинститут именовался "Литературный институт им. Горького СП СССР". Как я там оказался? Это отдельная история. Пушкинист входил в аудиторию. Держал паузу. Потом швырял томик Пушкина на стол с диким воплем.
Пушкинист. Пушкин... гений!!! Да-да! Гений. Сколько детей было у Моцарта? Не знаете. А у Сальери какая-то Изора. Яловая, бездетная. От нее один яд остался. В перстне Сальери. Вот его он и сыпанул Моцарту. Сальери говорит: "Останься, Моцарт, покутим, пообедаем…" — А Моцарт: "Нет, не могу, у меня жена дома, детишки…" (Плачет. Вынимает грязный платок, сморкается и снова плачет.)
Я. Пушкинист во время войны служил в организации СМЕРШ — смерть шпионам. Иногда ее называли просто расстрельная команда.
Пушкинист. Ах, молодежь, молодежь. Ничего-то вы не знаете... В войне победителей не бывает. Война уже поражение.
Контрразведчик. Все эти книги про доблестных разведчиков — дикая чушь. Мне просто приказали: будешь служить в разведке. Дали кабинет, притащили сейф. Главное, чтобы сейф вечером опечатывался. А почему? В нем отродясь ничего, кроме фляги спирта не было. И так всю войну. Это меня из-за контузии в тепло посадили. Вот говорят, "Троица" Рублева гениальна. А я смотрю, там вместо руки клешня. В Европе в это время Тициан был, Веласкес, я уж не говорю о Рафаэле, Микеланджело, Леонардо. Храмы реставрируют. А, может, не надо пока реставрировать? Может, лучше дать мне квартиру. Я тут посчитал, какой гонорар платили Пушкину за строку. Так вот, рубль двадцать. В те времена это стоимость одной коровы. Я помню чудное мгновение — корова. Передо мной явилась ты — корова. Как мимолетное виденье — корова. Как гений чистой красоты — стадо.
Я. Контрразведчика послушать, так он в контрразведке только спирт пил. Пушкинист был куда откровеннее.
Пушкинист. Возглавлял я трофейную комиссию. Была такая позорная организация. Брали в Германии все, что плохо лежит. Я вывез целую машину. На границе все пропустили. Отняли только "Майн кампф" на русском языке. Но прочесть я успел.
Я. Ну и как?
Пушкинист. Вопросы ленинизма. Жуткая скучища. А что до евреев, то мы и без Гитлера...
Я. Тут пушкинист якобы осекся и перевел разговор на другую тему. Профессор Кирпотин и профессор Машинский покраснели.
Кирпотин. Имейте в виду, что один из членов кафедры стукач. Я и Машинский, естественно, отпадаем.
Я. Тогда или пушкинист или контрразведчик.
Кирпотин (пожимая плечами). Не знаю.
Я. Парадокс, но профессор Кирпотин и профессор Машинский были членами партии. Контрразведчик и пушкинист — б/п (беспартийными), что переводилось как "большое преступление". Впрочем, все четверо, а со мной все пятеро ненавидели сталинизм. Только все по-разному.
Кирпотин. Термин "соцреализм" появился так. Сталин собрал всех крупных писателей в доме у Горького — особняке вблизи Арбата. Были там Горький, Артем Веселый (его потом расстреляли).
Артем Веселый. Вот мы здесь сидим за столом и беседуем на равных, а между тем среди нас сидит гений. Имя ему Иосиф Виссарионович Сталин. Я предлагаю выпить за гениального Сталина.
Сталин (выпивает, поморщась). Нам славословия не нужны. Нужна настоящая литература. Реализм, как у Чехова, как у Толстого. Только социалистический! Социалистический реализм.
Кирпотин. После этого был доклад мой и Горького на I съезде. Я вписал термин "соцреализм" и в доклад Горького, и в свой, по драматургии, а настоящий автор этого термина Сталин.
Пушкинист. А-а-а-а-а! (Машет рукой.)
Кирпотин. Мы предполагали, что это только начало: Фадеев, Вс.Иванов... А там становилось все хуже и хуже.
Контрразведчик. Еще бы, расстреляли Пильняка, расстреляли того же Веселого, а потом и Бабеля.
Кирпотин. Бабель был тот еще душегуб. Ежов положил глаз на его жену, поэтому так все получилось. Гуманистом Бабель, уверяю вас, не был.
Пушкинист. Зато Сталин был гуманистом.
Кирпотин. Гуманистом он не был, но книги читал. За ночь просматривал все толстые журналы и пометки делал весьма не глупые. На "Иване Грозном" Алексея Толстого пять раз написал — "учитель".
Контрразведчик. Что учитель, что ученик, оба книголюбы и душегубы.
Кирпотин. Мы знали, что революция — это террор, но по Марксу считалось, что после террора начнется подлинная свобода.
Я. Свобода ценой террора?
Кирпотин. Революцию не делают в белых перчатках.
Пушкинист (машет рукой). А-а-а-а-а! Провались!!!
Я. Так протекали кафедральные среды, которые я очень любил. Все 17 лет, пока КГБ не потребовало меня убрать. Роковая кафедра собралась по приказу ректора и парткома. Есть фильм "Никто не хотел умирать". Я бы назвал эту кафедру "Никто не хотел убирать". Но убирать меня было поручено двум доцентам и новому зав. кафедрой из Воронежа, никому не ведомому Основину. Кирпотина к тому времени отправили на пенсию. Семен Иосифович Машинский умер в 58 лет от разрыва аорты. Почему-то я не могу представить себе заседание кафедры без Валерия Яковлевича и Семена Иосифовича. Пусть они тоже будут.
Основин. Будем откровенны. Как сказал ректор, "органы, которые призваны следить за политическим и идеологическим климатом страны, с тревогой говорят о лекциях Константина Александровича".
Машинский. Мы были на публичной лекции, просматривали планы, кроме того, все не раз посещали занятия Константина Александровича. Его лекции увлекательны, иногда спорны, но ничего супротивного в них не просматривается. Пусть те, кто имеют претензии к нашему преподавателю, четко сформулируют, что они имеют в виду.
Основин. Дело в том, что, по их утверждению, наш студент из Липецка якобы под влиянием лекций Константина Александровича уверовал в Бога. Но это еще не все. Он вышел из партии. На самом деле это сейчас происходит везде и всюду — перестройка. Однако списывают на нас.
Контрразведчик. Я и раньше предупреждал, что у вас есть крупные методологические ошибки.
Я. Слово "методологические" Контрразведчик произнес почти по слогам. Дело в том, что для отстранения от преподавания могут быть только два повода: уголовное преступление или методологические ошибки. Если бы кафедра вынесла решение о методологических ошибках, можно было бы выносить обсуждение на ученый совет. Только ученый совет большинством в две трети голосов мог отстранить от преподавания. Впрочем, за два года до этого, при Андропове, была принята поправка. Если раньше на парткоме утверждались кандидатуры только кафедры марксизма, то теперь сквозь молотилку парткома должны были проходить все. Правда, только при поступлении. Я же проработал на кафедре 17 лет.
Пушкинист. И вообще, есть в вашем облике, и внутреннем и внешнем, что-то, что противоречит статусу преподавателя нашего института. Примите это от меня после 17 лет преподавания.
Кирпотин. Вы молоды и не знаете, что такое настоящая проработка. Слава Богу, сейчас другие времена. От ошибок никто не застрахован. Я думаю, что Константин Александрович извлечет должный урок из случившегося и в следующем учебном году усилит методологию. А мы все ему в этом поможем.
Основин. Согласен. Так и запишем в протокол: усилить методологию.
Контрразведчик. И обязательно впишите мое замечание.
Пушкинист. И еще надо внести: обязать Константина Александровича представить окончательный вариант докторской диссертации не позднее сентября, уже к первому семестру.
Основин. Согласен, так и запишем. Указать на методологические неточности и внести исправления.
Машинский. Может, не надо "методологические"? Напишем просто — неточности.
Основин. Как вы, Виктор Антонович?
Контрразведчик. Согласен, но только мое замечание обязательно обозначить в протоколе.
Пушкинист. Когда мы вошли в Берлин, началось массовое бегство офицеров и солдат в американскую зону. Первое время это было легко и просто. А потом стали хватать. И схватили моего приятеля. Он уже из окна намылился прыгнуть, но кто-то настучал...
Машинский (ложится в гроб и улетает). До свидания, Константин Александрович. Не падайте духом. В наши времена все было куда лютее.
Пушкинист (ложится в гроб). Эх, молодежь, молодежь. Это ведь только в песне поется:

Когда страна быть прикажет героем,
у нас героем становится любой.

Основин (ложится в гроб). Слава Богу, мне за это заседание влепили выговор по партийной линии, и вообще мне осталось жить полтора года.
Контрразведчик (ложась в гроб). Ну, а я еще стану секретарем ученого совета, несмотря на рак предстательной железы, и умру через девять лет.
Кирпотин (ложась в гроб). Странно, но я проживу дольше всех, до 93 лет, потеряю слух и зрение. Я мар-р-рксист, хотя Маркс и Энгельс ошиблись в прогнозах на будущее и в отношении религии. Без Христа невозможно понять историю. Вернее, без Христа не было бы вообще никакой истории. Меня научил этому Достоевский.
Пушкинист (высовываясь из гроба). И вообще не нужно никаких художеств. Надо просто писать правду. Прав Пастернак. Стих — это куб дымящейся совести и ничего более.
Я. Согласен, но почему именно куб, а не спираль, или шар, или вообще лента Мебиуса.
Пушкинист. Формалист вы неисправимый. Правильно КГБ вас отстранило. Но я был против, в протоколе записано (закрывает крышку гроба изнутри, оттуда доносится голос).

Я помню чудное мгновенье,
передо мной явилась ты,
как мимолетное виденье,
как гений...

Я. Старо.
Новый ректор. Что?
Я. Так, ничего.
Новый ректор. Чем закончилась кафедра? Впрочем, это неважно, я ничего против вас не имею, но меня берут за яйца...
Я. Неужели у этого комсомольца есть яйца?
Надежда Владимировна. Сыночка, тебя сократили?
Я. Нет, я ушел сам. Мне сказали, что иначе будет тюрьма. 74 прим — антисоветская пропаганда и агитация с высказываниями ревизионистского характера.
Надежда Владимировна. А если ты напишешь?
Я. Если напишу, то все равно не отвяжутся.
Новый ректор. Я должен вас обрадовать. Они сказали: "Пусть Константин Александрович занимается наукой и творчеством". Вам запрещено только преподавать.
Я. Беруфтфербот?
Новый ректор. Что?
Я. Беруфтфербот — запрет на профессию. Изобретение Геббельса.
Новый ректор. А-а-а.
Надежда Владимировна. Сволочи!
Я. Мне так хотелось бы поставить маме памятник здесь, в Николо-Песковском, чтобы она стояла с вытянутой вверх рукой с трогательно сжатым кулачком, поднятым ввысь. "Сволочи!" Это она, такая законопослушная, уверенная, что власть можно умолить и растрогать правильным поведением. А на постаменте я бы написал только одно слово: "сволочи".
Горбачев. Как сказал поэт Фет, "пусть не вечен человек, все, что вечно, человечно".
Вражий голос. Тело правозащитника писателя Марченко было выдано его жене, дежурившей двое суток возле Чистопольской тюрьмы. Писатель Марченко отказался подписать заявление о том, что он отказывается от антисоветской деятельности.
Якунин. Ничего подобного. Марченко отказался выходить из тюрьмы, пока всех политических не выпустят.
Я. Вместо этого он объявил голодовку и, несмотря на насильственное кормление, умер в тюрьме. Вдова Марченко сообщила журналистам, что тело ее супруга было таким, какими выглядели тела узников Освенцима.
Горбачев. Главное — человеческий фактор.
Я. Валерий Яковлевич прав, без Христа не может быть никакой истории, кроме истории с Берлиозом на Патриарших прудах. Это здесь, недалеко от Николо-Песковского. Новый ректор вскоре пошел на повышение, стал в ЦК куратором всей литературы. После путча исчез и запил, а в середине 90-х вынырнул снова. Стал министром культуры. Потом, пользуясь комсомольским термином, его снова "взяли за яйца", и министром культуры стал не он, а Швыдкой. Теперь на кафедре русской литературы нет никого из действующих лиц нашей пьесы. И я — единственный живой свидетель происходящего. Может, это и есть история? История, которую не пишут, а в которой живут.

Времена не выбирают,
в них живут и умирают.

Не знаю. Лично я выбрал другое время и другую историю.
Шкловский. Закройте форточку. Дует. Я старик, могу простудиться и получить воспаление легких. У нас, у футуристов, была пословица Маяковского: "Вчера сезон — наш бог Ван Гог, сегодня сезон — Сезанн". Сегодня сезон — Бахтин. Хорошо. Но когда Бахтин пишет, что у Дон Кихота голова, а у Санчо зад, я вспоминаю, что у Санчо тоже голова. Мы — футуристы. Нас на мякине не проведешь. Это теперь здесь институт, а раньше было кафе поэтов. Где у вас туалет? Вот тут, возле этого унитаза стоял столик, и мы с Маяковским говорили о будущем. Ведь мы — футуристы. Футуризм — будущее. Но даже мы не могли представить, что на месте, где мы сидим, потомки поставят толчок.
Я. И тут я подумал, а что возведут потомки на месте нынешнего толчка? Может, памятник ворчащему Шкловскому с палкой, поднятой вверх, а может... Впрочем, кто их знает, этих потомков. Восемнадцать лет я работал на кафедре, в комнате, где родился Герцен. Я сидел на мемориальном диване в мемориальной комнате и думал, что Герцен при самом пылком воображении вряд ли мог представить кафедру русской литературы и речи, которые там будут звучать. "Будущее не представимо, прошлое невообразимо. Прошлое прошло. Будущего не будет. Настоящее ненастоящее". Так написал я в своем дневнике после заседания кафедры, где я сидел на диване, на котором родился Герцен, а меня отстраняли от преподавания навсегда.
Алексей Евгеньевич. Просрал свою парафию.
Вовка. Ну, теперь ты уже не профессор, и я запросто могу тебе врезать в глаз.
Мария Федоровна (плачет). Ты думаешь, почему я плачу. Ты сейчас пошел вдоль этой ограды в точности, как твой прадедушка Федор Сергеевич, и борода такая же, и лоб. И я вдруг поняла, что ему тогда было столько же лет, сколько сейчас тебе, и он шел так же мимо этого дома по Тверскому бульвару, и я шла с ним. Мне было 15 лет, а не 70, как сейчас. И такой же был солнечный апрельский денек, и все таяло. Только не было этого пузатенького. Кто это?
Я. Это Герцен.
Мария Федоровна. Странно. Институт Горького, а памятник Герцену.
Я. Он здесь родился, прямо на нашей кафедре. Вон там, в углу, слева. Вернее кафедра там, где он родился.
Мария Федоровна. Мне у Герцена больше всего нравится в "Былом и думах", как он задумал бежать из России вместе с невестой, и архиерей их на это благословил.
Я. Попробовал бы он сейчас убежать.
Мария Федоровна. От этих не убежишь.
Любимов. Я вошел к Гришину в кабинет. Он стал мне угрожать: "Мы вас сотрем..." И тут во мне проснулось фронтовое. Я даже не сказал, а вдохнул: "Пошел на хуй!"
Гришин. Что, что?
Любимов. Что?
Гришин. Что вы сказали?
Любимов. Я ничего не говорил, вам послышалось.
Гришин. Вы должны нас понять, Юрий Петрович. Мы ведь хотим добра.
Я. Как не хватает этой фразы заветной: "Я ничего против вас не имею, но меня берут за яйца". Гришин умер в очереди, оформляя пенсию в собесе после падения советской власти.
Вознесенский. У Пастернака было лицо, как в немых черно-белых фильмах. Все время мерцающее, играющее всей поверхностью. Есть снимки, где он абсолютно живой из-за этого мерцания.
Сапгир. Я окончил всего лишь техникум, и я ничего не понимаю. Но одно я знаю точно: то, что далеко, на самом деле близко, совсем внутри; а то, что внутри, на самом деле далеко-далеко и во всей вселенной.
Холин.

Звезды уходят вглубь
Небо уходит вглубь
Глубь
Ты меня приголубь...

