В колонках играет - Башня Rowan, Иголка
каждый рабочий день начинается с «замуровали, демоны!», потому что железная подъездная дверь намертво примерзает к косяку и открывать её надо богатырским пинком (ну… или несколькими). у гну-синей есть специальный удар «Бдыщ!», а железной двери нет, это несправедливо, ведь именно ТАК надо отпирать запертое морозом.

ночами ветер примерзает к водосточной трубе – и с горя начинает в неё гудеть, свистеть и петь… пока из ближней форточки не высовывается сонная рука со стаканом кипятка. ветер берёт стакан и отмораживается, а осколки погибшего при этом стакана уносит с собой, не бросать же их вниз, этак внизу вырастут Стеклянные Горы, как в сказке братьев Гримм. когда стеклянные стаканы все вышли, кипяток стали подавать в пластиковом стаканчике… и согревшийся ветер потом долго играет им в футбол по улицам – загоняя стаканчик в пустые ворота остановок.

очень холодно :)

ветер сегодня похож на большую лохматую собаку Мальву, которую зачем-то занесло плескаться в проталинах на реке, и теперь ветру очень холодно, он сам себя продувает до прозрачных косточек, потому и носится по всему городу туда и сюда – надо же как-то согреться, отряхнуться снегом и дождём. люди идут, прячась от ветра за сумками, за рукавами, у кого что есть, говорят: собачья погода! а собака-ветер только рад узнаванию, налетает, откликается: лает, гремит жестяными подоконниками и водосточными трубами.
высоко в небе ангел Ефросинья свистит, кричит ветру «домой!», зовёт-зовёт из-за полуоткрытой двери, но зря… ветер не хочет за дверь, где на коврике спит летняя болонка Зефирка, у окна на задних лапах стоит большой морозный пёс и дышит холодом, на снегу до сих пор видны следы его лап… за дверью нет ледяных репейников, летающих зонтиков, капюшонов с торчащими носами… носы ветер дружелюбно лижет мокрым языком, чтобы его ещё раз узнали и назвали… собачья погода :)

«ну а ветер, как всегда, дует с юга на восток».
тут можно слушать.

Настроение сейчас - тоска

снег падает и падает, сейчас смотрел на него – летает вокруг фонарей завитушками. а из окна редакции видна ещё одна крыша, там живёт ветер-отшельник, который терпеть не может снег, изо всех сил его выгоняет, сметает, сдувает, поэтому над его крышей всё время клубится снежная пыль (снег упрямый, ему хочется полежать именно на этой плоской удобной крыше). у ветра есть метла из ореховых прутьев, которую ему подарили вороны, есть радиоприёмник – если слушать его правильно, то станет ясно, что сказал заморский циклон встречному антициклону, что думает о Барселоне путешествующий Зефир, кто целыми днями воет за окнами замка в глухой Шотландии и трясёт рамы… главное, не попасть на никому не нужную человеческую речь, то ли дело долгие шумные вздохи, треск, язык ветров, сквозняков и других эфирных созданий.
ветер слушает радио – иностранный язык самума. а снег подбирается всё ближе, потому что вот-вот должны передать пение северного сияния, составленное из колючих шуршаний горящего неба, звука рвущегося шёлка, разноцветного шипения ни о чём. это потом, уже под утро, ветер вспомнит об ореховой метле, скажет снегу: «брыс-с-с-с-сь!»… и над крышей начнётся маленькая метель – догонялки, жмурки, не поймаешь, не догонишь, не сметёшь, вой, свист и смех – не случайно ведьмы тащат постоять на этой крыше своих женихов (кто на кота похож, кто на козла, кто и вовсе на грача или на Ерша Ершовича) – на счастье, говорят. даже тропинку на крышу протоптали: ступит на неё случайный человек – станет белым, как снежинка, и по весне растает в синюю небесную лужицу с облаками, будто не было его никогда и нигде.

