Какой смысл в исповедании веры, если ты не живешь в соответствии с ним? Ты можешь целый день говорить о своем согласии с ним, но какая тебе от него польза, если твоя жизнь и твоя молитвенная жизнь протекают в совершенно ином пространстве? Считается, что мы, евангелические лютеране, следуем Книге Согласия. Многие, очень многие добрые люди, видя удручающее состояние дел в LCMS, утешают себя мыслью о том, что все в порядке до тех пор, пока в шапке официальных документов нашего Синода содержится утверждение, что мы следует Книге Согласия потому (quia), что она является истинным изложением Слова Божьего. Однако, судя по всему, наша вера не заходит дальше этого утверждения.

Тенденция к отказу от исповедания веры прослеживается в американском лютеранстве уже давно. И дело вовсе не в недостатке здравых богословских умов, способных думать, формулировать, писать умные статьи и произносить мудрые проповеди. Отчасти это объясняется чрезмерной систематизацией нашего учения, и во многом объясняется тем, что мы поместили литургию в категорию adiaphoron.я чрезмерной систематизацией нашего учения, и во многом объясняется тем, что е проповедиитвенная жизнь про

Я знаком с двумя подходами: один из них исповедовали ранние Отцы Церкви, другой — современные лютеранские богословы. Ранние Отцы зачастую относились к Вере, словно к живому организму. Они изучали ее движения и привычки, способы общения, обращали внимание на то, чем она питается и чем живет, — рассматривали ее ритм во всей его гармонии. Попросту говоря, Святой Дух учил их посредством переживания Писаний — как при изучении их, так и при литургическом, молитвенном их использовании (и эти два аспекта никогда не следует разделять). Он избрали путь послушания (иными словами, самоотречения, несения креста или смирения) и обрели мудрость. Празднование Евхаристии формировало их, оживотворяло и вдохновляло. Все их понимание самих себя как христиан и Церкви формировалось, оживотворялось и направлялось жизнью, проходившей внутри и вокруг празднования Евхаристии и общины Веры, границы которой определялись Евхаристией.

Современные лютеранские богословы склонны расчленять Веру, словно труп в анатомичке. В конце концов, ты можешь гораздо лучше рассмотреть человеческое сердце, если вынешь его из груди и покрутишь в руках. Поэтому систематическое богословие имеет много положительных сторон. Оно предлагает нашему вниманию ясные и простые категории, применяя к богословию свойственную человеку способность делить все на части. Однако Веру нельзя обрести через картинки в учебниках по анатомии (или через многотомные сочинения по догматике, достаточно твердые, чтобы вызвать у тебя кровотечение из носа). Наш Господь Иисус дает откровение, которым нужно жить (или, вернее, которое живет в тебе собственной жизнью), ибо откровение, которое Он дает, — это Сама Жизнь. И эту Жизнь — которую наш Небесный Отец дарует нам через Своего Сына и Своим Духом — получают не по частям, но целиком, через сакраментальную жизнь Церкви.

Прежде чем я выскажу свое скромное мнение по поводу сакраментальной жизни Церкви, я думаю, стоит сделать одно замечание по поводу господства систематического подхода к нынешнему богословию. Все мы помним историю о некоем ученом, который собрал человека из разрозненных частей человеческих тел и попытался вдохнуть в него жизнь. В результате получилось чудовище Франкенштейна. Нынешняя тяга к систематике, по сути, подарила нам чудовище Франкенштейна, и мы только что не забыли красоту живого организма, сотворенного Богом во Христе Иисусе посредством сакраментальной жизни Его Церкви.

А теперь мое мнение. Лютеранство (и я использую этот термин в уничижительном смысле) неплохо потрудилось, сохраняя акцент на Таинствах. Однако мы так и не сумели ощутить жизнь души (Таинств) внутри ее тварного тела (Литургии). Лютеранство, несомненно, делает должный акцент на Таинствах, и если бы наше вероисповедание действительно было для нас непререкаемым авторитетом, этот акцент на Таинствах проявлялся бы в литургической жизни. Процитируем Аугсбургское Исповедание XXIV: 1-2:

Наши церкви ложно и безосновательно обвиняются в отмене мессы. Ибо месса сохранена у нас и служится с высочайшим почтением. Почти все обычные церемонии также сохранены, за исключением лишь того, что фрагменты, поющиеся на латыни, перемежаются повсюду с гимнами на немецком языке, которые были добавлены для научения людей.

Однако это вовсе не та реальность, которая досталась нам в наследство сегодня. Современные лютеране свели мессу к набору основных принципов, напрочь лишенных плоти и мускулов, которые были призваны доносить Евангелие Иисуса до человека во всей его полноте, со всеми его чувствами, в единстве с небесным поклонением всех ангелов и святых перед Божьим престолом на небесах. Наша приверженность Таинствам от регулярной молитвы словами Писания и от нашего эсхатологического контекста — от той реальности, которую открывает нам мудрость литургии, будь то литургия, на которую указывает Аугсбургское Исповедание, или литургии, упомянутые в XXIV главе Апологии Меланхтоном.

В этом заключается вся разница между Вечеринкой и Вечерей. Под Вечеринкой я имею в виду ситуацию, когда священник приступает к делу после выдуманной им самим молитвы, отбарабанивает Слова Установления, словно какое-нибудь магическое заклинание, передает хлеб и вино по кругу и заканчивает церемонию добродушными дружескими подшучиваниями.

Под Вечерей я имею в виду богослужение, когда верные собираются вместе как единое Тело Христово, частью которого они стали в Крещении. По действию Святого Духа и веры небеса соприкасаются с землей; ангельская песнь становится нашей песней; небесное святилище открывается на земле; звучит голос Иисуса; и верующие изливают свою веру в благодарении, с нетерпением ожидая момента, когда Бог пригласит их присоединиться к Трапезе Христовой, тем самым воплощая их эсхатологическую надежду вкусить от Тела Христова и испить от Крови Христовой, чтобы нам быть едиными в Нем, как Он Сам и Его Отец Едины.

Единство с Богом, достигаемое в ходе Мессы, преображает человека и свидетельствует ему о том, что он — христианин. Лютеране должны вооружиться этой мыслью, если мы хотим твердо держаться наших исповеданий как верного изложения веры перед лицом постмодернистского религиозного хаоса, воцарившегося в американском лютеранстве.

Я хочу выразить свою благодарность тем многим священникам, которые видят этот кризис и уже принялись за тщательное и осторожное возрождение литургической целостности. Дело здесь не просто в борьбе истины с неправдой. Речь идет о близких и дорогих нам людях, которые каждое воскресенье сидят на скамейках церквей. Речь идет об их душах, об их вечном благополучии и о том, что они должны поклоняться Единому Богу в Троице и Троице в Единстве. Ибо именно такое поклонение Триединому Богу является вселенской христианской верой, и тот, кто не сохранит ее в целости и непорочности, навеки погибнет. (Загляните в Афанасьевский Символ Веры, если не верите мне.)

— О. Бенджамин Харью