Logosky (VneVizm) все записи автора

ХХХ

И наша жизнь, что раем быть могла,
Раскинулась гигантским котлованом.
Да все равно светящаяся мгла
Тут развернула мощные крыла,
Я назову всё это - Океаном.
Все дыры и провалы вечных дней
Тут собрались, чтоб сделалось видней
Вселенское зерцало за туманом.
А там непобедимый Млечный Путь,
Над пропастью ведёт куда-нибудь,
Я назову все это - Океаном.
Так я писал в неведомом краю,
Лет сто назад, причастный Бытию,
Вот как сейчас - столетним ураганом,
Но ясный взгляд, что Крепкий подарил,
И блеск, и трепет сказочных ветрил
Уже нашел в просторе первозданном...

 Отчасти в октябре 2010

Logosky (VneVizm) все записи автора

Из <<СКИФСКИХ РИСУНКОВ>>
>
> БАЛЛАДА
>
> То ли Граду и Миру конец,
> То ли распря, что тут, -
> Приготовила славный венец
> За неслыханный труд.
>
> Над загадкой таинственных дней
> Я не стану гадать,
> Мы проходим долиной теней,
> Но теней не видать.
>
> Ад разрушен. В старинном углу
> Только Левиафан,
> Мощный Зверь, источающий мглу
> И всемирный туман.
>
> То не Граду и Миру конец,
> Мир нетленный не тут,
> Где мы ходим, но весел Творец,
> И к нему приведут, -
>
> Все пути, что приводят к Нему,
> А куда им вести, -
> И спокоен, как дуб на крому,
> Проводник впереди...
>
> Ясно светятся звездочки шпор,
> Легкий слышится шаг,
> И античный доносится хор
> Сквозь начертанный мрак.
>
> Мир таинственный тысячу раз
> Разбери, перечти,
> Вот он, чудный, не скрытый от глаз,
> Но всегда впереди.
>
> То ли зренье устроено так,
> Это взгляд с корабля,
> Над которым таинственный стяг,
> А навстречу - земля.
>
> То ли Граду и Миру конец,
> А Вселенной изгиб,
> Тут готовит тяжелый венец
> Всем, кто так не погиб, -
>
> То ли встреча-прощанье на всём
> Начерталась, как знак
> Красоты, - ей-то всё нипочем,
> Даже времени мрак.
>
> То ли время - старинный предмет
> И утративший ход,
> Подозренье, что времени нет,
> Век от века растёт...
>
> А повсюду, и вместо него, -
> Разве хаос родной
> И начертанный прежде всего,
> Даже мглы неземной.
>
> Нам недаром знаком каждый клин,
> Каждый узел, а в нём
> Нить любая, но хаос един,
> И придуман огнём.
>
> Что за зверь? Да порядок иной.
> Скифский лук и колчан.
> Вот стрелок, и, одну - за одной,
> Стрелы мечет в туман.
>
> Он из хаоса взял этот взгляд
> И движения рук,
> Что мудры и немедля велят
> Взять извилистый лук.
>
> Триста пальцев на каждой руке,
> Как спартанцев живых,
> Что во времени, словно в реке
> Всех затей мировых.
>
> Он стреляет, не целясь, как Бог,
> Но любая стрела
> Без желанья приносит оброк,
> То лису, то козла.
>
> А враги? А об этом другой,
> Но живой разговор,
> Тетивы натяженье тугой
> И великий простор.
>
> Кто такие? Откуда пришли?
> Провалиться куда
> Им назначила воля земли
> Как живая руда?
>
> Я заметил, что пепел вокруг,
> Это мрак догорел,
> Неизвестный и полный заслуг,
> Точно тысячи стрел.
>
> Верный путь. Молодая луна,
> То есть сказочный рог,
> Так выносит из бездны волна
> Начертанья дорог.
>
> Я не думал, что именно так
> Мир нетленный живёт,
> То в дырявый срывается мрак,
> То в пустыню зовёт.
>
> Несказанно богат или нищ
> Добровольно, как царь, -
> Не к лицу ему мрак пепелищ
> И не в меру, как встарь.
>
> Всё во мне, что увидел сейчас,
> И другое - во мне,
> Как причудливый древний рассказ,
> Но приходит извне.
>
> Как понять, что дорога моя, -
> Не моя, и ничья, -
> Непослушливых дыр бытия
> В ней живая семья.
>
> Как понять, что загадочный вид
> Исполинской горы
> И начертан, и к сердцу привит,
> И молчит до поры.
>
>
> В октябре 2010 года
>
 

Logosky (VneVizm) все записи автора

Изнанка вечности вневизм,
ямбические переливы,
волны призывы и отливы,
и переплеск солёных брызг.

Звезда морская светит вновь,
и опрозрачена волною,
в ночи беседует с тобою,
а днём перетекает в кровь.

Закат целует миражи,
и невесомостью окрашен,
вдруг отступает возле башен, -
ты здесь иль там, двойник, скажи?

