Сегодня мне приснился сон, который можно бесконечно детализировать, и я абсолютно счастлив писать ни о чём не думая, так, как я начинал писать в дневник - чёрную книжицу, подаренную мне Х. в 1998 году: не заботясь о маскировке своих мыслей и своей философии.

Действие сегодняшнего сна, непрерывное, происходило в деревне на свадьбе Марины, в электрическом поезде, на вокзале, в спортивном школьном зале, в коридорах и на крыше какой-то больницы, причём последнее место было всё-таки вырвано из контекста и напрямую перекликалось с реальной историей, когда однажды меня заперли в здании Боткинской больницы, когда мне вздумалось посетить заболевшую случайную уличную знакомую, и я выпрыгивал из окна второго этажа. Жизнь моя бедна на приключения подобного рода, и поэтому история с больницей тоже уже описана в моём дневнике, иносказательным, конечно, языком.

На свадьбе Марина показывала мне свой огород и, в частности, куст вишни, ягоды которой были крупными, как баклажаны. Меня мучила сухость в горле, я хотел вкусить их, но спросить стеснялся. Потом я сел на деревенской дороге на стул и мне принесли кота, который, по рассказам деревенских очевидцев, в результате травмы имел феноменальную способность к человеческому прямохождению; в способности этой, впрочем, я так и не убедился.

В поезде же произошло следующее. Мы ехали со свадьбы. Неподалёку от нас молоденький милиционер придрался к довольно неприятному типу, похожему на Гришковца, пухлогубому и в бескозырке, на которой была вытеснена золотыми буквами хамская надпись в отношении москвичек (её я приводить не буду). Милиционер требовал, чтобы Гришковец "прошёл с ним к выходу", но тот покрыл его рассчитанной на публику грубой бранью. Тогда довольно изящный по телосложению милиционер стал рубящими движениями бить Гришковца ребром ладони по шее в районе трапециевидной мышцы; Гришковец морщился от боли, не сопротивлялся, но огрызался дурными словами. Что было потом, не помню, только по приезду на вокзале оказалось, что я арестован.

Моя многочисленная родня и гости свадьбы пытались как-то всё уладить. Мне было всё равно, я не боюсь тюрьмы: её должен пройти каждый прирождённый карбонарий. Родня рассыпалась по всему вокзалу, но это не означало, что у меня много сторонников, просто все ещё не нагулялись как следует. В поле моего зрения попала даже сотрудница с моей работы: я заметил, что она привезла в Москву сумку со свадебной снедью: в ней было несколько бутылок церковного вина, которым пренебрегли в пользу самогона и водки. Гости свадьбы принялись угощаться прямо на вокзале, пока решался вопрос, где разместить наш табор; я разбрасывал фрукты, которые гости ловили и которыми благодарственно закусывали приторный "Кагор". (...)