Первым мужчиной Нонны стал её однокурсник, неприятный парень, который воспользовался наивной девушкой и, напоив, сделал её женщиной, а потом бросил. Разрыв этих, первых в её жизни, отношений Нонна пережила крайне тяжело. Без нервного срыва не обошлось.

Она была симпатичной, с красивыми, длинными волосами, очень хорошей фигурой, знала об этом, и понимала то, что дело не в её внешнем виде. Подумав, что у неё что-то не так в сексуальной сфере, она заинтересовалась техникой интимных отношений между полами, и принялась изучать этот вопрос, читая специальные книги, например, Либиха и Кона. Там было написано о том, как целоваться, правильно ласкать, получать максимум удовольствия и доставлять это удовольствие партнёру. Усвоила множество всяких приёмчиков, повышающих это удовольствие… Читала, смотрела, но книга не даёт того, что может дать практика, и чтобы этому научиться, Нонна даже нашла себе мужичонку-тренажёр, так называемого «секс-инструктора», страшненького женатика-бабника, на котором она отрабатывала всё прочитанное на практике. Кончилось это плохо. Мужичок этот ей изменил, а она, бедняга, в него, зачем-то, влюбилась и снова страдала. Нонна не имела понятия о жизни, о том, что действительно важно в отношениях между мужчиной и женщиной, как потенциальными супругами. Но она считала, что всё дело именно в сексе, так как её бросали именно после него. Конечно же, этот аспект тоже имеет значение, но не только в этом дело. А если и в этом, то надо ещё и понимать то, в какой момент то или иное должно делаться, в какой последовательности, с какой длительностью, интенсивностью. Всё это имеет значение, и умеют это те, которые хорошо чувствуют партнёра. Например, легендарная Мэрилин Монро, которую называли «секс-страдивариусом». А Нонна партнёра не чувствовала от слова «совсем», да ещё и брезговала до рвоты языком да пенисом партнёра. Из-за этих потрясений и состояния невроза, впечатлительная Нонна перестала влюбляться. Стала бояться снова пережить стресс и страдать.

Друзей у Нонны было мало. Она плохо сходилась с людьми, не умела общаться и не была интересным собеседником. И вот, на работе она подружилась с милой, скромной девушкой Анечкой, которая привела её в хорошую компанию бывших её однокурсников - весёлой, интеллигентной молодёжи, любившей посещать один сельский православный храм, где служил симпатичный батюшка, которого они все любили и уважали. И стала Нонна вместе с этой Анечкой регулярно ездить в тот посёлок на берегу реки, где и находилась, облюбованная ими, церковь. Всеми любимого батюшку звали отец Георгий. Он был забавным, носатым и лопоухим мужиком лет пятидесяти, бородатым и длинноволосым, с толстым пузом, про которое он говорил: «Попам аналой нужен!», любил выпить и закусить, любил молодёжь, весёлые сборища и праздники. Вместе с этими ребятами он часто весело проводил время. Нонна не раз бывала в этой гоп-компании в разных местах. В гостях у регента, например, они освободили от подставки глобус и принялись его перекидывать, как мяч, а одного невысокого, худого юношу отец Георгий поднял на за подмышки, как будто пушинку, и принялся раскачивать его, подобно маятнику, а все смеялись. Так Нонна познакомилась с этим молодым человеком. Звали его странно - Ларион Светозар. Они с друзьями часто собирались у этого Лариона дома с батюшкой и без батюшки, так как ему нравилось устраивать у себя весёлые сборища, он любил приглашать гостей в отдельную двухкомнатную(!) квартиру высотного дома в Алтуфьево, где он жил один. Мать Лариона жила в другом городе. Она была ещё достаточно молодой, но тихой, молчаливой и очень скромно одетой женщиной. У неё была гладкая причёска, ни грамма макияжа и обувь на тонкой подошве. Лишь однажды она приехала, и Лара (как его часто звали) познакомил её с Нонной, как со своей подругой. Это было так неожиданно, что Нонна удивилась. Она не рассматривала Лару как потенциального жениха. Чья это квартира, где он жил, было неизвестно. Якобы, дядина. А где тогда этот дядя?..

Нонна была ярко выраженным интровертом, и не была влюблена в Лариона Светозара. Он даже был ей не особенно приятен физически. Его тело было не спортивным, слабым. Девушке не нужны были его прикосновения, она считала его просто приятелем, хотя сразу отметила то, что этот Лариоша со странностями. Несмотря на то, что он был очень уж он повёрнут на православии, в храме он стоял странно. Часто оборачивался и рассматривал прихожан, как полицейский или надсмотрщик оглядывает заключённых. Следил за тем, кто и как молится. Особенно часто он журил Нонну, которая постоянно выскальзывала из храма на свежий воздух. Он даже выходил за ней и возвращал девушку назад, в церковь, и ей приходилось убегать подальше от храма и прятаться так, чтобы господин Светозар не мог её найти. Нонну это раздражало, так как она спокойно относилась к вере и церкви. Как друг, Лариоша тоже не был ей нужен, тем более, что Нонна подозревала его в том, что он не просто так набивается ей в друзья, а, на самом-то деле, с миссионерской целью - хочет затащить её в церковный приход и сделать её прихожанкой православного храма, а ей было тяжело там находиться, особенно долго. Ларион Светозар регулярно ходил в церковь, и постоянно поучал Нонну тому, как ей следует жить, что носить, как разговаривать, что есть, куда ходить, и вскоре привёл её в церковь, где этот его духовник, отец Георгий её окрестил. Нонна не была против отца Георгия, но, несмотря на его обаяние, вообще не хотела ходить в церковь, тем более часто. Ей было там скучновато из-за непонятного языка, на коем ведётся служба, а самое главное – это то, что Нонна не просто не любила длительные стояния на всяких службах или молебнах, но ей это было тяжело физически. Нонна испытывала нестерпимую боль в ногах от длительного стояния, так как, несмотря на хорошую фигуру, её стройные, красивые ноги были плохими. Сильное плоскостопие с деформацией пальцев и всей стопы, из-за чего она не могла носить обувь на высоком каблуке, могла ходить только в кроссовках, и девушка испытывала сильные мучения, когда ей приходилось долго стоять. Каждый раз, стоя на больных ногах, Нонна маялась и думала: «И это что, ещё не всё?! Ещё будут молитвы?! Опять молятся?! Да сколько ж можно?! Как же затянуто! Когда же это всё закончится?! Как же ноги-то болят!..» Ей очень хотелось сесть и поднять ноги на стол, по-американски, что она не раз и проделывала, будучи дома наедине с собой.

И когда священник в конце молебна начинал обрызгивать всех святой водой, усталая от этой пытки до изнеможения, девушка воспринимала это как освежающий дождик после утомительной духоты и освобождение от мучений.

Поэтому она убегала из храма при первой же возможности и там, где её не смог бы найти неугомонный Ларион, садилась прямо на землю, вытянув вперёд свои несчастные больные ноги и оглаживала их, массируя ноющие стопы. В таком положении Нонна дожидалась окончания службы, а заодно и своего Лариосика, как она, читавшая Булгакова, его называла. Ей многое в нём было непонятно. Он был глубоко верующим человеком, даже делал замечания тем молодым и влюблённым друг в друга, прихожанам, которые лизались при всех, а сам-то…

Наблюдая за верующими людьми из прихода отца Георгия, Нонна удивлялась тому, что там присутствует явное блядство. И Ларик не составлял исключения. Более того, он в этом вопросе перещеголял всех тех, кому делал замечания, чем здорово их доставал. Вокруг него всё время ошивались разные девицы, и он ходил то с одной, то с другой и даже давал этим девушкам ключи от своей квартиры. Но все они оказывались забракованы как-то странно быстро. Потом эти девчата возвращали ему ключи с расстроенными лицами. Нонна дважды была тому свидетелем. А потом она случайно услышала разговор, когда этот молодец говорил какому-то мелкому, весёлому мужичку об одной из девушек: «Понимаешь, между нами уже почти всё было, но я что-то, не готов к серьёзным отношениям, и теперь не знаю, что с ней делать, я её даже боюсь…» Нонне этот разговор крайне не понравился, но её удивило то, что этот щуплый, как подросток, молодой человек вообще пользуется таким уж большим успехом у девушек. Что в нём особенного, она не видела.

В армию Лариона не взяли. По его версии, из-за того, что он удачно закосил под психа. Но психиатров же не обманешь! Их там, во-первых, целый консилиум, который весь из пришлых, и там физически не подмажешь. Во-вторых, притвориться психически-больным невозможно, так как психическое заболевание кроме поведения влияет на глаза (радужку и зрачки, наверняка), состояние кожи, лицо, мимику, тело, походку и пластику больного. Ни у кого ещё не получалось это имитировать. Но до Нонны это дошло не сразу, а лишь через несколько лет. Внутренний голос Нонны, конечно же, не молчал, а красноречиво предупреждал её держаться от этого человека подальше, но кто и когда слушается своего внутреннего голоса...

С самого-то первого взгляда, этот невзрачный паренёк Нонне не понравился на подсознательном уровне. Он был, вроде бы,  ничего, довольно миленький, типичный интеллигент, с рыжеватой бородкой и причёской как у Иисуса Христа, несмотря на раннюю плешь на затылке, не высок, узок в плечах, с непородистыми ушами без мочек. Под бородой и волосами Ларион Светозар прятал некрасивый, скошенный череп и куцую нижнюю челюсть, почти без подбородка, из-за чего он напоминал крысу. Кроссовки были ему великоваты, и он обматывал шнурок вокруг щиколотки, что бы обувка лучше держалась. Увидев это впервые, Нонна была шокирована и подумала: «Каков мерзавец!».

И вдруг этот Лариосик, несмотря на то, что умная девушка Римма, давно уже пытавшаяся выбраться из, так называемой, «френд-зоны», его всячески опекала, обратил более пристальное внимание на Нонну и стал её, что называется, «окучивать», подбираясь к ней всё ближе, как акула, наворачивающая круги вокруг своей жертвы. Звонил часто, приглашал в поездки, на интересные встречи, но чаще всего – в храмы да монастыри…

Однажды Нонна и Ларёк (одно из прозвищ Лариона) вдвоём поехали в Троице-Сергиеву Лавру, причём, тогда она ещё не догадывалась о том, что тот влюблён в неё. До неё всегда доходило долго. Нонна ещё не забыла о предыдущих отношениях, и в Лариона влюблена не была, но ей было приятно повсюду с ним ходить. И вот, в трапезном храме Лавры к Святозару подошла старушка и в стихах ему сказала о том, что он, якобы, какой-то «избранник Божий» и что-то там ещё, после чего тот бухнулся на колени и положил земной поклон (это когда кверху задом да лбом об пол). Нонна удивилась: «Слишком он ловко крестится и кладёт земные поклоны… как будто бы с детства в церквях зависает…» и спросила у него:

- Что она тебе сказала?

У парня блестели слёзы в вытаращенных глазах от восторга и счастья, но он не стал рассказывать Нонне и солгал (скорее всего), что не разобрал того, что сказала ему эта старушка. Вероятно, это стало его святой тайной. Задетая тем, что он ей не сказал правду, Нонна, саркастически ухмыльнувшись, пренебрежительно хмыкнула и с деланным равнодушием пожала плечиками, дескать, не хочешь – не говори, мне по большому счёту пофиг на это и на тебя.