Аноним (VneVizm) все записи автора

 Потомки Романовых, Пушкиных, Лермонтовых и других известных фамилий… Вы можете оказаться в их числе!Наверняка Ваши родители, бабушки или дедушки рассказывали Вам в детстве о прадедах и прапрадедах, о том далеком времени, когда Ваше рождение было еще в далеком будущем…

начать поиск

Logosky (VneVizm) все записи автора

Не я течение замыслил -
оно придумало меня,
предвоплощённого из чисел,
от слова боли и огня.

Вне-направление сквозное,
налево - сон, а справа - лик,
переступившего в ночное,
и воля бездны - мой двойник.

А здесь река речёт в ладони,
и город в камень заточён,
где в лабиринте своеволья
я стать единым обречён.

Вневизм забвение предметов,
и опрокинутый трамвай
в озёрах суетного лета
струится за небесный край.

 

Logosky (VneVizm) все записи автора Подсказано Светланой Большаковой.
http://www.liveinternet.ru/users/foxess/profile/

Идея совершает движение по ленте Мебиуса. Внезапно посетив нас
в точке пересечения, она уходит в невидимое развитие, и на половине петли
возвращается к нам извне, с обратной стороны, и здесь она готова к
воплощению, если мы в состоянии принять ее для реализации, уже обретшую
потенциал, где следующая петля - возвращение и реализация идеи. Она
вернулась по петле Мебиуса к первоначальной точке, с изнаночной стороны, возвратясь к прежнему почти состоянию, но уже реализованной, проявивишись в виде преображённой идеи, образа или материи, затянувшись в узел.

Logosky (VneVizm) все записи автора 24 февраля в Доме писателя, на Звенигородской 22, обсуждался сборник критических статей Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России "Петербургская литература на рубеже веков". Все, о ком там написано - члены писательского отделения, задача издания - представить творчество Петербургских писателей - и критиков - городу и миру. В сборнике опубликованы две статьи, имеющие отношение к Вневизму - работы Ольги Соколовой "Обретение Логоса" и Алексея Филимонова "Новизна и традиция. О новейшем литературно-философском направлении вневизм".
Обсуждение не было бурным, тем не менее, тема новейшего направления, рожденного на семинарах Критики и Экспериментальной литературы, создавала естественное противопоставление тех, кому эти идеи близки, другим, кому по тем или иным причинам оно не близко или неинтересно. Поэтесса и критик Валентина Ефимовская призналась, что искренне хочет понять новое направление и авторов, которые в связи с ним цитируются: это Владимир Соловьев, Данте, Набоков, М.Хайдеггер, и другие деятели культуры.
На фото: проф. Герман Ионин и редактор издательства "Дума" Анатолий Белинский, а также наши вневисты в зале: Евгений Антипов, Алексей Ахматов, Александр Гущин, Михаил Куденко и другие.
Предполагается делать такое издание периодическим.

Logosky (VneVizm) все записи автора Дух впереди -
он незрим, нелюдим,
сколь ни гляди -
только пыль перед ним.

Листья порой
прошуршат, или снег
синей метлой
устремляется вверх.

Чайка или ворон
отпрянут, кружа.
Воздух расколот
в тоске миража.

Он съединяет
былое, и впредь
предназначает
звенящую медь

долу иному,
простору извне,
дух потаённый,
сгорая во мне.

Logosky (VneVizm) все записи автора Петербургская литература на рубеже веков. Сборник литературно-критических статей о современных писателях. СПб., «Дума», 2011. – 288с.

НОВИЗНА И ТРАДИЦИЯ

О новейшем литературно-философском направлении вневизм

…И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог-изобретатель…
А.С.Пушкин