«с зюйд-вестом, товарищем верным...» (Драконь)

...о псе по имени Зюйд-Вест. он родился, когда дул зюйд-вест (иначе ему дали бы другое имя, например, Норд, Ост или вовсе Зефир). Зюйд-Вест рос не по дням, а по часам, как ветерок превращается в шторм, и хвостом бегал за вернувшимися из юго-западных морей — они пахли южными созвездиями, девятым валом и водорослями, которые на вкус — будто капелька йода с солью. Зюйд-Вест умел говорить с юго-западным ветром, который (по секрету) был большой лохматой собакой — то чёрной, то белой, то цвета мокрого песка. они вместе носились по пляжу, наперегонки ловя старый шуршащий пакет, потом лежали у перевёрнутых лодок и просто дышали, трогали лапой крабов... никто, кроме Зюйд-Веста не знал, что ветер умеет лаять (о вое ветра, напротив, слышали все). когда кто-то уплывал на юго-запад, Зюйд-Вест сидел на причале и говорил с растрёпанным солёным псом, прося уберечь корабль.
— а ты побудешь тут за меня?
— побуду! — отвечал Зюйд-Вест. — о чём лай.
и он был ветром с утра до ночи: лаял на волны, носился по пляжу, выл, лизал морскую пену... никто и не думал, что Зюйд-Вест был зюйд-вестом, пока он однажды не уплыл на юго-юго-запад с Собакой Вальдесом (который умел свистеть так, что все ветра слетались на зов, счастливо виляя завитками хвостов). две недели на пляже жил белый шпиц Штиль, зевотой вгоняющий корабли и волны в сон...
а Зюйд-Вест так и не вернулся на берег, говорят, что он навсегда стал ветром — лохматым, с колючими морскими ежами в шерсти, которых выбирает Собака Вальдес, когда они с Зюйд-Вестом сидят на полуденном морском дне под белым деревом-кораллом.

В колонках играет - Драконь, Утренняя звезда
Настроение сейчас - таблеток и спать. нельзя.

в одном городе есть дом, где жители любят складывать из бумаги драконов и выпускать их из окон. ветра знают про это и слетаются к дому со всех концов земли, что ветру расстояние, если здесь дают играть бумажными дракончиками и воздушными змеями. на улице флюгеры сходят с ума, не покрутившись и недели: как им выдержать всю розу ветров да ещё и драконов, вьющихся вокруг вместо воробьёв и голубей… драконы – клетчатые, в линеечку, с буквами и цифрами, а один – с портретом Л.Н. Толстого, потому что листок остался от сданного учебника, что с ним ещё делать? этот дракон давно живёт в доме за трубой, ветра осторожно скребут по кирпичам ногтями, чтобы его позвать. правда, как звать дракона они пока не решили: одни зовут «дракон Левин», другие – «Лёвин дракон».

Роберт Фрост
(перевод В. Топорова)

В смысле пенья

Пока мы не взялись за дело,
дул ветер, как ему взбредёт.
Что было силы и всецело,
в любом краю, из года в год.

А мы взялись за обученье:
не так задул, не в тех местах,
и слишком шумно — в смысле пенья. —
А в смысле пенья надо так!

Ценя в примерах простоту,
мы взяли воздуха за щёки
и выдули, погрев во рту,
его по порциям и в сроки.

По порциям и в сроки. Впредь
он знал, чего недоставало —
губ, горла, пауз, — чтоб запеть...
И ветру стало ветра мало.

В колонках играет - Драконь, Северная
Настроение сейчас - "правдой своей прав север"

из окна редакции видны заснеженные крыши: целые небольшие сугробики, «дымящиеся» от ветра. вполне возможен дом, над которым постоянно идёт снег — был бы только ветер. да не простой, а особенно шкодный: чтобы не заскучал показывать глядящим погоду в окна вечный снегопад и смеяться так, что позванивают стёкла.

деревья с ветром хотят нашуметься напоследок. а дома тишина, как в подушке. только я шуршу карандашами. рисовать на конкурс не получается. спать не получается. внутренний об(общительный) голос говорит, что и жить не получается тоже, другой голос — он любит мелочи — отвечает: обобщай где-нибудь в другом месте что-нибудь другое... хоть старые домики улиток в высоченную башню. они ссорятся до головной боли, потом уходят вместе курить. меня плющит и таращит. может, к нам нечаянно залетел какой-нибудь отбившийся от стаи мистраль?

вдруг ветры тянутся в пространстве, как Дамблдорова борода? и каждый из ветров — отдельная прядка (вьющаяся или прямая, всклокоченная, сбившаяся в Марсий колтун, какая угодно). выпавший (выдернутый) из бороды ветерок постепенно истончается, выдыхается... и пропадает.

у Эру был в голове ветер, и звали тот ветер Манвэ. дальше будет знакомая драматическая история про Зевса и Афину — извлечение ветра из головы, а заодно появление Тулкаса из Манвиного бряцания оружием — взял в шкафу побряцать чуточку — и вот... в итоге — полон дом народу.

