Ольга_Разумная все записи автора

 

Судя по тому, что никто ничего не написал в теме Исторические концерты: The Cure at Rock Werchter 1981, у всех есть аудизапись того выступления и все про него знают. Тем не менее, продолжаем. Ссылок в этом посте не будет - the Cure in Orange - это официальный релиз. Но думаю, всем будет интересно узнать, как снималось сие чудо. Свидетельства очевидца в приведенном ниже интервью. Enjoy! Перевод - я (с)

Декабрь 1986

L’EQUERRE (ФРАНЦИЯ)

Однажды, давным-давно …

Жили – были три мальчика, друзья со школьных времен. Как часто происходит с подобным триумвиратом, роли были распределены с самого начала: лидер, самый ответственный из всех троих и в то же время совершеннейший псих; потом его благоразумный и надежный сторонник, "правая рука"; и наконец третий, настоящий чертяка – немного испорченный, способный зайти дальше, чем остальные, но из-за непостоянства характера или наплевательского отношения к собственный персоне, предпочитающий, чтобы на него смотрели, как на того, кого ведут за собой. Он никого не одурачит. Роберт, Лоренс и Саймон, именно о них идет речь, решили заняться музыкой и организовали группу с непритязательным названием Easy Cure, не имеющую ничего общего с the Pistols или the Clash, и уж тем более с остальными товарищами по несчастью: Crass, Vibrators, UK Decay, Exploited, etc. Вероятно, им было сложно самим излечиться от музыки такого рода, особенно когда группа сократила свое название до простого the Cure. Давайте быстренько пробежимся по разборкам и пертурбациям, через которые прошли the Cure за десять лет своего существования (группа образовалась в 1976 году), пик пришелся на 1982 год с альбомом “Pornography”, когда противоречивые чувства и эмоции “трех воображаемых мальчиков” привели их на край пропасти. Кризис (его отзвуки донеслись до Парижа, где два дня в переполненном зале “Олимпия” ветераны критики истекали потом и спасались бегством) завершился уходом Саймона из группы, каждый пошел своей дорогой, тьфу! Это было слишком. В то время ребята создали то, что теперь стало легендой, то, что сегодняшние фанаты называют Ледяной Трилогией: “17 Seconds”, “Faith”, Pornography”, три инфернальные записи, где слушатели наравне с музыкантами достигают вершины ужаса/ очарования.
Кто-то мог сказать, что группа попросту распалась. Но это была неправда, утверждать подобное значило не иметь ни малейшего представления об упрямстве и настойчивости Роберта (Знак зодиака – Телец) и его железной силе воли под маской Чеширского Кота. Он понимал, что бездействие для группы смерть, так что вместе с Лолом он взялся за шоу, импровизированные концерты и сингл ‘Let’s Go To Bed’. Как будто этого было мало, Роберт также заделался временным гитаристом у мрачной Королевы Ночи Сьюзи Сью, чью тиранию он покорно терпел (это был один из величайших периодов для the Banshees), плюс незабвенные The Glove. С 1982 по 1985 год the Cure состояли из Роберта и Лола, другие музыканты, несмотря на их талант, то появлялись, то исчезали. ‘Let’s Go To Bed’ стала сеансом экзорцизма: фантазия должна была изгнать отчаяние Трилогии. Роберт понимал, видя перед глазами пример одной из его любимых групп, Joy Division, что нельзя безнаказанно блуждать в ледяных полях страха и тревоги, что незачем без особой необходимости увеличивать список мертвецов: будем танцевать. Следующий сингл, ‘The Walk/ The Upstairs Room’, записанный в Париже, разлучил the Cure с их верными поклонниками. Награжденный эпитетами “коммерческий” или “глупый”, сингл (как и сами ребята) остро нуждался в поддержке, тогда как многие, любившие группу, от нее отвернулись.
Что было дальше, знают все: еще синглы, “The Top”, потом возвращения Саймона после возни со слабым подобием the Cure и великолепный “The Head on the Door”, символ смитовской несгибаемости, упорства и веры в свои силы, его непрекращающегося труда, чтобы the Cure действительно превратились в лекарство против зла и болезни,
в Надежду на избавление от бед и обретение Любви и Счастья.

