Я медленно запрягаю, но куда спешить – полуостров не снимется с якоря, а на дешёвый ночной тариф платных участков можно не рассчитывать. Всю неделю загружал чемоданы и сумки в машину. В салоне мушмула, хочу посадить её на косогоре рядом с персиком. Обратно поедут бамбук и галька с морского прибоя – она речная, завезённая, смеются униформисты на досмотре паромной переправы.

Не буду скрывать, я воодушевлён. Мне есть о чём поговорить с Себастьяном. Я уточню и тут же забуду, какой у него вуз (впрочем, он их меняет). Спрошу, как дела на работе (он помощник бармена в заведении «Дорогая, я перезвоню», его настольная книга – Drinks Адама Макдауэлла). Также узнаю, что он думает о донбасском кризисе (трасса М4, по которой мы едем, в десятках километров от Донецка). Сам многое расскажу. Посекретничаем! У меня есть опасение, что он не замечает моего устойчивого развития. Так получилось, что я не стал примером для него, безусловная сыновняя любовь не гарантирует соответствующей безусловной гордости. Но у нас два дня дороги, и у меня будет время расставить какие-то акценты. Я начинал с кладовщика супермаркета возле Крымского моста, а теперь окна моего офиса выходят на Горбатый мост. Озорство заменяет мне оптимизм, я удачлив, и у меня нет историй для хештега #меняневзяли. Правда, я вкушаю только поздние плоды жизни, заскакиваю на палубы отплывающих кораблей и держу пост только на последней, строгой неделе.

Например, я слишком поздно, после 30, сел за руль. Моей третьей машины, наверное, хватит, чтобы докатать её до своих крантов: я бережлив. Десятилетняя Тойота, с вмятиной на капоте после шторма 2016-го, у меня вторая. Низковат свес бампера, разбег уже не слишком мощный, сгорал стартёр и отлетал на ходу рычаг привода. Но салон стилизован под ретро, даже с панелью под дерево на торпеде, и есть кассетоприёмник. Целый мешок аудио вожу с собой – оказывается, они долговечнее лазерных дисков, не сыпятся. Что я слушаю? О, мы ещё поговорим об этом. Пока скажу, что кастратов на радио «Классик». Их высокие голоса – это вибрации небес, пронзённых самолётом. Как в далёком детстве...

Культ детства давно погребён под руинами кризиса среднего возраста, снимающего все иллюзии. Сожаление, что не хотел спать в детском саду, актуально, когда дневной сон кажется роскошью, но наступает время, когда потребность во сне элементарно снижается.

И вот я бужу Себастьяна, формально навязываю ему завтрак (утром он ничего не ест), потом предлагаю присесть на дорожку (я уже сижу – так говорит полулежащий, погружённый в чат Себастьян), наконец, мы выходим из подъезда (сталинского четырёхэтажного дома класса Б, для пролетариата). Раннее майское утро, воздух свежий, доавтомобильный, обнаруживается, что Себастьян берёт с собой электрогитару, я пытаюсь засунуть её в багажник, но Себастьян говорит – в салон, поверх сумок. Конечно, отвечаю я. Хотя вид у него сонный, соображает он быстрее меня. Ещё несколько раз возвращаюсь, инспектирую розетки и испытываю взглядом ручки газовой плиты. Мой отец как-то весь свой отпуск в Москве вспоминал, выключил ли он утюг в Улан-Баторе. Ещё раз проверяю, закрыты ли окна.

В «Письме отцу» Кафки матери отведена незначительная роль. Прекрасно понимая, что личность Себастьяна сложилось под влиянием матери, отчасти веря в эдипов конфликтоген, я хотя бы попробую провести свой опыт так, чтобы в нём на время не присутствовал фактор матери. Такой же опыт, с тем же условием, мне предстоит провести со своим отцом.

Это неповторимое мгновение, когда выезжаешь с московского двора, чтобы припарковаться в конце пути под кипарисом на Зелёном мысе. С сыном, которого совсем не знаешь. Обеспеченный навигатором Себастьян, мой штурман, садится в машину и плотно пригоняет к ушам наушники.

Серия сообщений "Белое каление":
Часть 1 - 1.
Часть 2 - 2.
Часть 3 - 3.
Часть 4 - 4.
Часть 5 - 5.
...
Часть 26 - 26
Часть 27 - 27
Часть 28 - 28