О новейшем литературно-философском направлении или вне-речении вневизм, презентации которого прошли на семинарах Экспериментальной литературы и критики Санкт-Петербургского отделения СП России на Звенигородской 22, говорить просто и нелегко одновременно. «Казалось бы, безумие в наше время раздробленности и хаоса заявлять о попытке целостного взгляда на мир, – отмечала «Литературная Россия» №7 от 19.02.2010 г.), – тем более взгляда извне, со стороны мира непроявленного, в мир материи. “Я не своё тебе открою, но бред пророческий духов”, – писал Тютчев, великий духовидец. Элементы вневизма существовали всегда: сюда можно отнести жанр пророческого откровения, медитативной лирики, философской поэзии.
Его проявление совпало со 100-летием кризиса идей символизма в России, когда Вяч. Иванов и А.Блок констатировали завершение его, оставляя заветы символизма как невоскресшее доселе зерно: «Впиваясь взором в высоту, найдём ли мы в этом пустом небе след некогда померкшего золота?.. Художник должен быть трепетным в самой дерзости, зная, чего стоит смешение искусства с жизнью, и оставаясь в жизни простым человеком» (А.Блок, «О современном состоянии русского символизма», Апрель 1910 г.).
Мне кажется, что я не здесь, а вне… –
написалось у автора статьи почти два десятилетия назад, когда казалось, что на смену позитивисткому взгляду на мир придёт новое видение, и поэзия непременно отразит горизонты беспредельного, путь к которому возможен при помощи «шестого чувства» (Н.Гумилёв). Тогда и был «задуман» – или «нашептан» – свыше путь к новому направлению, в котором, возможно, проявится несбывшееся, невоплощённое, отчасти предугаданное, как в русской сказке: пойди туда, не знаю куда, найди то, неизвестно что, ради чего – неведомо…
Вне – корневая суть, частица, и в то же время апостроф вневизма, в его названии – аббревиатура взгляда Из Вне В Мир. Он призывает искать новое как в традиции, так и вне её. Его термин – не «устойчивое» понятие, но сквожение, зияние вертикали духа. Элементы протовневизма существовали всегда – и для писателя, и для читателя, его со-творца. «Читал ли он их по скважинам, как надобно читать стихи?» – вопрошает набоковский персонаж в «Даре». Человек неведомо или осознанно стучится в синие стены бытия, и ему окликается на стук неведомое ещё зияние пустоты, «откуда, может быть, кое-что долетает до слуха больших поэтов, пронзая наше бытиё потусторонней свежестью – и придавая искусству как раз то таинственное, что составляет его невыделимый признак» (В.Набоков, «О Ходасевиче», некролог). Но существует и скважина в зиянии, отголосок двоимой бездны, «полость в полой пустоте» (А.Филимонов, «Больной проспект»), – мир вне, потусторонность, которая, возможно, никогда не будет проявлена. Дерзкий путь к ней, завещанный мировой культурой – через «Лазейки для души, просветы в тончайшей ткани мировой» (В.Набоков, «Как я люблю тебя»).
Новое направление парадоксально, ибо приотворяет неизрекаемую новизну на основе традиции, к «материи» нераскрытого пока художественного текста, и отсюда его новый, необычный порой язык. И в тоже время оно глубоко коренится в традиции всей русской и мировой культуры. Владислав Ходасевич писал в статье «Литература в изгнании»: «Дух литературы есть дух вечного взрыва и вечного обновления… Литературный консерватор есть вечный поджигатель огня, а не его угаситель». Именно такого импульса в развитии не хватает отечественной словесности, которая одним представляется органичным явлением, отражающим время, другим – тупиковым и безблагодатным, но большинство сходятся во мнении: дальнейшее развитие и движение невозможно, дескать, почти всё уже сказано и написано. «Провокаторская ирония» (Блок) постмодернизма, уравнивающего все детали и части мира в «карнавальности» разлагающихся материи и осколках мёртвой культуры, якобы тому подтверждение.
Причиной сегодняшнего кризиса литературы – царящего уже два десятилетия, на мой взгляд, является отрыв от традиции, от духовных корней русской литературы, от её больших задач и всеобъемлющих образов, которые не были статичны. Об утрате такого целостного видения и отражения мира сожалел Пушкин, восхищаясь стихами Державина. Оценивая роль символистов в воскрешении мёртвых слов, П.Флоренский писал: «язык стал у нас только вещью, системой условных знаков в раз навсегда отлитых, мёртвых и лишённых собственной жизни, собственного движения, собственной силы, собственной ценности формах. Вследствие это речь стала формальной: безжизненной, нетворческой, скучной. Символисты преувеличенным жестом указали на творческую стихию речи, на воссоздание слова в каждом единичном акте творения, на законность словотворчества, поскольку оно формируется согласно общему стилю и природе данного языка. Для многих с тех пор открылись жизнь слова, его красота, его ценность. Слово перестало быть только внешним знаком сообщения, сигналом, а приобрело характер художественного произведения («каждое слово есть художественное произведение» – А.Потебня) («Контекст», 1991, С. 93).
Как пишется в «Манифесте» и «Фрагментах» вне-течения («Эдита», Германия, вып. 2(40) 2010 г., там же представлены произведения вневистов), вневизм воссоединяет разрозненные части традиции в едином потоке обновления. Вневизм представляет ещё неявленные миру слова и идеи слов, но не чуждается архаизмов, ибо в здании русской поэзии важен каждый камень. Он вступает в диалог с лучшими представителями человеконеба. Так, Арсений Тарковский, прозревавший мир «С той стороны зеркального стекла», писал о своих горних соратниках:
Вы, жившие на свете до меня,
Моя броня и кровная родня
От Алигьери до Скиапарелли,
Спасибо вам, вы хорошо горели
Читать далее

Logosky (VneVizm) все записи автора Моему другу А. Е.

Быстры кони,
Без супони,
В синем звоне
Время гонят,
Понукаю я коня:
Унеси, умчи меня!

В Синь, на волю,
Где нет боли,
К лучшей доле,
Из юдоли
Поскорее унеси –
От самой себя спаси!

Мягки брыли,
Жёстка грива,
Я из были
Шаловливо
Улетаю на коне
В неизвестное – во вне.