После службы они, наконец-таки, вышли из монастыря на свежий воздух, Нонна сняла с джинсов подобие юбки, сдёрнула с головы платок и встряхнула головой, как лошадка. Она глубоко вздохнула и потянулась, растопырив руки. Молодые люди поднялись на какой-то пригорок, где, уселись на тот самый, универсальный заменитель юбки Нонны. Она достала термос с чаем, бананы, варёную картошку, курицу, бутерброды и блины с мясом (даже если и день был постный, то в путешествиях не постятся), и Ларик прочёл молитву, а потом оголодавшие ребята принялись трапезничать. Была весна, воздух чистый… А на свежем воздухе хорошо естся. Нонна вытянула вперёд свои длинные ноги, и ей было хорошо. Царапнуло только одно: «Что это за книга у тебя? - спросил Ларион Святозар (она читала мемуары Казановы), - Зря ты это читаешь. Я тебе составлю список книг, которые ты должна будешь прочесть. А такое не читай, выброси, а лучше – сожги, чтобы этот разврат ещё в чьи-то руки не попал!» Но девушка не обратила на это особого внимания, а список, который он ей дал, она даже не смотрела – бросила куда-то и благополучно о нём забыла.

Были и другие поездки, и всё это нравилось Нонне. Она любила весёлые компании и с радостью бы поменялась местами с Риммой, потому что, в отличии от неё, Нонне было очень даже комфортно в этой самой «френд-зоне».

Тёплыми летними вечерами Нонна и такие же молодые ребята сидели у костра, пели песни, смеялись, и вдруг Лариоша тихонько ей предложил: «Давай побегаем в поле!». Нонне это предложение показалось странным, так как бегать надо по гладкой поверхности, а не в темноте по ухабам, отказалась, так как у неё ещё и туфли были на небольших каблучках, в которых она еле ходила из-за своих шишек, и боялась подвернуть ногу. Тогда они продолжили сидеть рядышком.

Юноша и девушка, молча, сидели у костра вместе с другими ребятами, которые, весело переговариваясь, жарили сосиски с помидорами, хлеб, пекли картошку да яблоки и пили пиво. Ларион с нежностью глядел на девушку, её аккуратненькое розовое ушко идеальной формы с жемчужной серёжкой и высокую белую шейку. Нонне и Лариону разговаривать не хотелось. Нравилось именно так, молча, сидеть, соприкасаясь плечами. Всё, что Ларион позволял себе по отношению к Нонне, так это взять её под руку, а однажды, когда они оставались вдвоём, и в темноте смотрели фильмы, лёг на софу так, чтобы его голова была рядом с её коленями. И продолжалось всё это ненавязчивое ухаживание довольно-таки долго. Нонне нравилось то, как уважительно он с ней себя вёл, и то, что он постоянно был рядом с ней.

Умная Римма, имевшая статус лучшего друга Лариосика, часто брала на себя организацию этих его любимых квартирных мероприятий, в том числе и застолья, а другие девушки помогали ей и были у неё на подхвате. Нонне это тоже нравилось, лишь бы ничего не организовывать и не готовить самой. Во-первых, она, не верила в то, что путь к сердцу мужчины ведёт через желудок, а во-вторых была абсолютно равнодушна к Лариону Светозару и держала его при себе, непонятно, зачем, просто от скуки. Она перестала обращать внимание на эту Римму, не спускавшую взгляда не доенной коровы с этого парня и самозабвенно, со всех сторон его опекавшую. «Ради Бога, если ей охота, пусть извращается, как хочет…» - думала Нонна, с волчьим аппетитом поедая фруктовый плов, приготовленный Риммой и запивая его её же самодельным квасом.

Придя к Нонне в гости, Ларион познакомился с её родителями, и, когда он ушёл, мать сказала дочери:

- Какой-то он у тебя прибабахнутый!.. Что он несёт?! Ты не могла, что ли, кого посолиднее найти?

Отец посмеивался:

- Карманный Исусик! Замухрышка такой… А за эти шнурки его, обмотанные вокруг щиколотки, его надо к стенке поставить да расстрелять!

- Федя! – восклицала мать Нонны, - разве можно так шутить по-идиотски, да ещё и при ребёнке!

И Нонне стало стыдно из-за того, что она притащила в свой дом какого-то шибзика. Этот Ларион действительно был, мягко говоря, странноватый. Он, почему-то любил играть в мячик, не в футбол, волейбол или баскетбол, а по-стариковски или по-детски – просто друг другу перебрасывая лёгкий надувной мяч. И они с Нонной часто так играли, бросая и ловя этот большой красный мяч. А ещё этот Лара любил играть в догонялки. Нонна бегала плохо, была неспортивна и подвижные игры не любила, но побегать иногда была не против для коммуникабельности. Нонне было приятно то, что Ларчик (ещё одно из прозвищ Лариона) уделял ей внимание, и что он к ней не равнодушен, но не более того. Он ей не нравился и не волновал её, как мужчина, разве что, совсем немного. Кроме того, она понимала то, что этот юноша, вроде, как умён, достаточно культурен и даже патологически (аж до неприличия) начитан.

Посмотрев на Лару глазами своих родителей, Нонна мрачно ответила: «Этот тип мне вообще никто, он меня просто проводил. Не приятель даже, а так…», что, в общем-то, было чистой правдой.

Нонна часто бывала у Ларисы (ещё одно прозвище Лариона) в гостях и даже иногда без других ребят. И он по-прежнему её не касался. Разве что, брал за руку, чтобы помочь подняться или спуститься по лестнице, когда ночами ребята выходили на крышу, смотрели на засыпающий город, и он читал ей стихи собственного сочинения. Конечно, это была далеко не поэзия, а умение рифмовать, но, всё равно, Нонне это было приятно – стихи, прогулки под луной, костры, интересные поездки… красота! И всё между ними было целомудренно. Никаких поползновений со стороны юноши не было, и Нонне это нравилось, так как она его не хотела и, находясь рядом с ним, расслабленно молчала, ещё и потому, чтоб не прослыть глупой и не потерять к себе уважение, доверие и расположение. Да и Римма эта поглядывала на неё по-полицейски пристально, и девушка ощущала себя под рентгеновским лучом. Нонна побаивалась этой девицы. От неё исходила какая-то угроза. А отец у неё и вовсе оказался горбуном. Страшный и злющий был старикашка.

Но, вообще-то, эта Римма была умна и очень способна. Недавно она закончила МАИ, где учиться крайне сложно, говорила по-английски, по-французски, хорошо готовила, играла на фортепиано и прекрасно пела. Нонна не умела ничего из перечисленного. Пела она, правда, неплохо, но у Риммы был поставленный, певческий голос, и она пела в церкви на клиросе. Зато Нонна умела красиво двигаться под музыку, а Римма была полновата и танцевать, похоже, не умела совсем, но зато она умела много того, что было более важно. Например, пекла пироги. Нонне, правда, её пироги не нравились, но Ларион ел их с большим аппетитом, а Нонна не то, что ни одного пирога не испекла ни разу в жизни, но и готовить совсем не умела, и в этом смысле, да и в остальном Нонне было очень далеко до Риммы.

И вот, Лара попросил Нонну помочь подготовить его квартиру к ремонту – сделать генеральную уборку и упаковать вещи. И тогда Нонне показалось, что дело уже идёт к тому, что Ларион сделает ей предложение, и она не знала, что ему ответить и что с этим делать. Нонна не знала, годен ли он для брака, и надо ли это вообще. Замуж-то ей давно уж хотелось, но не за него же!.. Ей был нужен нормальный муж - сильный, рослый, крупный молодой мужчина, который бы неплохо зарабатывал и при этом был бы ещё и отличным любовником, но где найти такого, она не знала. А Лариосик… Секса, может быть, ей и хотелось, но, опять же, с ним – в меньшей степени, чем с кем-либо. Но за неимением ничего другого, можно было бы покувыркаться и с ним. Но будет ли он делать это с ней до брака?.. Ведь он же верующий, наверняка греха боится…

Нонна сожалела об их прежних отношениях, которые больше походили на дружбу (даже без флирта), чем на любовь. К тому, что отношения будут развиваться, девушка готова не была. Итак, из-за того, как Ларион её уже давно «пасёт», а теперь, вот, ещё и приглашает убрать квартиру, Нонна и подумала о том, что он собирается делать ей предложение, и решила ему ответить: «Я подумаю», чтоб не обидеть. От этой мысли ей стало легче, так как думать она может, сколько угодно.

Нонна захватила косынку, линялую футболку и старые джинсы, всякие тряпки, моющие средства, щётки и прочее для уборки и отправилась к нему. Пока девушка ехала со всем этим(!) в Алтуфьево(!) из Ясенево(!), то думала о том, что ей будет жаль их отношений, когда просто вместе. Нонне хотелось, чтобы всё оставалось так, как сейчас - чтобы проводить время с Ларой, но так, чтобы он в церковь её не тащил, не собирался спать с ней или на ней жениться…

Нонна трудилась, готовя квартиру Ларчика к ремонту, целый день, с раннего утра и до позднего вечера одна, причём Лариосик, запустив утром её в квартиру, ушёл на работу, а когда вернулся, то ей даже и не подумал помогать, а только руководил процессом, показывал ей, как лучше увязывать книги, что в какую коробку упаковывать, как накрывать мебель полиэтиленовой плёнкой и обматывать скотчем или специальной плёнкой, но ей тогда в голову не пришло обратить на это внимание.

Молодая, физически здоровая, полная сил, девушка навела порядок быстро, весело и почти не устала, так как энергии у неё было ещё достаточно, чтобы весь день трудиться и не сильно устать. Разве что, ноги побаливали. Было поздно, и парень оставил девушку ночевать. Она и раньше-то у него пару раз ночевала. Они спали в разных комнатах, так что, Нонна не боялась оставаться у Ларисы на ночь. И вот, они ужинали курицей гриль с зелёным горошком, а потом пили чай, сидя на диване его большой кухни. Ларёк вдруг закурил. Никогда ещё Нонна не видела его курящим. Потом на Ларька напало игривое настроение, и он кинул в Нонну спичечным коробком, а она кинула им в него. Ребята стали, шутя, перебрасывать этот коробок, и Ларион кинул его прямо Нонне в лицо. Это оказалось довольно-таки больно, так как уголок коробка угодил девушке в верхнее веко. Ещё бы чуть-чуть и в глаз, от чего Нонна аж побледнела от ужаса. Она сердито выбросила коробок в окно, и тогда Лариоша вдруг принялся, шутя, её тормошить, они стали бороться, а затем он вдруг, навалившись на Нонну, начал целовать её, а его шаловливые ручонки вдруг полезли ей под бельё, и она подумала, что вот-вот сейчас всё это и произойдёт. Ей не очень-то этого хотелось, но она решила ему отдаться, получить удовольствие – «живём-то всего один раз… да и молодость проходит, уходит и красота, гладкость кожи и упругость тела…»

Как уже написано, когда Нонну бросил однокурсник, она в отчаянии кинулась просматривать всякую литературу по технике секса, изучать позы, движения, ласки всякие, и даже потренировалась на живом человеке... И, несмотря на то, что Ларчик этот ей и не нравился, и она не хотела его, но всё же решила попробовать техничный секс на практике, и, таким образом, «закрепить» свои знания в этом вопросе. Решила, зачем-то, показать этому юноше, так называемый, «красивый секс». И вот, принялась она извиваться в его объятиях, крутиться, как мартышка. Её нежные губы ласкали его лицо, шею, грудь, а мягкие её руки так и заструились по нему, как весёлые змейки, ероша его редкие волосы, оглаживая его уши, спину, ягодицы…

Однако Нонна заметила то, что не в коня корм – Ларион, похоже, вдруг пошёл на попятный, зажался, избегает глубокого поцелуя в губы (с языком), также, как и она когда-то, в её первых отношениях. А ещё Ларёк оказался не очень-то искушённым в любовных играх. Запах от него был не тот, тело его было другим. Не таким сладким, как ей бы хотелось. Оно не было гибким и податливым, а как из твёрдой резины, почти пластмассы, даже каким-то деревянным, совсем чужим. Руки у парня были холодные и влажные, а пальцы толстые, твёрдые, неловкие, ласки не изобретательные, не доставляющие удовольствия, разве что, щекотку или боль. Он подержал её за соски, просунул палец в её устье… Начитавшись книжек по технике секса и потренировавшись на мужичке, Нонна считала, что знает о сексе всё, но что-то пошло не так…

