Неделя о Мытаре и Фарисее - так называется первая приготовительная к Четыредесятнице неделя по Евангельской притче о Мытаре и Фарисее (Лук, 18; 10 - 14), которая читается на литургии в это воскресение.

Об этой притче сказано многое и сонм святых отцов посвятил этой теме свои проповеди. Звучат проповеди в церквях, и сейчас в устах современных священников, но вот что удивляет меня: традиционно фарисей изображается, как человек богатый, а мытарь, напротив - бедный. Порой на фресках, иконах и иллюстрациях его рисуют в убогом, едва ли не в заплатанном рубище, а иногда и босым.

Но эта картина совершенно не соответствует истине. Мытарь в Древней Иудее - это человек, который занимался сбором податей и налогов. Часто был не просто богат, а богат чрезвычайно. Мытарей, естественно, не любили, осуждали, завидовали, называли предателями и гнушались общения с ними. Это было не удивительно, ведь мытари находились на службе у римского императора, поработившего в тот момент Иудею. А деньги мытари взимали со своих соотечественников в пользу захватчиков-римлян. Порой мытари злоупотребляли своим положением и обвинялись в лихоимстве, во всяком случае, об этом им прямо указывает Иоанн Креститель, когда те приходят креститься к нему на Иордан и спрашивают как им спастись: ничего не требуйте более определенного вам - говорит Предтеча (Лк, 3;13), и по его словам понятно, что мытари этим явно грешили.

Другой пример мытаря - евангельский Закхей. Он настолько зажиточен, что может щедро и без особого убытка раздавать своё богатство: половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо (Лк, 19;8) - говорит Закхей Христу, когда тот обратился к нему. И после такого раздаяния у Закхея вполне хватает средств устроить огромный пир для Господа и для всех желающих.

Следовательно, мытарь - богат и богат весьма значительно.

Итак, по словам притчи, в церковь пришли два богатых человека: состоятельный фарисей и ещё более богатый - сборщик податей, чиновник римской империи, должностное лицо - мытарь.

Фарисей мытаря презирает. Современному человеку это чувство вполне должно быть понятно. К сожалению, нам свойственно ненавидеть тех, кто богаче нас, завидовать, обзывать их "ворами", презирать.

Посмотрите вокруг себя: скольких людей и в мыслях и в словах, а порой даже и письменно, мы обзываем, обвиняем, ненавидим, презираем потому, что они богаче, чем мы. "Уж я-то точно не таков как он!" - сколько раз каждый из нас подумал так, глядя на какого-нибудь бизнесмена, политика или даже просто соседа, у которого машина лучше, чем у меня.

"Уж я-то совсем не такой как он, которого только что показывали по телевизору! Пощусь два раза в неделю..." и т.д.

И звучат у нас в душе слова фарисея по нескольку раз на дню.

А надо что сказать?

Боже, милостив буди мне грешному!..

Источник.

Среднестатистический старик (или старуха) склонен идеализировать свою молодость.

Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков. Наши нынешние дети стали тиранами; они не встают, когда в комнату входит пожилой человек, перечат своим родителям. Попросту говоря, они очень плохие.

Сократ (470—399 гг до Р. Х.)

День 1 мая - это обычно очередной всплеск подобной идеализации в интернете. Но мне время нашей молодости запомнилось по-другому.

Демонстрация

Я закончила школу при развитом социализме. У власти стоял Брежнев, вернее - ЦК КПСС. В то время явка на демонстрации дважды в год - 7 ноября и 1 мая - была строго обязательна для лиц, старше 14 лет. Мы, школьники, начиная с восьмого класса, точно так же как и наши родители, должны были в обязательном порядке являться утром означенного дня на пункт сбора. Нас всех проверяли по списку, отмечая не явившихся. Потом дети строились в колонну, и колонна стартовала, держа путь в несколько километров к площади, на которой, вознесенное трибунами над толпой, стояло наше городское партийное руководство и взирало на дисциплинированных строителей коммунизма, которые шеренгами проходили внизу перед ним. Никакой транспорт в центре города несколько часов не ходил, так как нужно было пропустить огромную массу народа - практически всех жителей города, исключая только маленьких детей, да неходячих инвалидов.

Кто ходил на демонстрации, тот помнит характерные "пробки", когда очередная колонна демонстрантов останавливалась, пропуская ту, что должна была следовать впереди неё по установленному графику. Чем ближе к вожделенному центру с партийным руководством мы подходили, тем пробки становились чаще и продолжительнее. В конце концов, толпа народа уже начинала напоминать верблюда, который пролезает в игольное ушко.