Страница автора:
http://www.proza.ru/avtor/belani

Logosky (VneVizm) все записи автора
Адам Мицкевич

КРЫМСКИЕ СОНЕТЫ


Товарищам путешествия по Крыму.
Автор


ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

«Крымские сонеты» Адама Мицкевича своей живописностью подстать величавой красоте крымской природы. Напомню, польский поэт совершил путешествие по Крыму в 1825 году. Итогом этой поездки стал цикл из восемнадцати сонетов. И хотя крымская тема уже полновластно звучала в русской поэзии благодаря «крымским» стихам Семёна Боброва, Батюшкова, Пушкина, – всё же «Крымские сонеты (переводы на русском языке появились вскоре после издания «Сонетов» Мицкевича в 1826 году) стали первым ярким циклом стихотворений о Крыме.
Традиция переводов «Крымских сонетов» в России имеет глубокие корни. Поэт Вяземский заложил “фундамент” этой традиции, сделав в 1827 году переводы сонетов в прозе, точнее – подстрочники к ним. Приятель Мицкевича Ф. Малевский писал в своём дневнике: «Вяземский закончил свой перевод Сонетов. Нельзя проявить большую, нежели он, осторожность в переводе. Дмитриев, Баратынский привлекались для поправок». Не вдаваясь в подробности, замечу, что мимо «Крымских сонетов» не прошли такие выдающиеся поэты как Дмитриев, Козлов, Лермонтов, Аполлон Майков, Бенедиктов, Ходасевич… Непревзойденными по сей день переводами, на мой взгляд, являются гениальные переводы Ивана Бунина (Аккерманские степи. Алушта ночью. Чатырдаг). Уверен, немалую услугу ему в этом оказала любовь к Крыму.
Традиция переводов «Крымских сонетов» Мицкевича органично сплетается с традицией создания сонетов о Крыме. Достойно продолжили ее – Максимилиан Волошин («Киммерийские сумерки»), Сергей Шервинский («Феодосийские сонеты»), а также другие поэты.
Свет сонета не меркнет, «и в наши дни пленяет он поэта». И вместе с ним – Крым, как птица Феникс, вновь и вновь возрождает в нетленных стихах свою величавую красоту и славу.

Владимир Коробов


1

АККЕРМАНСКИЕ СТЕПИ


Вплываем на волнах степного Океана
В просторы диких трав, где лодка – мой возок.
И пенится в цветах, и зыблется поток,
Минуя острова багряного бурьяна.

Смеркается. Ни тропки, ни кургана.
Жду путеводных звезд – шатер небес высок.
Что там горит? Заря? Зарницы ли цветок?
Мерцает млечно Днестр, маяк у Аккермана.

Как тихо! Постоим. Мне слышится вдали,
Как, скрытые от глаз, курлычут журавли,
Как выползает уж из логова ночного,

Как замер мотылек… Так сон глубок травы,
Что, кажется, смогу почуять зов с Литвы…
Молчание. Ни отзвука. Ни слова.




2

МОРСКАЯ ТИШЬ

На высоте Тарханкут

На море полный штиль. Бриз замер, изнемог.
Поник устало флаг. В зеркальной вижу глади
Купальщицы-волны светлеющие пряди,
Волшебной наготы не тронет ветерок.

Корабль оцепенел. Натруженный флагшток
И парус – после битв знамена на параде.
У спутников моих уверенность во взгляде,
К матросам капитан сейчас не очень строг.

О море! В глубине среди пугливых рыб
Во время страшных бурь гигантский спит полип,
Но щупальца в тиши он грозно расправляет.

О мысль моя! И ты – жилище для змеи:
Воспоминанья спят в дни бурные мои,
Но в безмятежный час змея меня терзает.


3

ПЛАВАНИЕ

Разверзлись небеса – на море грянул гром!
Как чудище, волна внезапно набежала,
Ударила о борт – корма заскрежетала,
Вскарабкался матрос на реи пауком.

Безумный ветер! Стон! И – волны кувырком!
Корабль, кружась, летит в метель седую шквала,
Вступив с прибоем в бой, сражаясь как попало,
Штурмует грудью шторм, таранит тучи лбом.

И я – ему вослед – лечу навстречу бездне!
Воображенье, вновь стань парусом – воскресни!
Мгновение – сольюсь с крылатым кораблем,

Из сердца рвется крик, и весело с толпою…
О, как легко парить над бездною морскою
И птицей проплывать в пространстве мировом!


4

БУРЯ

Все кончено… нет сил… сочится в трюм вода…
Волною вырван руль, и сорван ветром парус,
Зловещий помпы свист, матросов крики, ярость,
Померк кровавый диск надежды навсегда.

Тревожный слышен зов – трубит в рожок беда.
Встает за валом вал – растет до неба ярус.
Беря на абордаж, обрушив брызг стеклярус,
Смерть входит на корабль, как воин в города.

Одни лишились чувств. В предсмертный час разлуки
Друзья прощаются. Другие, вскинув руки,
Взывают к Господу и молятся в пути.

