Католическая традиция определяет семь смертных грехов, но за пределами католицизма, особенно в контексте криминального кино, эта концепция обретает более гибкие очертания. Сам жанр криминальной драмы, особенно нуар, неразрывно связан с моральной амбивалентностью и исследованием греха. Фильмы, от поздних работ Фрэнка Синатры, таких как "Первый смертный грех", до шедевра Дэвида Финчера "Семь", иллюстрируют эту связь.

Именно "Семь", с его фокусом на семи классических смертных грехах, закрепило в сознании западной аудитории представление о строго определенном их количестве. Поэтому использование фразы "Восьмой смертный грех" в названии криминальных сериалов часто воспринимается как остроумная игра слов, демонстрирующая некое знание "запредельного". Создатели подобных произведений, по всей видимости, не знакомы с нюансами православной духовной традиции, где число смертных грехов равно восьми.

Да, вы не ослышались!!! Православная Церковь включает в список смертных грехов ещё один – печаль. Именно эта, восьмая составляющая, тесно переплетается с атмосферой мрачного нуара. Однако следует подчеркнуть, что речь идет не о любой печали, а о специфическом её виде, который во втором послании к Коринфянам называется "мирской печалью" или, более развернуто, "печалью мира сего".

Это состояние, приводящее к духовному и, в конечном счете, физическому упадку, звучит почти как заголовок для криминального триллера – "Печаль мира сего: путь к гибели". Попробуем разобраться в природе этой специфической печали и ее роли в кинематографе. Печаль сама по себе, независимо от ее религиозной интерпретации, является следствием греха.

Однако она может иметь двоякое воздействие: и искоренять грех, и способствовать его разрастанию. "Печаль мира сего" относится ко второму случаю. Это чувство сокрушения, возникающее не из-за раскаяния в собственных проступках, а из-за зависти и ощущения лишения, из-за того, что ты "за бортом" сомнительных удовольствий и преступных наслаждений, из-за несправедливости мира, которая воспринимается как личное оскорбление. Это чувство бессилия, горечь от неудач, которые воспринимаются как неотвратимая судьба, а не как следствие собственных решений. Это не здоровая скорбь, это разрушающее чувство, которое постепенно разъедает душу.

В контексте криминального кино "печаль мира сего" может проявляться через образы потерянных и отчаявшихся людей, застрявших в порочном круге насилия и преступности. Это персонажи, которые сами совершают грехи, но при этом испытывают глубокое чувство несправедливости по отношению к себе. Они завидуют успехам других, терзаются чувством собственной никчемности и обреченности.

Их печаль – это следствие их грехов, но одновременно она и усиливает эти грехи, толкая их на новые преступления в попытке хоть как-то заполнить пустоту внутри себя. Они являются воплощением саморазрушения, движимого не раскаянием, а всепоглощающей тоской и безысходностью, порожденной глубоким чувством собственного несоответствия, приправленным завистью к успехам других.

Эта деструктивная энергия печали, становится катализатором дальнейших злодеяний, замыкая порочный круг. Именно поэтому "печаль мира сего" так органично вписывается в мрачную эстетику нуара, становится неотъемлемой частью его темной, психологически напряженной атмосферы. Она является не просто фоном, а движущей силой, определяющей поведение персонажей и развертывание сюжета.

источник

http://www.mistermigell.ru/post510909735/

Одна из них подняла платье англичанки, но, увидев её корсет с китовым усом, "отшатнулась в ужасе, — рассказывала аристократка, — и сказала своей подруге, что мужья в Англии гораздо хуже, чем на Востоке, потому что запирают своих жён в маленькие коробки, соответствующие форме их тел".

Леди Мэри Уортли Монтегю родилась в 1689 году. Английская аристократка, писательница и одна из самых необычных женщин своего времени. Она известна не только своими яркими письмами и записками о жизни в Османской империи, но и тем, что сыграла ключевую роль в распространении ранней формы вакцинации против оспы.

Леди Мэри родилась в богатой аристократической семье и получила отличное домашнее образование, что было редкостью для женщин того времени. Её литературный талант проявился рано. Её история любви не менее драматична. Она влюбилась в Эдварда Монтегю, внука 1-го графа Монтегю, но для отца Мэри этого было недостаточно.

— Не пара! —воскликнул отец Мэри, Эвелин Пьерпон, 1-й герцог Кингстон-апон-Холл.

Эвелин Пьерпонт собирался выдать дочь за другого, но в 1712 году Эдвард и Мэри бежали и тайно обвенчались. В 1716 году её муж, Эдвард Монтегю, был назначен британским послом в Константинополе, и она отправилась вместе с ним в Османскую империю.