Вдруг Лара остановился и пересел в кресло. Нонна, раскрасневшаяся, возбуждённая с тихим: «ух!» запустила руки в волосы и убрала их с лица дрожащей рукой. Ларион тоже, застегнув и поправил на себе одежду, почти синхронно закинул свои длинные волосы назад, и Нонна увидела его безобразное ухо без мочки. Она тоже машинально привела в порядок свою одежду, краснея от стыда, потому что свет так и не был выключен. Одна пуговица оторвалась и куда-то закатилась. А Ларик снова закурил очередную свою дешёвую, вонючую сигарету и вдруг произнёс:

- Вспомнил строгий взгляд отца Георгия и представил себе то, что он на это мог бы сказать…

«Вот это поворот!» - подумала Нонна, не ожидавшая услышать такое в самый разгар, так называемой, «прелюдии». Если бы во время любовных игр, её рука не нащупала его твёрдый, поднявшийся уд, то она бы подумала, что у парня просто не встало, вот он и вспомнил про нравственность, но это же было не так! И Нонна не понимала, в чём дело: «Зачем тогда было это затевать… лезть под бюстгальтер, в трусы, даже совать палец мне в одно место?!. Может быть, этим своим пальцем он обнаружил то, что я не девушка, и это его огорчило? А вдруг от меня плохо пахнет?.. Не дай, Бог, если изо рта… Или ему не нравится женская инициативность в любовной игре...» Выяснить это с ним у неё не хватило душевных сил, и они, молча, разошлись по комнатам. Нонна расстелила постель и пошла в ванную, принять душ, специально не закрыв за собой дверь, но он к ней так и не вошёл. Проходя мимо комнаты Лариона, Нонна тихонько туда заглянула и увидела то, как тот стоит на коленях перед иконами и молится. Кроме того, она заметила и то, что его широкая постель призывно расстелена, а на углу её лежит, явно приготовленная для вытирания интимных мест после секса, белая тряпка.

«Значит, он, всё-таки, собирался… и что-то ему помешало доделать дело до конца. Неужели я ему не понравилась?..» - в смятении думала Нонна, и ей было это крайне неприятно. Она понуро побрела в другую комнату, где долго не могла заснуть. В квартире стояла тишина. Из комнаты Ларисы не было слышно ни звука. Нонна чувствовала то, что он тоже не спит, хоть и старательно притворяется спящим. Она поняла то, что парень странный, если не сказать – с придурью. Она снова прислушалась. Вдруг придёт… Но он так и не пришёл. «Никогда ещё от меня не отказывались во время секса!» - огорчённо думала девушка, лёжа в темноте.

Первой мыслью было выйти на крышу или балкон, и оттуда броситься вниз – так ей было плохо. Не из-за полоумного Лариона, конечно, к которому, по большому счёту, она была равнодушна, а из-за своей женской несостоятельности. «Раз отпугнула мужчину, то значит, что-то со мной не так…» - думала она с горечью. И Нонна бы непременно так и поступила – выбросилась бы с крыши. Но ей стало жалко маму, и очень хотелось жить. Тогда она подумала, было, одеться и ехать домой. Но денег на такси не было, а метро закрылось. Потом у Нонны появилась мысль прогуляться по ночной Москве пешком, как она не раз делала, но вспомнила о том, какое громадное расстояние от него до неё. Конечно, она собиралась идти до открытия метро, а там и доехать, но её тело после генеральной уборки, всё ж-таки, устало, болели мышцы, шишки её у больших пальцев стоп, и сил уже не было, а утром надо было идти на работу в тесных лодочках. Спала она плохо. Будильником послужил приход маляров. Нонна еле проснулась, вся разбитая. В квартиру вошли весёлые, толстые бабы, и сказали скабрёзность типа: «Чего это они спят в разных комнатах?» и заржали. Нонне стало неудобно, пришлось быстро одеваться и собираться. Она причесала и уложила волосы, почистила пальцем зубы, кое-как подкрасила ресницы и губы, проверила сумку и оглядела квартиру, боясь что-нибудь забыть, а сама лихорадочно соображала: «Да что же это такое, наконец?! Ничего не понимаю…», но так ничего и не пришло ей в голову. Пора было бежать на работу. Спускаясь вниз, она захотела, было, поплакать, но вспомнив о накрашенных глазах, реветь не стала.

До метро Нонна шла, не разгибаясь, прижимая руки к животу и втянув голову в плечи, пока не увидела своё отражение в витрине. Ужаснувшись своему виду, она резко выпрямилась, отвела назад плечи, подняла подбородок и дальше пошла уже нормальной походкой. Она ехала на работу более полутора часа, не позавтракав, не попив кофе, голодная и не выспавшаяся. Этот тяжёлый рабочий день она еле перенесла. Всё утро боялась где-нибудь напортачить, чтоб не получить нагоняй, и была напряжена до трясучки. Пообедав и выпив два стакана кофе, Нонна почувствовала себя лучше, но ей так хотелось спать, что она, после работы, доехав, наконец, до дома, выжатая, как лимон, с радостью обнаружив то, что родители уже уехали на дачу, напилась чаю, рано улеглась и моментально заснула. Пережив стресс, что было вредно для её психики, она должна была, хоть как-то восстановиться, и у неё была потребность, как следует, поспать, и спала она очень долго.

Проснувшись на следующий день, в субботу, в два часа дня, Нонна слегка успокоилась, занялась собой и своей одеждой, поэтому обнаружила то, что в ту ночь у неё оторвалась от одежды пуговка, а без неё никак, так как заменить похожей получится вряд ли. Тогда она пришила на то место пуговку с самого низа блузки, а в низ - другую пуговицу, чтобы не было заметно. Потом она собиралась прийти к «Ларисе» и найти её, если, конечно, получится, но у неё уже не было ключа, так как Ларик ещё раньше их неудачного свидания, отдал его малярам, а после этого случая Нонну в ту квартиру уже не приглашали, а она постеснялась сказать об этом Ларе. В результате, девушка так и осталась без пуговицы.

Ларион какое-то время не звонил, но она не придала этому значения, так как, по большому счёту, не питала к нему никаких чувств. Да и куда этому Ларьку теперь её было приглашать, если там шёл ремонт, а он на это время поселился в бытовке для бригады рабочих, восстанавливающих храм, и замаливал там свои грехи. Нонна туда, естественно, не приезжала и уже ни на что не надеялась. Решив, что между ними с всё кончено, Нонна не расстроилась, хотя у неё после этого был неприятный осадок, и ей было тревожно из-за того, что она не понимает причины разрыва и жаль того, что теперь она снова будет постоянно ходить одна, никому не нужная, от чего ей было не хорошо и стыдно. От пережитого унижения она сначала ничего не ела, а потом купила себе большой, дорогущий торт.

Но вдруг «этот странный» Лариоша позвонил и, как ни в чём не бывало, даже не подумав извиниться, позвал Нонну в церковь. Она так растерялась и смутилась, что не нашлась, что ему ответить и обещала приехать. Голос у неё был испуганный и очень тихий. Она не знала, что и думать. Торт, который она купила себе в утешение, нечаянно совпал с днём рождения бабушки, о котором из-за стресса Нонна позабыла, и его радостно съели домочадцы и гости. «Какая наша Нонна умница! Какой вкусный торт бабушке купила!» - говорила её мать гостям с гордостью за дочь.

Нонна приехала в церковь и с удивлением заметила то, что «жених» продолжал вести себя с ней так же, как и раньше, словно бы, между ними ничего не произошло. Она постеснялась выяснять, что случилось на их последнем свидании, хотя ей очень хотелось об этом поговорить, обсудить произошедшее и выяснить его причину. Но она предпочла забыть о том странном случае. Правда, Ларион слегка изменился. Чем – Нонна понять не могла, но что-то в нём было не то, что-то её в нём ещё больше, чем прежде, настораживало.

Вечерами молодые люди, как обычно, устраивали гулянку. На то и молодость, чтоб грешить.  Ребята купались, разжигали костёр, жарили шашлык, пекли картошку, пили вино или пиво, а иногда и что покрепче да пели озорные песни под гитару. Было весело. Молодая жизнь кипела и бурлила… Ларион снова подсел к Нонне впритирку и молчал, посапывая, а девушка так вся и напряглась. Разве что, ближе к концу вечера на природе более-менее расковалась, а этот странный Лара обнял Нонну за талию и прижал к себе. Это её немного успокоило, и она, почувствовав голод, принялась поглощать всё, что было перед ней на импровизированном «столе», который, кроме Риммы, порой готовили и взрослые члены церковной «общины». Они тоже любили вечерами отдохнуть в весёлой компании. «Не всё же время лбом об пол биться (их любимое занятие) да попам ручки целовать…» - мысленно комментировала это Нонна. Бывало, они ставили самовар, чаёвничали и тоже иногда пели песни, но не долго. Одну-две песни споют и замолчат. Сидят, чаи гоняют, молча. Усталые… Всё-таки, возраст за сорок пять-пятьдесят.

Второй раз Лара и Нонна оказались наедине друг с другом уже у неё дома, когда её родители и бабушка были на даче. Влюблённые купили всякие вкусности к чаю, а также, мягчайший, ещё горячий, ноздреватый хлеб и жирное топлёное молоко (Нонна этим спасалась от своего неумения готовить). Когда они шли из магазина, попали под начавшийся дождь и прибежали к Нонне домой, взявшись за руки, весело смеясь и резво перепрыгивая через лужи. Ребята пили молоко с мягким хлебом и смотрели фильм на большом экране новой плазменной панели. Но вот, Ларион вдруг снова набросился на девушку. Та сначала вся сжалась, но под его неумелыми ласками стала понемногу расслабляться, хотя в этот раз постаралась быть гораздо пассивнее, а не проявлять инициативу, думая: «Вдруг ему не понравилось именно эта моя активность!..» И Нонна даже рада была этому, так как ей было совершенно неохота ласкать и «облизывать этого мальчишку», как она выражалась. Она уже не пыталась просунуть язык ему в рот, что тоже радовало, так как она сама терпеть этого не могла. Они скатились с дивана вместе с подстилкой типа пледа, и оказались на полу. Нонна думала, что вот, сейчас-то уж точно это, наконец-таки, произойдёт. Она чувствовала его напрягшийся уд у себя на животе, покраснела, задышала, принимая его ласки и поцелуи кротко, разве что, слегка обнимая его умеренно и нежно…

Но Ларик вдруг снова резко остановился, встал с пола и ушёл на балкон. Там он долго стоял и курил. Бедная Нонна забралась с ногами на диван и легла в позе зародыша. «Что же опять не так?» - думала девушка, скрючившись калачиком, как маленький лис. Когда он снова вошёл в комнату, то сказал ей: «Между нами это не должно повторяться…» Поражённая этим заявлением, Нонна не нашлась, что ему на это ответить, и, молча, лежала на диване, всё так же, сжавшись в комочек-кукиш, подумав: «Это ужасно! Просто какой-то кошмар!..». Потом она вдруг задремала под монотонное бормотание телевизора, а когда проснулась, справедливо подумала о том, что в квартире одна, но тут же вздрогнула от неожиданности. Этот долбаный идиот, почему-то, не ушёл, а ещё находился в квартире, что её, опять же, удивило. Он мог бы уже десять раз уйти! Дверь-то захлопывалась, и тот прекрасно об этом знал. Они ещё обсуждали удобства и неудобства этого устройства. И вот, когда он, наконец-таки решил уходить, Нонна, зачем-то попросила его не рассказывать попу на исповеди о том, что это у него было именно с ней, хотя совсем не это хотела ему сказать. Он ответил, что будет говорить за себя, «а ты – как хочешь». Эта фраза так её взбесила, что она ошарашено открыла рот, да так ничего и не произнесла. В голове звенело, и Нонне было, почему-то, стыдно. Она вся сжалась и, молча, закрыла за ним дверь, забыв ею хлопнуть на весь дом. И как же она потом ругала себя за бестолковость! Ведь не она же была инициатором всего этого. «Он же сам ко мне полез! Ведь это он - инициатор, мужчина, всё-таки!.. Почему же тогда он мне-то это сказал?! Можно подумать, что не я пассивная сторона, а он!!!» - бесновалась Нонна, когда до неё, наконец-таки, дошло всё происшедшее. Ею не просто пренебрегли без видимых причин, да ещё и, в общем-то, унизили. И это было очень неприятно.