Был путник среди них… Он видел в жизни много
И думал: счастлив тот, кто свято верит в Бога,
Кому дано сказать последнее «Прости!»


5

ВИД ГОР ИЗ СТЕПЕЙ КОЗЛОВА

П и л и г р и м и М и р з а

П и л и г р и м

Там? Что за море льда Аллах воздвиг стеною?
Престол из мерзлых туч для ангелов сковал?
Или гигантский Див куском вселенских скал
Отрезал звездам путь, чтоб мир покрылся мглою?

Какое зарево цветет над крутизною!
Пожар на небесах? Царьград в огне ли пал?
Аллах в кромешной тьме лампады разбросал,
Открыв вселенной лик, что скрыла ночь чадрою?

М и р з а

Там? Я туда всходил… Зимой там царство льда,
Там воды горных рек срываются с разбега,
Там звери не живут, орел не вьет гнезда,

Там тучам места нет для мирного ночлега,
Там в мерзлой тишине горит одна звезда
Над самой головой. Она лучистей снега.
То Чатырдаг!

П и л и г р и м

А-а!..

6

БАХЧИСАРАЙ

Величествен и пуст дворец, где жил Гирей.
Роскошной жизни след заткала паутина.
Где пыль сметали лбом по воле господина –
Гнездится саранча, пристанище для змей.

Разросся дикий плющ в пролетах галерей
И чертит письмена… Унылая картина!
То Валтасара знак таинственный «РУИНА»
Природа нанесла на все дела людей.

Один фонтан журчит, как прежде, в полдень синий.
Роняя жемчуг слез над чашею резной,
Разносит голос он в безжизненной пустыне:

О слава, власть, любовь, что здесь текли рекой!
Иссякли скоро вы, а я струюсь доныне,
Тревожа – о позор! – безмолвия покой.


7

БАХЧИСАРАЙ НОЧЬЮ

Молитвы голос смолк, и опустел меджид,
Народ расходится, угас призыв изана.
К рубиновой заре – наложнице желанной –
В плаще из серебра царь полночи спешит.

Узором ярких звезд шатер небес расшит.
Там, посреди светил и млечности туманной,
Белеет облако с каймою златотканой, –
Так лебедь царственный по озеру скользит.

От минарета тень и тень от кипариса,
Сплетаясь, падают, Залит луною двор.
И полукружием, как дьяволы Эвлиса,

Чернеют выступы зубцов гранитных гор,
Где, пробудившись вдруг, с проворностью Фариса
Вонзает молния копье свое в простор.


8

ГРОБНИЦА ПОТОЦКОЙ

Среди густых садов, в расцвете юных лет,
Одна из лучших роз осыпалась, увяла!
Как стая мотыльков в дне золотом пропала,–
Так молодость прошла, оставив грусти след.

На севере горит над Польшей гроздь планет.
Откуда столько звезд так ярко засверкало?
Не твой ли это взор, который смерть украла,
Зажегся в небесах, преобразившись в свет?

О полька! Я, как ты, окончу жизни дни
От родины вдали… Найду я здесь забвенье,
И, может, кто-нибудь в кладбищенской тени

Беседой оживит немое запустенье:
Звучит родная речь – ты оживешь в ней, и
Воскресну в слове я хотя бы на мгновенье.


9

МОГИЛЫ ГАРЕМА

М и р з а – П и л и г р и м у

Здесь с гибких лоз любви был срезан виноград,
Который не дозрел по прихоти Аллаха.
Здесь жемчуг юных жен, став горсткой пыли, праха,
Лег в раковины тьмы из моря нег, услад.

Покрылся пеленой забвенья скорбный сад.
Гранитная чалма – как символ власти, страха.
Что начертал гяур, то не избегнет краха:
Поблекли имена – иссек их дождь и град.

О цвет эдемских роз! Подобно лепесткам
Опали вы в саду невинности до срока.
Никто не осквернит вас жадным взглядом там.

А ныне дочерей поблекшего востока
Тревожит киафир*… Поверил я слезам,
Впустив его сюда. Минуй нас гнев пророка!
_________
* Киафир – значит «неверный»


10

БАЙДАРЫ

Пускаю вскачь коня, взметая пыль дорог!
Без жалости в пылу сильней вонзаю шпоры –
Волною набегут леса, долины, горы.
Лечу! Вокруг меня бурлит цветной поток.

Разгоряченный конь от скачки изнемог.
Когда ж иссякнет свет и скроет мрак просторы,
Осколками зеркал мои дробятся взоры:
Как призрак, внешний мир в них зыбок и далек.

Покоится земля… Лишь я не сплю один,
Разверзнувшись вдали, зовет морское лоно,
Склоняюсь перед ним, тянусь к нему с вершин,–

Навстречу черный вал стеной встает со стоном.
О, если б мысль моя, как челн среди глубин,
Забвение нашла в той бездне непреклонной!