В письмах, написанных во время путешествия и опубликованных уже после её смерти, леди Мэри подробно описывала жизнь Востока: обычаи, дворцы, одежду и, конечно же, знаменитые турецкие бани. Её взгляд на восточную культуру был гораздо менее предвзятым, чем у большинства европейцев того времени. Она восхищалась роскошью, чистотой и свободой, которые, по её мнению, турецкие женщины имели в своих гаремах.

Однажды в XVIII веке леди Мэри Уортли Монтегю, инкогнито, посетила женскую баню в Софии. Молодая жена английского посла в Константинополе, несомненно, выглядела необычно среди почти двухсот женщин, собравшихся там. Она была одета в плотно облегающую амазонку, в которой приехала, тогда как турчанки, как писала сама леди Мэри, были "в естественном состоянии, то есть, говоря прямо, так, как их создал Господь".

Когда женщины стали настаивать, чтобы она тоже разделась и приняла ванну, она не смогла отказать. Одна из них подняла платье англичанки, но, увидев её корсет с китовым усом, "отшатнулась в ужасе, — рассказывала аристократка, — и сказала своей подруге, что мужья в Англии гораздо хуже, чем на Востоке, потому что запирают своих жён в маленькие коробки, соответствующие форме их тел".

Все женщины единодушно согласились, что это одна из самых варварских практик в мире, и выразили своё сочувствие бедным европейкам, которые оказались в таком рабстве.

Хотя сочувствие турчанок позабавило леди Мэри, её искренне очаровала их гостеприимность, учтивость и красота. Свои впечатления о бане — мраморные скамьи, подушки, ковры, сияющую кожу и изобилие тел собравшихся женщин — она описала в письмах так живо и подробно, что французский художник Энгр переписал несколько отрывков в свой блокнот, и они впоследствии вдохновили его на создание картины "Турецкая баня". Вставить её сюда не могу, слишком много женских тел, для иллюстрации подобрала другую картинку.

Сама леди Мэри смотрела на это место глазами художника и сожалела, что нельзя было тайно провести внутрь модного лондонского портретиста Чарльза Джерваса:

"Я представляю, насколько это обогатило бы его искусство: вид стольких красивых обнажённых женщин в разных позах — одни погружены в беседу, другие работают, третьи пьют кофе или шербет, многие небрежно раскинулись на подушках, пока их служанки, в основном симпатичные 18-летние девушки, заплетают им волосы самыми разными способами. Одним словом, это своего рода женское кафе, где можно услышать все значимые новости, где рождаются сплетни и слухи. Обычно женщины посещают его раз в неделю и проводят там по четыре-пять часов".

Однако восхищавшие англичанку турецкие обычаи сильно отличались от английских, а сама леди Мэри, приписывавшая гладкую белую кожу турчанок их чистоте, к среднему возрасту сама начала зарастать грязью. Согласно анекдоту, когда кто-то в опере заметил: "Какие у вас грязные руки, миледи!", она беспечно ответила: "Вам стоило бы увидеть мои ноги". В 1740 году Гораций Уолпол жаловался, что её засаленный, грязный чепец не скрывает сальные волосы. Два десятилетия спустя он отмечал, что леди осталась такой же неряхой, как и прежде.

Но главное наследие леди Мэри связано с медициной. В XVIII веке оспа была одной из самых страшных болезней в Европе. Она убивала тысячи людей, оставляя выживших изуродованными. В Турции же леди Мэри заметила, что османские врачи практиковали своеобразную прививку. Они брали небольшое количество материала из гнойников больного человека и вводили его здоровым людям, помогая выработать иммунитет. В результате те болели в лёгкой форме и становились невосприимчивыми к оспе.

Леди Мэри привезла эту практику в Англию и убедила врачей испытать её на заключённых и сиротах. Позже её примеру последовали королевская семья и знать. Это спасло множество жизней и подготовило почву для появления современных вакцин.

Леди Мэри прожила долгую и насыщенную жизнь. После смерти мужа она путешествовала по Европе, а последние годы провела в Италии. К сожалению, со временем её репутация в Англии пострадала из-за слухов и интриг, но её вклад в медицину и литературу остался в истории.

Сегодня её письма считаются одними из самых ярких свидетельств о жизни Османской империи XVIII века, а её работа по распространению прививки сделала её одной из первых женщин, изменивших ход европейской медицины.

источник

http://www.mistermigell.ru/post510909550/