Теплушка подпрыгивала на стыках рельсов, ходила ходуном и казалось, что еще миг - и она развалится. В разбитые окна очень дуло, Соня куталась в вытертый до дыр мамин платок, но настроение от этого не портилось, только хотелось мчаться еще и еще быстрее, чтоб исчезли за окном унылые пейзажи казахских степей и стало угадываться вдали родное Сталино. Два года они были в эвакуации, жили на станции Отар в Казахстане, но не было дня, чтоб Соня, проснувшись, не искала за окном привычную картинку родного малоросского дворика. Как же она соскучилась!
Они бежали из Сталино так поспешно, что десятилетняя Соня даже не поняла сперва, что происходило. Все время была слышна артиллерия, линия фронта проходила совсем близко, то и дело начиналась повальная паника от слухов, что немцы уже вошли в город.Взрослые метались, собирали вещи, шли бесконечные проводы. Не было ясно, все ли организации и их сотрудники будут эвакуированы, или людям надо выбираться из города самим. Дома все время толклись посторонние. Мама то упаковывала вещи, то вытаскивала их снова, то принималась плакать, то бежала к соседям, уговаривая взять что-то на хранение.
Никто толком не понимал, что делать. Сонин папа в Первую мировую был в немецком плену, там, как он вспоминал, к нему хорошо относились, по-немецки он говорил лучше, чем по -русски, ведь немецкий был так похож на идиш. И Соня слышала, как папе говорил сосед дядя Тарас, что под немцами будет даже лучше. И учитель Остап Брониславович сказал папе, что все разговоры про немецкую жестокость - чистая пропаганда, что хорошие портные всем нужны, а хуже, чем при коммунистах, точно не будет. И муж маминой сестры Фрейды дядя Веня тоже так думал. Но говорить это никому нельзя было, об этом родители шептались на кухне. Соня слышала, разговоров этих очень стыдилась - она же была пионерка, но понимала, что болтать не время и нельзя подводить родителей.
Папа всё это слушал, Соня видела, как он волнуется и все время о чем-то думает, даже наедине с собой с кем-то споря и качая головой. Потом, почти перед самым отъездом, он позвал Сонину маму и сказал:"Если даже есть один процент правды в том, что немцы притесняют евреев, то оставаться нельзя. Да и вообще невозможно представить жизнь в городе, занятом немцами! Поэтому, Циля, поговори с родней, оставшихся мужиков все равно не сегодня-завтра призовут, а женщины пусть возьмут детей и самое необходимое, надо покупать теплушку и ехать!"
Мама плакала, потом целый день к ним шли люди, которые покупали мамины вещи, посуду и украшения, Соне было поручено собрать маленький чемоданчик, а поздно вечером пришел папа и объявил, что послезавтра отъезд. Весь следующий день они с мамой и какими-то дядьками вытаскивали мебель, ковер, ванну и тазы, люстру и даже пианино и относили к соседям, с которыми всегда очень дружили. Те плакали и обещали сохранить всё до их возвращения, но Соня слышала, что некоторые, после их ухода, радовались или говорили, какие эти ж*ды богатые.
Соня знала, что ж*ды - это евреи, но это было плохое слово, его раньше почти никто про нее с родителями не говорил, а тут даже учительница Клавдия Власовна, у которой Соня все три года была отличницей, засмеялась, когда занесли Сонино пианино, а вслед Сониным родителям прошептала: "Отзвучали ваши ж*довские пляски!" Но Соня об этом сразу забыла, не до того было.
Фрейда, три ее дочки и муж Веня, ехать с Сониной семьей отказались, хоть мама и плакала, и умоляла хоть детей с собой отдать. Но Веня повторял, что все разговоры о немцах - чушь, это культурная, цивилизованная нация, к тому же, возможно, его фабрику эвакуируют, а значит и его с семьей, как директора. А если и придется им остаться, так вместе они скорее проживут, да еще старшая приемная дочка Милка поможет. Фрейда плакала, мама сонина плакала, девчонки обнимались и тоже плакали, какие уж тут глупости можно помнить...
На следующее утро, чуть свет, все собрались на вокзале, хотя там было настоящее светопреставление! Соня вообще чуть не потерялась и не осталась в Сталино! У нее была огромная кукла - настоящий ребенок с фарфоровой головой, закрывающимися глазами, настоящими волосами под шапочкой и в клетчатом пальто. Соня никому не отдала его на хранение, ей это и в голову не приходило! Но, когда родня с детьми и узлами начала набиваться в теплушку, папа сказал:"Оставь куклу. Это место может занять ребенок!"
Папа, который две ночи шил костюм директору базы за эту куклу, велел ее оставить! Мама заплакала, но не заступилась! Соня ревела, решила обидеться и уйти, потом поняла, что это глупо, но куклу-то надо кому-то оставить! Возвращаться в родной двор было поздно, она и так чуть не опоздала, и тут Соня увидела соседского мальчика.