Ничего не бойтесь, Костя, делайте, что хотите. И еще, никогда не сопровождайте тексты музыкой. Любой соловей гениальнее Бетховена. Любой пейзаж сильнее Сезанна. Слово — оно только у человека.
Винокуров. А я точно знаю одно — меня не надо вешать.
Вознесенский. Все уходит в язык. Язык — наше бессмертие. В нем остается не все, но самое важное.
Надежда Владимировна. Я стояла в очереди за сосисками целый час. Ну, женщины стоят и стоят, а мужчины, как всегда, начинают нервничать и качать права. Тут один стал отчитывать продавщицу. А она ему ответ: "А вот за бугром все уже развешано и упаковано". Я так обрадовалась, что не надо еще час стоять и спрашиваю: "А где это — за бугром? Где такой замечательный магазин?" Думаю, я сейчас туда побегу. Вся очередь надо мной смеялась. Оказывается, "за бугром" — это за границей.
Я. Бедная мама, она так и не дожила до времени, когда и у нас без очереди будут резать и паковать в целлофан. Рубеж маминой жизни — 30 апреля 1991 года. Вряд ли она выдержала бы путч. Но меня не покидает мысль, что и эта смерть в 73 года не была естественной. Ее доконал мой беруфтсфербот.
Надежда Владимировна. Я не понимаю. Значит, у тебя и степень отнимут?
Я. Нет, степень останется.
Надежда Владимировна. Сволочи! Сволочи!! Сволочи!!! И все-таки я не понимаю, как мог Лев Толстой уйти из Ясной Поляны. Бедная Софья Андреевна.
Я. Лев Толстой возник совсем не случайно. Мамин дедушка Федор Сергеевич был похож на Толстого и проповедовал его идеалы. К тому же было известно, что род Челищевых в одной из ветвей действительно пересекался с Толстыми. Александр Лазаревич пережил Надежду Владимировну меньше чем на полгода. Он умер в том же роковом 91-м году. А через месяц скончалась его супруга Ольга Сергеевна. Отец так мечтал о новом НЭПе, но так и не дожил до исчезновения очередей. Ведь если бы не очереди, он и Ольга Сергеевна никогда бы не ушли в Дом ветеранов сцены, где их терзали извечными сценическими интригами. На похоронах мамы отец вдруг обнял меня, зарыдал, заплакал: "Сынок, мы осиротели с тобой, сынок". В этот миг ему показалось, что семья наша не распадалась, и мы по-прежнему вместе. Среди бумаг, оставленных отцом, есть записка, конечно же, для меня. Старческой дрожащей рукой написано: "И в 83 года чувственные удовольствия доступны, если бережно к себе относиться". Отец скончался 30 сентября, в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи. Это были мамины именины. Ее любимый праздник. Прав Вознесенский. Все уходит в язык. Остается имя. А великий тайный схимник, богослов и философ Алексей Лосев. Он тоже жил на Арбате, любил повторять —
Лосев. Бог не есть имя, но имя есть Бог.
Хрущев. На смену звериному закону капитализма "человек человеку волк" приходит новый моральный кодекс строителя коммунизма: "Человек человеку друг, товарищ и брат".
Александр Лазаревич. Продолжительные бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Звучат здравицы в честь руководителей партии и правительства и лично Никиты Сергеевича Хрущева.
Вовка. Все встают и плачут.
Я. Однажды мы собрались в Переделкине в доме напротив храма. Поэты Саша Еременко, Ваня Жданов, Леша Парщиков и я с Леной. Саша Еременко позвал всех на пельмени. В зимнем саду на яблонях висели мороженые яблоки. Специально для закуски. А посреди сугробов стояла белоснежная ванна, бог весть как сюда попавшая.
Ерёма. Сначала примем ванну (раздевается и босиком по снегу бежит к ванне, срывает с дерева мороженое яблоко и закусывает).
Парщиков (берет гитару и напевает доклад Брежнева). Дорогие товарищи, трудящиеся всего мира вместе с нами идут на говно... но-га в но-гу.
Ерёма (голый в ванне, с книгой Сталина, зачитывает). В прошлом году за нерушимый блок коммунистов и беспартийных проголосовало 99,8%. Мы расстреляли 50000 предателей и убийц. В этом году за нерушимый блок проголосовало 99,99%.
Студент Володя Асадулин. Я помню оккупацию. Мне было 8 лет, когда немцы вошли в деревню. Учительница сняла портрет Сталина и повесила портрет Гитлера. Потом сказала: "Дети, это ваш отец". Все остальное осталось по-прежнему. Правление, собрания, трудодни, да по радио вместо советских песен передавали немецкие марши. Да еще председателя переименовали в старосту.
Я. С Победой вас, Булат Шалвович!
Окуджава. Я должен вам сознаться... нет, нет, запишите это дословно: не было никакой победы. Просто красные фашисты одержали верх над фашистами коричневыми. Вместо портретов Гитлера повесили портреты Сталина, а гестапо переименовали в Штази и КГБ. Правде надо смотреть в лицо. Мы воевали с фашистами, но сами были фашистами, только не со свастикой, а со звездами. Пожалуйста, не вычеркивайте эти слова из нашего разговора. Пусть знают все. Мне это не просто признавать. Я воевал. Я был сталинистом, был ленинцем, был социалистом, социал-демократом. Теперь я не знаю, кто я. Но знаю твердо, я — антикоммунист, то есть антифашист. Это одно и то же. И пока это не поймут все, в России ничего хорошего не будет.
Я. А в Бога вы верите?
Окуджава. Я хотел бы, но не могу. Для этого мне надо забыть, что я видел на фронте. Я бы и рад, но не могу.
Юрий Левитанский. Я переписываюсь с фронтовиками-однополчанами. Они так и умрут с великим Сталиным. Это безнадежно. Бог не Бог, а что-то высшее все же есть. Не то чтобы я стал толстовцем, но что-то в этом роде мне близко.
Радио. Передаем слова песни по вашим заявкам.

Вечер тихой песнею над рекой плывет.
Дальними зарницами светится завод.
Где-то поезд катится точками огня,
где-то под рябиною парни ждут меня.
Светят над рябиною звезды без конца,
слева кудри токаря, справа кузнеца.
Ой, рябина кудрявая, белые цветы,
ой, рябина-рябинушка, что взгрустнула ты?

Я. Юрий Петрович, я до сих пор не могу поверить. Неужели мы на самом деле в Греции, у подножия Парфенона ставим мистерию о Сократе? Смотрите, над Парфеноном Сириус.
Любимов. А мне все равно, что Сириус, что Венера, лишь бы сортир был в порядке. Простите за солдатскую прямоту. А Парфенон хорош. Видимо, люди без богов и вправду не могут.
Глеб Якунин. В ыныкчанском концлагере мы плели на морозе канаты из проволоки. И вдруг я понял, что стихи сплетаются из звуков, как эти канаты из проволоки, И у меня возник "Смиренный примитив юродивый в честь Бога, мирозданья, родины". И еще я прочел в "Науке и жизни" про теорию струн. Наша вселенная сплетена из таких бесконечных энергострун, и они пронизывают вселенную, как звуки стихи.
Я. Сколько вас всего продержали в Ыныкчане?
Якунин. Четыре года, а всего с лефортовской тюрьмой и ссылкой будет семь с половиной лет. Я после Лефортова не могу ездить в тесных лифтах — боязнь замкнутого пространства. И еще я дал себе слово в Ыныкчане, если выйду на свободу, пить только чифирь, очень сладкий и с конфетами.
Я. Пейте, Глеб Палыч. Это чифирек. Это сахар. Это конфеты, а вот и водочка.
Якунин. С Богом, поехали. Мы все учились в Иркутском сельскохозяйственном. Я, Эшлиман, Мень. Мень приобщил нас к религии. И мы стали священниками. Какой это был скандал! Уже тогда всех нас взяли на заметку.
Я. Я помню в 60-м году ваше послание к патриарху Алексию I.
Якунин. Святейший патриарх, вы находитесь в том возрасте, когда можно уже не страшиться и предстоять Христу. Найдите в себе силу, обличите стукачество, когда церковь доносит на прихожан. Открыто обличите закрытие десяти тысяч церквей.
Я. Я помню, что вам ответил патриарх. "Своим посланием вы нарушаете тихое течение нашей церковной жизни".
Якунин. Он отстранил меня от службы, но сан оставил. А от сана отстранил нынешний, Алексий II. Тогда он был главным делопроизводителем патриархии... да ну их. Я хотел показать вам одно лирическое стихотворение, а то умру, и все пропадет. Вот оно.

Пред тобой миниатюрною
сердце полнится ноктюрнами.

Я. Я всегда говорил, что вы поэт, Глеб Палыч.
Якунин. Я ведь священник в стиле Рабле. Просто все это сопровождалось трагически обстоятельствами… Так уж случилось.
Александра Павловна. Государство о нас позаботилось. Разрешило возделать пять грядок и дало участок за городом для картошки. Конечно, на мясо не хватает, но зато можно раз в неделю позволить телячьи ножки. Они есть на базаре. Ты любишь телячьи ножки?
Я. Очень!
Александра Павловна. Тогда пойдем на базар продавать землянику. Я собирала ее весь день. Продадим корзину и купим телячьи ножки.
Я. Боже мой, как хотелось мне той земляники, которую я продавал. Но телячьи ножки заставляли, глотая слюни, отсыпать покупателям стакан за стаканом в робкой надежде, что купят не всё. Но купили всё. А телячьи ножки — это обман какой-то. Их варили целые сутки. Потом опять же не ели, а ждали, когда застынет холодец. Холодец из телячьих ножек ели целую неделю, отрезая по маленькому прозрачному ломтику.
Хрущев. Я очень люблю колбасу "Дружба" и всегда, когда приезжаю в деревню, прошу: "Отрежь мне "Дружбы", сестра".
Я. Эту колбасу называли "ни себе, ни людям". Ее делали из конины и начиняли свиным салом. Русские не ели из-за конины, а татары и правоверные евреи — из-за сала. Впрочем, колбасы "Дружба" тоже не было. Хотя на нее забили всех лошадей России. Ее так и называли — конский геноцид.
Павел Челищев. Дорогая Варюша! У нас в Париже какое-то предновогоднее безумие. Все покупают никому не нужную сентиментальную чушь. Вообще здесь устремления людей не выше порядка насекомых. Твой брат кажется им безумцем. Я дружу только с Гертрудой Стайн. Она многое понимает. Ты пишешь, не собираюсь ли я в Москву? Очень хотелось бы, но, говорят, у вас очень плохо с городским транспортом, а я не могу представить себя в трамвайной толкотне. Я делал оформление к "Орфею" Стравинского. Там у ангелов крылья растут из груди. Меня спрашивают: "Где вы видели таких ангелов?" А я спрашиваю: "А вы что, часто видите ангелов?"
Леонид Топчий. Ты знаешь, я живу во дворе университета. Там, где обсерватория с телескопом. Вечером поругаюсь с женой, она вдова астронома Дубяго, поднимусь наверх, посмотрю в телескоп на Сириус и думаю: на черта мне все это нужно?
Я. В одной из книг Каббалы написано: все думают, что движется время. На самом деле время всегда неподвижно и неизменно. Это мы преломляемся в его гранях и движемся сквозь него.
Заболотская. Перед революцией на медицинском факультете надо было сдавать Закон Божий. Можно было на первом курсе, а можно на втором. А мне мой друг говорит, не сдавай, через год революция будет. Казань брали то белые, то красные. Приходили белые и всю ночь расстреливали под стенами Кремля. Притом приходили красные и опять всю ночь расстреливали. И там, и там по доносам.
Капитан Кацюба. Ни разу не видел, чтобы кто-то сам побежал в атаку. Даю команду: "За родину вперед!" Все лежат. Ору: "Мать-перемать, в атаку!" Лежат. Тут пришла команда отступать. Я только рот открыл, гляжу, а уж всех как ветром сдуло.
Заболотская. Наш медицинский эшелон застрял где-то под Курском. Командир в отчаянии. Если поезд не придет к сроку, обвинят в дезертирстве. Я говорю нашему начальнику госпиталя: "А вы дайте начальнику станции спирта". Тот ошалел: "Да ты что, Николавна, ты понимаешь, куда мы едем? На фронт!" — "Понимаю, а вы все-таки дайте". Послушал он меня, и так, "на спирту", мы раньше времени до места добрались.
Пушкинист. Ненавижу Твардовского за его бравурного Теркина. Сразу видно, что человек и дня не провел на настоящей войне. На войне никто передовой в глаза не видел. Туда только ссылали за большую провинность, а обратно редко кто возвращался, разве что в медсанбат с оторванными ногами. И чем ближе к передовой, тем шелковей все эти политруки, а чем дальше, тем они крикливее. На передовой можно ведь и пулю в спину схлопотать. Там ни о каком Сталине никто и не заикался. Мат стоял до небес, а все другие слова просто забывались, словно их и не было. Многие так и не вспомнили про советскую власть. Фронтовики — крутые ребята. С ними ничего нельзя было сделать. Потому Сталин и затеял новую чистку в 49-ом. Мол, "старые заслуги не в счет". Под шум борьбы с космополитами попытались расправиться с фронтовиками. А потом на нас махнули рукой. Кто на войне в окопе сидел, из того советского человека уже не вылепишь. Это сейчас у многих крыша поехала, и они забыли, с кем и как воевали. Но это уже маразм.
Вовка.

Проклятый осколок железа
давил на пузырь мочевой.
Полез под кровать за протезом,
а там писаришка штабной.

Я. Почему мы все время выдумываем подвиги? "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает". Но экипаж "Варяга" благополучно сдался в плен. Утонул корабль, а экипаж пожелал пощады, и правильно сделал. Дмитрия Донского называют героем, даже нарекли святым. А он одел в свои доспехи моего предка Михаила Бренка, а сам прятался под одеждой простого воина. Бренко погиб. Донской выжил. Разве это благородно. А когда через год пришел Тохтамыш и выжег Москву, Донской убежал в костромские леса якобы для сбора ополчения. Москву он оставил на разграбление. И так всюду, где ни копни. То знамя на Рейхстаг водружают задним числом для съемок. То Королев командует "пуск!" через месяц после полета опять же для съемок. То Эйзенштейн разыгрывает штурм Зимнего, хотя ничего подобного не было. Вот сейчас уже поговаривают, что при Брежневе полки ломились от продуктов и было-де полное изобилие. Может, мы — нация сумасшедших и не можем адекватно воспринимать действительность. Подумать только, большинство людей за цензуру. То есть за официальное вранье, в котором они жили всю свою жизнь. И вот я решил рассказать вам все, что я знаю. Потому что все, что я знаю, не совпадает с тем, что я слышу. В конце концов, может, и прав Пушкинист: "Надо просто говорить правду". Вот я и говорю. А вы слушаете. Может, это и называется "часом истины", когда один говорит правду, а другие верят.
Вовка.

Раньше мужик придет домой с покосу,
поставит в угол косу,
хватит жбан квасу
и ебет до часу.
А теперь придет с заводу, с угару,
хватит "Солнцедару",
положит руку на пизду
и храпит на всю избу.

Радио. Передаем стихотворение лауреата журнала "Молодая гвардия" Анатолия Парпары "Пушкин и Пущин".

И Пущин Пушкина, босого,
в охапку, в горницу, скорей,
целует истово, сурово,
не говоря ему ни слова
и без вниманья на людей.
"Мой славный Пущин!" —
"Пушкин милый!"
Они отпрянут вдруг на миг,
и вновь с неодолимой силой
соединяет дружба их
в объятьях сладостных своих.
И как напрасны уговоры,
как неуместен знати страх,
когда на пушкинских устах
возникло сладостное: "Ах!"