11

АЛУШТА ДНЕМ

Сползли к подножью гор покровы влажной мглы.
Шумят, намаз творя, колосья золотые.
Плоды роняет лес – рубины дорогие,
Что в свете дня горят, как четки у муллы.

Поляна вся в цветах. Прозрачны и светлы,
Как радуга, висят над ней цветы живые:
Цикады, мотыльки, стрекозы голубые,–
Природы пестрый мир, сокровища Аллы.

А там, где волн прибой у лысых скал кипит,
И, отраженный, вновь на берег напирает,
На пене солнца луч искрится и горит –

Зрачков тигриных блеск из глубины мерцает.
И в море далеко над парусом парит
Беспечно стая птиц. Корабль проплывает.


12

АЛУШТА НОЧЬЮ

Вечерней свежестью повеял ветерок.
Светильник мира пал на плечи Чатырдага,
Разбился – пролилась огнем пурпурным влага
И гаснет. Пилигрим один среди дорог:

Внезапно сумраком покрылся гор чертог,
Ручей залепетал в цветах на дне оврага,
Но музыку цветов и влажных трав из мрака
Расслышать в тишине я сердцем только смог.

В глубокий клонит сон. Созвездья зажжены.
Мгновенье – мрак пронзен стрелою метеора:
Дождь золотой осыпал лес, долины, горы…

О ночь восточная! Навеяв лаской сны,
Как одалиска, ты зовешь горящим взором
И страсти будишь вновь на ложе тишины.


13

ЧАТЫРДАГ

М и р з а

О гордость мусульман! К стопам твоей твердыни
Я с трепетом припал, великий Чатырдаг!
Ты – мачта корабля, гор крымских падишах,
Вселенной минарет в заоблачной пустыне.

Безмолвно, как Рамег у врат небесной сини,
Ты сторожишь эдем. Приходит в ужас враг:
Твой плащ – лиловый лес и серебристый мрак,
Чалма твоя из туч, на ней созвездий иней.

Палит ли солнце злак, гяур ли жжет селенья,
Промчится саранча, сжирая все дотла,–
Ты, Чатырдаг, молчишь, далёк добра и зла!

Бесстрастный драгоман, кому века – мгновенье,
Стоишь – у ног твоих лежит забвенья мгла,
Внимая лишь Творцу, как в первый день творенья.


14

ПИЛИГРИМ

У ног моих – страна невиданной красы.
Здесь ясен небосвод, смуглы от солнца лица,
Так отчего душа в ненастный край стремится,
В туманные леса прибрежной полосы?

О Родина, Литва! Песчаный кряж косы
И заросли болот. Нет, с ними не сравнится
Ни соловей Байдар, ни юная певица,
Ни райские сады в соцветиях росы.

Пусть странника манит в густую тень Салгир,
Я от него далек. Задумчиво вздыхаю
Об утре прежних дней, и сумрачен, и сир.

И в прошлое глядясь, я с грустью вспоминаю
Любимую свою – в ней заключен весь мир.
Она – в родном краю… Но помнит ли? Не знаю.


15

ДОРОГА НАД ПРОПОСТЬЮ В ЧУФУТ-КАЛЕ

М и р з а и П и л и г р и м

М и р з а

Молитву сотвори, закрой на миг глаза,
Рассудок вверь коню – оставь узду в покое.
Так чутко замер он, как будто перед боем.
Вот – прыгнул. Добрый конь! И цепкий, как лоза.

Вниз, путник, не смотри! Там – бездна. И гроза,
Метая молнии, не смерит дна собою.
В колодец Аль-Каир дотянешься рукою?
Рука ведь не крыло. Так думает мирза:

И в мыслях не дерзай познать глубины мрака!
Что мысль? Поманит в путь – в безбрежность заведет.
Как якорь, вниз скользнет… И ты добыча праха.

П и л и г р и м

Прости меня, мирза! Я заглянул вперед…
Что видел? Не скажу, но не из чувства страха:
Чему названья нет – то смерть лишь назовет.


16

ГОРА КИКИНЕИЗ

М и р з а

Взгляни на небеса, сорвавшиеся в бездну:
То море. Среди волн поверженным орлом
Распластана скала – сломал ей крылья гром,
Как радуга, они то вспыхнут, то исчезнут.

Сквозь дымку различать синь моря бесполезно.
Не остров-птица там, а тучи снежный ком.
Полмира погребла во тьму она крылом
И лентой-молнией опутала окрестность.

Но тихо, берегись! Коня замедли бег
И будь настороже. Здесь пропасть под ногами.
Я кинусь – так с вершин лавиной сходит снег.

Исчезну с глаз твоих – смотри на ближний камень,
Мелькнет перо чалмы – пусти коня в разбег,
А не мелькнет – прощай… Аллах пребудет с нами!


17

РАЗВАЛИНЫ ЗАМКА В БАЛАКЛАВЕ

В развалинах лежит стен крепостных громада,
Прославивших тебя, неблагодарный Крым!
Они – как черепа по склонам гор крутым,
В них поселился гад и люд ничтожней гада.

