Все это произошло в Городе, в котором ни я, ни вы, пожалуй, никогда не побываете. Я не знаю, что произошло с тем Городом, укрепили или смыли волны Времени камни его стен… Но я знаком был с человеком, кто был в этом Городе. И даже больше – он жил там и, возможно, живет.
Со страниц моей памяти Время, увы, стерло его имя… Однако, оставило мне его прозвище, которое так любили окружающие и так ненавидел он сам – Колобок.
Он иногда, нехотя, рассказывал, что появилось это прозвище ещё в бытность его ребенком (киндером-сюрпризом – здесь и далее прим. автора), когда он был не долговязым, двадцатилетним юношей, а маленьким и пухлым мальчиком, которого так любила мама.
Мало кто знал, что случилось с ним, и отчего он покинул Город, о котором так часто вспоминал, сидя у камина с грустным и восхищенным блеском в глазах…
И, возможно, эта история так и осталась бы неизвестной и затерянной в веках, если бы в один зимний вечер, этот странный юноша с задумчивыми глазами не захотел рассказать её мне…
Что может быть прекрасней и важней любви для юношей и девушек в 15 лет? Что может быть важнее первых, робких поцелуев и печали безответной любви? Когда сломя голову обворовывают чужие сады, срывая тонкие стебли цветов и мчаться к той, чья красота затмевает даже первые лучи рассвета? Пожалуй, ничего… И те моменты: ветра в волосах, крепких сжимающихся пальцев с хрупким букетом – все это все ещё хранилось в блеске глаз моего знакомого. Однако, яркая картина теплых воспоминаний таила в себе выцветшие разводы слез…
Тот день… Тот день был непримечателен. Не было дождя, но и не было солнца. Было серое небо, с вязкими облаками. И тысячи людей прожили этот день, не заметив его и не обведя красным цветом тревоги или радости цифру в календаре. Но был в этой тысячи мальчик, что навсегда запомнил день, когда тяжелое, будто свинцовое сердце, мучительно билось в хрупкой грудной клетке и рвалось от стонов и боли. Была в этой тысячи и девушка, что смотрела в задумчивые глаза несчастного мальчишки, чуть скривив алые губы и крепко прижимая к телу белоснежное платье невесты…
Кто знает, что дает нам силы сдержать себя и не пронзить обманутое сердце ножом, лишь бы не чувствовать его стук?
Возможно, когда-нибудь вы встретите человека, который с, уже затертым, удивлением расскажет вам, как видел странного юношу, выходящего босым за ворота Города, освещенного лучами заката. Расскажет и забудет, потому что у него есть тысячи других забот.
Он и сам не смог бы вспомнить, сколько он прошел дорог и в скольких сердцах он оставил память о себе… Но была та, что навсегда осталась в сердце его… Он говорил о ней тихо, задумчиво улыбаясь и смотря, как колышется пламя свечи, разгоняя вокруг себя пустоту. И часто, в пустой ночи можно было услышать его глухое и надрывное от слез:
- Моя Лисичка…
Их встреча была банальна, таких встреч бывает много, так сталкиваются в море волны и расходятся навсегда. Но не в этот раз…
И было огромное количество безумных дней, когда видели люди, как стоят на краю скалы двое и смотрят в небо. Но однажды, она не пришла. И он искал её по пустым улицам и дворам, он искал её под окнами пустых домов и с ужасом понимал – он не знал, где живет его мечта… Целую неделю ныло сердце, пробуждая память о старом и новые слезы…
Но Судьба, наигравшись вдоволь, вновь свела их вместе. О сколько было гнева, злости и радости в его задумчивых глазах! Сколько торопливости в оправданиях… Но чужая длань легла на её хрупкое плечо его Лисы, что вздрогнула от этого прикосновения и тихо выдохнула:
- Отец…
Когда рассказ его достигал этого момента, он вскакивал с кресла и разрезал упрямыми шагами комнату, раздраженно барабаня по воздуху пальцами. Голос его становился громким и рвал уши тяжелыми словами:
- Он не разрешал со мной встречаться! Он смел сказать мне в лицо, что я смешон и глуп… Да видел ли он в зеркале себя? Глупый, цирковой Заяц!
Потом снова успокаивался, садился на место, и на его губах появлялась довольная улыбка, ведь он заново вкушал мед мести, что давала ему силы, когда он лез в окно девушки каждую ночь и уходил под утро.
Но однажды придя, он увидел лишь пепел и обгоревшие сваи и доски дома… И быстрее разума чувства толкнули тело, заставили ноги бежать, а руки, разрывая кожу в кровь, разгребать доски в слепом отчаянии. Кричать её имя, проклинать и молчать, и упорно не желая смириться – вновь и вновь перекладывать доски… И успокаивать помутненный разум тем, что не видно тел. Он не покидал пепелище месяц, уходя – возвращался обратно. И все оставалось неизменным, кроме погоды и людей вокруг… И мечта постепенно стала бредом и заменила явь.
Но, однажды, проснувшись, он не увидел неба и сажи на своих руках, рядом с ним сидел человек и седые волосы его спадали на жесткое лицо, пересеченное шрамом.
– Ты зря мучаешь себя… Он увез её ночью, а потом приказал сжечь дом… И пусть их след затерялся в дорогах, ты должен утешать себя тем, что с ней – все в порядке, - его голос был сух и резок, проникая в сознание и шрамами высекая слова.
Мой знакомый называл его Волком. За мудрость, которую он рассказывал вечерами, за тишину, что лечила сердце и за одиночество, что не гнуло спину.
Он говорил о нем мало, но с теплотой… Но даже я никогда не узнал, как оказался вновь на дороге упрямый юноша. И никогда не узнал, что заставило его остаться в моем городе и доме…
Проснувшись однажды утром, я нашел его постель заправленной, пустым – шкаф и залитой солнцем – комнату…
Он ушел, оставив мне на прощание, свою историю и память о задумчивых глазах.
И, возможно, я бы никогда не стал писать её на листе, лишь изредка вспоминая и задумчиво улыбаясь каминному теплу, если бы однажды в мою дверь не постучался старец, с длинными седыми волосами и жестоким лицом, пересеченным шрамом. Который сказал, что он видел маленьких Лисят с задумчивыми глазами в одном Городе, в котором ни я, ни вы никогда, пожалуй, не побываем…