Телевизор (Несут гроб с телом Брежнева. Обозреватель Каверзнев комментирует). За время правления Леонида Ильича Брежнева наша страна достигла неслыханного могущества...
Парщиков. Выключите телевизор. Зачем мы это смотрим?
Я. Смотрите, смотрите, когда еще такое увидите... Я ошибся. Такое стали показывать каждый год. Иногда даже по два раза. Андропов, Черненко... чуть не сказал — Горбачев. Похороны походили друг на друга, как две капли воды. Когда гроб Брежнева ухнули в могилу, на телеэкран с диким карканьем вылетела ворона. Все поняли, что это его душа. У Андропова души вообще не было. Потому ничего не каркало. От него осталась водка за 4 р.12 к. Ее называли по пяти начальным буквам: Вот Он Добрый Какой Андропов. На улицах, в банях и магазинах менты ловили людей: "Почему вы не на работе?" Нам объяснили, что это мера строгая, но необходимая. Какого-то замминистра выловили из Сандуновских бань. Ко всеобщему удовольствию всей страны расстреляли директора Елисеевского магазина.
Горбачев пришел к власти и призвал нас всех "прибавить в работе". Это называлось ускорение. Капитан теплохода "Нахимов" получил телеграмму — "ускорить рейс" — и ускорил. Советский "титаник" затонул прямо у берегов, можно сказать, на глазах. За год до этого в Ялте будущий дипломат Миша Путято позвал меня на пристань — посмотреть на трофейный теплоход "Герман Геринг", названный нами "Нахимов". Мы подошли к причалу. Путято, помешанный на кораблях, знал о них все. Он показал на ржавчину, проступающую сквозь свежую краску, и сказал, что в случае столкновения "Нахимов" утонет за 15 минут. Я не подозревал, что через год все так и случится. Только не за 15, а за 10 минут. Директор Чернобыльской АЭС получил приказ ускорить эксперимент. А за год по телевидению показывали художественный фильм про эксперименты на АЭС. Прогрессивный инженер боролся с консервативным директором за право ускорить эксперимент. Парторг поддержал инженера. В кино ускорение прошло успешно. А в жизни все взорвалось. После Чернобыля про ускорение забыли. Заговорили о перестройке. Сахаров по-прежнему томился в горьковской ссылке. Люди острили: после ссылки туда Сахарова Горький подсластили и теперь переименуют в Сладкий. Потом Сахарова освободили. А еще позднее Горький действительно переименовали в Нижний. Для меня же события выстроились в такую цепочку: утонул "Нахимов", взорвался Чернобыль, в дни Чернобыля меня отстраняли от преподавания в Литинституте. Спустя два года Сахаров вернулся из ссылки, и меня все спрашивали: "Ну, ты уже вернулся в Литинститут?" Нет, не вернулся. Как выяснилось позднее, на меня по-прежнему велось дело, где я проходил под кличкой "Лесник", — дело "с окраской антисоветская пропаганда и высказываниями ревизионистского характера". Статья 74 прим. От четырех до семи. К счастью, не успели. Рухнула советская власть. Однажды на открытии выставки я столкнулся с очередным, прогрессивным ректором, будущим министром культуры.
Прогрессивный ректор. Ну что, вы по-прежнему будете говорить, что вас отстранили и не возвращают?
Я. Говорить не буду, но так оно и есть.
Прогрессивный ректор. Вот я в присутствии всех обещаю — вы вернетесь на кафедру.
Я (набрав через три дня телефон ректората). Это Константин Александрович. Я по поводу нашего разговора.
Прогрессивный ректор. Вы что, каждый день теперь будете мне звонить?
Я. Простите, я просто хотел узнать. Что он ответил, я не помню. Потом меня все же позвали, но когда я пришел, ректором был уже другой. Прогрессивный стал министром культуры. Забавно, что когда прогрессивный ушел из минкульта, министром стал предыдущий ректор, тот самый, который, по его словам, ничего против меня не имел, но его брали за яйца. "Я возьму судьбу за глотку", — сказал Бетховен. Он ее за глотку, а она его за...
Лосев. Да, да, я так и сказал Бердяеву. Свобода, конечно, свобода, но прежде всего судьба.
Александр Лазаревич. Ты себе думаешь, а оно себе думает.
Алексей Евгеньевич. Справедливости не ищи.
Любимов. Что же, "оптимизм", что ли травить будем? Не-е-ет.
Я. А так хочется оптимизма в финале... Да и где он, этот финал, — вы не знаете. Я не знаю, и никто не знает и не узнает. А, может, его и нет. Может, и нет никакого финала, а как поется в песнопении, "но жизнь бесконечная". А, может, уже и не жизнь, а смерть бесконечная? "Но смерть бесконечная". Однажды человек замечает, что среди его современников умерших гораздо больше, чем живых. И что самое удивительное, эти как бы умершие выглядят намного живее. А потом как бы живые и вовсе исчезают, остаются только как бы умершие. И в один прекрасный день человек и сам не заметит, как с умершими он общается, а о живых только вспоминает. Потому что нет никакой границы между тем и этим, этим и тем. Как Александр Лазаревич рассказывал...
Александр Лазаревич. Мы долго думали, какой он будет, социализм, а потом вдруг однажды по радио объявили, что социализм наступил... Они и коммунизм так объявят, и царствие небесное. Вот оно! Уже наступило.
Я. Бога я представлял как фокусника в клоунском красно-белом костюме и красном колпаке в белый горошек. Он извлекал изо рта черные и белые шарики, потом черные метал вниз, в меня, в наказание за плохие поступки, А за хорошие поступки полагались шарики белые — это подарки. В 7 лет меня окрестили тайно, ночью в единоверческой церкви в Клинцах, куда мама и папа приехали с театром на гастроли. Папа не возражал, но и не приветствовал наш заговор. Мела февральская метель за окнами церковной сторожки. Было немного страшно, как в сказке. Я погрузился в купель.
Отец Захария. Отрекаешься ли от диавола и деяний его?
Я. Отрекаюсь.
Отец Захария. Плюнь трижды через левое плечо.
Я. Отрекаюсь. Тьфу-тьфу-тьфу. (Сцена повторилась три раза. Почему-то вдруг стало стыдно.) Я не знал никакого диавола, и отрекаться было по сути дела не от кого. К тому же я считал невежливым плевать в кого-либо, даже в диавола. Еще большую неловкость я ощутил, когда отец Захария велел трижды встать на колени и трижды удариться об пол лбом. Зачем все это моему любимому Боженьке? Но, облачившись в белую крестильную рубашку до пят и надев серебряный крестик, я почувствовал себя избранным и для начала приказал метели: "Остановись, метель!" Метель продолжала завывать всю ночь.
Отец Захария. Тут дело в самом тебе. Значит, недостаточно горячо молился.
Алексей Евгеньевич. В церковь ходят не просить Бога, а славить Бога.
Я. И то, и другое казалось мне стыдным, но иногда, когда очень плохо, я мгу искренне попросить, а когда хорошо, то так же искренне славлю. Разумеется, Богу этого не нужно, но люди без этого не могут.
Любимов. Конечно, не могут, вон какой Парфенон отгрохали, а мы с вами здесь пьесу ставим "Посвящение Сократа".
Хор. Что узнал ты, Сократ, от богов?
Сократ. Я знаю то, что ничего не знаю.
Любимов. А другие и этого не знают.
Я. А я знаю то, что я знаю.
Сократ. И что же это?
Я. Я знаю то, что я живу. И еще я знаю точно, что я умру.
Сократ. И то, и другое нуждается в доказательствах.
Я. Второе можно и не доказывать. А первое... первое тоже можно не доказывать.
Надежда Владимировна. Самое главное доказательство загробной жизни — это то, что я прихожу к тебе во сне не часто, а лишь в исключительных случаях. Если бы загробной жизни не было, я снилась бы тебе каждый день. А тут все совсем не так просто.
Кирпотин. Я марксист, атеист и материалист и ни разу к вам во сне не являлся.
Александр Лазаревич. Ты себе думаешь, а оно себе думает. Наука умеет много гитик. Ведь я просил меня не кремировать.
Я. 91-й год, разруха. Это было не в моей власти.
Александр Лазаревич. Ну, надеюсь, ты получил десять тысяч, которые лежали на сберкнижке, спрятанной в книгу Сартра "Слова" на 112-й странице?
Я. Ты завещал вклад Ольге Сергеевне, а она была уже не в силах съездить в сберкассу, чтобы завещать вклад мне. Да я и не понял, о чем она говорит. Но ты не огорчайся. Десять тысяч стремительно обесценились, а в сберкассе стояли такие толпы…
Надежда Владимировна. И мои 700 рублей так и пропали. Я же говорила, что пропадут.
Я. Боже мой, о чем мы говорим? Завещания, книжки, вклады... Ведь начали о бессмертии.
Сократ. Это и есть доказательство реальности загробной жизни. Если бы вы говорили о душе или о бессмертии, это было бы крайне неубедительно. А вы общаетесь так, словно никто и не умирал.
Александр Лазаревич. Нет, кое-что я все-таки помню. Я попросил Олю принести мне в больницу одеяло.
Ольга Сергеевна. Я принесла желтое одеяло, других в Доме ветеранов сцены не было. Ты усмехнулся и сказал...
Александр Лазаревич. Надо же, всю жизнь терпеть не мог желтый цвет.
Я. Это были последние слова отца. Почему такое значение придается последним словам? Словно люди родились, чтобы умереть.
Алексей Евгеньевич.

А мы пить будем,
мы гулять будем,
а смерть придет —
помирать будем.

Надежда Владимировна. В детстве я думала, что не умру. Как это - перестать дышать? А я вот возьму и не перестану.
Вовка. Таблицу умножения знаешь?
Я. Пойду в школу и выучу.
Вовка. Учи сейчас. Повторяй:

Одиножды один — приехал господин.
Одиножды два — пришла его жена.
Одиножды три — спать пошли.
Одиножды четыре — свет погасили.
Одиножды пять — легли на кровать.
Одиножды шесть — он ее за шерсть.
Одиножды семь — он ее совсем.
Одиножды восемь — доктора просим.
Одиножды девять — доктор едет.
Одиножды десять — ребенок лезет.

Я. Мама! Я знаю таблицу умножения.
Надежда Владимировна. Откуда?
Я. Меня Вовка выучил.

Одиножды один — приехал господин.
Одиножды два — пришла его жена...

Вовка. Предатель!
Радио.

Широка страна моя родная,
много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
где так вольно дышит человек.

Вовка.

Широка кровать моя большая,
много в ней подушек, простыней.
Ты ложись, жена моя родная,
будем делать маленьких детей.

Я. А как?
Вовка. Как накакал, так и съел!
Мария Федоровна. После 17-го года мы еще жили в Дубровке. Федор Сергеевич говорил: "Власть меняется, а лес остается. Я ничего плохого не делаю, я сажаю леса. Теперь они не мои, а государственные, но ведь деревья об этом ничего не знают. Их надо охранять от вырубки. За ними надо ухаживать".
Софья Федоровна. Папа! Крестьяне послали Ленину письмо с просьбой оставить нас в имении. Они пишут, что ты был хороший помещик и никого не притеснял. Даже не наказывал за порубки.
Федор Сергеевич. Ну, вот, а вы говорили "переведи в Швейцарию". Бог с ними, с миллионами, еще наживем. Родину ни за какие деньги не купишь. Помните — вы Челищевы. Хотя теперь, после замужества, ты Юматова, тоже славный дворянский род. Впрочем, дело не в происхождении, а в поступках. Дворянство не звание, а обязательство. Как наша маленькая Надюшка? Она будет жить в другом мире, без войн и революций. На нашем примере все поймут, какое это безумие.
Радио. Слушайте стихи глухонемой и слепой девушки, поэтессы и скульптора.

Не умею видеть, не умею слышать,
но имею больше — чувств живых простор.
Гибким и послушным жгучим вдохновеньем
я соткала жизни красочный узор.

Вовка.

Мне мама в детстве выколола глазки,
чтоб я варение в буфете не нашел.
Я не смотрю кино и не читаю сказки,
зато я нюхаю и слышу хорошо.

Надежда Владимировна. Как можно смеяться над такими вещами! Ведь она же слепоглухонемая, а стала скульптором и поэтом.
Мария Федоровна. Телеграмма от Ленина пришла через три дня — выселить всех в течение суток. Нас погрузили всех на телегу. Шел дождь, а мы смеялись. И я, и твоя бабушка Соня с Надюшкой на руках, и Варя с мужем. Нас было семеро дочерей и два сына — Миша и Павлик. Он тоже смеялся. Не знал еще, что его заберут в армию Деникина с тем самым узелком красок, который он потом и увез за границу. А крестьянин говорит: "Барышни, что же вы смеетесь? Не знаете вы, что вас ждет".
Я. Мою бабушку Соню ждала смерть в 1919-от от тифа. Мою маму Надежду Владимировну — сиротство у тетушек. Моего деда Владимира Юматова никто не видел после смерти бабушки Сони. Говорят, его разорвало снарядом. Павлик Челищев с деникинской армией эмигрировал и стал великим художником. Марию Федоровну ждал сталинский концлагерь. А Варвару Федоровну — преподавание литературы в кремлевской школе и расстрел мужа — математика Алексея Зарудного. Сам Федор Сергеевич умер в 1942 году на 83 году жизни в селе Лозовая во время немецкой оккупации. Он умер, а я родился. Перед смертью Федор Сергеевич сказал хозяйке дома, где снимал жилье: "Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, сегодня в три часа дня я умру". Лег на кушетку, заснул и умер.
Надежда Владимировна. Дедушка был такой благородный. Он говорил, никогда нельзя кричать на ребенка. И все спрашивал, как Надюшка.
Мария Федоровна. Нас всех как-то разбросало по свету. Я пометалась, пометалась и вышла замуж за прораба с рабочим происхождением. Пришли к нему домой после загса. Он сел на койку, снял сапоги... сыр пармезан!
Радио.

Эх, путь-дорожка фронтовая,
не страшна нам бомбежка любая.
Эх, помирать нам рановато,
есть у нас еще дома дела.

Вовка.

Эх, путь-дорожка фронтовая,
не страшна нам бабешка любая.
Эх, помирать нам рановато,
есть у нас еще дома жен.
И не одна!

Надежда Владимировна. В войну все со всеми делились. Люди были совсем другие. А сейчас щепотки соли не выпросишь.
Александра Павловна. Товарищ Сталин сказал: "Тюрьма не курорт. Кто совершил преступление, тот должен загладить свою вину тяжелым трудом".
Военрук школы. Главное правило боя — целься в живот. Живот — наибольшая площадь для попадания. Кроме того, раненный в живот, даже если выживет, надолго выбывает из строя.
Александр Лазаревич. Ну, не могу просыпаться рано. Ну, никак. Никакими каками.
Ольга Сергеевна. "Матросы, матросы, морей альбатросы..." Ты не знаешь этого поэта. Это Кириллов. Его тоже расстреляли потом. А как красиво писал.
Радио.

И по камешку, по кирпичику
возвели они новый завод.

Алексей Евгеньевич.

И по камешку, по кирпичику
растащили весь новый завод.

Радио. Однажды товарищ Киров увидел разбросанные кирпичи и спросил директора: "Как вы думаете, сколько стоит один кирпич?" Директор пожал плечами: "Наверно, одну копейку". — "А если бы здесь копейки валялись, вы бы их подняли?" — спросил Сергей Миронович.
Мария Федоровна. Он хоть и был прораб, но оказался неплохим человеком. Как мы радовались, когда получили комнату! А потом, когда ее разбомбили, только рукой махнули: "Наживем еще". А как мы радовались каждой вещице. Полочка, кровать, одеяло, чашка, тарелки... ведь сначала не было ничего. И вот опять по новой. А новой не оказалось. В лагере все есть — миска, кружка, оловянная ложка. И я радовалась им не меньше, чем фарфоровой чашке, дважды разбитой и трижды склеенной.
Я. Почему трижды?
Мы купили ее у антиквара на прорабскую премию. Она была уже склеена в трех местах. Целых вещей тогда вообще не было. Все, что бьется, разбилось. Революция, гражданская война, а потом эта, будь она неладна, кол-лек-ти-ви-за-ция. Никак не выучу это слово.
Александр Лазаревич. Настоящие сибирские пельмени выставляются на мороз. Они замерзают. А потом их едят всю зиму. А то, что мы едим, в пачках, — это не пельмени. Никак не пойму, как можно было испортить самую вкусную пищу. Что они в них кладут?
Ольга Сергеевна. А я стояла за ними в очереди полтора часа!
Александр Лазаревич. Очереди появились в 14-ом году, когда началась война, и с тех пор не исчезали до НЭПа. Пришел НЭП, и очереди исчезли. Нэпманов пересажали, и очереди выползли снова, как из-под земли.
Александра Павловна. Эксплуататоры вздували цены, а советская власть установила дешевые цены на хлеб, чтобы он был всем доступен. Конечно, бывают перебои и очереди, но зато всем доступно. А капиталисты топят пшеницу в море, чтобы удержать высокие цены. А людям в трущобах нечего есть.
Я. Хорошо еще, что я родился здесь, а не в Америке. Питался бы отбросами с помойки.
Мария Федоровна. Ты бы вообще не родился. Мама дворянка, папа еврей. Такие браки до революции были невозможны.
Я. Что такое еврей?
Мария Федоровна. Видишь, какую бабочку я вышила гладью. Это я в Швейцарии научилась, на детском курорте. А потом в лагере эти бабочки мне жизнь спасли от голодной смерти. Начальство заказывало вышивку. Одна пайка — пять бабочек. Пять бабочек — одна пайка. А наперстка не было. Только бы не запачкать вышивку кровью. Ты не еврей, ты Челищев.
Я. А папа?
Мария Федоровна. Федор Сергеевич говорил: "В моем доме антисемитам не место". А когда кто-то произнес слово "жид", он выставил его за порог.
Я. Что такое жид? (Я слышал дразнилку: "жид по веревочке бежит".)
Мария Федоровна. Это грязное ругательство.
Мария Павловна. Я никак не пойму, как могут быть антисемиты в стране со всеобщим образованием.
Кирпотин. Мы считали, что революция навсегда покончит с антисемитизмом. Я был комиссаром, и меня послали усмирять бунт в деревне. Приехали вдвоем с председателем комбеда. Вышли на крыльцо. Я произнес речь. Долго говорил, агитировал. Крестьяне молчали. Потом вышла какая-то бабка и, указав на меня, сказала: "Ладно, мы не будем бунтовать. Только уберите этого жида".
Отец Захария. Главное — Бога не забывай. Остальное все образуется.
Надежда Владимировна. Ты опять брал песок из сахарницы!
Я. Я не брал.
Надежда Владимировна. А это что за сладкая дорожка тянется от кухни к твоей кровати?
Я. Сахарная дорожка бежала, как Млечный Путь. Борясь с голодом, я брал сахар на краешек чайной ложки и, крадучись, шел с этой ложкой к себе. Рука от волнения дрожала. Ложку можно было очень долго обсасывать, и она еще долго казалась сладкой.
Надежда Владимировна. Директором тамбовского театра назначили героя-кавалериста. Он водил нас на демонстрацию, с орденом, в буденовке и с усами. И пел: "Уседлаю я горячего коня".
Доцент Вульфсон. Это только в песне поется: "Встань, казачка молодая, у плетня, напои водой горячего коня". А мы на фронте пели: "Встань, казачка молодая, у плетня, уебу тебя я метра в полтора". Вокруг этого все вращается.
Доцент Безъязычный (по прозвищу "безъяичный"). Я бы этому Полевому за его Маресьева яйца отрезал. Он, видите ли, пляшет на двух протезах. Знаете, как болит по ночам отрезанная нога. Ее нет, а она болит. Это называется фантомная боль. И так всю жизнь.
Радио. Передаем передачу "Любимая песня". По вашей просьбе диктуем слова.

