Если думать - то ни о чём,
Если помнить - то никого.
Ночь укладывать на плечо
И баюкать внутри его -
Октября беспокойный сон,
Почерневший в сырой траве,
На камнях оседает соль,
Крутит осени колесо
Беззастенчивый душевед.

Здравствуй, милый, родной, не мой.
Расскажи, как проходит день.
Где сегодня твоё - домой?
Как там дышится - не со мной,
Кто уснёт с тобой в темноте,
Шеей с ямкой - в твоём локте?
Как скрывает своей каймой
Белый иней остатки тел.

Как смерзается по утру
В занавесках прозрачный лёд...
Я опять - почерневший труп,
Все хорошие книги врут:
Что мертво - то опять умрёт.

Я завидую ей, такой,
Без отчаянья под ребром,
Той, что смотрит в тебя легко
И находит в тебе покой,
Не вынашивая вопрос -
Сколько можно, ещё, ещё,
Бить коленом поддых, в кольце
Из ночей, потерявших счёт,
Из чужих подключиц и щёк,
И не ведать, что ждёт в конце.

Забери меня и разрежь,
Рви на клочья больную грудь.
И не спеть, и не договореть,
Я - в темнеющем октябре,
Все живые - опять умрут.

Здравствуй, северный город, тонущий в сквозняках.
Я опять к тебе, посмотреть на твои рассветы.
Там, где солнце скрылось в парадных, на чердаках,
Там, где тёмные воды тихо несёт река,
Я иду на Невский, чтобы найти ответы.

Если пальцами ног погладить изгиб волны,
Всколыхнётся в душе зелёная муть канала,
Все столетние мёртвые сны - тяжелы, темны,
Мостовые, уставшие ждать от весны весны,
И тяжёлое небо, которого слишком мало.

Угловатый мальчик в троллейбусе до Сенной
Распушил ресницы и смотрит в окно устало.
Я слежу исподтишка за его спиной,
Я уже не помню, как было оно со мной -
Где болело и как стремительно отпускало.

Я не помню, как рождается горячо,
И сосёт под ложечкой терпко, и сладко ноет,
Я не знаю, как целуют других в плечо,
Как глухая ночь завершает к утру отсчёт,
И приходит солнце - жаркое и хмельное.

Это новая анатомия наших тел.
Отмирают сначала нервные окончанья,
Вслед за ними дохнут бабочки в животе,
Привыкаешь жить в беспомощной тошноте
И блевать их тонкими крыльями и молчаньем.

Анатомия людского "без сил, без сна".
Человек живёт на одном алкоголе - вечно.
Тяжелеют веки, гнётся к земле спина,
А вглядишься в зеркало - можешь и не узнать,
Кто там щерит рот в улыбке своей калечной.

Этот старый как мир, живучий как мир трактат
опроверг все учебники, знания, постулаты,
Я смотрю, как расширяется пустота,
Я боюсь, что нам живыми уже не стать,
И иду в органный зал - там поют контаты.

Время уже не имеет значения,
Время - ненужная взрослым субстанция.
Мы это цепи своих превращений
От тела до тела, от станции к станции.
Силимся вспомнить, что было до этого,
Дни ли, недели лениво скользящие
Долгие месяцы лета раздетого,
Вечные зимние ночи не спящих, мы
Грузные тётки - проблемы с суставами,
Дряхлые дядьки с больными простатами,
Утро - и мы просыпаемся старыми,
И не понять, как успели мы стать ими.
Этими злобными, толстыми, чёрствыми
Сгнившими в зелень мясными обрезками.
Утро - и мы просыпаемся мёртвыми,
Я - в Балаклаве,
ты - где-то в Донецке.

А под вечер город сдался сырой зиме
Закурил, смахнул с промерзших карнизов медь
Завернул себя в туман и таким застыл
Лишь качались тихо и сонно его мосты.

В октябре ночами холодно и темно
Я прошу Его оставить тебя со мной,
Чтоб еще чуть-чуть постоять за твоей спиной.

Накрывает город белой густой волной
Беспробудной, гулкой, тонущей тишиной.

Я прошу Его подождать, не рубить с плеча,
У Него в ладонях время, в глазах печаль.
Он устал все знать и опять, как всегда, молчать.

Мне хватило бы самой малости, полглотка
Бесконечных летних сумерек в облаках
Снов под звездами, бликов солнца в твоих зрачках.