«Однако, во время любовных игр, прямо перед сексом он дважды с меня соскочил! Почему?! Что-то же его остановило! И что же, всё-таки со мной не так? Что на сей раз могло ему не понравиться? - думала Нонна и мучительно соображала, чем она могла оттолкнуть от себя парня во время близости, - Я как-то не так себя вела? Может быть запах от меня нехороший? Но я, вроде бы, моюсь каждое утро и подмышки дезодорантом обрабатываю, а иногда и перед сном… даже если я в туалет по маленькому пару раз сбегала, то, всё равно, запах не может быть настолько сильным и неприятным. Тем более, я подмылась на всякий случай… А вот, если у меня стало пахнуть изо рта, то это – просто натуральная катастрофа! Надо будет у мамы спросить, есть ли запах... Если есть, то я, хотя бы узнаю, почему меня все кидают, и по врачам побегу…»

После этого случая самооценка Нонны резко упала, и ей даже стало страшно. Её уже бросали после близости, а теперь – опять, но уже прямо во время близости, так и не закончив прелюдию. «Неужели со мной что-то не так!? - паниковала она. Посоветоваться с кем-то из опытных она не могла, так как стеснялась об этом рассказать. Значит, если он полезет ко мне в третий раз, то я дам ему по морде, буду визжать и яростно сопротивляться. Может быть, это ему понравится… Только что-то мне подсказывает, что третьего раза уже не будет…»

После этого случая Нонна почувствовала отчуждение со стороны Лариона, и это ей было неприятно. Он не звонил, телефон его не отвечал, и Нонна поняла то, что он заблокировал её номер. Она поняла то, что всё кончено, и уже не надеялась на то, что их отношения возобновятся, но ей до зуда хотелось узнать о том, что не понравилось в ней парню, потому что, как она ни ломала голову, ничего на ум не шло. Поэтому она приезжала к нему в церковь ещё и ещё, чтобы поговорить с глазу на глаз, но он то проходил мимо, то бросал отрывочные фразы, а то и откровенно ей грубил.

В том, что Ларик её бросил, никаких сомнений уже не возникало. Однако, его поведение, всё равно, вызывало вопросы. Почему-то, он вёл себя с Нонной не спокойно. «Ну, бросил он меня, и что ж теперь? Ладно, так бывает… - рассуждала она, - Но что он так нервничает, суетится? Лара демонстративно от меня шарахается, если я к нему случайно приближаюсь, чтобы, непременно, все это видели, или разговаривает со мной по-хамски, говорит колкости. А сначала он мне показался интеллигентным юношей. Что им движет, не понимаю, а он не собирается что-либо объяснять. Неудобно перед людьми, которые это видят. При этом, рядом с ним постоянно болтается эта толстая и с лошадиными зубами, Римма. Они подолгу между собой разговаривают, шушукаются, трутся друг об друга… Меня же разъедает незаслуженная смертельная обида. Обыватели, когда речь заходит об отношениях между мужчиной и женщиной, считают, что психологическую травму при сексе может получить только мужчина, и это крайне нежелательно, но никто не заботится о том, что психологическую травму может пережить девушка… Об этом, почему-то, не думает никто! Кроме самой девушки, конечно…»

Однажды Нонна попыталась тихонько подкрасться к болтающим Ларионе и Римме, встав за бытовку, и подслушать их разговор, но говорили они тихо, и слов она так и не расслышала, а общались они настолько долго, что у неё не хватило терпения дальше так стоять и пытаться услышать хоть что-нибудь.

Нонна не знала, что и думать. Она шла на станцию, чуть не плача от обиды и унижения. Ей было плохо не из-за того, что ею пренебрегли, хотя это, всё-таки, тоже обидно даже тогда, когда нет никакой любви и даже (теперь) симпатии к этому человеку. «А если б была ещё и любовь, то что было бы тогда!..» - в ужасе подумала Нонна. Нонна достала пачку сигарет, щёлкнула зажигалкой и закурила. Она не имела привычки курить, ей это даже не нравилось, а покуривала она лишь изредка, что называется, для коммуникабельности. Но в этот раз она курила, чтобы успокоить нервы, и ей было приятно, так как сигареты были дорогие, поэтому хороши на вкус.

Впереди послышался гудок поезда. Девушка встала с лавки, вошла в открывшиеся двери подошедшей электрички, уютно устроилась у окна, и, так как народу в вагоне было очень мало, почти всю дорогу проплакала. Когда Нонна вошла в квартиру, то была рада тому, что дома никого не было. Родители были на даче с бабушкой. «Там сейчас хорошо – воздух, самовар, печка, - думала она, - лучше б я с ними поехала!» Она полежала в ванне, надела ночную рубашку, налила себе чай, попила его с зефирами, затем улеглась и вскоре заснула.

Проснулась девушка, вся горячая и мокрая от пота. Голова болела, чувствовала она себя очень плохо, а к вечеру у неё поднялась температура под сорок, и приехавшим родителям пришлось вызывать неотложку. Нонна заболела из-за психологической травмы. Её, что называется, «колбасило» из-за человека, который был ей «на хрен не нужен». Ей было плохо из-за унижения.

Выздоровев, Нонна уже не искала встречи и разговора с Ларионом Светозаром, но вся ушла в работу, что и отвлекло её от пережитого стресса. Она принялась усиленно трудиться, надеясь на повышение, и решила подтянуть свой английский, чтобы общаться с иностранными коллегами.

Ей уже не хотелось узнать причину поведения Ларисы, так как, наконец-таки, она поняла то, что бессмысленно пытаться понять мотивы действий человека, если он «пизданутый на всю голову», как она выражалась. Она давно уже ничего к этому Светозару не испытывала кроме презрения, мстительного чувства и даже некоторого омерзения, но судьба приготовила новую встречу с ним.

Дело в том, что Нонна пошла на курсы углублённого изучения английского языка и встретила там того самого Лару. Это было неожиданно и обидно, так как деньги были уже заплачены, причём, не малые, и назад хода не было. Светозар попал на эти курсы по случайному совпадению. Вероятно, Римма, хорошо знавшая языки, предложила ему обучиться, а он всегда её слушался. «Его только здесь не хватало!» - подумала Нонна со злостью.

Более того, он, как ни в чём не бывало, поздоровался и уселся прямо рядом с ней! Она злобно зашипела: «А ну отсядь!», но он не двинулся с места. И они теперь каждый вечер сидели рядом и, если разговаривали, то не цивилизованно. Ларион продолжал вести себя плохо и жалил её, как оса. Он вёл себя недостойно, неспокойно, даже постоянно ёрзал от возбуждения. Нонна смотрела с удивлением на его раскрасневшееся лицо и блестящие от возбуждения, глаза, крупный горбатый нос, бородку, скрывающую уродливую нижнюю часть лица, делавшую его похожим на крысу или бультерьера. Она не понимала того, как могла связаться с таким типом. И она жалила его в ответ с удовлетворением, когда видела то, что он задет. «Вот же придурок!» - думала она.

Выяснять у него причину того, почему он с ней так поступил, она, естественно, не стала. «Мало ли, что за тараканы в башке у этого долбаного психа!.. Да и уже нельзя спрашивать, раз сразу не выяснила причину его поведения. Слишком много времени прошло…» - думала Нонна. Получилось бы, что она помнит об их отношениях, а ей не хотелось давать ему это понять. «Слишком много чести!»

Но, сидя с ним рядом каждый вечер, после работы и украдкой потягивая томатный сок через трубочку, она чувствовала то, что от Лариона исходят флюиды эротического возбуждения. Женщины всегда это чувствуют, и Нонне стало неприятно из-за того, что она тоже возбуждена. «Но с этим уродом – никогда!» - думала она с отвращением. Из-за этих ощущений она возненавидела своего обидчика ещё сильнее и стала ещё более безжалостно поднимать его на смех. Девчонки ржали над ним всё время. Впрочем, Нонна была здесь не при чём. Ребята видели Ларька насквозь и были другие. Не такие как его окружение. Эта компания интеллигентностью не отличалась. Все они были разношёрстными. Девушки из конной полиции, твердолобая чемпионка по прыжкам в воду с брекетами на зубах и дурацким смехом, продавщица обуви в бутике, два балетных танцора-гомосексуалиста, повар-блинопёк, супруги - цирковые дрессировщики медведей и их сын, две туповатые и смешливые портнихи и даже трое художников, которые оказались самыми тупыми из всех, даже ещё тупее, чем самые тупые спортсмены. Все эти ребята были немного злыми. Лариона Светозара никто из них не уважал, его все презирали да игнорировали. И вот однажды Нонна увидела то, как слёзы заблестели на его глазах от этих насмешек. Она торжествовала. Враг был повержен. «Теперь ты поплачь!» - думала она, наслаждаясь своей местью.

И вот у выхода из помещения, где проходили их занятия, Нонна курила и угощала дорогими сигаретами ребят. Было холодно, на опавших листьях посверкивал иней. Подошёл Ларёк и протянул руку за сигаретой. Нонна сказала: «Брысь!» и все заржали. Но парень не отступал. Он сказал: «Надо поговорить!», на что та ответила: «Поговорили уже… мне больше нечего тебе сказать!»

- А мне есть! – ответил тот, - давай отойдём…

- У меня от друзей нет секретов! – ответила Нонна, но Ларчик смотрел на неё умоляюще. Нонна сказала девчонкам: «Идите, я догоню!», отошла от ребят и села на лавочку под пушистый куст с красными листьями и чёрными ягодами. Ларёк уселся рядом, как обычно, поёрзав.

- Ну, и что тебе от меня надо? – спросила Нонна.

- Я хочу перед тобой извиниться. Я вёл себя низко. Прости, пожалуйста. Что мне сделать для того, чтоб ты меня простила?! Я всё сделаю. Только прости.

Нонна удивлённо и зло посмотрела на него и подумала: «Всё сделаешь? А ты сдохни!» Она неприязненно проворчала:

- Ладно, забыто. Считай, что простили тебя.

- Угости сигареткой, будь другом… - заканючил Светозар.

- Сигарету бери, но другом твоим я не буду никогда! – ответила Нонна, встала с лавки, пошла догонять девчонок и думала: «Да! Сдохни, тварь! Вот, что тебе надо сделать, чтобы я тебя простила! А что ты можешь исправить? Нервные клетки мои, что ли, восстановишь? Сначала наделают дел, а только потом думают, что натворили… детский сад какой-то, ей Богу! «Я больше так не буду»! Да больше-то и не надо!!!»

Ларион Светозар сидел на лавочке под красивым кустом и медленно, растягивая удовольствие, курил выпрошенную у Нонны душистую и сладковатую сигарету.

- Что от тебя хотел этот клоун? – спросили ребята.

- Просил не дразнить его, над ним не смеяться и не издеваться. Он плохо переносит буллинг, просил на вас повлиять, уговорить, чтоб травлю прекратили… - ответила Нонна, недобро усмехаясь.