Сорвала я цветок полевой,
приколола на кофточку белую.
Ожидаю свиданья с тобой,
только первого шага не сделаю.

Ответ:

Ты сама как цветок полевой,
но не в меру горда ты, красавица.
Я не прочь бы встречаться с тобой,
только гордые очень не нравятся.

Заболотская. Директором роддома назначили выдвиженца-красноармейца. Я ему говорю: "В родильном отделении температура +7, не топят" А он мне: "Ты к кому пришла? Ты что, не видишь, кто перед тобой?" — "Кто?" —"Дилехтур!" — "Вот я и пришла к вам, товарищ дилехтур, чтобы вы истопнику топить приказали!" — "А, это другое дело, приказать я могу. А вообще, Николавна, ты человек дельный, шла бы на курсы хвилософии марксизма". — "Да я в этом не разбираюсь". — "Ничего. Я раньше тоже думал, что хвилософия —это трудно, а теперь всех знаю — и Брехли, и Феебраха".
Варвара Федоровна. Светлана Сталина, теперь она Аллилуева, была моей лучшей ученицей. Она писала очень интересные сочинения. Писала сама стихи. В нее все влюблялись, и я в том числе. Однажды слышу плач, крики. Директор школы Наталья Музыка лежит в полуобмороке на диване. На столе стоит тарелка с зелеными котлетами. А рядом сидит офицер: "Вы хотели отравить котлетами дочь товарища Сталина". Музыку тут же арестовали, и больше мы ее никогда не видели. Пришла другая директриса. А Светлана продолжала учиться. А дочка Хрущева, Рада, учится плохо. И сочинения пишет из рук вон. Не любит литературу. Нина Петровна вчера приезжала в мою коморку. Принесла сливки, клубнику, все с пломбами, опечатанное, от кремлевского стола.
Я. Тут мне стало не по себе. Я никогда не ел и не видел клубнику со сливками. Мне так хотелось, чтобы бабушка Варя, сестра моей бабушки Софьи, угостила меня клубникой со сливками. Варвара Федоровна угадала мои мысли.
Варвара Федоровна. Эту клубнику мы с Машей уже съели.
Я. Маша — гимназическая подруга Варвары Федоровны. Я еще больше ее возненавидел. Почему бабушка Варя любит какую-то Машу, а не меня, своего племянника, любящего литературу и пишущего такие сочинения, какие не снились ни Раде Хрущевой, ни Светлане Аллилуевой.
Варвара Федоровна. Нина Петровна говорила, что их упрекают за роскошную жизнь: "Они не понимают, что это нужно для представительности перед иностранцами". Ты напрасно усмехаешься. Мне это кажется очень убедительным. Этот Хрущев забавный, такой непосредственный народный юмор, но, по-моему, он слегка сдвинулся на кукурузе. Почему кукуруза, а не рис или гречка? Он хочет ввести кукурузу насильно, как Петр I картошку. А что, в этом что-то есть.
Я.

Кукуруза — это сила.
Нам задание дано:
раньше сеяли на силос,
будем сеять на зерно.

Варвара Федоровна. Кто это сочинил?
Я. Я, по заданию редакции. И даже получил гонорар, 15 рублей. Купил будильник со слоном и подарил его маме.
Варвара Федоровна. А у тебя несомненный талант. Ты чем-то похож на своего двоюродного деда Павла Челищева. Бедный Павлик, он сошел с ума на чужбине и пишет такие странные картины. Я не понимаю эти абстракции. А тебе нравятся абстракции?
Я. Я же говорю, ты — вылитый Павлик.
Смоктуновский. Смотри, дружочек, в этом году конец света. Видишь надпись — 1984, три первые цифры голубые, а последняя четверка белая. Они намекают нам, что вот-вот начнется атомная война. Пойдем, выпьем водки.
1-й писатель из ЦДЛ. Бога нет. И души нет. И рая, и ада нет. И НЛО выдумка. В экстрасенсов я не верю, нет никакой ауры.
2-й писатель из ЦДЛ. Да что ты заладил — нет да нет. В мире, где ничего нет, я уже жил. Мне интересно пожить там, где что-то есть.
Я. А что, если все есть — Бог, душа, вечная жизнь, рай и даже НЛО с экстрасенсами?
2-й писатель из ЦДЛ. Ну, без НЛО и экстрасенсов я как-нибудь проживу, а вот без Бога вряд ли.
1-й писатель из ЦДЛ. А я без Бога жил, без него и умру, а вот НЛО и экстрасенсы - это интересно, хотя, скорее всего, их тоже нет.
Алексей Евгеньевич.

Пионеры-лодыри царя,
Бога продали.

Мария Федоровна.

Раз-два-три,
пионеры мы,
мамы с папой не боимся,
сикаем в штаны.

Тихвинский. Говорят, что я похож на Маркса и на цыгана одновременно. Немцы выстроили нас и сказали — евреи и цыгане, шаг вперед. Я должен был бы шагнуть два раза, но, конечно, стоял, как вкопанный. Все стояли. И тут офицер сказал: на первый-второй рассчитайсь! Мы рассчитались. А потом каждого второго расстреляли. Я до сих пор помню того, который рядом стоял. Мы почему-то когда строили, поменялись местами. И у меня четкое ощущение, что его убили вместо меня. Даже не так. Я отчетливо чувствую, что меня расстреляли, а он остался живым во мне. Мы поменялись душами. Странно, но он тоже был похож на цыгана и на еврея. Это мистика. Я в нее верю.
Я. Владимир Наумович, а вы помните 37-й год?
Тихвинский. Во всех деталях. Сейчас неправильно изображают, что все тряслись и ждали ареста. Ничего подобного. Такая гульба была! Рестораны ночью не закрывались. Пришли арестовывать моего дядю. Он выпрыгнул в окно и просто убежал. А потом через несколько месяцев вернулся. Кампания кончилась, и про него забыли.
Валентин Катаев. А как весело было после войны. Нас возили по ресторанам и кормили бесплатно. А девушки говорили: "Вы писатели, мы с вас денег не возьмем". Давали даром. Тут же в номерах. Им, конечно же, за нас платили. Сталин был палач, но литературу любил.
Юнна Мориц. После войны, когда началась кампания по борьбе с космополитами безродными, ко мне в Киеве на улице подошел громила и с криком "жидовка!" сломал мне руку. Мы все были худые, хрупкие и голодные.
Константин Симонов. Меня в 52-м ввели в ЦК и даже пригласили на заседание Политбюро. Сталина не было. Председательствовал Маленков. Вдруг открылась потаенная дверь, и из нее появился Сталин, маленький, рябой, злой. Я дословно помню его слова, хотя он говорил не то с акцентом, не то неразборчиво: "Поступают жалобы от наших евреев. Они подвергаются хулиганским выходкам прямо на улицах. Надо оградит наших евреев. Надо найти для них удобные безопасные места в Сибири". Наступила пауза. Сталин все больше багровел. Первым заговорил Маленков.
Маленков. Иосиф Виссарионович, этот вопрос надо проработать. Надо построить помещения, бараки, организовать ограждение, охрану. Это требует времени!
Константин Симонов. Сталин ничего не ответил, просто сжал в кулаке единственной действующей руки свою трубку так, что она разломилась пополам. Резко повернулся и вышел. Это было последнее заседание, на котором Сталин присутствовал.
Надежда Владимировна. Косят! Костя! Вставай, беда, Сталин умер! Что теперь будет?
Я. Мое сознание было раздвоено. Я часто представлял в мальчишеских грезах, как врываюсь в Кремль во главе разъяренной толпы, что-то вроде штурма Зимнего в киноверсии Эйзенштейна. Сталин стоит на коленях. Я его арестовываю. Но портрет Сталина висел у меня над кроватью. Я переживал, что не могу сделать такую же прическу. А когда траурно завыли гудки, вышел на улицу, надев пионерский галстук, и замер в приветственном салюте, хотя отчетливо понимал, что кого-то обманываю. Кого? Ведь вокруг не было никого, кроме собаки Весты. Во время салюта она весьма непочтительно присела возле забора и сделала все, что хотела. Меня не покидает ощущение, что нарочно.
Веста. Я, вообще-то, не совсем обычная собака. Отвислые лопухами уши, серый окрас в черных разводах. Вроде бы английский сеттер. Но я ведь все понимаю. Когда Надежда Владимировна ушла, приказав Косте вымыть тарелки, мы с этой задачей справились моментально. Костя протянул мне тарелку с вкуснейшим размазом. Я мигом все вылизала до блеска. Через минуту пять тарелок сияли неслыханной белизной. Ведь в те времена о горячей воде из крана слыхом не слыхивали. Грели воду в чайнике, потом мутной тряпкой, смоченной в горячей воде, стирали жир, а потом ополаскивали холодной. Жир от холода застывал, и мытая тарелка от немытой отличалась чисто условно. А у меня шершавый, теплый, длинный, эластичный язык. Лизнула пять раз, и тарелка как солнце или луна.
Я. Веста — собака совсем необычная. Ночью она тайно прокрадывалась ко мне в кровать. Голову прижимала к подушке боком и, обхватив меня лапами, сладко засыпала. Так мы и спали в обнимку. Однако, заслышав шорох приближающихся шагов, Веста с грохотом спрыгивала с кровати и как ни в чем не бывало сворачивалась калачиком на подстилке.
Вовка. Надо же, продать такую собаку!
Я. Работорговцы! Веста! Веста-Веста- Веста-Веста... Не откликается, и уже не прибежит, и не откликнется никогда. А, может, все же...
В этот миг на сцену врывается Веста, бросается мне на грудь, облизывает лицо, закидывает лапы на плечи.
Боже мой! Веста! Веста! Но ведь я уже взрослый. Каким образом ты дотягиваешься передними лапами до моих плеч, как будто я мальчик и мне всего 11 лет? Ведь на самом деле ты совсем не такая большая, как мне казалось. Или в вечности размеры не имеют значения? А воспоминание — это вечность. А что, если вызвать Марию Федоровну? Бабушка Маня!..
Мария Федоровна. Ну вот! Это другое дело, а то так обидел меня. Какая я тебе Мария Федоровна, я бабушка твоя, хоть и двоюродная, а все равно родная.
Я. Бабушка Маня, бабушка Маня! Родная, родная...
Мария Федоровна. Я здесь знаешь, чем занимаюсь? Все время вышиваю бабочек гладью, как в лагере. Только теперь не за пайку, а для души. Я их вышиваю, а они тотчас оживают и улетают. Ты заметил, как много бабочек прилетало к тебе этим летом? А еще я тут на днях перечитывала "Тарусские страницы". Здесь все как-то по-другому читается. И знаешь, кое-что совсем неплохо. Можно перечитывать вечно. Особенно Паустовского, а эту новую поэзию я так и не поняла. "Богатый нищий жрет мороженое..." Что это значит? И как это грубо — "жрет". А ты знаешь, я здесь храню твое раннее стихотворение, оно у меня здесь на бумажке записано. Видишь, я и здесь без очков читаю, а мне уже не 83, а, страшно сказать, 110.

Скачут водяные паяцы
скачут по тротуару
дождик теплыми пальцами
гладит аллеи старые...

(Удаляется.)
Я. Бабушка Маня, бабушка Маня! Куда же вы?
Мария Федоровна. Ско-о-о-о-ро встре-е-е-етимся. Не торопись. Еще много надо сделать… А я пока для тебя еще что-нибудь вышью. "Скачут водяные паяцы…Скачут водяные паяцы…"
Надежда Владимировна. Ты приляг, поспи. Тебя нел

Стихиру авторы / произведения / рецензии / поиск / кабинет / ваша страница / о сервере
проза.ру / классика.ру / литклуб / литпортал
сделать стартовой / в закладки

Памяти моего друга святого Толи Приставкина
Константин Кедров
умер мой друг святой Толя Приставкин
Константин Кедров: литературный дневник
Четыря часа назад в 6ч 44м. скончался на 77-ом году жизни Толя Приставкин. Мы сдружились еще в Литинституте. В 1984 году Толя на дне рождения Саши Юдахина отозвал меня в другую комнату и сказа:"За тобой охотится КГБ.Хотят выкурить тебя с кафедры.К Пименову (ректору)приходил какой-то выжный чинуша с Лубянки"...От преподавания меня отстранили в разгар перестройки в 1986-ом. Потом в 1993-ем в Коктебеле на Волошинских чтениях Толя раздобыл местное вино на заводике и мы пили его под коктебельский прибой и говорили об одном-о моем метакоде,о выворачивании , о ненасилии,вернее о непротивлению злу Насилием. Я все время говорил Толе,что Толстой неудачно сформулировал гениальное открытие. Все запомнили первые два слова "непротивление злу". Надо было скаазать "противление злу ненасилием и все встало бы на свое место..Через год я напечатал в "Известиях" три статьи против смертной казни,а до этого была еще в 91-ом статья о Ганди. Толя пришел ко мне в "Известия". Сказапл,что читает и перечитывает и еще видит Перст Божий в том,что ему предложил Ковалев возглавить Комиссию по помилованию."Ты войдешь?"-спросил Толя.Потом мы выступали на сессии Европейского парламента в Брюсселе,участвовали в пасхальном шествии в Риме..Недавно он подошел ко мне в Пен клубе и сказал :"Я видал Свет". Это было после операции. Как ты думаешь? Это ведь Она ,Богородица?..Только ты знаешь. Я тебе сказал"....





АРГУМЕНТЫ ПРОТИВ СМЕРТНОЙ КАЗНИ

Писатель Анатолий Приставкин – обозреватель «Известий» Константин Кедров

«Известия» № 203, 23 октября 1993 г.

Писатель Анатолий Приставкин возглавляет Комиссию по вопросам помилования при президенте Российской Федерации. Комиссия работает тихо, но плодотворно. 47 человек уже помилованы. Они останутся жить, но в тюрьме. А в тюрьме тоже жизнь. Жизнь – самый ценный дар Господа… В роковые дни истории бесценная цена жизни особенно ощутима.