Август 1986 года:
Из всех туров the Cure по всем странам и континентам – Америка, Австралия и т.д., четыре французских концерта останутся непревзойденными по красоте и накалу эмоций. Вдали от слишком большого “Bercy”, где ребятам аплодировало 12 тысяч человек, скромные залы Dax, Beziers, Frejus и Orange будут золотыми буквами вписаны в легенду the Cure.
Шоу начались в Dax, залы в нем крошечные, это “лечебный” город в полном смысле этого слова, с грязевыми ваннами, минеральными водами, с леди и джентльменами определенного возраста и атмосферой изящества вокруг отеля Splendid. В этом отеле словно из сказки, напоминающем океанский лайнер из какого-то мюзикла, и начинается французское путешествие группы англичан, к которому присоединяюсь и я после обеда в огромной столовой. Практически сразу они запихиваются в маленькие машины (лимузинов тут не имеется) и едут на площадку, готовиться к выступлению. Также присутствуют журналисты с Radio Dax и фотограф Клод Гассен, который, наряду с L’Equerre, будет единственным представителем французской прессы. Именно в это день я сделаю черно-белые фото, опубликованные на этих страницах. Что касается концерта, начавшись с ‘Shake Dog Shake’, через ‘Charlotte Sometimes’ к ‘Kyoto Song’ он пройдет без проблем и вызовет бурю восторга.
Beziers: условия почти те же самые, само выступление также без особых помех и накладок
Frejus: со всего побережья молодежь в черном собирается возле арены. По меньшей мере пятнадцать тысяч человек приехали в этот город, который накануне вечером окутывали печаль и спокойствие. Местные жители и туристы ошеломленно наблюдают за тем, как их много повидавший на своем веку город атакуют невиданные доселе угрюмые полчища. Сюрприз перед шоу: Крис Пэрри, менеджер the Cure, представляет всем группу перкуссионистов – ребята пригласили их для выступления на разогреве.
Но именно в Оранже я потрачу всю свою пленку, снимая происходящее до, во время и после концерта, удостоившись ко всему прочему беседы с Сумасшедшим Бобом лично.
Для начала, это место, окруженное легендой. Мы уже в Провансе, области на Юге Франции, напрямую связанной с античностью, Римом и Афинами. Оранж - обычный город, единственная достопримечательность - роскошная Триумфальная Арка, ночью подсвечиваемая… оранжевым светом. Theatre Antique рассчитан на восемь тысяч человек, перед ним возвышается огромная каменная стена, изъеденная временем. На высоте двадцати пяти метров, в нише, видна гигантская статуя императора Августа. Днем я заехал к ребятам в отель, но никого не застал, кроме одного ненормального фаната, который следует за the Cure повсюду – на такси, попутках и пешком, словно объявив на них охоту. Он не боится адской жары, одет во все шерстяное и замотан в шарф, и уже успел поселиться в деревеньке неподалеку. Попрощавшись с этим несчастным (ему еще только предстоит выставить себя на посмешище, допустив несколько грубых ошибок), я еду вниз по дороге, по направлению к Оранжу, и прибываю прямо к саундчеку.
