Есть люди, которые очень любят стихи, есть, которые пишут. Про себя я затрудняюсь даже сказать, наверное, я люблю их иногда и случайно. Вдруг прочитала что-то необходимое, но не искала специально, а само нашлось. И я не очень люблю, когда там про такое чувство одного человека к другому, чаще всего трагичное. Даже, если хорошие стихи, все равно не очень отражаю по большей части. У меня с ощущениями что-то не так, а тут важно именно со-чувствие, когда ты что-то переживаешь и тебе об этом красиво написали, и ты прочитал и прослезился. Ну, в общем, я Багрицкого читала, он еще в детстве открылся мне не "смертью пионерки", а Сказанием о море, матросах и Летучем Голландце. И как-то вместе с Александром Грином, и его Блистающими Мирами, расположились они внутри небольшого душевного пространства, пустили корни, выстроили волшебные дворцы и рыбацкие хижины, пустили в плаванье баркасы и парусники. Разговаривать об этом было не с кем, а к реальности это не имело ну вообще никакого отношения, ведь меня возили на море и я знала, что на самом деле море не такое -- там пляжи, жара, тети с дядями лежат вокруг, карапузы в панамках, набережная, кафе, хозяева не любят, когда с детьми и поэтому лучше не отсвечивать, а море -- это просто много теплой воды. И весь этот курортный рай не имел никакого отношения к тому, что --
"К этим берегам, поросшим шерстью,
Скользкими ракушками и тиной,
Дивно скрученные ходят волны,
Растекаясь мылом, закипевшим
На песке. А над песками скалы.
Растопыренные и крутые."
Потом-то я поняла, что это не совсем так, но, когда уже выросла и получила возможность видеть то, что я хочу видеть. Но это после, во взрослом уже состоянии миры перемешались, в детстве же границы были довольно четкими -- внутри одно, настоящее, а снаружи другое -- иллюзорный мир, сквозь который надо просто проходить.
В детстве действительно все похоже было на кислоту, когда я первый раз съела лсд -- облегченно вздохнула от узнавания, потому что все вернулось -- яркие краски, движение и шорох листвы, окружающие, с которыми надо просто быть вежливыми и все, а понимать -- совершенно не обязательно, потому что все равно никогда не поймешь -- они большие, а ты нет и вас интересуют совершенно разные вещи, у тебя пространство многомерное, слои смешиваются, перетекают друг в друга, как в акварелях, а у них -- все, как в раскрасках, персонажи обведены четким контуром и за этот контур закрашивать нельзя, потому что будет неаккуратно. И в общем, это занятие безнадежное и скучное -- искать понимания, есть куда более интересный дела.
Или вот еще -- часто снился мне тогда сон, будто я иду гулять, но не в дверь, а прыгаю с балкона. С седьмого этажа и это сначала немного страшно, а потом летишь, крепко приземляешься на ноги в высокую и странную траву, странную, потому что она выше меня ростом и какая-то понятно что живая, но не как я живая, а по другому, и иду куда-то в этой траве, а кругом лето и высокое синее небо с облаками и совсем не хочется играть с девочками, они играют скучно, чаще всего даже и не играют, а прогуливаются под ручку друг с другом и глупо хихикают, и все время против кого-то. С мальчиками тоже было не очень интересно, они любили шастать по подвалам, а мне там не нравилось. Значит я шла одна и о чем-то таком себе думала. И вот это уже не сон, сон -- только то, что я спрыгнула с балкона, а впрочем, непонятно, может и правду прыгнула, очень уж отчетливо это -- веселый страх, полет, приземление на пятки. Ну и вот с этой непоняткой я и прожила все детство -- наверное хорошо, что все-таки не стала проверять -- могу ли я на самом деле прыгать с балкона, или нет; не стала просто потому, что знала -- могу, конечно могу. Так я и осталась жива, хотя фиг знает, возможно и полетела бы, сейчас уже сложно сказать.
* я, кстати, была вполне социалированным ребенком, играла, дралась, не изгой. Читала просто до хуя, поэтому и жила двойной жизнью.
Песня о матросах и Песня о капитане