Я родилась и выросла в третьем по величине городе России - Новосибирске. Климат этой местности резко континентальный: то есть зима длинная и очень холодная, лето короткое и очень жаркое. Межсезонье чрезвычайно коротко: весна порой длится две недели и за эти четырнадцать дней умудряются растаять все сугробы и вырасти на деревьях полноценные листья. Ноябрь - это уже настоящая зима в Новосибирске, а первое мая - ещё почти зима: местами сугробы, утрамбованный лёд, оставшийся от минувших холодов.

Когда мы шли демонстрироваться, асфальт был частично закатан утоптанным льдом, частично покрыт проталинками, частично - мокр. Пойти в валенках было нельзя: и в начале ноября и в начале мая на дороге появлялись сырые участки, на которых предмет мечтания стоящих в пробках демонстрантов - валенки - непременно бы промокли, и потому идти нужно было всегда сапогах, а у людей в сапогах, при таком режиме передвижения, ноги быстро замерзали. Постоянные остановки на этом сыром льду иногда по получасу, вели к тому, что некоторые, кто послабее здоровьишком, после демонстрации простывали, заболевали, вынуждены были взять больничный и не выходить на работу. Но социалистическое государство с этим невольным простоем смирялось ради успешного идеологического воспитания.

После праздников непременно следовало собрание, где перед всем классом наша классная руководительница - "классуха" - зачитывали список неявившихся. И они должны были по очереди встать и объяснить причину своей неявки.

"Отвертеться" от демонстрации, в принципе, было можно. Нужно было заранее у себя на работе взять некое "открепление", т.е. например, заявить, что на "День седьмого ноября, красный день календаря" ты уезжаешь в деревню Гадюкино, попроведовать свою бабушку, ветерана гражданской/отечественной войны и старую партизанку, для того, чтобы наколоть ей дров, наносить воды, починить валенки и бла, бла, бла... Желательно было ещё и предъявить билет на означенное число. Кажется именно таким образом мои диссидентствующие родители и избегали дважды в год этой всеобщей "обязаловки".

Я никакого открепления не брала, а просто на демонстрации не ходила, потому что считала это для себя ненужным, тягостным и лишним, да к тому же вредным для здоровья. А когда наша "классуха" устраивала "последемонстрационные разборки" у меня всегда был один и тот же ответ на её стандартный вопрос:

- Почему не была на демонстрации?!!

- Болела...

- А справка от врача есть?!!

- Есть...

- Давай сюда!!!

- Дома забыла...

- Когда принесёшь?!!

- Завтра...

После чего я имела право сесть на своё место за партой. На следующий день, диалог повторялся в несколько упрощённом виде: "Справку принесла?!! - Забыла. - Когда принесёшь?!! - Завтра". И так продолжалось каждый день до тех пор, пока "классухе" не надоедало.

Такое сходило с рук, конечно же, не каждому, но я была очень болезненным ребёнком. Я действительно постоянно болела по-настоящему и у меня действительно были настоящие справки от врача. До восемнадцати лет я стояла на учёте в туберкулёзном диспансере - но это, кстати, от обязанности присутствовать на демонстрациях не освобождало. Так что наша Валя-классуха вполне могла, в конце концов, махнуть на меня рукой и сосредоточить свое идеологически-дисциплинарные усилия на моих более здоровых одноклассниках, которые осмелились демонстрацию прогулять.

Помню, в восьмом классе был внутриклассовый скандал. На самой демонстрации я, как всегда, отсутствовала, но вот разборки, которые происходили после этого в классе, вынуждена была выслушать - явка на собрание была обязательна.

Суть состояла вот в чём: классу выдали флаг, чтобы его торжественно несли. Флаг, по традиции носили мальчики, ибо это довольно здоровая оглобля, а развивающееся полотнище, испытывая сопротивление треплющего её ветра, тоже норовит сделать предмет ещё менее удобоносимым. Таким образом - это дело для мальчишеских рук, а вовсе не для девчачьих. Но наши мальчики переноску флага саботировали. Поскольку все мы жили не в элитарном городе - лёгкие диссидентские настроения были обычны не только среди взрослых, но и среди школьников. В общем, когда "классуха" кому-нибудь из мальчиков протягивала флаг, тот просто молча не брал его, прятал руки за спину и отворачивался. В конце концов, с воплем "Ну, возьмите же кто-нибудь!!!", она поставила флаг древком на землю перед группой мальчишек и сама убрала руки, рассчитывая, что кто-нибудь вынужден будет подхватить падающий флаг. Но флаг спокойно упал на землю, а мальчики наши так и стояли со спрятанными за спину руками.