Как и всегда, этим вечером пространство за кулисами поделено на две части – одна для техников, операторов и роуди, а другая, тщательно оберегаемая от посторонних глаз – для the Cure и их гостей. Сегодня атмосфера более напряженная чем обычно, ибо группа операторов под руководством Тима Поупа должна снимать концерт, для чего нужно гораздо больше организационной работы, и что увеличивает в два раза количество оборудования. Кроме того, ребята собираются после саундчека устроить обед в общей комнате, что также заставляет всех нервничать. Я оказываюсь за столом рядом с певцом Вивьеном Саважем, похожим на цыгана с длинными каштановыми волосами, которого я уже видел в “Bercy”. Он – один из самых больших поклонников the Cure и знает все их песни наизусть: после концерта он, весьма эмоционально, говорит о непревзойденной самобытности этой группы, которая никому ничего не должна. Избранные представители прессы тоже здесь, помимо L’Equerre, это газета Salut – фотограф и (очаровательная) корреспондентка. Это она сообщит мне, что утром на бензозаправочной станции Роберт приобрел свежие выпуски L’Equerre и Paris Match. Фотограф Salut делает несколько снимков и уезжает до концерта, чтобы успеть на TVG (скоростной экспресс) до Парижа.
Между тем толпа начинает заполнять театр. Всё еще день, но полный невыразимой словами красоты закат освещает арену, видевшую столько же гладиаторских боев, сколько трагедий Софокла, или, не так давно, опер Вагнера или Моцарта. Это будет совершенно иное зрелище, опера или трагедия, которую мы увидим сегодня, с самых первых нот, с необыкновенной акустикой и без порывов холодного северного ветра, характерного для Юга Франции, который иногда уносит звук слишком далеко. Мы все чувствуем, что происходит нечто сакральное, что музыка the Cure нашла здесь для себя неповторимое окружение, что в ее эмоциях переплелись и боль, и надежда. Как мне описать трепещущую аудиторию, негаснущее пламя зажигалок, танцующих фанатов в первых рядах, девушек в черной помаде, сжимающих кресты во время One Hundred Years, единый поэтический порыв восьми тысяч молодых людей в эту субботу, девятого августа, дня Святого Амура (!), через четыре дня после наступления полнолуния? Околдованная толпа зажигает бенгальские огни и фейерверки и восторженно вопит: тепло ночи переплетается с безукоризненной красотой музыки, чья кульминация приходится на 10:15 Saturday Night (была ли она исполнена именно в 10:15?), межпланетное путешествие и шизофреническую интроспекцию одновременно. Чудо. Браво, аплодисменты, выходы на бис, возвращение за кулисы через коридоры, пробитые в гигантских стенах.