Константин КЕДРОВ. Раньше мы обязательно оставили бы за рамками разговора момент посвящения, когда с писателем Приставкиным произошло нечто необычное...
Анатолий ПРИСТАВКИН. Я увидел яркий, сильный, наполненный теплом и любовью свет, к которому приблизился, и он взял меня к себе. Я почувствовал, что он меня поднимает. Взял меня на руки, и я растворился в любви. Я не знал, что это такое... Об этом и говорить нельзя. Почему-то все, связанное с таинственным, и в легендах, и в
сказках колдуны и волшебники просят никому не рассказывать. Но во всяком случае я понял, что это знак ко мне доверия и любви, и когда мне предложили возглавить комиссию по вопросам помилования при президенте, я не думал напрямую, что именно это мне предназначено. Но потом уже понял, что, видимо, это был знак поддержки меня и направление на какой-то другой путь, на который должен ступить. И точно могу сказать
теперь. Это оказался совсем другой путь, очень сложный, мучительный, связанный не
только с затратой времени, но и внутренних нравственных сил. Это не должность, а воз. Моральный воз.
К.К. У Тютчева есть слова «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Вот мы И ведем беседу в такие минуты.
А.П. Ну, у Коли Глазкова есть другие стихи. «Я на мир поглядываю из-под столика. / Двадцатый век необычайный. / Чем он интересней для историка, / тем для современника печальней». Я современник я стою на этой позиции, что я не блажен, а печален.
К.К. Самое удивительное, что люди в наше время обеспокоены не столько убийствами, сколько «страшной» угрозой, а вдруг отменят смертную казнь.
А.П. Совсем еще недавно эти опасения развеял путчистский Верховный Совет, принявший закон о смертной казни для всех, кто с ними не согласен.
К.К. Не просто смертная казнь, а даже казнь с конфискацией имущества, чтобы и жене и детям впредь неповадно было.
А.П. Там есть еще и принудительные работы а виде великой милости, а внизу – подпись Руцкого. Вот взять бы да и применить к ним этот, с позволения сказать, закон.
К.К сожалению, и я, убежденный противник смертной казни, в эти дни как-то ожесточился.
А.П. Надо признать, что мы все стали хуже. В народе же всегда существовало заблуждение, что смертная казнь наилучшее решение всех проблем. Правда, это не извечное заблуждение. В 1836 году были отменены многие пункты в статье о смертной
казни, я не помню, чтобы хоть кто-нибудь возмутился и потребовал прежней жесткости, а
теперь, увы. За убийство карали жестоко, вырывали ноздри и отправляли в Сибирь, но все-таки не лишали человека жизни. Все-таки настоящая жестокость пришла вместе с революционерами. С большевизмом пришла.
К.К. Существует мнение, что до революции нравы были мягче, а потому и законы были мягче. А может быть, нравы были мягче потому, что мягче были законы.
К.К. Во всяком случае этапы с бубновыми тузами на спине шли и шли в Сибирь. Это были сплошь убийцы, но жизни их не лишали.
А.П. Да ведь и этапы были другие. Их встречало население, им несли хлеб, одежду. Это считалось богоугодным делом позаботиться об арестанте, кто бы он ни был. Был доктор Гааз, был Федор Кони, а теперь кто заступится за этих отверженных. Люди знают только одно слово — ужесточение.
К.К. А как не ожесточиться в такое время. Третьего вечером я шел в Останкино со статьей о ненасилии со словами Льва Толстого, а меня обогнали грузовики погромщиками Ампилова. Они орали: «На штурм! В Останкино!» Редактор «Радио РОССИИ» Ирина Бедерова зачитывала слова Льва Толстого под аккомпанемент из гранатометов. Она читает о том, что нельзя убивать, а кругом убивают.
А.П. Не на том ли стоит весь мир? Что мы проповедуем, а нас убивают.
К.К. Думаю, что закон Толстого требует существенного уточнения. Может быть. лучше всего он у Пушкина сформулирован: «В мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал». Милость, но к падшим, а не к тем, кто идет убивать свободу.
А.П. Здесь должен быть до милости суд. Милость, но после суда. Знаешь, как возникла наша комиссия? Мне позвонили. Я два Месяца отказывался. Потом все же решил начать — битву. Хотя бы за альтернативу смертной казни — пожизненное заключение. И незаметно втянулся... Перед глазами — конкретные судьбы людей. Ну хотя бы судьба этого молодого человека по фамилии Кравченко, которого расстреляли за убийство, совершенное Чикатило, как потом выяснилось. Он ведь кричал — «Я не виноват. Я не могу до вас докричаться». Это написано синими чернилами почти полудетскнм почерком. Его убили. Теперь уже нотам не поправишь... У меня до сих пор перед глазами эти синие строки невинного человека на заре жизни, убитого «по закону» за чужую вину. Вот, что такое смертная казнь. Он говорил: «Вы сейчас возбуждены. Все против меня. Печать
против меня». Он все понимал, 27-леткий парень. Его расстреляли, а он невиновен.
К.К. Вот почему Толстой был против смертной казни. Человеческий суд всегда подвержен эмоциям, он не совершенен. Жизнь и смерть человека — это не человеческому, а Божьему суду подвластно.
А.П. Мне сказали: «А вы знаете, почему возникла ваша комиссия?» Ждали быстрого и справедливого суда над ГКЧП. И в противовес страстям и эмоциям решили создать комиссию по помилованию. Чтобы не наломать дров. Кто мог подумать, что суд над ГКЧП выльется в фарс. Не повторился бы он сегодня.
К.К. Все правильно, все по закону жизни. На добро ответили злом. Мягкость, проявленную к путчистам, примитивные души истолковали как слабость. Да что уж там говорить. Православная церковь проникновенно умоляла уже не голосом Толстого, а самого Христа — не стреляйте. Кого это остановило? А ведь видели мы в Пасху Руцкого с семипудовой почему-то венчальной свечой в руках. Сейчас он в беде, в несчастье, дай ему Бог раскаяния, но суд должен быть. По женщинам в Останкино из гранатомета палил Макашов, а ведь у него на доме крест православный сооружен. Я искренне недоумеваю. Им ничто не грозило. Почему они так жестоки и беспощадны? Ведь не в Афганистане, не
на войне, в мирном городе, в своем государстве. Это, конечно, большевизм. Чистейшей воды. Те такие же были непримиримые, беспощадны, правда, более последовательны. В церковь не ходили, лбы не крестили, кресты с себя срывали, на землю бросали. Эти хитрее, изощреннее, уже не ленинцы, а сталинцы. Тот, расстреливая священников, с удовольствием прибегал к церковной риторике: «Братья и сестры. К вам обращаюсь я, друзья мои».
А.П. Я уверен, мы заплатили новыми жертвами только потому, что не было справедливого законного суда над путчистами. На что надеялись мятежники? Они знали, что и в 17-м, и в 37-м году насилие принесло им власть и успех. Думали, что и сейчас сработает. Вот почему один из первых их указов вводит смертную казнь.
К.К. В исторической логике им не откажешь. Но мир стал другим. Я не согласен, что люди сейчас хуже, чем раньше. Нет, сейчас мы добрее, чем в 1917-м и в 1937 году, и вот об это, а не обо что-то другое разбиваются хорошо продуманные планы злодеев. Экономика экономикой, политика политикой, а решает все человек. В душе человека идет борьба добра и зла. От исхода борьбы зависит судьба Отечества. Как говорил Достоевский, «здесь Бог и дьявол борются». Второй раз за три года дьявол пробует на прочность души русских людей. Поменьше бы таких испытаний. Когда бывает путч у нас или в других странах, всегда все на волоске. Всегда говорят, вот если бы тот не вышел, этот не подошел, и был бы другой исход. На самом деле уже второй раз побеждает демократия отнюдь не случайно. Не случайна наша сегодняшняя победа. Так же в 17-м году не было случайности в приходе к власти большевиков. Люди, ожесточенные войной, хотели насилия и установили его на 70 с лишним лет. Сейчас действовали тоже люди с войны, но Россия в целом насилие отвергает. Это явление общемирового значения. Мы вернулись в лоно цивилизации.
А.П. Народ состоит из Боннэр, которая звала на площадь, и из тележурналиста Любимова, который предлагал лечь спать. Вот если бы всё легли спать...
К.К. ...то нас разбудили бы лет через 50 только декабристы. Мне не хотелось бы. чтоб люди думали. Что мы, сторонники отмены смертной казни, призываем к пассивности или к непротивлению злу. Здесь есть обратно пропорциональная зависимость. Чем гуманнее методы борьбы со злом, тем активней должно быть противостояние дьяволу, а он силен. Как говорят в народе, «силен сатана». И это будет всегда, при любом режиме, при любом строе расслабляться не следует. Добро должно быть не с кулаками, а с законом...
А.П. В результате всех потрясений мы стали хуже. Мы перестали жаждать добра. Но из этого туннеля мы должны выйти просветленными. Иначе мрак.
К.К.. Сколько людей удалось спасти от смерти вашей комиссии?
А.П. 45 смертников теперь будут сидеть пожизненно. Думаю, что удастся спасти от смерти еще 75 человек. Но ведь не только в смертниках дело. Мы рассмотрели 8.590 дел. Мы — это Лев Разгон, Булат Окуджава и другие мои коллеги. Отложили свои писательские дела и читаем дела судебные. И вот когда читаешь эти кровавые истории,
возникает жуткая картина. Россия погружена в грех. Какие-то странные, страшные, фантастические, абсолютно немотивированные убийства, которых нет или почти нет в других странах. Вот типичное дело. Двое пили. Один, проснувшись, принял другого за вора и убил килограммовой гирей. И таких дел 90 процентов. У нас есть две папки, зеленая и синяя. Зеленая — это смертники. И первая, которую мы читаем, конечно, зеленая папка, где столько мук и страданий. И когда читаем, то почти у каждого раздвоение личности начинается. Потому что с одной стороны и с другой стороны...
Потому что преступник — убийца, но сплошь и рядом его к этому вели. Он был детдомовец, как и я в свое время. Голодал, как я. Что-то украл. Попал в тюрьму, а там над ним надругались, изнасиловали или еще как-нибудь зверски унизили. И только после
этого он стал убийцей. Я читаю сотни таких дел, и все время думаю, что и со мной
могло быть такое. Прогулял я однажды рабочий день, а за это полагалась тюрьма в те годы. Попал бы я в тюрьму, и со мной могла бы случиться эта беда. Мне повезло, тогда пожалели, не посадили, а другим выпала другая судьба. Не оправдываю ни одного убийства, но вижу, как часто к преступлению человека ведут сами люди. И ты начинаешь раздваиваться и мучиться. И в этот момент Бог должен тебе помочь и сказать мне все-таки: это живой человек. Ты не можешь его убить.
К.К. С тобой произошло то же, что с Нехлюдовым в романе «Воскресение». Когда он пришел в тюрьму к Катюше Масловой, а заодно стал хлопотать о других заключенных. Перед ним открылись десятки дел, и в глубине каждого он читал «невиновен». Его поразило одно ужасающее открытие. Раньше он думал, что по эту сторону решетки сидят
преступники, а по ту гуляют честные люди. Изучив массу дел, Нехлюдов понял, что все как раз наоборот. Преступники разгуливают на свободе, а за решеткой сплошь и рядом оказываются отнюдь не худшие люди. Так что от сумы и от тюрьмы лучше не отрекаться.



ВЫСШАЯ МЕРА ВИКТОРА ГЮГО

«Известия» № 47 25 февраля 1992 г.


Вряд ли нужно представлять читателям автора «Отверженных» и «Собора Парижской Богоматери».
Менее известны в России политические речи писателя в защиту свободы слова и за отмену смертной казни. Будучи депутатом учредительного собрания, он защищал свободу от наступающей диктатуры.
Подобно Сахарову, он стоя на трибуне под свист и улюлюканье сторонников тирании, бросал им в лицо такие слова: «Итак, подавление всякой мысли и всякого печатного слова, преследование газет и травля книг, подозрительное отношение к театру, к литературе, к талантливым людям, вышибание пера из рук писателя, убийство книгоиздательского дела — вот, что представляет собой ваш законопроект». Это речь в законодательном собрании Франции, произнесенная 9 июля 1850. года, а кажется, что у нас в России.
Защита свободы завершилась изгнанием Гюго из Франции. Много лет в дали от родины, потом возвращение и снова до конца дней Виктор Гюго на страже свободы. Вот финал одной из его последних речей: «Тридцать четыре года тому назад я впервые говорил с трибуны Франции, с этой трибуны. По воле Бога мои первые слова были посвящены защите прогресса и истины, по его же воле эти мои слова — может быть последние — посвящены защите милосердия и справедливости».
Он намного обогнал свое время. Когда в середине XIX века провозгласил неизбежность союза всех народов и государств, объединенных идеалами декларации прав человека:


«Настанет день, когда пушки будут выставлять в музеях, как сейчас выставляют там орудия пытки, и люди будут изумляться, что такое варварство было возможно. (Смех и возгласы: «Браво!»), Настанет день, когда мы воочию увидим два гигантских союза государств — Соединенные Штаты Америки и Соединенные Штаты Европы (аплодисменты), которые, став лицом друг к другу и скрепив свою дружбу рукопожатием через океан, будут обмениваться своими произведениями, изделиями своей промышленности, творениями искусства, гениальными дарованиями...
Что же все мы — французы, англичане, бельгийцы, немцы, русские, славяне, европейцы,
американцы,— что же мы должны сделать, дабы этот великий день настал как можно скорее? Любить друг друга! (Варыв аплодисментов)».
Приведу еще одну мысль Гюго из той же речи на конгрессе, мира в Париже (1849).
«Законы, устанавливаемые людьми, не отличаются и не могут отличаться от божественного закона. Но божественный закон предписывает не войну, а мир. (Аплодисменты). Люди начали с борьбы, как мироздание началось с хаоса. (Возгласы:
«Браво! Браво!»). Что было их отправной точкой? Война: это очевидно, не куда они идут? К миру: это столь же очевидно».


Вспомним ответ Маркса на вопрос, в чем видит он смысл жизни. Ответ — борьба. Одна-
ко мы видим, что существовала и существует прямо противоположная точка зрения. Куда завела борьба нашу страну и все человечество, нам известно; а вот идти путем мира мы еще и не пробовали, хотя первые детские шаги нашей демократии делаются все же в том направлении. Прислушаемся к голосу Виктора Гюго. Будем искать мира, а не бесконечной борьбы.


Речь Виктора Гюго против смертной казни произнесена 15 сентября 1848 года.
Мысленно замените слово «Франция» словом «Россия», а слово «февраль» словом «август», и пусть слова писателя хотя бы немного смягчат наши сердца, задубевшие от политики.


СМЕРТНАЯ КАЗНЬ
15 сентября 1848 года
«Я сожалею, что этот вопрос, быть может самый важный из всех, ставится на обсуждение почти внезапно и застает ораторов неподготовленными.
Что касается меня, я буду немногословен, но слова мои будут исходить из чувства
глубокой, издавна сложившейся убежденности.
Господа, конституция, и в особенности конституция, созданная Францией и для Франции, обязательно должна быть новым шагом по пути-цивилизации. Если она не является шагом по пути цивилизации — она ничто. (Возгласы: «Превосходно! Превосходно!»).
Так вот, подумайте — что такое смертная казнь! смертная казнь есть отличительный
и вечный признак варварства. (Движение в зале). Всюду, где свирепствует смертная
казнь, господствует варварство; всюду, где смертная казнь — явление редкое, царит цивилизация. (Сильное волнение в зале).
Господа, все это — неоспоримые факты. Смягчение мер наказания — большой и серьезный прогресс. Восемнадцатый век — и в этом состоит часть его славы — упразднил пытки; девятнадцатый век упразднит смертную казнь! (Живейшее одобрение. Возгласы: «Да, да!»).
Возможно, вы не упраздните смертную казнь сегодня, но, будьте уверены, вы упраздните ее завтра или ее упразднят ваши преемники. (Возгласы! «Мы упраздним ее!» Волнение в зале).
Введение и вашей конституции вы начинаете словами: «Перед лицом Бога» и тут же хотите отнять у этого Бога то право, которое принадлежит ему одному,— право даровать жизнь и смерть, (возгласы: «Превосходно! Превосходно!»).
Господа, есть три вещи подвластные Богу, а но человеку: безвозвратное, непоправимое, нерасторжимое. Горе человеку, если он вводят их в свои законы! (Движение в зале). Рано .или поздно общество согнется под их тяжестью: они нарушают необходимое равновесие между нравами и законами; они делают человеческое правосудие несоразмерным; и вот что происходит в результате — подумайте об этом, господа, совесть в ужасе отступает перед законом. (Сильное волнение в зале).
Я поднялся ив ту трибуну, чтобы сказать вам только одно слово, но, с моей точки
зрения, слово решающее. Вот оно, это слово. (Возгласы: Слушайте! Слушайте!»).
После февраля в народе созрела великая мысль: на следующий день после того, как народ сжег трои, он захотел сжечь эшафот. (Голоса: «Очень хорошо!» Другие голоса: «Очень плохо!»)
Те, кто тогда влиял на его разум, не поднялись, л глубоко об «том сожалею, до уровня его благородной души. Ему помешали осуществить эту величественную идею.
Так вот! В первой статье конституции, за которую вы голосуете, вы только что освятили первую мечту народа — вы опрокинули трон. Освятите же и другую его мечту — опрокиньте эшафот. (Аплодисменты слева. Протесты справа).
Я подаю свой голос за полную, безоговорочную и окончательную отмену смертной казни».


Трудно поверить, что эта речь произнесена 144 года тому назад. Так медленно, такими
зигзагами петляет история, что и сегодня, когда Гюго исполнилось бы 190 лет, его слова все еще, намного опережают время. Не тешу себя мыслью, что уже сегодня, прислушавшись к Виктору Гюго, мы поставим общечеловеческое выше национального, а божеское выше человеческого. Знаю, что большинство людей все еще тешит себя иллюзиями национального превосходства и самоизоляции под видом суверенитета. Собственными глазами видел виселицу в Сирии, где по утрам вешают убийцу, но ни минуты не сомневаюсь, что пророчество Виктора Гюго об отмене смертной казни рано или поздно исполнится в России, как исполнилось оно ныне во многих странах Европы.
МАХАТМА ГАНДИ: СИЛА НЕНАСИЛИЯ

«Известия» № 13, 15 января 1991 г.