Все снова захохотали. Особенно громко, как настоящая лошадь, ржала спортсменка, а две портнихи ей вторили: «Га-га-га!»

На следующий вечер Ларёк опять сел рядом с Нонной, и снова между ними побежало то возбуждение, о котором было уже сказано. Парень ёрзал, менял позы, наклонялся к Нонне, и ей было жарко от него, как от печки.

Проходили дни, Нонна с увлечением училась на курсах. На Лариона реагировать она почти перестала, утвердившись в том, что он – обыкновенный «придурок».

И вдруг звонит этот самый Лариосик и спрашивает:

- Ты на меня зла не держишь?

- Нет… - удивлённо протянула Нонна, не понимая того, к чему он клонит.

Это уже потом она узнала причину такого вопроса, а пока подумала: «А ты как думал? Мне что, прыгать от радости после всех твоих примочек?.. Да мне порой было охота раздавить тебя, как таракана!.. Я не обижаюсь на тебя только лишь потому, что ты дурень, каких поискать…»

А вскоре Нонна узнала о том, что своими нежными ручками, приготовила в квартире Лариона любовное гнёздышко… но не себе.

Дело в том, что вскоре после этих разговоров Лариса женился на Римме. Одна их общая знакомая, иногда с ними тусившая и мало, что знавшая о проделках Лары, побывала на их свадьбе и потом взахлёб рассказывала Нонне об этом событии во всех подробностях. «Она что, издевается надо мной или действительно ничего не знает?» - подумала Нонна.

Ларион Светозар, кстати, английский язык так и не выучил. Не смог. Необыкновенно ленивый был паренёк, несмотря на явные способности да развитый интеллект. Парень ленился заниматься, много пропускал. Да и вскоре после его женитьбы, Римма родила первенца, и ему стало уже некогда учиться. Нужно было помогать супруге.

У Лариона и Риммы позже родилось трое детей-погодков, как узнала потом Нонна. Общие знакомые рассказали.

А когда она нелестно об этой Римме высказалась, одна девица сказала: «Не надо завидовать», на что Нонна, ехидно усмехаясь, ответила: «Чему же тут завидовать?! Муж сумасшедший!», и подумала: «Ещё неизвестно, кому из нас больше повезло, Римме этой или мне…».

Да, Лариосик этот был явно болен психически. И действительно, Ларика вскоре уволили с работы, потому что он ленился и там. По поводу психического здоровья Лариона, и подходит ли он ей, Нонна никогда не испытывала никаких иллюзий. У неё были сомнения с самого начала. И теперь она уже точно знала о том, что в её случае

Первым мужчиной Нонны стал её однокурсник, неприятный парень, который воспользовался наивной девушкой и, напоив, сделал её женщиной, а потом бросил. Разрыв этих, первых в её жизни, отношений Нонна пережила крайне тяжело. Без нервного срыва не обошлось.

Она была симпатичной, с красивыми, длинными волосами, очень хорошей фигурой, знала об этом, и понимала то, что дело не в её внешнем виде. Подумав, что у неё что-то не так в сексуальной сфере, она заинтересовалась техникой интимных отношений между полами, и принялась изучать этот вопрос, читая специальные книги, например, Либиха и Кона. Там было написано о том, как целоваться, правильно ласкать, получать максимум удовольствия и доставлять это удовольствие партнёру. Усвоила множество всяких приёмчиков, повышающих это удовольствие… Читала, смотрела, но книга не даёт того, что может дать практика, и чтобы этому научиться, Нонна даже нашла себе мужичонку-тренажёр, так называемого «секс-инструктора», страшненького женатика-бабника, на котором она отрабатывала всё прочитанное на практике. Кончилось это плохо. Мужичок этот ей изменил, а она, бедняга, в него, зачем-то, влюбилась и снова страдала. Нонна не имела понятия о жизни, о том, что действительно важно в отношениях между мужчиной и женщиной, как потенциальными супругами. Но она считала, что всё дело именно в сексе, так как её бросали именно после него. Конечно же, этот аспект тоже имеет значение, но не только в этом дело. А если и в этом, то надо ещё и понимать то, в какой момент то или иное должно делаться, в какой последовательности, с какой длительностью, интенсивностью. Всё это имеет значение, и умеют это те, которые хорошо чувствуют партнёра. Например, легендарная Мэрилин Монро, которую называли «секс-страдивариусом». А Нонна партнёра не чувствовала от слова «совсем», да ещё и брезговала до рвоты языком да пенисом партнёра. Из-за этих потрясений и состояния невроза, впечатлительная Нонна перестала влюбляться. Стала бояться снова пережить стресс и страдать.

Названия, имена и фамилии вымышлены, и все совпадения случайны. 

Был ещё 1988-й год, последние спокойные месяцы жизни в Москве при СССР. Цветущие дамочки, от 35-ти до 45-ти лет, трудившиеся в маленьком, уютном цеху киностудии, обсуждали то, когда и как состоится празднование очередного дня рождения. На сей раз обсуждали грядущий день рождения у новенькой, недавно пришедшей сотрудницы - невысокой, субтильной Майи, которая не хотела его справлять, так как не любила всё то, что напоминало ей о возрасте. Она усиленно молодилась, со своей комплекцией смотрелась девочкой, говорила, что ей 19-ть лет, и давно дни рождения не справляла. Однако, на новой работе, как говорится, «что-то пошло не так». Читать далее

Названия, имена и фамилии вымышлены, и все совпадения случайны. 

Был ещё 1988-й год, последние спокойные месяцы жизни в Москве при СССР. Цветущие дамочки, от 35-ти до 45-ти лет, трудившиеся в маленьком, уютном цеху киностудии, обсуждали то, когда и как состоится празднование очередного дня рождения. На сей раз обсуждали грядущий день рождения у новенькой, недавно пришедшей сотрудницы - невысокой, субтильной Майи, которая не хотела его справлять, так как не любила всё то, что напоминало ей о возрасте. Она усиленно молодилась, со своей комплекцией смотрелась девочкой, говорила, что ей 19-ть лет, и давно дни рождения не справляла. Однако, на новой работе, как говорится, «что-то пошло не так». Неформальный лидер коллектива - рыженькая, конопатая Настя, выросшая в детском доме и жившая по тамошним понятиям, возмутилась:

- Ты что, зажать хочешь свой день рождения, что ли?! Не хорошо ты себя ведёшь. Когда пришла, то не проставилась, что значит, не прописалась, но тебе никто слова не сказал, дескать, не знает девочка. Ты, между прочим, в коллективе живёшь, а это - твоя вторая семья, и празднуем мы, не то, что ты стала старше на год, а тот факт, что ты появилась на свет! Твоё рождение, а не старение! Читать далее

Названия, имена и фамилии вымышлены, и все совпадения случайны.

Был ещё 1988-й год, последние спокойные месяцы жизни в Москве при СССР. Цветущие дамочки, от 35-ти до 45-ти лет, трудившиеся в маленьком, уютном цеху киностудии, обсуждали то, когда и как состоится празднование очередного дня рождения. На сей раз обсуждали грядущий день рождения у новенькой, недавно пришедшей сотрудницы - невысокой, субтильной Майи, которая не хотела его справлять, так как не любила всё то, что напоминало ей о возрасте. Она усиленно молодилась, со своей комплекцией смотрелась девочкой, говорила, что ей 19-ть лет, и давно дни рождения не справляла. Однако, на новой работе, как говорится, «что-то пошло не так». Неформальный лидер коллектива - рыженькая, конопатая Настя, выросшая в детском доме и жившая по тамошним понятиям, возмутилась:

- Ты что, зажать хочешь свой день рождения, что ли?! Не хорошо ты себя ведёшь. Когда пришла, то не проставилась, что значит, не прописалась, но тебе никто слова не сказал, дескать, не знает девочка. Ты, между прочим, в коллективе живёшь, а это - твоя вторая семья, и празднуем мы, не то, что ты стала старше на год, а тот факт, что ты появилась на свет! Твоё рождение, а не старение! Читать далее

Я тружусь в бригаде маляров! Ягужинская теперь маляр-живописец! А ещё выбегальщик в магаз за харчами, выноситель мусора, вытиратель пола и мойщик посуды, кистей и валиков)))

Шальное это было время, лихие 90-е… Время моей, как я это называю, «первой юности». Я был беззаботным мальчишкой, в 1990-м году мне только исполнилось одиннадцать, потом я стал неуправляемым подростком - прогуливал школу, хулиганил, несмотря на то, что был из интеллигентной семьи, и друзья мои были такими же. Время было такое. Мы – так называемое, «потерянное поколение». Дети были предоставлены сами себе, пока их родители спасали семью от голода, работая, где придётся.

Когда я стал юношей, то продолжал балбесничать и лоботрясничать, не думая о том, что будет со мной дальше, а трудная жизнь «лихих 90-х» досталась моим родителям (хорошо, что они были тогда ещё относительно молодыми и здоровыми), родителям моих родителей, тоже не старым дедам с бабками, прабабушкам с прадедушкой и двоим старшим сёстрам-студенткам. Все они, не ропща, тянули лямку. Отец, например, работал на кладбище, а мать разносила почту, газеты, всякую рекламу и говорила нам: «Я готова голодать, недосыпать, но быть свободной!» Читать далее

Шальное это было время, лихие 90-е… Время моей, как я это называю, «первой юности». Я был беззаботным мальчишкой, в 1990-м году мне только исполнилось одиннадцать, потом я стал неуправляемым подростком - прогуливал школу, хулиганил, несмотря на то, что был из интеллигентной семьи, и друзья мои были такими же. Время было такое. Мы – так называемое, «потерянное поколение». Дети были предоставлены сами себе, пока их родители спасали семью от голода, работая, где придётся.

Когда я стал юношей, то продолжал балбесничать и лоботрясничать, не думая о том, что будет со мной дальше, а трудная жизнь «лихих 90-х» досталась моим родителям (хорошо, что они были тогда ещё относительно молодыми и здоровыми), родителям моих родителей, тоже не старым дедам с бабками, прабабушкам с прадедушкой и двоим старшим сёстрам-студенткам. Все они, не ропща, тянули лямку. Отец, например, работал на кладбище, а мать разносила почту, газеты, всякую рекламу и говорила нам: «Я готова голодать, недосыпать, но быть свободной!»

Интеллигенция тех лет была повёрнута на фактической (а не внутренней) свободе. Мне, порой, хотелось полакомиться вкусненьким, а денег не было, и я терпел это ради наступившей вольной жизни, и для меня то время было очень интересным и весёлым. Правда, я об этом стараюсь никому из тех, кому сейчас за 60-т, не рассказывать по всем понятной причине. Читать далее

Моя мамочка, роскошная красавица с полотен Кустодиева, вышла замуж за моего отца в 1966-м году, учась на первом курсе художественного института. Отец, вопреки стереотипам и прогнозам, любил её всю жизнь. От этого замужества родные мою маму поначалу отговаривали: «Не торопись, институт закончи, на работу устройся, вступи в союз художников, тогда выходи, хоть за чёрта лысого!», «Артисты друг с другом не уживаются. Один из пары должен крепко стоять на земле обеими ногами!» Был ещё жив мой строгий дедушка, и он ворчал: «Зачем тебе этот лохматый нужен?! Тоже мне, художник Ляпин!», но брак состоялся, и никто потом об этом ни разу не пожалел. Читать далее

Галя не получила профессионального образования и была мало, к чему способна. Поэтому, после школы она никак не могла устроиться на работу, а становиться санитаркой в больнице, куда её направила сердитая дама из центра занятости в МФЦ, ей категорически не хотелось. Родители Гали не сидели праздно, а обратились за помощью ко всем знакомым, что, в конце концов, возымело-таки успех. За девушку похлопотали добрые люди, с большим трудом уговорив директрису и хозяйку небольшой фирмы, скорее, артели, принять Галю на работу, прямо-таки, навязав совершенно ненужную им, работницу в рамках «услуга за услугу». Читать далее

Дело было в конце 1980-х - начале 1990-х годов, когда уже зашевелилось да забурлило бывшее тихое болото, и люди почувствовали свободу, забегали и заорали дурниной, как мартовские коты, как будто бы все они повсеместно сходили с ума. То, что началось в поведении наших граждан было похоже на помешательство.