Моим мертвым пальцам - греться в чужих руках.

Наше горе в том, что время всегда спешит
Как ни мчись за ним - не сможешь его прожить
Беспощадно быстро в город пришла зима
Разливать мускат по чашкам, сводить с ума,
Отбирать тебя у меня, уходить в туман.

Как живется тебе в апреле?
в колокольном пасхальном звоне,
среди холмиков неприметных.
Кто сегодня ушел навечно
из любимых твоих мальчишек?
Чем еще тебя жизнь одарит,
где там твой эпилог маячит?

Как живется тебе в апреле,
что ты чувствуешь, засыпая,
когда в окнах рассвет сереет?
Вспоминаешь ли ты, как мама
завязав на затылке банты,
говорила: моя ты кукла!
говорила: сиди спокойно,
я сейчас доплету косички.
Годы шли, проносились мимо
и однажды весенним утром
оказалось, что наши мамы
были правы всегда и всюду
(и откуда они всё знают?..)
Надевай же свои сандали,
голубое с оборкой платье,
завяжи понарядней ленту
и скажи: как тебе живется?
Как стоится тебе на полке?
Крепко липнет к лицу улыбка?
Все отлично, тепло и сухо,
и хозяин, похоже, добрый,
и любовь, несомненно - правда,
только вот он никак не может
твое имя запомнить верно,
все зовет тебя по-другому,
да и ладно, ну что за глупость!
Может, просто ему так легче.
Улыбайся, моя ты кукла...

Закрой глаза и попробуй представить
себя на скале посредине неба,
в горячем, выжженном солнцем июле.
Вдали синеет лениво море,
и горизонта не угадаешь.
Так вот, представь себе этот воздух,
горячий, с привкусом трав и пыли,
он жаркий, так что дрожит немного,
и вся картинка в глазах мутнеет.
Теперь представь-ка соленый ветер,
прозрачный, вкусный глоток прохлады,
он налетает внезапно с моря
и гладит спины камней ладонью.
И ты стоишь на краю вселенной,
и все пространство вокруг в движеньи,
и все вибрирует и трепещет.
Так вот, и небо с хмельным июлем,
и этот ветер, и эти скалы -
все как-то странно смогло вместиться
в мою больную грудную клетку
и там застряло комком - не вынешь.
И мне никак не удастся, милый,
суметь все втиснуть в одно "спасибо" -
слова бессильны и бестолковы.
Я лишь могу попросить тебя
закрыть глаза и представить небо...

Тихо-тихо, легко-легко,
Тоньше сна, да и не уснуть.
С неба падает молоко
В недоношенную весну.
Расступается пустота,
Солнце льет свой медовый сок
И никто никогда тебя - так,
В переносицу и в висок.
Страшно трогать, как никогда,
Но не трогать еще страшней,
Сколько нужно еще прождать
Бесполезных, бессильных дней?
Выскребать из себя куски,
Оживлять свой небесный свет...

Нет, понимаешь, это не наш февраль
Тонет в снегу, вязнущем, как кисель.
Это, видать, просто пришла пора,
Время тебя вновь отделить от всех.

Чтобы когда все побредут домой
Жарить блины к плановым новостям
Ты вдруг собрал силы, сглотнул комок,
Ну и шагнул молча ко всем чертям.

Нет, понимаешь, там, где растет трава,
Бродят смешные пони и облака,
Там, на чужих солнечных островах
Спрятан твой дом, тающий в веках.

Кто-то ведь там ждет, о тебе грустит,
Шепчет слова, чтобы пришла весна.
Кто-то еще может тебя спасти,
Вытащить из мерзлого полусна.

Только пока ты все еще тут,
Силишься дни липкие листать
Там, обретая форму и красоту
Ждет твоя несбыточная мечта.

Мой новый год пахнет морской водой
И у него горько-соленый цвет
Мой новый год падает на ладонь
И застывает каплями в траве.
Море звенит, море поет гимн,
Плещет в груди тысячи огоньков,
Плачет во сне: Господи, помоги,
Дай мне хоть раз выйти из берегов.
Дай затопить желтые фонари
Темной своей, мерзлой своей волной,
Господи, только слушай, не говори.
Сам ведь любил это не так давно.