Такие люди родятся редко. Значение деятельности Ганди выходит за рамки нашего тысячелетия, а воплощение его идей, скорее всего, заполнит тысячелетие грядущее. Это не значит, что Ганди — только для будущего. Ценность его идей все более возрастает, и для нашего времени они еще более актуальны, чем для первой половины XX века, когда он совершал свой жизненный путь.
Когда Ганди призвал индусов к ненасильственному сопротивлению английским колониальным властям, ему и в голову не могло прийти, что кто-то может испытывать при этом враждебность к англичанам. Более того, он неустанно призывал любить тех, кому оказывал сопротивление. Любить и защищать своих политических противников, оставаясь непреклонным в отстаивании своих идей,— значит быть последователем Ганди:
«Если мы выполним все свои обязанности, прав не нужно долго искать. Но если мы, не
выполнив своих обязанностей, устремимся за правами, то они будут удаляться от нас,
как блуждающий огонек».
Что же тут нового, если еще Христос говорил: «Любите врагов ваших и благословляйте ненавидящих вас»? Новое в том, что спустя 1869 лет от Рождества Христова родился человек, который смог осуществить эту заповедь в политике. Праведников не так много, но они есть. Мыслителей всегда не хватает, но все же мы всегда в состоянии назвать десяток-другой имен. Праведник, мыслитель и политик в одном лице — это явление единственное, имя ему Махатма Ганди.
Однажды во время индуистско-мусульманских погромов молодой террорист совершил неудачное покушение на жизнь Ганди. Первые слова после покушения: «Не питайте ненависть к этому молодому человеку. Он заблуждается и заслуживает снисхождения». В знак протеста против насилия и несправедливости он объявлял голодовки и будучи никому не известный начинающим юристом, и став известным диссидентом, и уже на вершине славы. Как признанный духовный вождь всей Индии он протестовал против всех оттенков несправедливости, с которыми сталкивала его судьба. «Я скорее соглашусь быть растерзанным на части, чем отрекусь от угнетенных классов».
Здесь надо понять, что Ганди никогда не признавал деления общества на классы. Угнетенные — это и презираемые, гонимые низшие касты в Индии; и мусульмане, когда их подвергают преследованиям индуисты; и индуисты, гонимые мусульманами; и англичане, когда на них обрушивается разъяренный народ; и все население Индии, когда оно угнетаемо британской короной.
«Пока человек по собственной свободной воле не поставит себя на самое последнее место среди ближних, до тех пор нет для него спасения. Для того чтобы созерцать всеобщий и вездесущий дух истины, надо уметь любить такие ничтожнейшие создания, как мы сами».
Ганди неистощим на выдумки в поисках методов ненасильственного сопротивления злу:
«Насилие в действительности является выражением внутреннего чувства слабости».
Твердый индуист по убеждениям, он, нарушая все запреты, дружит с представителями низших каст, заходит в их жилища, ночует в кварталах отверженных.
Он голодает в знак протеста против британского владычества в Индия; но как только народный гнев обрушивается на британцев, он объявляет голодовку в защиту англичан.
Ганди борется не против Британии, а за восстановление нравственных основ общества.
Он считает, что человек должен носить ткани, сотканные собственными руками, и вся
Индия садится за ткацкие станки. Англичане повышают налог на соль — Ганди призывает всю Индию отказаться от соли и сам ест только несоленую пищу.
Его идеал — возвращение к природе, отказ от индустриального пути развития, минимум материальных потребностей и безграничная любовь ко всему живому. Однако главная цель жизни — самопознание. Поиск истины: «Мой всесторонний опыт убедил меня, что нет иного Бога, кроме истины», в конце своей долгой и многотрудной жизни Ганди сделал потрясающее открытие: «Я всю жизнь считал, что Бог есть истина; однако после сорокалетних поисков и размышлений я понял, что верно и обратное утверждение».
А именно: «Истина — это Бог».
Как все великие открытия, оно гениально просто. Но за этим кроется неимоверная
сложность. Однажды Ганди сказал: «Бог есть все, он даже атеизм атеистов, если атеист
верен истине». Глубина такого подхода еще не осмыслена человечеством, и личность Ганди все еще остается загадкой для миллиардов людей.
Но кто же такой в действительности был Ганди?
Боюсь, что любой ответ на этот вопрос будет наивен и ограничен. Личности такого масштаба настолько широко озаряют жизнь, что каждый видит в нем свое. Джавахарлал Неру, политический сподвижник Ганди, не принимал и не понимал его религиозности. Он считал это индийской спецификой Ганди, и не более.
Студенческие годы Ганди провел в Англии. Здесь он попал в окружение теософов во главе Анни Безант. Теософия стремилась к объединению индуизма и оккультных знаний с высокими откровениями христианства. Молодого человека стали жадно расспрашивать о тайнах древней религии, но Ганди просто ничего не знал о богатстве своей религии. Он не ел мяса, хранил супружескую верность, и все. Теософы обратили взор начинающего юриста к Бхагавадгите и Евангелию. Ганди был поражен сходством заповедей индуизма с Нагорной проповедью Христа.
Истинно благородный человек знает всех людей как одного и с радостью платит добром
за причиненное ему зло. Прочитав эти стихи из Бхагавадгиты, Ганди с ликованием увидел те же мысли в Евангелии.
«В неописуемый восторг привели меня следующие строки: А я вам говорю: не противься обижающему; но если кто ударит тебя в правую щеку твою, подставь ему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и кафтан».
В студенческие годы Ганди все более сближается с христианами, а христиане открывают для молодого человека глубину и богатство его религии — индуизма. Ум Ганди никогда не был легковерным. Общаясь с теософами и христианами, он читал и атеистическую литературу, чрезвычайно модную в те времена: «Я прочитал несколько атеистических книг, названия которых уже не помню. Они не произвели на меня никакого впечатления, так как я уже прошел через пустыню атеизма… Если мы не любим своего ближнего, никакие перемены, хотя бы и революционного характера, не могут сделать нас хорошими».
Уже в зрелые годы Ганди дает восхитительное описание сцены на кладбище, которая окончательно расставила все точки над «i». Это был разговор между священником и весьма самоуверенным джентльменом, который, на мой взгляд, и сейчас не потерял своей актуальности.
« — Ну как, сэр, верите вы в существование Бога?
— Да,— ответил тот тихо.
— Тогда скажите мне, пожалуйста, какова же величина вашего Бога и где он находится?
— О, если б мы знали. Он — в наших сердцах.
— Ну-ну, не принимайте меня за ребенка! — сказал атеист и торжествующе посмотрел на нас.
Священник смиренно промолчал.
Эта беседа еще более усилила мое предубеждение против атеизма».
И все-таки в религиозных исканиях молодого Ганди не хватало какого-то решающего прорыва. Да, он открыл для себя величайшие ценности индуизма и христианства, стал глубоко религиозным человеком. Но религиозных людей много, много индуистов и христиан. Свой путь Ганди обрел, познакомившись с учением Льва Толстого:
«Книга «Царство Божие внутри нас» буквально захватила меня, оставила неизгладимый
след в моей душе. Я все глубже понимал безграничные возможности всеобъемлющей любви».
Не будет преувеличением сказать, что Ганди удалось осуществить в Индии то, что Толстому не посчастливилось воплотить в России: предотвратить кровопролитие и путем ненасильственной борьбы привести свой народ к свободе. Правда, следует помнить, что ни Толстой, ни Ганди не считали политическую свободу конечной целью.
Нравственное очищение человека, возвращение к величайшим моральным ценностям мировых религий — такова была их мечта. Она еще не осуществилась. Но нет никакого сомнения, что на исходе века мы приблизились к откровениям Льва Толстого и Ганди. В России таким осязаемым мостиком над бездной стало внезапное нравственное преображение академика Сахарова. Подобно Ганди, он не стал таить от окружающих истину, которая ему открылась, и оказался в ссылке.
Как всегда, на ненасилие власти отвечают насилием. Ганди не раз оказывался в тюрьме.
На суде он вспомнил слова великого американского гуманиста Торо: «Нельзя быть честным человеком не оказавшись в тюрьме». На исходе века эти же слова повторит академик А. Д. Сахаров. Он сопротивлялся тоталитаризму методом Ганди. Ганди победил — Индия стала независимой.
Сахаров победил в 1985 году — в Советском Союзе сталинизм был разоблачен и осужден на государственном уровне. Но победа — это всегда и поражение. В независимой Индии началась резня между мусульманами и индуистами.
Перестройка в Советском Союзе омрачена Нагорным Карабахом, Сумгаитом, Ферганой,
тбилисской бойней и теперь Вильнюсом. Сахаров не выдержал моральной муки и преждевременно ушел из жизни.
Ганди с горечью воскликнул: «Раньше я молил Бога дать мне 90 лет жизни, теперь я молю о смерти».
Восьмидесятишестилетний величественный старец, облаченный в домотканую одежду, с
посохом идет в места отчаянной межрелигиозной схватки. Он зачитывает на митингах отрывки из Библии, Корана и Вед, призывающие людей к миру во имя Бога: «Я полагаю, что Библия, Коран, Зенд-Авеста боговдохновенны так же, как и Веды».
Во время митинга примирения к Ганди подходит религиозный фанатик-сектант и стреляет в упор. Ганди умер в больнице со словами: «Хэ Рам», — по-русски «О Бог1». Смерть Ганди такая же цельная, как его жизнь. «Искусство умирать вытекает как естественное следствие из искусства жить... Искусство умирать состоит в том, чтобы встретить смерть радостно при исполнении своего долга. Нежелание причинить зло своему врагу или же лишить его жизни недостаточно. Вы должны защитить его даже ценою жизни».
Ганди не хотел, чтобы оставались какие-либо материальные следы его пребывания на земле и завещал развеять свой прах над Гангом. Но завещание выполнили не полностью. Часть пепла все же оставили и похоронили, дабы было где поклониться великому человеку. На каменной плите последние слова Ганди: «Хэ Рам». Как и следовало ожидать, могила Ганди стала местом религиозного поклонения.
Во многих замечательных работах о Ганди, выходящих в нашей стране, есть один и тот же недостаток: Ганди предстает как общественный деятель посреди многолюдных сборищ. Между тем самые глубокие откровения Ганди получил в одиночестве, беседуя с Богом. Не в минуту благостного спокойствия, а часто в глубочайшем отчаянии Ганди находил выход из самых неразрешимых противоречий:
«Когда всякая надежда утрачена, когда никто не поможет и не утешит, я обнаруживая,
что откуда-то появляется помощь. Мольба, богослужения, молитва не религиозные предрассудки. Это действия более реальные, чем еда, питье, сидение или ходьба. Без преувеличения можно сказать, что только они реальны, а все остальное нереально».
Знаем ли мы, и атеисты, и верующие, силу такого глубокого духовного общения с Высшим? Тайна духовной жизни человека за семью печатями. Здесь царство религии и искусства.
«Я не желаю, чтобы мой дом был обнесен со всех сторон стеной и чтобы мои окна были
наглухо заколочены. Я хочу, чтобы культура всех, стран свободно проникала в мой дом.
Но я не желаю, чтобы меня сбили с ног».
Ганди никогда не утверждал, что истина открылась ему во всей полноте. Он прекрасно понимал ограниченность человеческих суждений о Боге. «Те слабые, мгновенные проблески истины, которые я смог увидеть, едва ли выразят идею необычного сияния истины, в миллионы раз более сильного, чем сияние солнца, которое мы каждый день видим. То, что я постиг, есть лишь слабый отблеск этого могучего сияния».
Восклицание Ганди: «Я хочу видеть Бога лицом к лицу» — дерзновенный порыв человеческого духа, незамутненный самоуверенностью.
Ганди свидетельствовал, что при жизни с ним было немало явлений, которые не вписываются в рамки обыденного опыта и называются словом «чудо». Одно из таких чудес произошло в конце жизни Ганди.
Когда начались беспорядки и вражда между индуистами и мусульманами, Ганди сказал,
что если не прекратится резня, будет страшное землетрясение. К сожалению, беспорядки не прекращались, и землетрясение произошло. Об этом эпизоде свидетельствует Джавахарлал Неру в своей книге «Открытие Индии». Неру считает этот случай простым совпадением, однако в последнее время в печати стали появляться вполне серьезные сообщения о том, что агрессивные импульсы, идущие от человека, могут своими излучениями вызывать отклонения в геомагнитной сфере.
Это лишь один из эпизодов, ставший предметом обсуждения, ибо сам Ганди, следуя
древней традиции, скрывал от окружающих все, что могло бы ввести в соблазн фокусничества и шарлатанства. «Есть вещи которые известны только тебе и твоему Творцу. Их, конечно, нельзя разглашать». Заметим, что Христос, исцеляя слепого от рождения, не велит тому рассказывать о случившемся окружающим.
Здесь мы приходим к моменту наиболее поразительному — одиночество Ганди. Человек,
который так часто выступает среди многотысячных толп, народный проповедник, исколесивший всю Индию, идя впереди своих многочисленных последователей, был одинок. «Тот, кто хочет быть в дружбе с Богом, должен остаться одиноким или сделать своими друзьями всех».
Вспомним, кот одинок Лев Толстой в Ясной Поляне в окружении своих близких. Как одинок был академик Сахаров на трибуне перед улюлюкающим залом, и поймем, что та кое одиночество Ганди. То, что вся Индия считала победой, Ганди воспринял как поражение. Индия ликовала — Ганди скорбел. Он боролся не с британским владычеством, а с владычеством духа ненависти и алчности.
Любовь ко всем людям, а в особенности к наиболее слабым и к врагам, — это ведь почти недостижимо для отдельного человека. Но когда что-то недостижимо для одного, может, тут и приобретает особый смысл единение людей ради высшей цели. Парадокс в том, что, получив независимость, Индия не обрела духовного единения вокруг великой идеи, превратилась в великое, но обычное государство.
Ганди воспринял это как «личное поражение». Именно личное: «Единственной надеждой для страждущего мира является узкий и прямой путь ненасилия. Миллионы подобно мне могут потерпеть неудачу в попытке доказать истину своей собственной жизнью, но это будет их личная неудача, но не в коем случае не этого вечного закона».
Что же препятствует установлению на Земле законов ненасилия и любви? Раньше говорили, что собственность. Мол, она развращает невинные души, делает их алчными и жестокими. Следствие назвали причиной. Собственность сама по себе не может быть ни добром, ни злом. Ее можно употребить и на доброе, и на злое дело. Можно построить художественную галерею, как Третьяков, а можно, не имея никакой собственности, эту галерею сгноить и перестроить в заурядное здание. Сейчас, когда в нашей стране вопросы собственности стали так важны и актуальны, нелишне прислушаться к Толстому и Ганди: «Одолевайте ненависть любовью, неправду — правдой, насилие — терпением».
Ганди считал, что земля Божья, Божья, а не государственная. Собственность — это своего рода аренда у Господа. Оплата за аренду — обязанность перед всеми нуждающимися. Это опять же может вызвать высокомерную ухмылку в стране, где централизованная благотворительность — повод для воровства. Все это так. Но если отвлечься от унылого пересчитывания денег в чужом кармане — где, «то, сколько лишнего заработал, — то, может быть, нелишне еще раз прислушаться к предостережению Ганди:
«Не обязательно человек счастлив, когда он богат, или несчастлив, когда он беден. Мы часто видим, что богачи несчастны, а бедняки счастливы. Миллионы людей будут всегда
бедными. Видя все это, наши предки отучали нас от роскоши и наслаждений... В обществе нет париев, будь то миллионеры или нищие. И те, и другие — порождение одного и того же недуга. И те, и другие люди».
Я понимаю, что так трудно признать, что нет богатых и бедных, кооператоров, бюрократов, а есть только люди. Живые, страдающие, заблуждающиеся, прозревающие, ослепленные ненавистью; и примирение над враждою — это единственный путь к спасению и в земном, и в небесном плане.
Толстой и Ганди не дожили до тех времен, когда ненасилие станет не только нравственным религиозным принципом, но единственно верной тактикой выживания в эпоху ядерного оружия. До этих времен дожил А. Д. Сахаров.
Призывы Толстого и Ганди любить все живое не нашли отклика в сердцах большинства людей. Ну, что ж, не смогли любить — будем «охранять окружающую среду», иначе погибнем в экологической катастрофе. И здесь прав оказался Ганди, в свое время настолько затравленный насмешками скептиков, что даже сам себя называл чудаком.
Однажды было сказано, что чудаки украшают жизнь. Не украшают — спасают. Ибо
другого пути спасения у человечества нет.
Космический закон ненасилия, возвещенный в древности Буддой и Христом, заново открытый Толстым для европейской интеллигенции в конце XIX века, практически был снова доказан деятельностью Ганди в Индии первой половины XX века. На исходе столетия этот закон был снова открыт и подтвержден подвижничеством академика Сахарова. И никогда ни при каких обстоятельствах человечество не откажется от откровения Махатмы Ганди.
«Человечество может избавиться от насилия только путем ненасилия. Ненависть может
быть побеждена только любовью».
Я хотел бы слегка перефразировать эту истину, заменив слово «человечество» словами
«наша страна».
Вот и я отдал невольную дань всеобщему заблуждению: свел откровение Ганди к радужной перспективе социального мира. Ненасилие в обществе — это лишь следствие гармонии между человеком и миром. Ненасилие должно быть в душе человека. Только тогда оно имеет смысл и реальность, обретает несокрушимую силу. Ненасилие не средство, а сама цель.
Не надо думать, что Ганди был движим лишь состраданием. Безграничная любовь ко всему живому — ахимса — это для Ганди прежде всего путь к духовному совершенству: «Бесконечное стремление к совершенству — право каждого. Оно его собственная награда».

ДАЖЕ МАРКС ПРОТИВ СМЕРТНОЙ КАЗНИ

«Известия» № 8 май 1992 г.


Читатели по-разному отреагировали на призыв Виктора Гюго отменить смертную казнь, прозвучавший в XIX веке. К сожалению, большинство все еще верит в силу насилия. Ни
чего другого и не могло быть в нашем обществе», где 70 лет культивировалась и насаждалась «высшая мера».
Приятным исключением оказалось письмо В.Рофмана из г. Темиртау-2 (Казахстан). Читатель справедливо упрекает меня в необъективном отношении к Карлу Марксу. Оказывается, идеолог классового насилия был тоже противником смертной казни. За это честь ему и хвала!
Итак, вот мысли К. Маркса о недопустимости смертной казни, любезно предложенные нам В.Рофманом. Выдержки взяты из статьи К. Маркса «Смертная казнь».