Появилось большое количество всяких религиозных и не только организаций. Среди всего этого заработало несколько опасных тоталитарных сект, в которых сгинуло довольно-таки много людей, особенно молодых. Я всю жизнь был совершенно глух ко всяким религиозным верованиям, философским учениям и духовным практикам. Все эти течения, например, религиозные секты – хлыстовство, скопцы, толстовство, экуменизм, а также, гороскопы, восточные календари, дзен-буддизм, кабалистика, эзотерика, спиритизм, магия, колдовство, гадания, сатанизм и прочие мракобесия меня совершенно не интересовали. Я всегда считал и считаю всё это чушью собачей.

К православию же, у меня, хоть и двойственное, но особое отношение. Об этом хотелось бы поговорить подробнее. Конечно же, в те годы особенно активизировалась и православная церковь. Ещё в конце 70-х – начале 80-х туда стала потихоньку ездить интеллигенция и молодёжь, так как это было модно, но позволить себе это могли не многие, а только самые смелые или те, кто не нашёл работу по специальности или те, кто не смог поступить в нужный ему, вуз, ну, или те, кто трудился на заводе, допустим, или убирали в подъездах. Эти поездки, например, к Александру Меню в Новую Деревню под Пушкиным или ещё куда-нибудь, как правило, за город, были своеобразным протестом тогдашней системе. Вера в Бога и посещение церкви было сродни диссидентству. Читать далее

Дело было в конце 1980-х - начале 1990-х годов, когда уже зашевелилось да забурлило бывшее тихое болото, и люди почувствовали свободу, забегали и заорали дурниной, как мартовские коты, как будто бы все они повсеместно сходили с ума. То, что началось в поведении наших граждан было похоже на помешательство.

Появилось большое количество всяких религиозных и не только организаций. Среди всего этого заработало несколько опасных тоталитарных сект, в которых сгинуло довольно-таки много людей, особенно молодых. Я всю жизнь был совершенно глух ко всяким религиозным верованиям, философским учениям и духовным практикам. Все эти течения, например, религиозные секты – хлыстовство, скопцы, толстовство, экуменизм, а также, гороскопы, восточные календари, дзен-буддизм, кабалистика, эзотерика, спиритизм, магия, колдовство, гадания, сатанизм и прочие мракобесия меня совершенно не интересовали. Я всегда считал и считаю всё это чушью собачей.

К православию же, у меня, хоть и двойственное, но особое отношение. Об этом хотелось бы поговорить подробнее. Конечно же, в те годы особенно активизировалась и православная церковь. Ещё в конце 70-х – начале 80-х туда стала потихоньку ездить интеллигенция и молодёжь, так как это было модно, но позволить себе это могли не многие, а только самые смелые или те, кто не нашёл работу по специальности или те, кто не смог поступить в нужный ему, вуз, ну, или те, кто трудился на заводе, допустим, или убирали в подъездах. Эти поездки, например, к Александру Меню в Новую Деревню под Пушкиным или ещё куда-нибудь, как правило, за город, были своеобразным протестом тогдашней системе. Вера в Бога и посещение церкви было сродни диссидентству.

Те же, кому посчастливилось занимать тёплое местечко, например, работать художником, режиссёром на киностудии или в театре, преподавать в престижном вузе или быть членом творческого союза (писателей, художников, композиторов…), тому рекомендовалось держаться подальше от церквей да прочей мистики, так как вся гуманитарная деятельность, литература, музыка, искусство – это идеологический фронт! Они могли из-за того, что крестили, допустим, младенца, отпели бабушку, пошли в церковь за святой водой или освятить кулич, остаться без работы, быть отчисленным из престижного вуза или выгнанным из аспирантуры. А занять их место хотели бы многие, поэтому любителей стучать было предостаточно. Скрыть двойную жизнь было практически невозможно. Как религиозность, так и аморалка для таких людей могли стоить хорошей жизни, отлучить от кормушки, а кому охота сидеть в котельной, сторожить какую-нибудь стройку или рыть могилы!.. Читать далее

Я сказала себе воскресным утром: «Всё! Я больше не возьму в рот ни грамма алкоголя. Делаю всё, что угодно, ем, пью чай, занимаюсь с ребёнком, готовкой чего-нибудь этакого, иду в парк или на набережную …», а вечером… «В Питере – пить!» опять набухалась в говно! «…мне говорят, что пить нельзя, а я говорю, что буду!» Наутро опохмелилась и, отправив дочь в школу со словами: «Папаша заберёт!», дала ей «пять» и потопала работать. Понедельник – день тяжёлый, а работа мне тогда предстояла просто наитяжелейшая!

Я должна была очистить квартиру после трупа! Одинокая старая женщина умерла, и её тело долго лежало на полу. Лишь по тошнотворному запаху на весь дом соседи поняли то, что случилось, обратились в правление, и слесарь взломал дверь. Разложившийся труп, буквально отскребали от пола. А потом приехал наследник жилья, то ли племянник, то ли ещё, кто, и стал искать людей для ликвидации того, что старуха в маразме сделала с квартирой. Никто не хотел и за очень большие деньги туда даже входить - тут же вырвет, потому что стены, окна и мебель были замазаны испражнениями. Клининговая компания, согласилась взяться, но за астрономическую сумму, и новый собственник пожадничал. Поэтому домоуправ, наш отец родной, и предложил ему мою кандидатуру. Он знал о том, что я - никчёмная, глупая, постоянно безработная пьющая баба, и мне всегда нужны деньги, так как у нас с мужем девятилетняя дочь, и с моим режимом найти работу проблематично. Я заключила договор по всем правилам и даже взяла аванс и деньги на закупку всяких моющих средств. Кроме того, догадалась прихватить отцовский ящик с инструментами. Еле всё это дотащила. Знала, что понадобится. Войти в квартиру я долго не решалась, вся обмотавшись полиэтиленом и скотчем. Сначала хотела повесить на нос бельевую прищепку. Но, блин, больно-то как!!! Какая же я была в детстве сволочь, если вешала эти прищепки коту на уши. То-то его крючило не по-детски! Себе бы сначала попробовала… через сорок лет только поняла то, насколько это, оказывается, больно. Вот и наказал меня Господь за издевательства над животным! Не зря моя мама, когда была жива, орала на меня: «Дегенератка!», а муж ей вторит: «Безмозглая баба!». Он вообще базарный мужик, всё время скандалит, и как зарядит, так час может меня костерить за забытый свет в уборной, перерасход воды или потерянный тренировочный костюм ребёнка. Но, по сути, он не злой.Читать далее

Я сказала себе воскресным утром: «Всё! Я больше не возьму в рот ни грамма алкоголя. Делаю всё, что угодно, ем, пью чай, занимаюсь с ребёнком, готовкой чего-нибудь этакого, иду в парк или на набережную …», а вечером… «В Питере – пить!» опять набухалась в говно! «…мне говорят, что пить нельзя, а я говорю, что буду!» Наутро опохмелилась и, отправив дочь в школу со словами: «Папаша заберёт!», дала ей «пять» и потопала работать. Понедельник – день тяжёлый, а работа мне тогда предстояла просто наитяжелейшая!

Я должна была очистить квартиру после трупа! Одинокая старая женщина умерла, и её тело долго лежало на полу. Лишь по тошнотворному запаху на весь дом соседи поняли то, что случилось, обратились в правление, и слесарь взломал дверь. Разложившийся труп, буквально отскребали от пола. А потом приехал наследник жилья, то ли племянник, то ли ещё, кто, и стал искать людей для ликвидации того, что старуха в маразме сделала с квартирой. Никто не хотел и за очень большие деньги туда даже входить - тут же вырвет, потому что стены, окна и мебель были замазаны испражнениями. Клининговая компания, согласилась взяться, но за астрономическую сумму, и новый собственник пожадничал. Поэтому домоуправ, наш отец родной, и предложил ему мою кандидатуру. Он знал о том, что я - никчёмная, глупая, постоянно безработная пьющая баба, и мне всегда нужны деньги, так как у нас с мужем девятилетняя дочь, и с моим режимом найти работу проблематично. Я заключила договор по всем правилам и даже взяла аванс и деньги на закупку всяких моющих средств. Кроме того, догадалась прихватить отцовский ящик с инструментами. Еле всё это дотащила. Знала, что понадобится. Войти в квартиру я долго не решалась, вся обмотавшись полиэтиленом и скотчем. Сначала хотела повесить на нос бельевую прищепку. Но, блин, больно-то как!!! Какая же я была в детстве сволочь, если вешала эти прищепки коту на уши. То-то его крючило не по-детски! Себе бы сначала попробовала… через сорок лет только поняла то, насколько это, оказывается, больно. Вот и наказал меня Господь за издевательства над животным! Не зря моя мама, когда была жива, орала на меня: «Дегенератка!», а муж ей вторит: «Безмозглая баба!». Он вообще базарный мужик, всё время скандалит, и как зарядит, так час может меня костерить за забытый свет в уборной, перерасход воды или потерянный тренировочный костюм ребёнка. Но, по сути, он не злой.

Мне было невыносимо жарко и душно в полиэтилене с ног до головы, как в скафандре, но убирать надо было быстро и хорошо. Захламлена и загажена эта квартира была просто чудовищно, и тогда я впервые в жизни вспомнила о том, что мне за полтинник. Бывает, иногда побаливают ноги, спина, видеть я тоже стала хуже, читать могу, лишь вытянув вперёд руки с текстом, откинув голову назад и прищурившись, сетуя на то, что шрифт мелкий, а руки слишком короткие. К тому же, в последнее время я стала конкретно бухать. Достала тоска эта беспросветная от бесконечных забот. Поначалу просто снимала стресс, а потом возникла зависимость, и стало трудно держаться. Утром особенно тяжело вставать, вести ребёнка в школу и топать на очередную работу. Где я только не работала! Более-менее стабильную работу я потеряла лет 10 назад. С тех пор постоянно в поиске. У безработицы лицо женщины средних лет. После сорока пяти мы никому и нигде не нужны. Если мужчина в 45 лет - красавчик, то на нас, баб, не хотят смотреть – многие нарочито отворачиваются, даже тогда, когда мы при полном макияже, на каблуках и с причёской! Впрочем, я не была в парикмахерской уже очень давно. О маникюре и не помышляю, стригусь сама, обувь на высоком каблуке лежит в коробках, так как в театре или на концерте не была уже целую вечность. Разве, с дочкой, на детских спектаклях, но туда каблуки не обязательны.

У мужа зарплата небольшая, ребёнку постоянно что-то нужно, и он всё время ворчит, что льём много воды, жжём много электричества и много жрём. Вот и пытаюсь внести лепту в бюджет.