Одна девочка не выдержала, ей просто стало жалко смотреть на нашу убогую классуху, и она сказала: "Давайте, я понесу", и взяла этот несчастный флаг...

"Классуха" после демонстрации долго орала. Она хвалила сознательную Таню Ш., стыдила остальных, угрожала, возмущалась, и было это, как всегда в таких случаях, безрезультатно. Хотя, может быть, часть школьников и сделала вывод, что не следует всё же сильно выстёбываться на демонстрациях.

Далее жизнь школьная продвигалась как обычно: между обязаловкой и принудиловкой среди политинформаций, которые никого не информировали и комсомольских собраний, проведённых согласно графику.

И всё-таки я была на демонстрации два раза!

Первый раз - в школе. Кажется, в десятом классе. Даже не помню, май это был или ноябрь. Почему я пошла? Этому были две причины. Во-первых, мне всё-таки надоело врать, делая вид, что я забыла несуществующие справки. Во-вторых, я решила посмотреть, что из себя представляет демонстрация.

Утром мы собирались в школьном дворе, отмечались по списку, после чего нам, девочкам выдали "гвоздѝки", которые нужно было нести в руках. "Гвоздѝка" представляла собой палку, сантиметров 60-70 длинной и диаметром в два сантиметра. На конце этой палки была примотана проволокой тряпочка из красного сатина, изрезанная бахромой по краям. Бахрома свешивалась в разные стороны и должна была символизировать гвоздику "спутницу тревог" - как в песне. А многострадальным мальчикам достались, естественно, многострадальные флаги.

Сначала мы бодро взяли старт, но через несколько пройденных улиц скорость стала заметно снижаться. Частенько мы стояли, пританцовывая на обледенелых тротуарах, пытаясь подбодрить, развеселить себя и окружающих подтруниваниями друг над другом и анекдотами, иногда даже политическими, коих в застойное время было предостаточно. Но потом и нарочитая бодрость сникла. Малокровная советская юность замёрзла, уныла, примолкла и с нетерпением ждала только одного: когда же мы пройдём эту дурацкую площадь, и нас отпустят по домам?!

Площадь была ещё далеко. Кругом на улицах только добавлялись колонны, толпы людей. Надо было не потеряться, не отстать от своих, чтобы замёрзшие демонстранты какого-нибудь хлебного комбината не оттёрли тебя от твоего класса. И тут меня осенило: а не потеряться ли мне на самом деле? До идеологической цели было ещё пара километров, скорость нашего продвижения - несколько шагов в минуту. Если так идти дальше, то понадобится часа два для того, чтобы продемонстрироваться наконец перед трибунами с партийцами. Тут уж точно простынешь, и справка от врача на этот раз будет настоящая! Во только очень уж это обидно: и на демонстрацию, как дуре, пойти, и заболеть после неё! Нет уж, нужно было что-то одно. А потому самое время было - сваливать и отогреваться дома горячим грузинским чаем (ибо другого не было). И я решила дезертировать с идеологического фронта!

Поразмыслив над техникой побега, я представила себе, как буду выглядеть со стороны: вот я с дурацкой тряпкой на дубинке - "гвоздикой" - в руках, пойду в противоположную сторону, когда все сплошным потоком идут "туда". Все точно поймут, что я сбегаю с демонстрации. Ещё, чего доброго, кто-нибудь начнёт выяснять из какой я школы и из какого класса. А мне это совсем ни к чему! Первым делом нужно было избавиться от улики. Ненавязчивым движением и отмотала проволочку, держащую сатиновую тряпочку на палке и лёгким движением кинула её на снег подтаявшего сугроба. Сзади шли школьники другого класса. "Кто потерял..." - одна из девочек, пыталась привлечь внимание к потере, но затруднилась определиться: Цветок? Но с настоящими цветами никто на демонстрацию не ходит. Тряпку? Но это как-то неэстетично звучит. Гвоздику? Но перекрученный кусок тряпки совсем не походил ни на какой цветок. "Кто потерял...?" - возвысила голос дисциплинированная школьница, но ответом ей было - молчание. Далее следовал следующий этап побега - "потеряться". Это было просто. Нужно было сделать шаг в сторону, в тот же самый недотаявший сугроб, чтобы не загораживать дорогу идущим сзади людям и сделать вид, что у тебя развязался шнурок, и ты его завязываешь. И не беда, что на моих сапогах никаких шнурков не было.