Преодолев многочисленные трудности, я наконец получаю доступ в святая святых – за сцену, где и нахожу наших пятерых героев, всё еще обессиленных и истощенных, окруженных подругами и под бдительным взглядом заботливого Криса Пэрри, который приносит шампанское, призванное помочь всем расслабиться. Гримерка напоминает палатку в пустыне: слева от входа простая буфетная стойка, но для кого? Ведь они не позволяют никому войти, кроме главного редактора Melody Maker и его фотографа, с которыми я встречусь на следующий день. Также там несколько стульев и диванных подушек. Роберт, как будто случайно, сидит на полу и хочет он того или нет, представляет собой центр этого ансамбля. Рядом сидит молодой человек, которого я не видел прежде. К моему глубочайшему удивлению, он оказывается кузеном Роберта. Роберт подтверждает эту информацию только для того, чтобы на следующий день ее опровергнуть. Все продолжают нервничать – этот адский концерт, съемочная группа, жара. Я принимаю душ из шампанского, когда Крис Пэрри открывает первую бутылку (будем справедливы, всего их было две) и протягивает ее Роберту. Царит практически мертвая тишина, короткие разговоры шепотом не нужда, а скорее попытка нарушить эту тишину. Как бы там ни было, Роберт берет бутылку и наливает тем, кто сидит вокруг него, деликатно и чутко начав с меня; мы погружаемся в тот аспект времени и пространства, когда они превращаются в абстрактные категории, ибо здесь он (Смит), увлеченный непонятным постороннему человеку разговором с теми, кто слева от него. Он откладывает бутылку и кажется, совсем забывает о ней. Я предлагаю продолжить [разливать] вместо него, но он возражает “Нет, нет, это моя обязанность” и, несмотря на протесты со стороны окружающих – с моей в особенности, вроде “Нет, нет, мы сами”, доводит дело до конца.
Чуть позже я благодарю его за утреннюю покупку L’Equerre, что вызывает у него серию вопросов по поводу колонки Cure mania. Нужно сказать, Смитти смертельно боится всего, что может хотя бы отдаленно напоминать фэн-клуб, и мне приходится убеждать его в обратном. Никоим образом L’Equerre не является отражением неконтролируемых фанатиков, совсем наоборот, добавил бы я: многие почитатели группы отворачиваются от нее из-за ее огромной популярности. “Да”, ответил на это Смит, “Реакция начинается”. Я объясняю, что старые поклонники огорчены и расстроены. “Они снобы”, говорит Роберт, причем не в первый раз… и он прав, простите те, кто глядит на новичков свысока.
Чтобы поменять тему, я беседую с ним о концерте, о том необыкновенном
чувстве, испытанном мною во время 10:15. Тогда он пускается в абсолютно смитовский монолог, сначала обращаясь ко мне, а потом к Мэри, которая сидит напротив нас. Мэри одета во всё белое, нечто индийское по духу: длинное прямое платье с короткими рукавами, широкие штаны и туфли на высоких каблуках. Она вызывает в памяти одну из тех красавиц Востока, англичанок по происхождению, из фильмов Джеймса Айвори, со своей светящейся кожей и огромными черными глазами на лице словно с персидской миниатюры. Роберт как раз находится в середине объяснений, что он ощутил, играя знаменитую 10:15: “Я как будто взлетал, это было так странно, так много всего нахлынуло на меня, и это было похоже на… на… ”. В течение этих рассуждений, недоступных тем, кто не владеет смитовским языком, Мэри не отрывает от него взгляда, впитывая каждое его слово с видом полного понимания того, о чем он говорит. Перед этими глазами, такими выразительными и такими прекрасными, Смит останавливается, замолкает и погружается в их глубину, так же как и она – в глубину его глаз. Они смотрят друг на друга целую вечность, пока я не пытаюсь глупо, по-американски, пошутить: “Не говорите мне, что влюблены, вам всё равно никто не поверит!”. Но эта шутка, вместо того, чтобы вызвать улыбку или вежливое замешательство от неумелого комплимента, наоборот, усиливает почти религиозную атмосферу вокруг их разделенных взглядов. Глаза Роберта и Мэри сияют еще ярче (как будто это возможно), их пальцы встречаются и замирают так надолго. Этот накал эмоций венчает сегодняшний праздничный вечер, чей образ, созданный артистами, публикой, бесчисленными техниками, охраной и организаторами, навсегда останется в вашей памяти.