Своих детей у нас нет из-за того, что у меня серьёзные нелады с гормонами, отчего даже есть растительность на лице, и приходится делать эпиляцию, что очень больно, груди почти нет, голос низкий, узкий таз, крупноватые ступни, кисти и рост выше среднего. Если бы мне приставить причиндалы, то из меня вполне бы мог выйти не крупный мужчина с тонкими чертами лица. Но родилась-то я, как бы, девочкой и воспитывали меня соответственно, хотя я предпочитала играть с мальчишками, а с девочками мне было как-то не интересно. Меня и называли: «мальчишница». До переходного возраста было ещё не понятно то, что со мной что-то не так. Я привыкла к длинным волосам, косметике, дамской одежде и обуви. Бывает, вполне приличную одежду и обувь можно отыскать, вывешенную возле мусорных баков или выставленную в мешках. Я там целиком оделась и одела чуть ли не всю семью. Выбирать, правда, не приходится, беру, что попадается, поэтому ношу мужские джинсы, на моей дурной башке тёмно-синяя шерстяная шапочка, чуть битая молью, пуховик загрязнился и всё никак не дойдут руки до того, чтобы зашить дырку подмышкой. В этой одежде меня путают с мужчиной. Впрочем, в моём возрасте гораздо приятнее слышать обращение «молодой человек», чем это ужасное: «жэнщщна!» Во-первых, я – человек, во-вторых, мне приятно то, что я - «молодой». А когда вместо «девушки» я стала всё чаще огребать «женщину», то это меня бесит, особенно тогда, когда я услышала это впервые. Помню, я тогда ответила: «Может быть, я, конечно, и женщина, но какое Вам до этого дело…» Эти наши «тактичные» народные обращения по биометрическим параметрам просто отвратительны, особенно: «женщина» и «бабуля». Мужчины не любят «молодой человек», так как звучит пренебрежительно. Но я всегда относилась с юмором к тому, что меня называли «юноша», «парень», «молодой человек». В последнее же время понемногу начинаю трансформироваться в «мужчину». Что поделаешь? Идут годы, и наши невоспитанные граждане обязательно напомнят об этом. Уж будьте покойны. «Непосредственные» люди не дадут вам забыть о том, что вы не молоды, не красивы, не богаты и не талантливы. Увы и ах. Такой у нас менталитет. «Чё увижу, то и брякну!» Не Япония, блин, и не Европа.

Давно смирилась с тем, что со мной сделала природа, хотя не понимаю, почему она со мной так обошлась и зачем вообще нужно природе, чтоб человек был ТАКИМ. Зачем рождаются люди без выраженного пола, или настоящие гермафродиты, зачем рождаются калеки, слепые, глухие, уроды, слабоумные… лучше уж мёртвым родиться, чем без рук и ног, например, как этот известный проповедник, как его…

Младшая сестра моя родилась абсолютно нормальной, была очень красивая, всё при ней, умница, кандидат наук, два языка знала, играла на арфе. Родители её любили так, что я постоянно чувствовала себя обделённой. На фоне сестры я, тупая и косорукая двоечница, выглядела каким-то недоразумением. Но сестру свою я всегда очень любила, никогда не обижала и всегда желала ей только добра. Никакой зависти к ней никогда не испытывала. Одежду свою старалась носить аккуратно, так как знала о том, что она перейдёт к сестрёнке, и мне хотелось, чтоб не было заметно то, что девочка ходит в ношеном. Обиду на жизнь и своих родителей я срывала на коте, мучая несчастное животное. Несмотря на это, прожил кот рекордно долго – 23 года. Был уже глухой, почти слепой и лысый, еле ходил. А погиб не своей смертью. Его на даче схватила лиса. Кот был очень крупный, да ещё и жирный, от чего тяжёлый, килограммов десять, и лиса быстро бежать с ним не смогла. За ней погнались, она его бросила, но тот был уже дохлый. Там и похоронили, под яблоней.

Несмотря на массу достоинств, в отличии от меня, сестра замуж так и не вышла. А я, почему-то, сподобилась, хотя у меня шансов не было даже на то, чтобы с кем-то дружить. И это при том, что мой муж абсолютно в курсе того, что я – «бесполое существо», как он сам выражается иногда, ругаясь со мной.

А у сестры замужество не получилось. Бывает. Не повезло. Или наоборот – повезло. Это с какой стороны посмотреть. Ребёнка она родила для себя, когда ей было уже под сорок. Кто отец девочки, никто не знает, но похож ребёнок на моего мужа. И если у него была с моей сестрой интрижка (мне пофиг на это), и девочка от него, то это было бы даже и хорошо. Дело в том, что случилась большая беда.

Моя единственная и любимая сестра сгорела от рака в считанные месяцы, когда малышке не было и двух лет. Мы с мужем удочерили племянницу, а квартиру сестры сдали, чтобы жить самим и поднимать нашу дочь. Малышку мы полюбили всем сердцем, но мне к тому времени было уже 45 лет, и забота о девочке съела все силы и нервы. Ариадна занимается балетом, учит английский язык, и всё это платно. За школьные обеды и продлённый день тоже надо платить. Приходится провожать её в школу и на занятия. Устаю… вот и сегодня, вскочив шесть и закинув Аришу в школу, я побежала работать и уже с самого утра, выжатая, как лимон.

Было бы мне, хотя бы, тридцать лет, так я моментально бы вычистила эту помойку, а сейчас прямо-таки растерялась: «С чего же начинать? Ну, допустим, с дальней комнаты, с самого дальнего угла. Итак, давай же, смелее! Денег тебе заплатят чёртову кучу! Боже, какая вонь!» И, перекрестившись, в тройных перчатках, я распахнула окна, впустив в квартиру вожделенный свежий воздух. А потом под радио «Орфей» началось бесконечное вытаскивание мусора и хлама к помойке, куда уже поставили специальный контейнер для крупных вещей на выброс, мытьё потолка на кухне, окон, ужасно загаженной сантехники да кухни. Все окна и двери были нараспашку и придавлены чем попало, чтобы не хлопали от сквозняка. Окна у старухи были ещё годов с шестидесятых, так как именно тогда построили наш дом, и мне пришлось развинчивать двойную раму отвёрткой, чтобы эти окна отмыть. В комнате всё было в паутине и, чуть ли не сантиметровом, слое пыли, в санузле – в чёрной плесени да говне, прости, Господи. На кухне пыль была вперемешку с жиром и копотью, отмыть это не представлялось возможным, и я отскабливала всё это дерьмо от полок, стен и потолка целыми пластами, с отвратительным скрежетом. Также я скоблила и паркет, особенно в том месте, где валялся труп, засыпав сначала это место содой, уже еле ползая от усталости. Я потеряла счёт мешкам с мусором, которые отволокла в мусорный бак на улице. К концу уборки я содрала-таки с себя почти весь полиэтилен, так как пот лил с меня так, будто бы я попала под дождь. Обои пришлось содрать, так как их было не отмыть от нечистот, которыми они были обмазаны. Я выскоблила всё вместе с краской, так как она отваливалась здоровенными лоскутами, до бетона и гипса. Сложнее всего было отчищать ванну. Сантехника оказалась голубой! Ну надо же! Кто бы мог подумать. Прежде, чем выбросить книги, я их перетряхивала. И не прогадала. 2500$ было у меня в сумке, и мне было ни чуточки не стыдно! Нашла – значит, моё!

Я была на ногах с шести часов утра до одиннадцати ночи, так как на следующий день не могла работать долго, и к концу работы ползала, как полудохлая улитка! Болело всё. На второй день работала из последних сил до четырёх, потом вела дочь на балет, где промаялась в раздевалке, её ожидая, на низенькой скамеечке, время от времени засыпая, а на третий, уже совсем убитая, промыла пустое помещение, с порошком и послала фотографию клиенту, после чего он перевёл мне на карточку остаток денег. И сие было радостью весьма великой!

Теперь можно было затариться бухлом надолго, но спина моя после всего этого болела просто адски! Я была не в состоянии разогнуться, и даже ноги отнимались. Поднимать ноги при ходьбе было адски-больно и трудно, так как они не поднимались. Было просто немыслимо тащить из магазина столько бутылок. Я и за одной-то была не в состоянии сходить. Сделать лишний шаг было невозможно, даже несмотря на то, что выпить очень хотелось. Поэтому, забрав дочь с продлёнки, кряхтя, дотащилась до квартиры, где потом долго лежала в горячей ванне, а потом Ариша катала по моей спине деревянный ролик-массажор. Спину мазали всеми рекламированными мазями. Помогла только тигровая, лежавшая у родителей в холодильнике лет пятьдесят, и я помню, как мазала ей шею от миозита, когда в 15-ть лет меня продуло. И даже помню, как это было. У меня были кассеты с записями рок-оперы «Супер Стар» и Демиса Руссоса. И принесла я эти кассеты к тогда ещё не эмигрировавшим в Израиль, Рубинштейнам. Мы слушали сначала «Супер Стар», потом – Руссоса, а я сидела спиной к окну, створка которого была приоткрыта, и от сквознячка я жестоко простудилась, и мне продуло шею. После этого я не могла повернуть голову. С тех пор я мажусь из этого пузырька, как только у меня что-нибудь заболит. Было у нас и чудодейственное снадобье из подорожника, но я его опрометчиво отдала соседке, вымазавшей его всё на свою трофическую язву, за что огребла очередную «дегенератку» от мамы.

Итак, намазав спину тигровой мазью, я опоясалась пуховым платком и легла. А как только перестала болеть моя спина, я смогла разгибаться и ходить без кряхтения и оханья, воспользовавшись тем, что муж ещё не пришёл с работы, собралась в магазин «за бухлом». Дочка догадалась о том, куда я иду и, бросившись передо мной на колени, вцепилась мне в ногу и, обливаясь слезами, кричала навзрыд: «Мама! Не бухай!!!» Выпить очень хотелось, и мне даже подумалось, не отбросить ли ребёнка, стряхнув её с ноги сильным пинком, но я не посмела этого сделать и сказала ей:

- Ариадна, я – алкоголик. И если я сейчас не выпью немного, то мне будет очень плохо, и, может быть, я даже сойду с ума! Пожалуйста, отпусти мою ногу и дай мне быстро сбегать за пивом, пока не вернулся папа. Я выпью немного и сразу лягу спать. Ариша, ну пожалуйста!

Но девочка всё кричала и кричала. У неё началась истерика. Она орала так громко, что у меня заболела голова. Я заткнула уши, и тоже заплакала от бессилия и жалости к нам обеим. Время шло, муж вот-вот должен был вернуться, и я ушла в свою комнату. Но Ариадна от меня всё не отходила, а продолжала реветь. Объяснить ей то, что всё равно сбегаю за бухлом не сегодня, так завтра, когда она будет в школе, а отец на работе, я пыталась, но не могла пробиться сквозь рёв. Плюнув на это, ринулась к двери, но так и застыла. Моя сумка была открыта, и в ней отсутствовали кошелёк с картой и телефон. «Неужели меня обокрали?! - подумала я в смятении, - Но когда?!»

В этот момент щёлкнул шпингалет в туалете, и оттуда в прихожую вплыла громада мужа. Он сразу оценил ситуацию и сказал мне:

- Деньги и телефон забрал я. Не ищи, не найдёшь! Это на хозяйство и прочее для семьи. Тебе куплю всё, что понадобится, и если ты, мужик без причиндалов, ещё раз нажрёшься, то я прикую тебя к батарее! А завтра поведу тебя на антиалкогольный укол. Уже записал тебя. И если ты после этого укола выпьешь, тут же издохнешь. А если выживешь, то ослепнешь или ноги у тебя отнимутся! Понял всё, урод?! – он всегда обращается ко мне в мужском роде, когда злится. Думает этим уесть. А мне пох*й. Обидно даже не то, что он сунул мне прямо в нос огромный веснушчатый кулак, в рыжей шерсти, а то, что я так и не смогу снять стресс, а потом уже завязать. Завязывать тогда, когда не сама, а под давлением, противно. Из духа противоречия и от того, что на мою свободу покусились, хочется назло им забухать так, что ох*еют!