от очень сильного ветра тополя за окном сгибаются, суматошно машут ветками, с них облетают серёжки. и смешно, и жалко. а берёзы на берегу Оми танцуют, сегодня видел – гибкие, лиственные вихри, даже музыку можно предположить: что-нибудь этническое, с колокольцами, шорохами лент… или Арефьева, когда уходит весёлость, а то, что остаётся, невозможно назвать.

Японское имя для вас

Ваше имя Красное солнце лихо подмигивает вам и сообщает вам ваше имя... Ямано Кадза - Горный Ветер

все гадания на aeterna.ru

В колонках играет - Мельница, Полнолуние
по улице ходит ветер в рваном плаще, у него зелёное лицо, он приносит ветрянку, насыпает зелёные лёгкие крапинки в щели для писем. на деревьях появляются листья, и на щеках и ладошках тоже, дети играют: «чур я крыжовник!», «а я тутовник», «я мята...»

по улице ходит ветер, он несёт ковёр, полный пыли дальних стран. там — след динозавра, здесь, на краешке — блестящая морская соль. ветер расстилает свой ковёр по всей улице, и люди, выходя из дома выпить кофе на углу, идут сквозь время, тропами саблезубых тигров и римских императоров... в кофейне стоит чуть слышный запах древних ливанских роз...

по улице ходит ветер — жонглирует каплями, чертит пальцами рябь на лужах. каждую лужу зовёт по имени: Большая Вода, Вода с Собором, Серебряная, Пустынная, Лаковая, Ласковая, Летящая... и крохотная лужа Кнопка, блестящая, с отражённой острой стрелкой уличных часов.

по улице ходит ветер, читает газеты,машет руками, соглашается и протестует: как можно, голландские мельницы работают без выходных! из-за новых окон сквознякам некуда податься! море волнуется, раз... если попадёшься на его пути — станешь махать руками, соглашаться и протестовать и пойдёшь за ним далеко-далеко, до самого пустыря, где ветер исчезнет в норке, а человек останется стоять и по инерции шептать о голландских мельницах. рядом с пустырём даже кофейню открыли: «Голландская Меленка», с кофейной меленкой, нарисованной на вывеске ветром-художником за чашку кофейного аромата.

по улице ходит ветер в венке из вьюнков, с дроздами, под мышкой гнездо сорочье, на шее коты уснули. он ходит с пчелиным воском — и лепит дома, деревья, бельё на верёвке, стулья, столы и мосты над речкой, тропинку в осеннем поле, печальных людей и кошек, из крошек и капель воска — шмелей, мотыльков и мошек.
сгорит и растает город, наутро родится снова. по улице ходит ветер в венке терновом.

ветер не дует, а льётся, мягкий и тёплый, ускользающий сквозь пальцы — его чувствуешь, как воду в горстях. то ледяную, то нагретую солнцем.
холодный ветер — щекотный, посвистывающий. улитка высунется из ракушки, поводит рожками и втянется обратно: нет, не её погода. а ветер рвётся следом — в ракушку, чтобы шататься по переходам, коридорам, завиткам... улитка будет встречать его где-нибудь в северной галерее по пути в столовую. поздороваются и разойдутся. или улитка выйдет со свечкой за глотком воды с мёдом, а ветер задует свечку, и начинается игра в догонялки-жмурки. потом они устанут и вместе усядутся на порог ракушки — глядеть, как замерзают лужи, натягивают на себя хрустящее ледяное одеяло. если кто-то сломал его днём, лужи сшивают лёд обратно — и тогда у них получается смешное одеяло из лоскутков. всё хорошо, чего ж мне-то гхырово? риторическое, да.

есть земля, где ветер можно видеть — он похож на длинного зверя с множеством лап и хвостов, скользящего во воздуху. ветер не любит, чтобы на него смотрели, и взрослые учили малышей: не смотри, а то простудишься; не смотри, а то зрачки сдует. самые добродушные из ветерков — южные, они даже позволяют носить себя на шее, как косынку. прогноз погоды в тех краях похож на короткий сеанс психоанализа — северный ветер не в духе, потому рвёт и мечет, берегите шляпы; западный впал в меланхолию, не тяните его за хвост; а восточный будет дуть радостно и кататься на флюгерах... и так далее.