The Cure: Фильм
Заброшенный город, как будто по нему прошелся ураган. Пустые емкости и розовые билеты с силуэтом Смита валяются на земле. Несколько выживших после бессонной ночи появляются, шатаясь как зомби. В тихий воскресный день, 10 августа 1986 года, в Theatre Antique доснимаются недостающие сложные планы для концертного фильма the Cure, продюсеры – The Cure, режиссер – Тим Поуп, автор их безумных видеоклипов. В фильм войдут сегодняшние сцены, так же, как и другие, снятые за время существования группы, и он будет показан по всему миру… когда будет закончен.
Мы поднимаемся на сцену театра, вероятно самого впечатляющего и таинственного места, где the Cure могли когда-либо играть. Удобно устроившись на сцене, в компании своих подруг, пятеро музыкантов слушают пленку со вчерашним концертом, также снятым на видео. На коротко подстриженном Роберте – кепка, какую обычно носят матросы, в ней он выглядит семнадцатилетним пареньком. Саймон вместо обычного черного костюма нацепил варварски разодранные джинсы, очень “сексуально и яростно”. Саймон и Порл танцуют веселый танец живота под The Walk. Более сдержанный Роберт пишет песню, в то время как Лол и Борис кажутся больше заинтересованными в том, что происходит вокруг: техники суетятся, бегают туда-сюда, подготавливая площадку для съемок. Между тем Роберт позволяет себе устроить маленький перерыв, играя в футбол с Крисом Пэрри и Стивом Сазерлендом, главным редактором Melody Maker, выглядящим очень элегантно в индийских шортах и теннисных туфлях. Это тот самый Стив Сазерленд, которого группа попросила стать ответственным за “официальную” биографию the Cure. Стива сопровождает Том Шихан, фотограф Melody Maker, который сделает несколько великолепных снимков Роберта и Саймона.
Наступает ночь; индивидуальные саундчеки закончены и можно приступать к съемке. The Cure появляются в концертных костюмах; на Роберте – парик, копирующий его старую прическу, скоро он будет сорван с его головы расшалившимся Саймоном: они такие забавные, эти милые дети!
Тим Поуп, постоянно заправляющий за ухо длинные пряди растрепавшихся
волос (так их хочется вручить ему ленту, чтобы он подвязал их), в ярости орет на нашу
звезду: “Будешь стоять как столб – убью!!! ”. Группа под концертную фонограмму исполняет самые красивые свои песни, но именно In Between Days вызывает самые большие проблемы: на долю секунды камера должна совершить сложное движение, пока Тим Поуп пытается забросать Роберта цветными носками.
Многочисленные дубли изматывают, между ними – 15 минут перерыва, вот почему перед очередной съемкой Смит проводит кусочком льда по лицу, чтобы симулировать пот, четыре раза протанцевав через всю сцену!
A Night Like This – сплошное веселье: более быстрая [по сравнению со студийным оригиналом] концертная версия заставляет наших героев играть в ускоренном темпе, при этом сохраняя достоинство.
Опять перерыв (но не для всех, операторы, техники и Тим Поуп не останавливаются ни на мгновение), Сумасшедший Боб спускается со сцены, чтобы присоединиться к девушкам (Мэри, Синди, Джанет и Кэрол, похожим на кукол Барби), которые тихо простояли у ограждения целый вечер – как и мы – чтобы полюбоваться своими парнями. Иногда Синди подходит ближе к сцене и снимает Бориса на камеру Super 8 во время барабанных соло. Камера Super 8 – одно из любимых развлечений группы, почти полдня они проводят, снимая друг друга.
Наконец галлюциногенная съемка Give Me It: Порл на саксофоне творит безумные импровизации в стиле Майлза Дэвиса, а неукротимый Саймон набрасывается на всё, что движется, размахивая басом направо и налево. В три часа утра Тиму Поупу в голову приходит одна мысль (мы надеялись на это с самого начала): вырезанная в стене этого галло-романского театра, на высоте двадцати пяти метров, находится ниша, где горделиво возвышается статуя императора Августа, первого Римского императора, племянника Юлия Цезаря. Под испуганными взглядами подруг “Боже, это так опасно!”, наши герои позируют вокруг статуи в гламурных позах – зрелище, доступное немногим счастливчикам. И вот Роберт, в одиночестве, делает последнее танцевальное движение и машет рукой на прощание, прежде чем вновь очутиться в объятиях Мэри. На этой по истине битловской ноте (пятеро парней нам ветру) заканчивается эта ночь, последняя ночь летнего тура 1986 года.
В огромной и шикарной машине Cure-семья возвращается в отель, прелестный замок Прованса. Настоящие каникулы начнутся позже в Мурильоне. Вы увидите их в Тулоне, в Sainte Maxime и ресторане Groupie, знаменитом своими морепродуктами, а также в окрестных барах. The Cure сейчас живут на средиземноморском юге, где они записывают свой новый альбом. Как и многим английским группам до них (Rolling Stones, например), Франция дарит им успех, наслаждение жизнью и начало всемирной известности.