Ехать в позднем автобусе на переднем сиденье это отдельное удовольствие и удовольствие весьма странного свойства. Я знаю откуда у этой тихой и безвредной, но несколько бесприютной радости ноги растут. Из двух детских воспоминаний -- второе (про первое не расскажу) -- это как я еду в спортшколу зимой, долго-долго по одинаковым окраинным спальным улицам. Проспекты пересекаются с другими проспектами, улицы сменяются другими улицами, но все это одинаково, одинаково, одинаково обшарпано, уныло, неустроенно, в подтеках каких-то, универсам,почта, сберкасса, товары для женщин, прекресток, универсам, почта, сберкасса, товары для женщин, перекресток, универсам,почта, сберкасса, товары для женщин.
Снег грязен по обочинам, но есть довольно большие более-менее белые площадки. В новостройках всегда полно свободного места -- летом там чахлая трава с залысинами и тонкие деревья, а зимой -- белые вытоптанные квадраты с торчащими зяблыми прутиками. В автобусе "холодно и в то же время как-то тепло" (за одно это определение буду тихо любить Виктора Цоя), но тогда не было никакого Цоя, а вот это ощущение -- холода и одновременного тепла -- было. Окна равномерно забрызганы грязью, отчего и так невзрачные улицы, выглядят еще более уныло и скучно, неуютно. Я сижу у окна и смотрю на эту серую просторную одинаковость, все время другую, но такую неразличимую. Еду, еду, еду, долго-долго и, кажется, что бесцельно, хотя в конце пути ждет школа олимпийского резерва, шиповки, беговые дорожки, гулкие звуки, толстые маты, на которые приземляешься спиной, после прыжка в высоту через алюминиевую палку. Прыгать прикольно, но очень больно, если собьешь планку и приземлишься на нее позвоночником, поэтому прыжки должны были получаться удачными. Побегаешь, попрыгаешь, а потом опять долго-долго ехать домой, и снова цель теряется, размывается серыми потеками по стеклу, и кажется, что будешь ехать так всю жизнь.
И вроде ничего такого хорошего в этих автобусных трипах не было, но почему-то они мне странно нравились, я не думала о них, как об удовольствии, но, стоило занять место на холодном дерматиновом сиденье, начать отогревать его своей тощей задницей, как тихое оцепенение наваливалось на меня -- безмыслие, бесчувствие, покой. И до сих пор, если оказываюсь вдруг в ночном автобусе, сажусь на переднее сиденье, прилипаю к окну. Многое изменилось -- но грязь, обшарпанность, серый снег и неторопливое движение -- завораживают. Теперь блочное сиротство разукрашено иллюминацией, и выглядят эти сверкающие трущобы, как принарядившаяся старая худая блядь, в помаде и сморщенных чулках -- трогательная в своих ненужных привычках. Еду, хорошо, если предварительно дунув, в плеере, смотрю в окно и хочется продлить это сонное галлюцинаторное движение до бесконечности. Скоро Новый год и вдоль проспектов, через равные промежутки торчат трупики елок, воткнутых в сугробы кучками, маленькими отмороженными лесами. Удивительно неживой у них вид, хотя я помню, что оттаяв на лестнице и будучи внесенной в комнату, ёлка кажется чрезвычайно бодрой и очень пахнет. Теперь я понимаю, что эти елки -- не более, чем творения доктора Франкенштейна, наскоро собранные из мертвых фрагментов и запросто могут оказаться чудовищами. Но мне не страшно -- я не покупаю елку, уже много лет, но сворачиваю ее из зеленого с вкраплениями слюдянистых блесток, дизайнерского листа бумаги. Сверну конусом, украшу сережками, а через несколько дней разверну и положу в папку, до следующего нового года.
Город засыпан, завален, потерял стройность и выправку, стал -- кривой, пухлый и звуки теперь приглушенные,ватные, это снег съедает частОты, а я прочувствовала, как это удобно -- длинные ноги, рост и прыгучесть. Скачу по улицам -- то по колено провалюсь, то по щиколотку, то лед под снегом, то жижа какая-то, перемещаться приходится вдумчиво, через каждые несколько метров останавливаясь и оглядывая окрестности -- куда сейчас ступить? Не проще ли по проезжей части, там вроде почище и машин мало? А вон там двадцать метров отвоеванного у снега тротуара, значит сейчас туда, через вот этот вот сугроб, в нем дырки -- кто-то уже проходил, ну вот и я след в след допрыгаю, на тротуаре потопать ногами и немного пройти, как человек, а дальше -- снова хаос из снега, льда, грязи, сосульки еще сверху нависли опасно. А снег идет, идет, идет, "и все вокруг чего-то ждет". Чего оно ждет? Не знаю.
* если кому показалось, что это все отдает меланхолией, то смею заверить -- ничего подобного, наоборот, пост носит весьма умиротворяющую окраску. Цвета шерстяного английского нижнего белья эта запись -- серо-коричневая, будничная, очень теплая, хотя, конечно, встречаются вещи и понаряднее.