«...Весьма трудно, а может быть, вообще невозможно найти принцип, посредством которого можно было бы обосновать справедливость или целесообразность смертной казни в обществе, кичащемся своей цивилизацией».
«...Наказание есть не что иное, как средство самозащиты общества против нарушений условий его существования, каковы бы ни были эти условия. Но хорошо же то общество, которое не Знает лучшего средства самозащиты, чем палач».
«...Не следует ли серьезно подумать об изменении системы, которая порождает эти преступления, вместо того чтобы прославлять палача, который казнит известное число преступников лишь для того, чтобы дать место новым?»


Прекрасные слова. Видимо, Ленин и Дзержинский со Сталиным плохо читали Маркса, если, называя себя марксистами, после таких-то золотых мыслей покрыли всю Россию чрезвычайками, трибуналами и особыми совещаниями.
Я не надеюсь, что смертная казнь в России будет отменена, Она стыдливо именуется у нас «чрезвычайной мерой», или «исключительной мерой наказания», но я лично сторонник определения, данного еще Львом Толстым, — запланированное убийство.
Больное общество нисколько не смущает, что каждый год из-за неизбежных судебных ошибок мы убиваем и будем убивать впредь невиновных. Каждый считает, что его-то уж это никогда не коснется.
Коснется! Если вы разрешаете убить другого, не признаете, что человеческая жизнь священна и неприкосновенна, не удивляйтесь, коль рано или поздно убийца войдет в ваш дом.
Простая заповедь «Не убей» прозвучала на Синае 6000 лет тому назад, но это заповедь Бога. В ответ на это мы, как завороженные, повторяем заповедь сатаны: «Убей».
Мотивировка, почему надо убить, меня опять же мало волнует, Над оправданием убийства в поте лица трудятся книжники и фарисеи всех времен и народов, но не удивляйтесь после этого, что никто не дорожит вашей жизнью.
Посмотрите в микроскоп на одну живую клетку, чтобы убедиться, как сложно она устроена. Ни один, самый совершенный научный институт не сможет воссоздать даже одно клеточное ядро, а мы спокойно уничтожаем мириады творений, не нами созданных, и очень хорошо себя чувствуем.
Непостижимо сложён мозг всякого живого существа, особенно человека. Никто не знает,
почему и как он работает, откуда возникают мысли о невозможности убийства и кровавые
бреды о том, что надо убить другого только за то, что он другой, но мы не можем воссоздать даже интеллект мухи, как же берем на себя смелость уничтожить человека?
Религиозная вера в «расстрел», как наилучший способ установления порядка, привела
и красных, и белых к террору 37-го года, а всю европейскую цивилизацию к хаосу второй мировой войны.
Сейчас вера в грубую силу основательно поколеблена во всех цивилизованных странах. К
сожалению, арабский мир, Россия и вся Азия все еще лелеют смертную казнь. Дошло до того, что мы стали идеализировать Столыпина, пытавшегося утвердить в России свои реформы рычагом виселицы. Случилось то, что должно случиться, — «поднявший меч от меча и погиб». Я вовсе не радуюсь этому обстоятельству: расстрел Колчака, убийство Столыпина, расстрел Ежова и Ягоды такие же ужасные деяния, как и то, что творили эти люди, пока были живы. Никакие самые крутые меры не снизят преступность и не смягчат жестокость нравов в нашей стране, пока в ней можно отнимать человеческую жизнь.

ЗАКОН ЛЬВА ТОЛСТОГО

«Известия» № 181, 23 сентября 1993 г.


Двадцатый век на исходе и, окидывая его взором, я вижу самых важных открытия, совершенных еще в начале столетия. Это теория относительности Альберта Эйнштейна и закон Льва Толстого о том, что «зло никогда не уничтожается злом; но только добром уничтожается зло». Хотя сама формулировка закона взята из Евангелия, сам закон не был открыт человечеством до Толстого.
Большинство людей думали, что речь идет лишь о добром пожелании или божественном наставлении. Толстой объяснил, что если человечество не будет считаться с открытым законом, оно в самое ближайшее время будет вовлечено во всеобщую мировую бойню и будет поставлено на грань полного уничтожения.
К счастью, до исполнения своего пророчества Толстой не дожил. Первая мировая война
разразилась через четыре года после его смерти. А затем революция, гражданская война, вторая мировая война, Хиросима, Карибский кризис и, наконец, Чернобыль, как жирная точна в конце дурной строки.
Дальше была пропасть, обвал, и потому цивилизация, до сих пор бодро шествующая навстречу самоуничтожению, забуксовала, затопталась на месте, а затем как-то медленно, нехотя, нерешительно, теперь уж не из здравого смысла, а от инстинкта самосохранения, занялась уничтожением ядерного оружия и конверсией.
Лишь в конце века мы начали делать то, что Толстой рекомендовал осуществить в начале. Не хотели любить все живое — будем охранять окружающую среду. Не смогли любить своих врагов — будем осуществлять конверсию.
Может быть, Толстой не очень удачно сформулировал свой закон, назвав его учением о непротивлении злу насилием. Слово «непротивление», поставленное в начале, сбило с толку многих. Правильнее было бы говорить об активнейшем сопротивлении злу ненасилием. Именно это и делал Толстой всю жизнь.
Впрочем, уточнение дал сам писатель в статье «Царство Божие внутри вас».
«Вопр. – Следует ли слово непротивление принимать в самом его обширном смысле , т.е., что оно указывает на то, чтобы не делать никакого сопротивления злу?
Отв. — Нет оно должно быть понимаемо в точном смысле наставления Спасителя, т. е. не
платить элом за зло. Злу должно противиться всякими праведными средствами, но никак не злом».
Я не понимаю, кому понадобилось доводить до абсурда открытие Толстого, мол-де, призывает граф капитулировать перед злом. Наоборот, яснополянский затворник первый воспротивился волне общепринятого и, увы, общепризнанного в те времена революционного терроризма, но в равной мере был противником государственного насилия, выступая против воинской принудиловки и смертной казни. Он ясно, видел, что борьба всех против всех, «революционеров против правительств, правительств против революционеров, порабощенных народностей против поработителей, запада с востоком» никого не доведет до добра. И, в самом деле, погибли и правительства, и революционеры, в пучину почти вековой мировой войны втянулся восток и запад, чтобы оказаться в конце столетия у разбитого корыта.
Удивительное дело, – писал Толстой, — в последнее время мне часто приходилось говорить с самыми разными людьми об этом законе Христа — непротивлении злу. Редко, но я встречал людей, соглашавшихся со мною. Но два род», людей никогда, даже в принципе, не допускают прямого понимания этого закона. Это люди двух крайних полюсов. Христиане патриоты — консерваторы и атеисты революционеры. Недавно была у меня в руках поучительная в этом отношении переписка православного славянофила с христианином-революционером. Один отстаивал насилие войны во имя угнетенных братьев-славян, другой — насилие революции во имя угнетенных братьев — русских мужиков. Оба требуют насилия, и оба опираются на учение Христа».
Как видим, наше общественное сознание 70 лет протопталось на одном месте. Ведь сегодня с той и с другой стороны те же аргументы звучат. Слово «патриотизм», которого Христос никогда не произносил, а в земной жизни даже не знал, теперь не сходит с уст многих батюшек и официальных иерархов. Между тем главное слово Христа – любовь и главная заповедь его о любви к врагам и к ненавидящим нас, либо произносится невнятно, либо так отвлеченно от человека, так торжественно и высокопарно, что ничего не остается от его изначального поистине божественного смысла.
Недавно по ТВ транслировался экзамен в новой церковно-приходской школе после первого года обучения. Дети бойко отчеканивали «Отче наш», умело и грамотно крестились, клали поклоны и на вопрос корреспондента, слышали ли о заповеди Христа «Любите врагов ваших и благословляйте ненавидящих вас» — ответили дружным «нет». Батюшка, до этого что-то бормотавший 6 духовности и возрождении России, слава Богу, слегка сконфузился.
Нет, далеко не вся критика, прозвучавшая в адрес официального православия из уст Толстого, была несправедливой. Православная церковь, восклицал он, день и ночь поёт славу сыноубийце Петру 1 и мужеубийце Екатерине II, а что, разве не так?' Разумеется, нельзя принимать за чистую монету подневольные здравицы в честь «богоданного вождя России» Иосифа Сталина. Нельзя забывать, что лишенная патриарха церковь со времен Петра I была, помимо своей высокой духовной миссии, еще и подневольным государственным учреждением, управляемым синодом во главе с чиновником обер-покурором? Когда духовенство обратилось к Петру I с просьбой восстановить патриаршество, тот воткнул в стол кортик – вот вам патриарх! Фактически отделения церкви от государства не произошло и после революции. Коммунистические вожди от Сталина до Горбачева цепко держали в своих: руках бразды церковного правления, а потому отлучение Толстого никак нельзя считать делом» внутрицерковным.
Строго говоря, оно и каноничным-то не было. Никакой «кормчей» не предусмотрен обер-прокурор святейшего синода. Нынешней церкви вовсе не обязательно брать на себя грех
своих предшественников, совершенный в условиях несвободы и неканонической подчиненности церкви, тогдашнему государству.
Смехотворно звучат высказывания о том, что Толстой-де не был христианином. Да прочтите биографии Флоренского, В.Соловьева, Бердяева. Кто отвратил их от атеизма и повернул к церкви? Толстой и его учение. Потом они критиковали своего учителя уже с позиций канонических и, на мой взгляд, во многом справедливо. Но ведь Евангелие-то они открыли благодаря Льву Толстому. Да если бы даже Толстой и не верил в Бога, разве это повод для отлучения? Никто не отлучал от церкви, крещеного и учившегося в семинарии вождя мирового атеизма, взорвавшего Храм Христа Спасителя Иосифа Сталина. Наоборот; даже славили его за то, что, разрушив сотни тысяч церквей к убив столько же священников, позволил открыть при себе десятка два храмов и восстановил карманное патриаршество. Не провозглашались анафемы В. Ленину, призывавшему расстрелять и повесить как можно больше — священников и осуществившему, сей призыв, а вот Толстой, отлучен.
Правда, во многих епархиях России и в том же синоде, конечно же, никогда не переводились порядочные люди, а по тому историки до сих пор спорят, провозглашалась ли по церквам анафема Льву Толстому. Судя по всему, здесь многое зависело от местного архиерея и местного батюшки. Где-то возглашалась, а где-то нет; Но Россия поступила, как дьякон в рассказе Куприна. Возгласила вместо анафемы «многие лета» великому человеку.
Так или иначе, но отлучение Толстого от церкви было греховной попыткой отлучить русскую интеллигенцию от Христа. К счастью, сие не во власти Победоносцева, а во власти Победоносцева, а во власти Того, от Кого отлучить хотели, и пусть не говорят, что это дело внутрицерковное. В те времена даже юридически церковь; была учреждением государственным. Потому и отлучение получилось государственное. Однако не следует преуменьшать значение этого страшного акта.
Была упущена возможность единения церкви с интеллигенцией перед лицом нарастающего апокалипсиса.
Конечно, и Толстой поступил, не в духе своего же учения, когда оттолкнул от себя церковь кощунственным для православного человека вторжением в область богослужения. Не хочется даже повторять, что в момент помрачения было сказано им о таинстве Евхаристии, иконах, о самой службе. Но это в момент помрачения, а в момент просветления написаны такие удивительные страницы, как исповедь Левина перед венчанием, или молитва Наташи Ростовой «всем миром», или молитва юродивого за всех в «Детстве. Отрочестве. Юности», или пасхальная всенощная, где молятся Катюша Маслова и Нехлюдов. Конечно, Толстой не подозревал, какие беды обрушатся на церковь через семь лет после его смерти. И снод, отлучив Толстого, вряд ли знал всем. Какие общие испытания грядут нам всем. А если бы подозревали, то бросились бы в объятия друг другу и все простили бы перед лицом грядущих бед и страданий.
Так протянули друг другу руки и примирились Каренин и Вронский, когда едва не оборвалась жизнь Анны. Неслучайно сцену эту превыше всего ценил Достоевский, считае ее величайшим событием в русской и мировой литературе.
Однако в жизни прототип Каренина Победоносцев повел себя намного жестче, чем его двойник в романе Толстого. Став готовить досье на графа, обиделся на детали и, что там греха таить, поставил личную обиду выше государственных интересов. Добился отлучения всем нам на горе на радость врагам рода человеческого, ищущего во всем не примирения, а вражды.
«Христос открыл мне, что соблазн, лишающий меня блага, есть разделение между своими и чужими народами. Я знаю, что соблазн этот стоит в заблуждении о том, что благо мое связано только с благом людей моего народа, а не с благом всех людей мира. Я знаю теперь, что единство мое с другими людьми не может быть нарушено чертою границы или распоряжением о принадлежности моей к такому или другому народу. Вспоминая теперь все то зло, которое я делал, испытал и видел вследствие вражды народов, мне ясно, что причиной всего был грубый обман, называемый патриотизмом и любовью к отечеству».
Что здесь устарел? Да ничего! Наоборот, еще актуальней стало, хотя бы в нашем многострадальном СНГ или в еще более | многострадальной бывшей Югославии. Другое дело, что слова Толстого вызовут сегодня еще большее ожесточение и неприятие, чем в начале века, однако теперь уже не так легко будет отмахнуться от этой истины, как в те времена. Отмахнешься, а дальше что? Снова на бой кровавый, святой и правый марш-марш вперед, советский народ. Не думаю, что бойню удастся повторить в том же объеме и в тех же масштабах. Учение Толстого при всех заблуждениях, способствующих любому крупному прорыву, сегодня уже не проповедь, а открытие.
«Христианское учение о любви не есть, как в прежних учениях, только проповедь известной добродетели, но есть определение высшего закона жизни». В той мере, в какой закон этот будет выполняться, жизнь будет торжествовать. В той мере, в какой он будет, нарушен, жизнь будет поставлена под угрозу. Мы нарушили в ХХ веке все законы космоса и природы, но уничтожить эти законы не в нашей власти, и потому жизнь будет продолжаться и открытие Толстого еще получит свое признание в будущем.
Среди самых любимых писателей Альберта Эйнштейна — Достоевский и Лев Толстой. Из
всех вещей Толстого Эйнштейн избрал, как самое лучшее, прозаическую притчу «Много ли человеку земли надо». Человек хотел получить земли как можно больше, и ему сказали: «Сколько обежишь во кругу до захода Солнца, столько и получишь». И он побежал. Чем дольше бежал, тем 5ольшую площадь хотелось обогнуть и потому вместо того, чтобы обогнуть круг, он все дальше и дальше выпрямлял дугу уже не замыкаемого круга, пока не упал замертво, и оказалось, что достаточно ему два аршина земли для могилы.
Не такова ли наша цивилизация? Все хотели заполучить все. Всю нефть, всю гидроэнергию. В этом мире места оказалось мало, полезли в микромир. Попытались овладеть атомной энергией и уже подобрались к ядерной. Но тут осечка — Чернобыль. И мы впервые остановились в раздумье. А может быть, прав Толстой? Пора уже человечеству замыкать круг и наводить порядок в своем государстве, в своем доме, в своей душе, На уровне государства и дома мы редко сталкиваемся с законом Толстого,
здесь доминируют законы более жесткие, но чем ближе к центру, к душе, тем очевиднее правота Толстого: «3ло никогда не уничтожается злом; но только добром уничтожается зло».
Так же, как законы Эйнштейна не видны в повседневной практике, но по мере приближения к скорости света становятся все ощутимее, так и закон Толстого почти неощутим в повседневной, сиюминутной жизни, но для тех, кто приблизился к вечной жизни, к душе, правота Толстого становится все очевиднее.
Среди тех, кто это понял и доказал своей жизнью – Альберт Эйнштейн, Альберт Швейцер, Махатма Ганди и в последние два десятилетия своей жизни Андрей Сахаров… Это только в ХХ веке ХХI век принесет плоды еще более щедрые.

© Copyright: Константин Кедров, 2008
Свидетельство о публикации №1807111484

Фестиваль Литератерра-IФестиваль Литератерра-IIНовости/фотографии/отчетыИздательство/галерея/звукАвторы/группы/текстыО портале/редакция/правилаПартнеры/реклама/баннерыКритика/публикации/статьи
литератерра
приволжье
литературный нижний



Статья "На сон поэтов"
Спрашивать, почему сейчас мало хороших стихов — то же, что сетовать зимой на отсутствие грибов. У них свой сезон и у поэзии тоже. Нынче другие радости и жанры — семейные саги и покаянные письма. Сознание своей правоты есть только у очень твердых людей. А твердые стихов не пишут — им и так хорошо. Для того, кто уяснил себе циклический характер русской истории и определился со стадиями этого круга, вопросов насчет настоящего и будущего почти не остается. В прошлом еще есть какие-то неясности, а в будущем все понятно. Даже скучно.
Спросят, например, тебя: где сейчас хорошие стихи, и почему поэзия не оказывает никакого влияния на общественную жизнь, и почему современная молодежь в массе своей не проявляет к ней интереса, а то, к чему проявляет, поэзией никак не назовешь? А ларчик открывается просто: смотришь ты на 1925 — 1931 годы, видишь прямую аналогию и никаких комментариев не нужно.