Провозившись некоторое время с несуществующим шнурком, и убедившись, что меня безнадёжно оттёрла от моей школы идущая сзади швейная фабрика, я выбралась из заснеженного газона и бодрым шагом отправилась обратно, для профилактики сохраняя на лице крайне деловое выражение, которое должно было означать что-то вроде того: "Я тороплюсь в аптеку за лекарством для моей бабушки из деревни Гадюкино!!" И не беда, что 1 мая и 7 ноября аптеки в городе не работали. В руках у меня была теперь изящная "дубинка", утратившая свое красное коммунистическое украшение. Выглядела она настолько нейтрально, что за улику сойти не могла. С "дубинкой" мне почему-то было жалко расстаться, и некоторое время она украшала у нас дома крышку старой стиральной машины "Белка-5".

Моё дезертирство прошло в классе незамеченным, и я усвоила твёрдо: "главное - стартовать, а остальное - неважно!"

Второй раз я была на демонстрации в институте на первом курсе. С Ленинградским вузом я решила не шутить и несуществующими справками не прикрываться. Я, конечно, понимала, что за прогул демонстрации не отчислят из института, но всё же решила не портить себе отношения с администрацией вуза. Это был уже Ленинград и погода там во время демонстраций гораздо теплее. Торжественно отметившись в списке своей группы, я уже прекрасно знала, что демонстрация моя продлится до первой же удобной подворотни по пути следования колонны. Но удирать одной мне было теперь неинтересно. Весело поговорив с идущими рядом ("А далеко идти? На Дворцовую площадь?? Да вы что?!! В такую даль?!!! Пешком?!!! Это ж с ума сойти!! Давайте лучше пойдём к кому-нибудь в гости пироги есть!"), мы всей компанией отправились есть пироги к одной из одногруппниц.

А потом грянула перестройка, и посещение демонстраций перестало вменяться в обязанность. Сейчас остались только воспоминания о бессмысленно мёрзнущих, подпрыгивающих от холода, людях, о потерянном времени, об унизительных собраниях, на которых требовалось объяснять "почему я не явился..." и есть ли у меня на то достаточно уважительная причина. Всё это был - позор!

Демонстрация нашего позора.

Автор - А.М. Возлядовская

Никакой идеализации...

Наверное, я ещё недостаточно старуха.

Общество потребления. У этого понятия есть несколько признаков, но если не заглубляться, можно сказать, что это общество людей, которые постоянно покупают. Однако, чтобы постоянно покупать, нужно постоянно выбрасывать. Вспомним классический пример: в далёком 1957 году американская фирма Henckels, выпускавшая прекрасные кухонные ножи столкнулась с проблемой, что рынок насытился — все хозяйки имеют прекрасные ножи производства Henckels и им не нужно покупать снова. Торговля остановилась, фирма оказалась на грани разорения. Тут на помощь пришёл Брюс Бартон, который придумал способ: покрасить рукоятки ножей в цвет картофельных очисток. Хозяйки стали непроизвольно выбрасывать ножи и вынуждены были покупать новые. Итак, чтобы заставить человека покупать, нужно заставить его выбрасывать — вот главный закон современного бизнеса! И кстати, закон этот проверен временем, закон, которому почти 70 лет.

Сейчас на помощь бизнесу приходят современные психологи и мы получаем горячие призывы «не захламлять квартиру» и выбросить вещи, которыми не пользовались год. Вроде бы лозунг хорош: действительно, зачем захламлять квартиру? Но на самом деле, цель такого тренинга — заставить человека снова и снова покупать.

Рассмотрим ситуацию на простом примере. Допустим, у нас дома есть молоток. Целый год у нас ничего не сломалось. Значит, по новому учению, молоток надо выбросить. А когда что-то сломается (например, гвоздь из стенки выпадет), то молоток надо снова купить. Итого, благодаря психологу, рынок каждый год имеет покупателя молотка.

Заметьте: нас призывают не отдать нищему, а именно выбросить, ибо тогда у производителя молотков будет два покупателя — собственно человек, выбросивший молоток и нуждающийся, которому первый молоток не отдал. Нищий вынужден будет урезать себе ежедневную пайку кормов или ещё каких-либо необходимых вещей и все-таки купить молоток (если он ему действительно необходим). Или, например, украсть. Для производителя молотков это тоже хорошо, так как тот обыватель, у кого нищий украл молоток, вынужден будет купить новый. Таким образом, при любом раскладе производитель молотков имеет двух покупателей:

1. Человек, который выбросил молоток по рекомендации «не захламлять квартиру!» + нищий.

2. Человек, который выбросил молоток + другой человек, у которого нищий украл молоток.

