- Жалкие утешители, можете ли вы утолить скорбь мою? Паяцем я стал для всех вокруг – я, уже отшатнувшийся при виде отвесного склона годов своих. Вретище соткал я себе, прах насыпал на голову. От плача лицо моё стало как печёное яблоко – при всём том, что нет хищения в руках моих и молитва моя чиста. Самое ужасное, чего я ужасался, случилось со мной. Он изнурил меня. Как бы рассёк все внутренности, и я уже хочу чтобы кровь моя не затворялась, чтобы истёк я вовсе. Он разрушил семью мою. Предал в руки беззаконнику, в руки нечестивым бросил меня. Я жил спокойно, но Он взял меня за шею как слепого котёнка и отволтузил меня, и исстрашил, и поставил неизвестной целию для себя. Многоречивые друзья мои! К Б-гу слезит око моё. Кто я? - притча и посмешище для своего народа. Заступись, поручись за меня пред Собою! - иначе кто поручится? Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь свою. Всё одно; поэтому я прежде говорил, что Он губит и виновного и непорочного.

Тут и Иов заблудился в словах. Но всё шло по плану, всё впору шло, и среди них, пятерых, с добавившимся Елиуем, незримо присутствующий Б-г словесное их ристалище отслеживал и судил, но пока помалкивал. И есть какой-то драйв в вопле Иова, человека на грани распада, к которому Б-г относился как бы небрежно и в то же время бережно, и слышится в вопле Иова какое-то упорное, веселое даже сопротивление протокольным урокам друзей.