Но надо успокоиться и забить на это. Спасибо надо мужу сказать за то, что помогает мне справиться с зависимостью. Другой бы развёлся да ребёнка отсудил! Пришлось проглотить своё уязвлённое самолюбие и как-то справиться с желанием выпить. В этот момент меня всё раздражает! Хочется поджечь дом…

Надя Калмыкова закончила учёбу в художественной школе, сделавшей её жизнь прекрасной, интересной и полной творчества, и еле окончила среднюю школу. Училась там она плохо, поэтому трижды проваливалась, пока, наконец-то, работая всё это время уборщицей в булочной, с третьей попытки, в 20-ть лет, не поступила-таки на художественно-графический факультет в один из педагогических институтов. Неизвестно, существует ли это учебное заведение сейчас или его прикрыли. Это был самый заштатный вуз, какой-то Богом забытый филиал, но какие там преподавали хорошие педагоги, и они могли многому научить! Надя казалась себе взрослой среди семнадцатилетних детей, и её удручало то, что она получит диплом, когда ей будет 25 лет, но она старалась не расстраиваться, надеясь на то, что и до преклонных лет будет такая же молоденькая, красивая, активная и с большим творческим потенциалом. Главное верить. Учась в институте, она продолжала навещать художника Калинина, который преподавал в её художественной школе, так как считала его своим другом. Она приносила вкусненькое к чаю, и за чаем они много разговаривали. Надя каждый будний день и субботы приезжала на занятия в институт, а вечерами иногда навещала своего друга Калинина. Вуз не престижный, все студенты там были, что называется, «с улицы», независимо-талантливыми, и ни один из них не хотел потом работать в школе. Дело в том, что художественно-графическое отделение педагогического института – лазейка для абитуриентов, желающих быть художниками-живописцами, но не смогших поступить в профильные учебные заведения из-за большого конкурса. Учителями становиться, как правило, никто из них, мягко говоря, не рвётся.

Надя Калмыкова закончила учёбу в художественной школе, сделавшей её жизнь прекрасной, интересной и полной творчества, и еле окончила среднюю школу. Училась там она плохо, поэтому трижды проваливалась, пока, наконец-то, работая всё это время уборщицей в булочной, с третьей попытки, в 20-ть лет, не поступила-таки на художественно-графический факультет в один из педагогических институтов. Неизвестно, существует ли это учебное заведение сейчас или его прикрыли. Это был самый заштатный вуз, какой-то Богом забытый филиал, но какие там преподавали хорошие педагоги, и они могли многому научить! Надя казалась себе взрослой среди семнадцатилетних детей, и её удручало то, что она получит диплом, когда ей будет 25 лет, но она старалась не расстраиваться, надеясь на то, что и до преклонных лет будет такая же молоденькая, красивая, активная и с большим творческим потенциалом. Главное верить. Учась в институте, она продолжала навещать художника Калинина, который преподавал в её художественной школе, так как считала его своим другом. Она приносила вкусненькое к чаю, и за чаем они много разговаривали. Надя каждый будний день и субботы приезжала на занятия в институт, а вечерами иногда навещала своего друга Калинина. Вуз не престижный, все студенты там были, что называется, «с улицы», независимо-талантливыми, и ни один из них не хотел потом работать в школе. Дело в том, что художественно-графическое отделение педагогического института – лазейка для абитуриентов, желающих быть художниками-живописцами, но не смогших поступить в профильные учебные заведения из-за большого конкурса. Учителями становиться, как правило, никто из них, мягко говоря, не рвётся. Читать далее

Татьяне Михайловне, как говорится, было, что вспомнить. Её жизнь была очень насыщенной. Особенно в молодости. Ну, это, как у большинства людей. Лучшие и самые интересные годы, обычно, приходятся на молодость. «Первая молодость», а, точнее, юность Татьяны выпала на, так называемые, «лихие 90-е». Ей тогда было от 14-ти до 24-х лет, и Таня, несмотря на сложный для страны период, была «возмутительно» счастлива, как она сама выражалась. И это самосознание не удивительно, так как молодость её матери, например, проходила в самом начале эпохи застоя, когда людей «на пожизненное» сажали в психиатрическую больницу за инакомыслие, где закалывали лекарствами, превращающими человека в овощ, а отец и вовсе застал сталинское время со всеми его «прибамбасами» – он родился в сороковых, и они (родители) тоже не раз говорили Тане о том, что эти времена были лучшими в их жизни, так как они тогда были молодыми. Читать далее

Сегодня на работе короткий день, да я ещё и отпросилась пораньше, жалобно захныкав о том, что мне бабушку старенькую нужно в санаторий отвезти, пока народу ещё не много едет в сторону области. Зачем я вру? Во-первых, мне нужно пораньше уйти, чтобы ехать всей семьёй на дачу, а это причина неуважительная. Работа, по мнению начальства, важнее всяких там дач. Она сидит допоздна, и все мы сидим до последнего, ожидая милостивого разрешения уйти. Приходим утром, раньше начала рабочего дня, а она уже на месте. Сидит, хмуро, из-под бровей, поверх очков пялится не предвещающим ничего хорошего, взглядом. Начальница у нас трудоголик, карьеристка, бизнес-вумен, без личной жизни, изощрённая садистка и жуткая стерва, как и большинство начальников, чью власть над собой мне выносить так трудно, что почти невозможно. Я её боюсь панически и поэтому ненавижу. Ненавижу так, как всех хищных зверей, акул и прочих агрессоров, могущих причинить вред мне или моей семье. Говорить правду такому человеку опасно. Вот и приходится врать. Читать далее

Это было 23-го мая, в 1987-м году. То есть, очень давно, и всех героев этой истории нет среди живых, но до сих пор жители того академического городка рассказывают эту историю, которая стала местной легендой. История обрастала каждый раз новыми подробностями, но я расскажу о том, как это было на самом деле.

Супруги Гореловы выехав из общежития в академическом городке, поселились в отдельной квартире многоэтажного блочного дома, отделанного серо-голубой плиткой, что недавно построили прямо напротив их бывшего общежития квартирного типа. Окна в окна. Таня и Вадим были молоды, недавно закончив аспирантуру и защитив диссертации, теперь работали в местном научном институте, возле которого и жили. Из одного окна был виден реактор, находившийся на территории их института, и Татьяна решила засадить балкон плющом, чтобы этого реактора не было видно. Из другого окна было видно то самое общежитие квартирного типа, откуда они сегодня перебрались на новую отдельную квартиру, перетаскав на себе всю скромную обстановку, так как идти было всего ничего. Это был дом тёмно-серого цвета, из неотделанных железобетонных блоков, всегда какой-то грязный, с ржавыми подтёками, без балконов, зловещего вида и, как уже было сказано выше, окна в окна с новым домом Гореловых. Новенькая, чистенькая квартирка без тараканов им очень понравилась, и они почувствовали себя на седьмом небе от счастья. Уже не нужно было готовить на общей кухне, мыться в общем душе и ходить в общий туалет. Всё было так хорошо! Таня недавно узнала о том, что ждёт ребёнка, из окна был виден прекрасный закат, а ярко-оранжевое солнце, осветившее их дом, отражало свет на их бывшее общежитие в этом страшном доме.

И вот, в день переезда, когда супруги запустили в квартиру белую кошечку, а затем подняли на 11-й этаж мебель и прочий скарб, Татьяна проворно распаковывала посуду и прочее для праздничного застолья, накрывала на стол ставила вокруг него стулья, табуретки и сложенный диван. Вадим сбегал в магазин за снедью к праздничному столу, с минуты на минуту ожидая гостей, чтобы справить новоселье. Но вдруг они увидели, что в одном из окон общежития полыхает пламя. Они сразу же вызвали пожарных, но когда те приехали, то никакого пожара не обнаружили. Зато был неприятный разговор с угрозами штрафа за ложный вызов. Читать далее

В конце ноября пошли дожди со снегом или просто снег, начались холода и ежеутренние заморозки. Даже в мрачном, промозглом ноябре, преддверье долгой зимы, которую я плохо переношу, всё ещё дивно-красиво, с туманами, ещё кое-где оставшимися золотыми деревьями. «Унылая пора, очей очарованье, приятна мне твоя прощальная краса. Люблю я тихое природы увяданье, в багрец и золото одетые леса…» Ещё можно писать на пленэре. Уезжать жалко, но деньги закончились, и пора зарабатывать. Придётся вернуться к больному папе, он уже два месяца в городе, и сестрёнка замучилась ходить за ним одна. Она молодая, ей охота жить весело…

Дача у нас старая. Построили её в моём раннем детстве - ещё в девяностых. Помню, как этот дом строили. Это – мои первые воспоминания. Вот, сижу я на горшке в чистом поле, пятилетний брат, Лёшик, хорошенький кудрявый мальчишечка, носится с какой-то палкой, которой лупит по мышам и лягушкам, не слушая взрослых, когда те пытаются унять его агрессию, и орёт так, что слышно на всю округу. Толстая, как шар, собака разлеглась на травке. Бабушка режет огурцы и помидоры, делает бутерброды на импровизированном столике из ящиков стеклотары. Ноги дедушки торчат из палатки. Где-то поодаль какие-то мрачные чернявые дядьки суетятся вокруг растущего прямо на глазах, дома, а родители, одетые чёрте во что, в каких-то дурацких лыжных шапочках, сидят у костра, над которым, чёрный от копоти, болтается чайник. Катька (младшая сестра) тогда ещё не родилась.

А сейчас нет в живых дедушек, бабушек, семья наша здорово ужалась. На даче всё заросло, особенно на нашем участке, деревья до небес, бурьян метра три в высоту. А вокруг – дома, дома… и много богатых дач, со всеми удобствами… Наш дом рядом с ними смотрится нищенской халупой. Мамы больше нет на этом свете, а папа очень болен. Но это не самое страшное в нашей жизни. Есть обстоятельство, здорово отравляющее нам существование.

Это - наш с Катей старший брат Алексей, который держит в напряжении семью, сделав нашу жизнь невыносимой. Читать далее

В конце ноября пошли дожди со снегом или просто снег, начались холода и ежеутренние заморозки. Даже в мрачном, промозглом ноябре, преддверье долгой зимы, которую я плохо переношу, всё ещё дивно-красиво, с туманами, ещё кое-где оставшимися золотыми деревьями. «Унылая пора, очей очарованье, приятна мне твоя прощальная краса. Люблю я тихое природы увяданье, в багрец и золото одетые леса…» Ещё можно писать на пленэре. Уезжать жалко, но деньги закончились, и пора зарабатывать. Придётся вернуться к больному папе, он уже два месяца в городе, и сестрёнка замучилась ходить за ним одна. Она молодая, ей охота жить весело…

Дача у нас старая. Построили её в моём раннем детстве - ещё в девяностых. Помню, как этот дом строили. Это – мои первые воспоминания. Вот, сижу я на горшке в чистом поле, пятилетний брат, Лёшик, хорошенький кудрявый мальчишечка, носится с какой-то палкой, которой лупит по мышам и лягушкам, не слушая взрослых, когда те пытаются унять его агрессию, и орёт так, что слышно на всю округу. Толстая, как шар, собака разлеглась на травке. Бабушка режет огурцы и помидоры, делает бутерброды на импровизированном столике из ящиков стеклотары. Ноги дедушки торчат из палатки. Где-то поодаль какие-то мрачные чернявые дядьки суетятся вокруг растущего прямо на глазах, дома, а родители, одетые чёрте во что, в каких-то дурацких лыжных шапочках, сидят у костра, над которым, чёрный от копоти, болтается чайник. Катька (младшая сестра) тогда ещё не родилась.

А сейчас нет в живых дедушек, бабушек, семья наша здорово ужалась. На даче всё заросло, особенно на нашем участке, деревья до небес, бурьян метра три в высоту. А вокруг – дома, дома… и много богатых дач, со всеми удобствами… Наш дом рядом с ними смотрится нищенской халупой. Мамы больше нет на этом свете, а папа очень болен. Но это не самое страшное в нашей жизни. Есть обстоятельство, здорово отравляющее нам существование.

Это - наш с Катей старший брат Алексей, который держит в напряжении семью, сделав нашу жизнь невыносимой. Читать далее