Господи, что же это - опять в пути?
Все, что мне нужно - спать на его плече.
Что же ты смотришь - смилуйся, защити,
Я не хочу вновь мастерить ковчег.
Я ведь и так здесь, на своей горе,
Мне ведь и так страшно смотреть вниз.
Если все знать - значит нести крест,
Сжалься, ты всё знаешь, не отвернись.
Пусть тем, кто шел молча тебе вслед,
Кто умирал ради твоих молитв,
И оставлял веру свою в золе -
Пусть ничего больше не болит.
Мы ведь и так все на твоем крючке,
Хочешь ковчег - будет тебе, держи.

А у меня прописью на листке:
"Меньше курить. Больше любить жизнь"

Мне тут сегодня сказали фразу "Просто захотелось тебя почитать", отчего мое творческое самолюбие вдруг проснулось и начало бить копытом. Поэтому на случай, если еще кому-то нравится "меня почитать", кладу сюда два стихотворения, которые не были здесь выложены раньше.

ткнуть в искусство

Здравствуй, далекий, несбыточный,
Как там, в тоскливом раю?
Что же, надежду твою
Так и оставили в пыточных?
Где-то на самом краю...

Правила писаны мудрыми,
Если решился идти,
Помни, что будут в пути
Горы с проходами трудными,
Пламя и взрывы плотин.

Вечная сила сгорания
Стихнет с последней росой.
Встань безоружный, босой.
Рай твой оплачен заранее
Каждой упавшей слезой.

Если внутри уже тесно им,
Звать не пугайся в бреду.
Верь, что я скоро приду,
Только пройду семь смертей своих
В темном, кипящем аду.

Я люблю вас, мои милые, мои гордые, пьяные, смелые, колокольчики серебрённые, шестиструнные, закаленные.

Вы красивее всех, разные, голосистые, прекрасные, вы теплее всех солнц, юные, беззаботные, безумные, залетаете в мир с грохотом, заливаетесь от хохота, заполняете ночь шутками. Я люблю вас, мои чуткие.

Обнимаете, уезжаете и опять за стеклом таете, остаётесь внутри мыслями, неподвластными мне смыслами, ветром, путающим волосы, разноцветным своим голосом - не прощаясь, а "до скорого" над огнями ночного города.

Я люблю вас, мои странные, заживляющие раны и возносящие ввысь, ранние, полуночные, предрассветные, я люблю вас, мои светлые. И пока мне еще пишется, я скажу вам одно, главное - я люблю вас, мои славные.

Лето скучало, во сне задыхаясь от пыли,
Томно катилось, а осень случилась сухая.
Небо забыло о нас, мы о нем позабыли,
Боженька выдумал нас и теперь отдыхает.

Боженька сделал меня из лозы и бурьяна,
Долго стоял, сомневаясь, над новеньким телом.
Боженька делал меня и вздыхал постоянно,
Будто бы знал, что не выйдет хорошего дела.

Время не верит в любовь и сказания мудрых,
Дни ускользают, минуты о камни кроятся.
Боженька сделал мне руки, и ноги, и кудри,
Даже учил меня петь, танцевать и смеяться.

Смотрит теперь на меня с сожаленьем, хохочет,
Или возьмет, да и спустит с небес подаянье.
Боженька выдал мне терпкие, сладкие ночи,
Полные смелых надежд и живого сиянья.

Нам отпускали по капле небесные тверди,
В наши ладони ладони чужие вверяли.
Мы каждый раз говорили, что любим до смерти,
Всё торопились, и вовсе себя потеряли.

Так и бежим, и рискуем, и губим все сами,
Тонкую кожицу с сердца немого сдирая.
Боженька сделал мне плечи и губы. И память.
В этом-то он прогадал, старый олух из рая.

Я схожу с ума от твоих высот,
Я ночами вижу себя в огне,
У меня весна по глазам течет
И чернеет снег.

И уже, похоже, не я внутри.
Я осколок сна, я комок тепла
У меня в груди сто костров горит,
А была зола.

А вокруг звенят и поют навзрыд
Сто таких же весен - живых надежд
Солнце плавит лед, и мои миры
Как один - в воде.

И плывут по ним, и скользят в рассвет
Сны о красных шелковых парусах
И касаясь нежно, дрожит в листве
По утрам роса.