Поэтому идея не делиться с ближним — находка для производителя.

На вопрос: «Как вы думаете, откуда взялись современные монахи?» человек нашего поколения (родившийся в 1960-е годы) часто отвечает: ну, они где-то сохранились в течении советского времени, а потом (в 1991 году) им разрешили выйти и молиться открыто, вот они вышли и стали молиться... С таким мнением я сталкивалась несколько раз.

Давайте просто взглянем на ситуацию, учитывая обычную математику. Они где-то отсиживались 74 года (!) советской власти, а потом радостно вышли их своих тёмных углов и заполонили почти тысячу православных монастырей современной России. Так что ли? Для примера: моя бабушка роилась до революции — в 1913 году. Умерла — в 1994, уже после того, как коммунизм рухнул. Она действительно пережила советскую власть — прожив 81 год. Однако во время того, как революция произошла, ей было всего 4 годика. Могла ли она в этом возрасте постичь православную культуру во всей всей полноте? Нет, конечно. Если у вас есть сомнения — вспомните самих себя в 4 года. Когда Союз распался, бабушка была уже дряхлой больной старухой, которая была не в состоянии даже просто дойти до церкви. Не могли такие люди "отсидеться" всё время советской власти, а потом выйти и составить костяк современного православия.

Нет, современные монахи не упали с Луны и не прилетели с Марса. Это те люди, которые ходили вместе с нами в детский сад, вместе с нами учились в школе, их принимали в пионеры и они стояли с нами в одном строю. Часть из них была принята в комсомол. Ряд священников 90-х годов, до распада СССР, были членами КПСС. Это я не по воображению пишу, я лично знакома с одним иеромонахом, который до распада СССР был членом КПСС. Конечно, никто из монахов такими «достижениями» не хвастается, но в описываемом мною случае, мать этого монаха проболталась. Сколько на самом деле среди нынешних престарелых монахов бывших членов КПСС — одному Богу известно, ведь это тщательно ими скрывается и далеко не у каждого есть такая болтливая мамаша.

Читать статью полностью: http://dugward.ru/publ/s376.html

К сожалению, человек слишком мало обращает внимания на самых близких людей. Даже Александр Дольский говорил в своих стихах: "Меньше всего любви достаётся // нашим самым любимым людям".

И не только в любви дело: можно любить человека глубоко в душе, но при этом мало общаться с ним, мало интересоваться его взглядами, жизнью, тем, что он помнит. Больше всего это касается родителей. Маленький ребёнок воспринимает маму и папу, как некоторую данность, которая "была всегда". Как в песенке: "Пусть всегда будет мама!", ребёнку кажется, мама - неотъемлемая часть окружающего мира. Большинству не свойственно расспрашивать родителей об их прежней жизни. Получается так, что о биографиях самых близких людей человек знает гораздо меньше, чем о биографиях деятелей культуры или искусства - малознакомых или даже вовсе незнакомых людей.

Моя мама родилась в 1938 году. Ей было всего три года, когда началась война, вряд ли она хорошо помнила то время, но вот когда война закончилась, маме было уже 7 лет и она сохранила кое-какие воспоминания о которых говорила урывками. Всё время войны мама провела глубоко в тылу, в городе Новосибирске. Как раз эти тыловые впечатления остались в её памяти. В 1953 году умер Сталин. Маме было 15 лет - это вполне сознательный возраст, человек себя контролирует, отвечает за свои слова и действия, и помнит себя достаточно хорошо. Потом было правление Хрущёва, потом - Брежнева...

Мама умерла в 1999 году и сейчас, когда прошло много лет после её смерти, я сильно жалею, что никогда у неё не спрашивала, что она видела в окружающей себя жизни, какова была жизнь при Сталине или при Хрущёве? Мама много рассказывала о своём детстве, но это были частные рассказы о том, что у них был кот Мурзик и о приключениях с этим Мурзиком, была собака овчарка и очередные приключения с ней.

Собаку в то тяжёлое послевоенное время завели потому, что бабушка (мамина мама) жила с детьми (моей мамой и братом, который был на два года младше) одна на первом этаже двухэтажного деревянного дома близ железнодорожного вокзала "Новосибирск-Главный". Близ вокзала часто кучковались подозрительные личности, это было опасное место. Муж бабушки умер при двусмысленных обстоятельствах, сама она много времени проводила на работе, дети оставались одни и собака охраняла квартиру.

Продолжение статьи читайте а сайте "Литература и Жизнь": А.М. Возлядовская. "Меньше всего любви достаётся нашим самым любимым людям". Воспоминания о моей маме.