Дмитрий Быков
Живее всех живых. Интервью с участником фестиваля "Литератерра" поэтом Константином Кедровым
В современном обществе поэт - скрытый лидер. Все думают, что поэзии нет. Это ощутимо как дефицит чего-то необходимого, а чего именно - никто не знает. Знает только сам лидер. И таких лидеров сегодня несколько. Для интеллигенции - это Бродский, для людей, скажем, среднего класса - это по-прежнему Окуджава, Высоцкий. Для их детей, которые давно уже не дети, по-прежнему Б.Г. и все, что вокруг него. И только наиболее информированные знают о существовании современной поэзии, которая для мировой интеллектуальной элиты давно уже стала классикой, считает поэт Константин КЕДРОВ, приезжавший в Нижний на фестиваль "ЛИТЕРАТЕРРА".

— В интервью газете “Труд” вы сказали: “Без поэзии мы мертвы как люди, поэзия — это постоянное раздвигание горизонтов сознания”. Так в чем предназначение поэзии, которое в течение веков остается прежним: шлифовать речь, шлифовать мысль, улучшать слово человека и его мышление?

— Тут нужен конкретный пример. Вот, скажем, мое стихотворение “Иероглиф чая”:

Я всего лишь
необы-
чайный домик
где чай не пьют
но ле-
тают
от чая к чаю
аро-
матовый
па-
рок у рта
иероглиф чая

Думаю, что читатель XIX века не понял бы даже просто грамматического смысла, потому что не умели вкладывать слово в слово и извлекать из одного слова другое слово, как это умеем сегодня мы. Хотя, казалось бы, чего проще? Простая матрешка! Но ведь и матрешка появилась сравнительно поздно, лишь в XIX веке и лишь во второй половине XX века стала брэндом нашей страны. Так вот, таких брэндов сейчас очень много. Только они пока не раскручены, не вышли на отечественный и мировой рынок.

— Вы говорите, что о вашей поэзии мало знают. Но какие сегодня есть формы и способы продвижения современной поэзии к читателю? Ведь востребованность поэтических сборников в магазинах сегодня почти нулевая, что, впрочем, мое поколение наблюдало и десять-пятнадцать лет назад. Тогда и появились Б.Г., Петр Мамонов, Илья Кормильцев, Юрий Шевчук, которые способами рок-музыки заставили узнать о себе. А вы что-нибудь делаете в этом направлении?

— Нашим “роком” и нашей “гитарой” неожиданно оказался интернет. В 2003 году сайт GRAMMY.ru был слегка огорошен тем, что рост популярности моей поэмы “Компьютер любви” обогнал рост популярности Мадонны, которой расти уже было некуда. Сейчас рост, естественно, замедлился, но и в 2005 году поэма “Компьютер любви” была названа главным поэтическим событием года. В голосовании приняли участие 16 500 пользователей русскоязычного интернета во всем мире.

— Что же им так понравилось?

— Возможно, сыграла роль провокационная, компьютерная форма стиха. Будто бы написал компьютер. Цепная реакция определений. Забавно. Но я писал это еще тогда, когда в России не было персональных компьютеров. В беседе с академиком Велиховым в середине 80-х Андропов сказал: нет, мне не нужен в Москве персональный компьютер, мне нужен пролетариат. Персонального компьютера у меня еще не было, я сам стал таким компьютером любви, который внезапно заговорил:

Небо — это высота взгляда
Взгляд — это глубина неба
Человек — это изнанка неба
Небо — это изнанка человека

Сегодня это переведено на все основные языки мира, а после моего выступления в Сорбонне с этой поэмой в СМИ стали появляться сообщения о моей Нобелевской номинации. Об этом лучше всех сказал Андрей Караулов в программе “Русский век”. Ее можно посмотреть целикам на сайте http://kedrov.ru/.

— А что есть для поэтов и читателей поэзии кроме интернета?

— Ну, во-первых, вот уже 12 лет я, Андрей Вознесенский и другие поэты русского Пен-клуба выпускаем альманах под названием “Журнал ПОэтов”, или просто ПО. Конечно, массовый читатель может найти его опять же в интернете по адресу http://metapoetry.narod.ru/poetry/poetry.htm. Кроме того, мы постоянно участвуем в фестивалях. Чего стоят ежегодные Всемирные дни поэзии, которые по инициативе ЮНЕСКО проводятся в Москве 21 марта, начиная с 2000 года. Так что в этом году будем праздновать его девятый раз.

— Но это в Москве. А что, скажем, для нижегородцев?

— Только что закончился фестиваль поэзии в Нижнем “ЛИТЕРАТЕРРА”. Это от словосочетания “terra incognita” — непознанная земля. Действо проходило в ресторане “Безухов”, где нам понравились гардеробные номерки с изображением серебряного уха и в зале бывшего кинотеатра им. Маяковского, оформленного в стиле античной руины. Два дня с 14 до 22 звучали стихи московских и нижегородских поэтов. Фестиваль пользовался популярностью, а это значит, что в Нижнем есть и поэты, и слушатели.

— Ну и кто стал победителем турнира поэтов?

— Мне как члену жюри особо приятно, что победил Антон Васецкий, теперь он Король поэтов Нижнего Новгорода. Должен сказать, что его соперники Сергей Шабуцкий и Владимир Безденежных тоже были близки к победе. Это очень качественный слэм, господствующий жанр поэзии на улицах Парижа и Нью-Йорка, — сплошной речевой поток в стиле Уитмена, протест, жалоба, вопль, часто с запретной лексикой. Видимо, такова современная молодежная поэзия.

— Есть ли, по-вашему, разница в восприятии поэзии у столичных и провинциальных слушателей? И есть ли какое-то отличие московской публики от провинциальной?

— Публика примерно такая же, но, конечно, в Москве больше разнообразия эстетических школ и направлений среди поэтов. И в Москве, и в Нижнем есть саунд-поэзия. В Нижнем это Бессонов. Есть опыты и с видео-поэзией, пока очень робкие, еще не освоены технические возможности. Но, скажу честно, все-таки самое интересное в поэзии — это сам поэт. Если поет Мамонов, то интересен, прежде всего, Мамонов. Если Вилли Мельников читает стихи на ста языках, то это живо и интересно именно в его исполнении. Если на сцену выходят десять палиндромистов, пишущих стихи, которые одинаково читаются справа налево и слева направо, то из них только один или два — настоящие поэты, остальные лишь имитаторы. Если с гитарой был раньше Леша Хвостенко, то сегодня, прямо скажу, гитара осиротела. Никто не может извлекать из нее такие тембры и такие интонации, какие извлекал он. Хотя другие скажут, что Мамонов лучше. Личность — вот единственное, что интересно.

— Когда мы снова можем увидеть вас и других московских поэтов в Нижнем Новгороде?

— Все зависит от организаторов. Можно только поблагодарить Арсения Гончукова за умелую организацию фестиваля “ЛИТЕРАТЕРРА”. Я могу говорить только от нашей поэтической группы ДООС — Добровольное общество охраны стрекоз, продолжающей традиции русского футуризма, насильственно прерванные в прошлом столетии. Мы готовы выступать, было бы приглашение и, желательно, теплое помещение. В экзотическом зале бывшего кинотеатра у выступающих и слушающих пар валил изо рта.

— А какие стихи лучше идут в Нижнем, а какие в Москве?

— Я могу лишь сказать, что в Нижнем наибольшим успехом из моих стихов пользовался довольно сложный текст “Тело мысли”. Здесь вкусы нижегородцев совпали с оценкой Андрея Вознесенского. Он тоже считает, что это одно из лучших стихотворений. Полностью ознакомиться с чтением можно на сайте http://video.mail.ru/mail/kedrov42/6/417.html.

Без тела мысль всегда телесна
А в теле мысль всегда
бесплотна
Они встречаются друг с другом
сожительствуя как два тела
За пределы мысли
тело
улететь никак не может
но в пределах тела
мысли
улетают в бесконечность


Ольга АДРОВА,
Москва,
специально для “Биржи”.
27 ноября 2007
фото ЕВГЕНИЯ ИВАНОВА 4июля 2008

COMPUTER OF LOVE

translated by Marina Rozanova

HEAVEN IS THE WIDTH OF A LOOK
A LOOK IS THE DEPTH OF HEAVEN

PAIN IS THE TOUCH OF GOD
GOD IS THE TOUCH OF PAIN

DREAM IS THE WIDTH OF A SOUL
SOUL IS THE DEPTH OF A DREAM
LIGHT IS THE VOICE OF SILENCE
SILENCE IS THE VOICE OF LIGHT
DARKNESS IS THE CRY OF SHINING
SHINING IS THE SILENCE OF DARKNESS
RAINBOW IS THE GLADNESS OF LIGHT
AN IDEA IS THE DUMBNESS OF THE SOUL
SOUL IS AN IDEA UNDRAPED
LIGHT IS THE DEPTH OF KNOWLEDGE
KNOWLEDGE IS THE HEIGHT OF LIGHT
A STEED IS AN ANIMAL OF SPACE
A CAT IS AN ANIMAL OF TIME
TIME IS SPACE CURLED INTO A BALL
SPACE IS JUMP OF A STEED
SUN IS THE BODY OF MOON
A BODY IS THE MOON OF LOVE
A SHIP IS WAVE OF METAL
WATER IS THE SHIP OF WAVE
SORROW IS THE EMPTINESS OF SPACE
GLADNESS IS THE COMPLETENESS OF TIME
TIME IS THE SORROW OF SPACE
SPACE IS THE COMPLETENESS OF TIME
A MAN IS THE HEAVEN TURNED INSIDE OUT
A WOMAN IS THE MAN TURNED INSIDE OUT
A MAN IS THE WOMAN TURNED INSIDE OUT
A HEAVEN IS THE MAN TURNED INSIDE OUT
A TOUCH IS THE SPACE OF A MAN
LOVE IS THE TOUCH OF INFINITY
THE ETERNAL LIFE IS THE MOMENT OF LOVE
A SAIL-SHIP IS THE COMPUTER OF MEMORY
MEMORY IS THE SAIL-SHIP OF COMPUTER
POETRY IS THE TIME OF A THIEF
A POET IS THE THIEF OF TIME
SEA IS THE SPACE OF MOON
MOON IS THE TIME OF SUN
TIME IS THE MOON OF SPACE
STARS ARE THE VOICES OF A NIGHT
VOICES ARE THE STARS OF A DAY
A SHIP IS THE QUAY OF THE WHOLE OCEAN
OCEAN IS THE QUAY OF THE SHIP
A SKIN IS THE DRAWING OF CONSTELLATION
CONSTELLATION IS THE DRAWING OF THE SKIN
CHRIST IS THE SUN OF BUDDHA
BUDDHA IS THE MOON OF CHRIST
THE TIME OF SUN CAN BE MEASURED BY THE MOON OF SPACE
SPACE OF MOON IS THE TIME OF SUN
THE HORIZON IS THE WIDTH OF A LOOK
A LOOK IS THE WIDTH OF THE HORIZON
HEIGHT IS THE BORDER OF VISION
A PALM IS A BOAT FOR A BRIDE
A BRIDE IS A BOAT IN A PALM
A CAMEL IS A SHIP OF DESERT
DESERT IS A CAMEL'S SHIP
BEAUTY IS THE HATE FOR DEATH
THE HATE FOR DEATH IS A BEAUTY
THE CONSTELLATION ORION IS A SWORD OF LOVE
LOVE IS THE SWORD OF THE CONSTELLATION ORION
THE LITTLE DIPPER IS THE SPACE OF THE BIG DIPPER
THE BIG DIPPER IS THE TIME OF LITTLE DIPPER
A LOOK IS THE WIDTH OF HEAVEN
HEAVEN IS THE HEIGHT OF A LOOK
A THOUGHT IS THE DEPTH OF A NIGHT
NIGHT IS THE WIDTH A THOUGHT
THE GALAXY IS THE WAY TO THE MOON
MOON IS THE DEVELOPED GALAXY
EVERY STAR IS THE PLEASURES OF THE FLESH
EROTICS IS ALL STARS
SPACE BETWEEN STARS IS THE TIME WITHOUT LOVE
PEOPLE ARE THE BRIDGES BETWEEN STARS
BRIDGES ARE STARS BETWEEN PEOPLE
PASSION IS FLYING
FLYING IS THE CONTINUATION OF PASSION
VOICE IS A JUMP OF ONE TO ANOTHER
A FRIEND IS THE UNDERSTANDING OF CRY
THE DISTANCE BETWEEN PEOPLE IS FULL OF STARS
THE DISTANCE OF STARS IS FULL OF PEOPLE

Leipziger.ru, № 5 апрель 2004 г.

МЕТАМЕТАФОРА - ПУТЬ К НОБЕЛЮ ИЛИ К МЕТАНОБЕЛЮ?
Интервью с нобелевским номинантом - Константином Кедровым.

Анатолий ГРИНВАЛЬД

Константин Александрович, как Вы относитесь к тому, что Вас номинировали на Нобелевскую Премию? Это было неожиданностью для Вас?

Метафизически это не было неожиданностью, а житейски - конечно, всё-таки несколько неожиданно. Тем более, насколько мне это известно - для номинации на Нобелевскую надо самому как-то трудиться, искать какие-то контакты с представителями Нобелевского Комитета - у меня ничего этого не было. Я никогда никакой организаторской деятельности в этом направлении не предпринимал… Поэтому для меня это решение было неожиданностью. Но с другой стороны, я думаю, есть некоторая закономерность - ведь Нобелевский Комитет, насколько я понимаю, чувствует недостатки своей работы в прошлом… Когда для номинации нужно было непосредственно быть знакомыми обязательно с теми людьми, которые эти номинации проводят в жизнь. Сегодняшняя ситуация показывает, что Нобелевский Комитет претерпел какие-то положительные изменения - они сами стали более деятельно искать, что нового происходит в мире поэзии. Хотя мои выводы носят предположительный характер - я включил радио и услышал о своей номинации.

Вопрос по поводу того, что происходит сейчас в русской поэзии - есть масса новых имён: проект "Вавилон", "Ферганская школа". Но, с другой стороны, поэтические публикации в российских, так называемых "толстых" журналах, часто бывают очень низкого уровня. Что на Ваш взгляд тому виной? Непрофессионализм редакторов?

Нет. Это всё эстетическая диктатура советских времён. Она осталась. Эти люди могут иногда быть продвинутыми с политической точки зрения, но эстетика сформировалась и осталась у этих людей на одном уровне: Ахматова, Ахматова, Ахматова… Ко всем современным живым проявлениям поэзии эти люди относятся враждебно. "Толстые" журналы очень консервативны. Я думаю, что Сорос сделал чёрное дело тем, что он их субсидировал в своё время. Лучше бы они все прекратили своё существование, чтобы дать начало каким-либо новым движениям. Но, вопреки всем "толстым" журналам, поэзия в сегодняшней России переживает свой расцвет.

В связи с развитием технологий появился интернет, где существует масса литературных, псевдо-литературных или же графоманских сайтов. Некоторые авторы из интернета имеют очень большую аудиторию, которая исчисляется десятками тысяч читателей. В интеренте можно встретить весьма достойных авторов. Как Вы считаете, интернет, сетература - даст ли какой-то, по большому счёту, толчок в развитие литературы и поэзии?

Уже дала. Даже моя номинация состоялась бы навряд ли без интернета. Откуда бы они что узнали о моём творчестве? А с интернетом всё просто - нажал на кнопку - и весь автор у тебя как на ладони. У меня есть мой личный сайт, где представлена моя поэзия и пресса обо мне. Меня могут читать везде - в Нью-Йорке, Париже, Лейпциге, в глухих русских деревнях. Я даже не знаю, с каким ещё изобретением можно сравнить интернет. А стенания по поводу того, что интернет засорён, что в нём много графоманства - так официоз засорён не меньше. Вы правильно сказали - так называемые "толстые" журналы также предлагают читателю крайне мало.

Ведётся статистика - сколько человек посетило Ваш сайт?

Да. На моём сайте побывало где-то 25 000 посетителей. Это, я думаю, неплохо. Особенно если учесть тот фактор, что в России компьютерами обладают только 3 процента населения, а интернетом пользуется ещё меньше людей.

Вы являетесь представителем метафизической школы?

Я называю это метаметафорой. Здесь соединились неофутуризм, символизм и то, что я открыл сам.

А что именно Вы открыли?

Я открыл поразительную вещь. Я открыл, что самые головокружительные вещи, которые нам описывают физики, например, полёты со скоростью света и тому подобное, уже давно описаны в поэзии. То есть метаметафорой я называю то, чего человек, как физическое лицо, никогда достичь не может, но всегда это чувствует. В метафорическом преломлении происходят поразительные вещи - человеческое тело может разрастаться до границы вселенной.
Человек - это изнанка неба,
Небо - это изнанка человека.
И это не психоделическое видение, а вполне реальное космическое состояние бытия.

Какой Вы видите русскую поэзию в будущем, по какому направлению она будет развиваться, что Вы об этом думаете?

Как всякий поэт я думаю, что русская поэзия будет развиваться в моём направлении. Но если она пойдёт в направлении противоположном, то я не огорчусь.