он всё уносит и свистит в ушах, как в ущельях. не хочется складывать слова — точнее, придумаю что-нибудь, а когда включу ноутбук, шлю всё ко гхыровой бабушке, всё не то и не так. ветер принёс — ветер унёс. и не надоедает ему носиться. может быть, переставший дуть ветер — исчезает? потому ветра до последнего держатся: какой-нибудь слабый древний ветер идёт по небу с палочкой, гонит одну-единственную тучку, похожую на чёрную овцу. его пёс по имени Сквозняк — такой же старый — облаивает луну, кусает тучку за бока и путается под ногами.

Высокий Штиль, говорят ветра — погибель и ужас, потому что огромен, и ни на какой высоте от него не скрыться: поймает и сунет в мешок, где даже воздуха нет, дуть негде.

по любимой минералогии 10/10, удивительно. таки смог вырасти над собой. арифмантику, магию языка и технику безопасности — провалил. так что мы с троллем идём собирать подснежники.

есть пробирающий ветер – он забирается в шарфы, шапки, варежки, перебирает все ниточки и леденяще вздыхает над ухом, а потом пытается пробрать до костей – зачем ветру кости, никто не знает. может, его тянет к тому, чего он лишён. и единственный способ прикоснуться к желанным костям – это пробирать, пробирать всё живое до самого конца мира.

костлявый ветер – зимний, холодный и с острыми локтями. пальто прохудилось, пальцы застыли и стали палочками – ими костлявый ветер барабанит по жестяным подоконникам, когда идёт домой. иногда костлявый ветер становится рыбой из одних костей и плывёт высоко в тучах, иногда утыкаясь носом в окно небоскрёба, смотрит, как там люди. «живут» – думает, перед тем, как уплыть дальше.

есть два брата-ветра: воющий и воюющий. воющий любит подпевать у окон, поэтому многие пугаются – в их хоре вдруг слышится чужой голос. кроме страсти к хоровому пению он простой ветер, улетающий спать далеко за город, где есть волчьи логова – потому и летает весь в серебристо-серых шерстинах, сводя с ума городских охотничьих собак.

воюющий брат рассорился с флюгерами – за то, что они скрипят на весь город, куда он собрался лететь. этот брат воюет с флюгерами насмерть, старается сорвать их и утащить под ракитовый кусток, где никакого ветра вообще нет, разве что чихнёт простуженная букашка.

Настроение сейчас - зелёная хмурь

у рыбы в ребре завёлся морской бес, сам тоненький, маленький. помещается еле-еле: то рога торчат, то лапы с перепонками, если их пощекотать тростинкой, бес в ребре будет смеяться, и ребро будет смеяться, и вся рыба целиком тоже. бес не просто так живёт, он подбивает рыбу то рыбаков дразнить, то, нарисовав щёки, сидеть на бакене и томно обмахиваться листом кувшинки. рыба дразнит и обмахивается. даже в Париж летала на картонных крыльях, там её нарисовал художник Марк Шагал, бес же раздобыл бархатный берет и перо, стащил у Шагала кисточку и стал рисовать на чешуйках золотые звёзды, облака и один ветер с прозрачными зубами, который очень любит ловить себя за хвост. потом этот ветер унёс кисточку у беса и приделал к своему хвосту.

Настроение сейчас - холодает

на чердаке музея жил ветер-картограф. он часами ворошил-разглядывал древние карты, полные белых пятен — терраинкогнит. если в музее забывали закрыть форточки, к ветру в гости прилетал сквозняк.

вообще-то сквозняк — это ветряной мальчишка, которого выпускают погулять, если уроки сделаны верно, и воздушный шар, летящий со скоростью большой толстой птицы гагары, встречался с аэростатом (летящим в два раза медленнее) на такой-то параллели, и в ответе для аэростата указана верная птица — гусь.

сквозняк носился по залам, хлопая дверями, пока ветер не ловил его за ухо и не внушал, что Нельзя. Трогать. Экспонаты. руками и трясти нарисованные земли: с них на пол осыпаются города, корабли и драконы. уборщицы потом боятся и носят директору музея прожженные тряпки. утром ветер смотрелся в зеркала, но вместо рожицы с надутыми щеками, как на картах, видел только лёгкое возмущение воздуха. «Экспонаты. Нельзя. Трогать. Как Дважды Два» — думал ветер, вылетал на зимнюю улицу и начинал рисовать белые пятна на щеках прохожих, потому что город был картой, полной таинственных белых пятен и красных солнц на щеках.
носы были вулканами, пальцы — фьордами, меховые шапки — полями кукурузы или овса.