В декабре по традиции снижаю градус выспренности.

Планку высокого стиля, служащего для меня в основном защитой от дурака. Но при этом я не настолько самонадеян, чтобы выдавать свою манерность, которая приведёт меня когда-нибудь разве что к вершине маньеризма, за высокий стиль.

Потому что сбрасывая упомянутую планку, я неизбежно скатываюсь к амикошонству (франц. ami «друг» и cochon «свинья»).

Просто же быть развлекательным и доступным, без крайностей, мне не удаётся, потому что я умный.

Я бы никогда не написал про "дырку в попе", как известный автор, рейтинг которого поднимают не очень притязательные женщины.

Точнее, может быть, и напишу, но цитировать будут не дырку.

Но я стараюсь изо всех сил быть понятным себе и другим. И теперь, в оставшиеся три недели этого года, обещаю себе приложить все усилия, чтобы не быть глубокомысленным. Хотя это невозможно.

Всё кажется мне аллюзиями на тему моих мыслей. Я хватаюсь за остатки литературы - бумажные артефакты, которые встречаются мне в вагонах метро у стройных и сосредоточенных женщин. И если за последнее время я не добыл ничего, то это оттого, что женщины сидели слева, а левый глаз у меня был подбит в драке и плохо видит, или естество читательницы занимало меня больше.

Современную литературу я не читаю. У меня мезальянс с ней. На даче Чехова держу под кроватью и этим довольствуюсь.

VS недавно заставила меня задуматься, когда спросила: "Что мне почитать?" Почитай, говорю, Колядину: вернула в литературу массу архаизмов - например, "елда" и "манда", получила "Русский букер". "Колядина? Фамилия не внушает доверия", - поморщилась VS, и смотрю - закачивает "Молот ведьм" на свою электронную книгу.

Мне так бывает страшно влюбиться в другую женщину. Нет, это невозможно.

Потому что везде у нас завелись жучки. Много жучков, но мало скарабеев. Вот какой-то башкирский чиновник запретил в интернете мемуары Муссолини. Не надо смеяться, я специально поторопился посмотреть: мемуары унылые и негипнотичные, в смысле влияния даже на экзальтированных потомков. Примерно то же, что дневники Геббельса. Скука. И главное - экстремизма не больше, чем в самом слове "фашизм", и уж точно меньше, чем в сурах Корана (http://www.liveinternet.ru/users/2669395/post143317122/). Но зато теперь башкирский чиновник - то ли Ахмет Асхатов, то ли Асхат Ахметов - звезда регионального масштаба. И думается, освоены определённые государственные деньги башкирскими языковедами.

Башкирский чиновник в запрете сем равен вельможе, sic!

Вступаю в полемику о "Палате № 6" на Первом канале. (Утро начал армянинином Айвазовском, вечер продолжаю армянином Шахназаровым.)

Я всего лишь несколько слов скажу. Во-первых, Чехов. Ну а что Чехов? Что, собственно Чехов? Вот на экране говорят правильно: прежде всего циник. Главврач русской литературы. Мне как-то всегда казалось, что у Чехова даже не медицинский, а аптекарский, фармацевтический подход и к слову, и к миру, и к человеку. Душу-то он себе не рвёт, а клепает словно посты - удивительной красоты и похожести новеллы. Чехов моногамен. Всё-таки читая его, угадываешь, что он правильно угадывает тебя, но также и угадываешь, как он дальше будет угадывать тебя. Чехову не удаётся быть необыкновенным - вот этим он мучается. Какие вывихи у Чехова, какой психологизм? Может, не случайно его эксплуатируют те, кто имеет дело со сценой? И что такое сумасшедший дом у Шахназарова? Он показывает аутистов и слабоумных. Психушка должна быть зоологична, это хорошо понимали Милош Форман ("Амадей") и Паркер ("Полуночный экспресс"). Это хорошо понимал Чехов, упоминая о Мопассане. Ну и единственная живая сцена (последняя) - случайность: только что кто-то из аудитории А. Гордона подтвердил. О том, что Шахназаров всунул в Чехова полового гиганта Панкратова-Чёрного, - молчу.

Лично я, показывая Жёлтый дом, эту палату, этот номер её, - поставил бы внизу номера точку.