В колонках играет - Высоцкий Владимир Семеныч
Настроение сейчас - намного лучше чем вчера

Я Все никак не решался написать про деда. Во-первых мне кажется, что еще мало дневник мой читают - мне так хочется, чтобы как можно больше народу прочли про моего деда, во-вторых у него такая судьба и он такой необыкновенный человек что трудно рассказать сразу и хорошо, а в-третьих хотелось оставить деда на потом...
Но все же напишу сейчас..
Деда моего звали Эдуард Сергеевич Френкель, наполовину немец, наполовину еврей - но так как мать его была не еврейка а немка, то и он по паспорту был немец. О его родных известно мало - отец Сергей Амвросиевич, дед Амвросий - крещенный еврей, и вроде бы очень верующий человек. Говорили что дед очень любил свою маму, я вот даже не знаю как ее звали. Надо узнать. Семья у них была огромная, человек 12 детей, выжил один дед. Кто помер от голода в 20-е, один из братьев был вроде бы большим партийным начальником и был расстрелян, кто где.. Говорят что деда можно сказать воспитали железнодорожники - в Дагестане, в Махачкале , где он и встретился с моей бабушкой..Ну впрочем когда он встретился он был уже и сам был машинистом. Машинистом он был хорошим - вел даже первый поезд по Турксибу, была такая советская стройка. Правда был дальтоником, но дед был упрямым - он выучил все хроматические таблицы, а что семафоры - так у него был помощник.
Дед был огненно рыжим, необыкновенно сильным, он гнул железнодорожный башмак руками об рельсу, входил в горячую топку, одев несколько фуфаек и облившись ледяной водой - чтобы сбить шлак пока он не застыл. Дед был сильным, Бог дал ему такую могучую силу - потому и выжил. Потому и я живу.
Ну, конечно, когда началась война всех их посадили в вагоны и повезли на Урал. Потому что война то с немцами. Мама была маленькой, она помнит, что какой то мальчик все время кричал Luft, Luft ... Наверное, там не хватало воздуха. Никто из детей и почти никто из женщин из того поезда не выжил. Но дед то был железнодорожник. Он договорился с машинистом, тот притормозил, где то на повороте - и бабушка с мамой и тетей Линой вышли, где то в Омской области. Там они написали письмо Калинину, отказались от деда, и прожили до 50-х годов.
А дед поехал дальше. Он доехал до такого места, где рельсы кончаются. Сначала рыли землянки для конвоя. Еду тоже не сразу привезли. Началось людоедство - ели мертвечину, покойников хватало. Дед говорил, что никто из тех, кто опустился до людоедства, не выжил. Однажды их построили и сказали – железнодорожники шаг вперед. Дед решил, будут расстреливать. И вышел. Но нет – ему дали нормальный паек, и работу.
Потом, когда стало можно, он написал бабушке, и они приехали. Он знал, что им не надо будет отмечаться в комендатуре, значит, можно потом и учиться детям, но комендант там был царь и бог, он сказал – отмечаться. Дед взял топор и пошел в комендатуру. Он был не просто горячий, он был бешеный. На нем повисла вся улица, и только почти у комендатуры его свалили на землю и заперли где то в сарае. Но комендант передумал, тетя и мама кончили техникум.
Дед был бешеный. Он по-немецки любил порядок, а бабушка была очень добра и так же неряшлива. Он бил бабушку. Он очень сильно пил. Он очень много и хорошо работал. У него был такой тяжелый характер, что когда он заходил в комнату все замолкали и потихоньку расходились.
Он очень сильно, по-немецки любил детей. А меня он любил всей своей горячей душой. Н метался в воскресенье около нашей квартиры и уже в 7 начинал стучаться и кричать, что с Васей надо гулять… Он был нетерпелив во всем, но мне он часто ласково говорил – Вася какой же ты нетерпеливый… Я помню что он мог защитить меня от всех. Я его совсем не боялся. Я помню как он долго не приходил домой , и бабушка кричала, что он опять где то шляеться. Он не пришел, он умер. Мне было 5 лет когда он умер. Я не знаю был ли он крещенным. Мама поминает его как Едесея. Так ей кто то сказал.
Не судите строго моего деда, я его очень люблю.
Вот я и расплакался.