И глядит чудесное вниз с небес
Люди пьют вино, рассыпают соль
Я смотрю на них, я иду к тебе
По весне босой.

А поскольку нынче март, а ничего не изменилось с самой осени, да и не постила я этого, то вот:

Март засыпает в распаренных облаках
Тусклое небо все ниже и все тесней
Я бы хотела уснуть на твоих руках
Я бы хотела увидеть тебя во сне

Мне надоело остывшие дни жевать
Просто хотелось сегодня к тебе успеть
Господи, если мне больно - то я жива?
Господи, как я устала себя терпеть.

нам отправляться скоро
курсом на свет
мой одинокий город
тонет в листве
ночи к зиме бежали
падали с ног
дни отсырели, сжались
слиплись в комок
плыли седые росы
сыпалась медь
чайник свистит к морозам
к скорой зиме
кутаюсь в одеяло
прячу лицо
где-то внутри застряла
осень с гнильцой
ветренная, глухая
крепнет во мгле
ширится, распухает
тянет к земле
бродит сквозняк усталый
следом за мной
в доме остывшем стало
слишком темно
песни, костры лесные
силюсь вернуть
кажется, до весны я
не дотяну.

Я шепчу: ничего не случится
Я кричу в темноту заоконья
У меня проступают ключицы
У меня замерзают ладони

Засыпаешь - измученный профиль
В тонких стрелках неровного пульса
У меня остывающий кофе
У меня карамельные бусы

Мы с тобой вроде взрослые люди
Запиваем тоску ледяную
Ты меня и не ждешь, и не любишь
Я тебя к сентябрю не ревную

У меня поднебесные сини
У меня пересоленный ветер
Ты большой и, наверное, сильный
Я - неслышно уйду на рассвете.

Когда начинается осень,
она вдруг становится призрачно тонкой
Она просыпается в восемь,
пьет кофе из кружки с блестящей каемкой,
выходит в пропыленный город
греть руки и шею под солнцем нежарким,
придумывать песни про горы,
бродить по аллеям в заброшенном парке.
Пройти мимо дремлющих сосен –
лучи у верхушек похожи на нимбы.
Когда начинается осень,
она вдруг становится странно ранимой.
Она возвращается ночью
из старых кофеен, из темных проулков.
Подъезд, как всегда, обесточен –
шаги отдаются угрюмо и гулко.
В квартире по-прежнему: душно,
цветы на окне, фотографии в рамках.
Она обнимает подушку
и видит моря и волшебные замки.
Когда начинается осень,
ей хочется тесно прижаться к кому-то…

Она просыпается в восемь,
пьет чай и шагает в холодное утро.

А знаешь, милый, уже не страшно – одной в потемках
Косые тени ложатся боком и ноги лижут
Ты помнишь, было и с нами раньше – легко и тонко
И с каждым шагом, и с каждым вздохом ты был все ближе.

А знаешь, милый, уже не больно – спроси любого.
Ты пил коктейли и тискал женщин на побережье,
Когда меня в лабиринтах комнат рвало любовью,
А ты не помнил, писал все меньше, звонил все реже.

И мне хотелось порезать пальцы и прыгнуть в воду,
Затем лишь, чтобы не слышать боли у подреберья.
И ночь за ночью на пыльных пяльцах сшивались в годы,
Летело время – стокрылый голубь, роняя перья.

А помнишь, мальчик мой ненаглядный, тогда, в июле
Шептал и плакал во сне прибой под луной медовой
А я считала ванильно-мятные поцелуи
И все никак не могла тобой надышаться вдоволь.

А знаешь, милый, меня не стало – тогда, под вечер
Я вся рассыпалась, растворилась в тебе, похоже
Тебе, любимый, теперь, наверное, станет легче
Ну что ж, живи, теперь, милый, со мной под кожей.

И когда пролетят злые зимы с поющими веснами
И тебе перестанет идти золотая коса
Ты войдешь в заколдованный лес пестрой раннею осенью
И услышишь вдали голоса

Невесомо знакомая песня из светлого прошлого
Пробежится по коже теплом и осядет в груди
И поверится вдруг - все, что было когда-то хорошего
От тебя не посмеет уйти

И стараясь ничем не спугнуть отдаленное пение
Ты замрешь, не решаясь ступить ни вперед, ни назад
А в ладонях охапкой - горячие листья осенние
И вечернее солнце в глазах.