Взбираемся наверх. Кругом следы распада.
Среди надгробных плит зной полдня недвижим.
Разросся виноград над именем чужим,
Таится, словно червь, оно в укрытье сада.

Здесь прежде древний грек на стенах крепче скал
Афинские пиры для знати высекал,
И генуэзец здесь в бою не знал позора…

А ныне – пустоту крылами чертит ворон.
Он траурную тень над башней распластал,
Как черный флаг беды, погибели и мора.



18

АЮДАГ

Люблю смотреть в простор с вершины Аюдага,
Как толпы грозных волн идут на приступ скал:
Сомкнулся черный строй и брызги расплескал –
Искрится, словно снег, серебряная влага.

Прибой, как рать китов, влечет вперед отвага,
Таранит берега и вспять уходит вал,
Но мечет на песок то жемчуг, то коралл,
Когда перекипит волны взбешенной брага.

Подобная волнам, все красит в мрачный цвет
Бушующая страсть, о юноша-поэт!
Но перед Музою смирится непогода,

Пронесшейся грозы повыветрится след.
И вдохновение, и радость, и свобода,
Бессмертные в веках, украсят твой сонет!



ПЕРЕВОД ВЛАДИМИРА КОРОБОВА

---------------------------------------------------------------------

Переводы Владимира Коробова «Крымских сонетов» А. Мицкевича были опубликованы в следующих периодических изданиях:

1. Всемирная литература (г. Минск) № 9, 1997.
2. Иностранная литература № 11, 1998.
3. Крымский альбом (Феодосия-Москва), 1998.
4. Брега Тавриды № 1, 1994.
5. Меценат и Мир, № 6-7
6. Литературная учеба № 2, 1998.
7. Под Часами (альманах, г. Смоленск) № 7, 2008.

Logosky (VneVizm) все записи автора © Куденко Михаил Николаевич
Приглашение к дискуссии

Мужчины и Ангелы
12 заповедей для мужа и ко дню 8 марта, и на каждый Божий день

Обличай мудрого, и он возлюбит тебя; Дай наставление мудрому, и он будет еще мудрее; научи правдивого, и он приумножит знание (Пр. 9: 8, 9).

В начале третьего тысячелетия от Р.Х. Церковь должна избавиться от мужского шовинизма и мужской тирании по отношению к Женщинам. И Женщины заслуживают того, чтобы о них поговорили немного более, чем это принято, например, в интернете.

Комплимент вместо предисловия. И китайская (их знаменитые инь и ян), и иудейская (Филон Александрийский), и христианская (Ориген, Амвросий Медиоланский, Петр Ломбардский) культуры предполагают в каждом человеке наличие одновременно и Женского и мужского начал.
Если и найдется в мировой истории или мировой научной и культурной практиках нечто: какой-либо блистательнейший аргумент или изысканное доказательство, изумительнейший факт или поразительное в своём великолепии событие, строгое в своей чистоте и логике умозаключение или сильный и увесистый в избытке своём довод, честный иезуитский пример или закостенелая богословская цитата, отполированный схоластически-казуистский тезис или окаменевший крылатый демагогический постулат, добрый философский афоризм или парадоксально красивая мысль, – являющееся или показывающее исключительной важности бесспорное преимущество мужского пола над полом женским, то свидетельствовать это будет только об одном – в мужчине победило его высшее Женское начало. Наконец-то. И никакого матриархата.

§ О некоторых терминах и аргументах

В современной богословской литературе вопросу взаимоотношения полов стали уделять все больше и больше внимания. Оно и понятно – ведь между мужчинами и женщинами и в Церкви, и вне Церкви ведутся постоянные, с небольшими перерывами на обед, «военные действия».
Так и в статье «10 заповедей для жены» (православная газета «Вечный зов» № 3, 2009), которая кратко пересказывает позицию С. Озборна, очень много бытовой психологии с небольшими библейскими вкраплениями. В таких и им подобных книгах и статьях, по сути, излагаются и правила поведения за кухонным столом, в ванной комнате и спальне, и рекомендации, как отвечать на звонки свёкра и свекрови, улыбаться, терпеть, где зажигать свечи и т.п.
А почему бы, размышляя о муже и жене, не попробовать-попытаться положить в их взаимоотношения не бытовое, не психологическое и не частичное, а полное, как полагает автор, библейское основание? Давайте вместе и попробуем поразмышлять над великой библейской загадкой: «Ибо Господь сотворит на земле нечто новое: жена спасёт мужа» (Иер. 31:22) – для того и предлагается дискуссия. Жена спасёт мужа в будущем, а как сегодня мужья спасают своих жен, как к ним сами относятся и как учат относиться других?
Возьмем для общего впечатления две книги современных, всемирно известных, евангелических авторов: М. Монро «Понимание предназначения и силы мужчины/женщины» и С. и Б. Аделаджа «Мужское счастье/ Женское счастье», – и приведем несколько цитат из них.
«Бог уже сделал мужчину и женщину равными». «Он [мужчина] один являлся лидером. На него была возложена ответственность за то, чтобы иметь вѝдение и быть лидером для тех, кто будет следовать за ним путями Божьими». «Он был лидером до того, как была сотворена женщина». «Женщина является совершенным дополнением мужчины» – это М.М.
«Мужчина призван быть лидером – в обществе, семье, служении». «Сначала Бог сотворил мужчин! Женщина – всего лишь помощница». «Предназначение женщины – быть помощником мужчины»; «женщина – всего лишь “часть мужчины”». «На самом деле, мужчина “ближе” к Богу, и потому именно он является главой семьи. Согласитесь, что голова всегда находится выше, чем тело» – это С.А.
Дополнить их следует постановкой вопроса: «Нужен ли России духовный лидер?», – который был сформулирован в передаче «Мост свободы» на телеканале «100ТВ» 27 марта
2009г. Вопросы лидерства, как видим, волнуют и светское общество.
Не вдаваясь в подробный и тщательный анализ книг, попробуем кратко и тактично возразить авторам с их очень странной логикой и еще более странной богословской избирательностью. Возразим и традиционной точке зрения на мужчин и женщин, сложившейся в христианстве за последние две тысячи лет: женщина не только не равна мужчине, но стоит невообразимо ниже его, а это не соответствует ни букве, ни духу Библии.
Читать далее

Logosky (VneVizm) все записи автора Евгений ВЕРБИЦКИЙ
Констанц

БУЛГАКОВ И НАБОКОВ – ВЕРШИНЫ
РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ ХХ-го ВЕКА

Доклад, прочитанный в Констанце 01.05.2010, в рамках международного фестиваля «РУССКИЕ ДНИ НА БОДЕНЗЕЕ»

В истории российской словесности Михаил Булгаков и Владимир Набоков стояли особняком. И это было, как при жизни обоих писателей, так и после их смерти. Они творили в одно и то же время, примерно 20 лет, охватывая целиком 20-е и 30-е годы 20-го века. Родившиеся в 90-е годы 19-го века (Булгаков в 91-м, Набоков в 99-м), они к концу 20-х годов стали признанными мэтрами литературы. Здесь нужно сделать существенную оговорку. Если Булгаков всё это время жил в советской России, где умер в своей постели в 1940-м году (что для советских писателей именно в тот предвоенный период репрессий было пиком благополучия), то Набоков, живший в Западной Европе и творивший большей частью на русском языке, в том же 40-м году эмигрировал из Франции в Америку. И там, в Америке, он принимает решение: ввиду малочисленности читающих по-русски, отказаться от русского языка и перейти на английский.
Обоих писателей в то время, когда они творили в русской литературе, нещадно ругала критика. Освещая этот период, мне бы хотелось остановиться на самом трагическом дне, как в жизни Булгакова, так и Набокова. Как это ни странно покажется, этот день совпал в календарном плане: 28 марта, правда, разные годы. Для Булгакова это 1930-й, для Набокова – 1922-й. Рассмотрим сначала, что же случилось с Булгаковым.

I

28 марта 1930 года Михаил Булгаков под давлением тяжелых, жизненных обстоятельств вынужден был обратиться в самые высшие инстанции страны.

ПРАВИТЕЛЬСТВУ СССР *

Михаила Афанасьевича Булгакова
(Москва, Б. Пироговская, 35-а, кв.6)

Я обращаюсь к Правительству СССР со следующим письмом:

1.

После того, как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я известен, как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет:
Сочинить «коммунистическую пьесу» (в кавычках я привожу цитаты), а кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать, как преданный идее коммунизма писатель-попутчик.
Цель: спастись от гонений, нищеты и неизбежной гибели в финале.
Этого совета я не послушался. Навряд ли мне удалось бы предстать перед Правительством СССР в выгодном свете, написав лживое письмо, представляющее собой неопрятный и к тому же наивный политический курбет. Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет.
Созревшее во мне желание прекратить мои писательские мучения заставляет меня обратиться к Правительству СССР с письмом правдивым.

2.

Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных – было 3, враждебно-ругательных – 298.
Последние 298 представляют собой зеркальное отражение моей писательской жизни.
Героя моей пьесы «Дни Турбиных» Алексея Турбина печатно в стихах называли «СУКИНЫМ СЫНОМ», а автора пьесы рекомендовали, как «одержимого СОБАЧЬЕЙ СТАРОСТЬЮ». Обо мне писали, как о «литературном УБОРЩИКЕ», подбирающем объедки после того, как «НАБЛЕВАЛА дюжина гостей».
Писали так:
«...МИШКА Булгаков, кум мой, ТОЖЕ, ИЗВИНИТЕ ЗА ВЫРАЖЕНИЕ, ПИСАТЕЛЬ, В ЗАЛЕЖАЛОМ МУСОРЕ шарит... Что это, спрашиваю, братишечка, МУРЛО у тебя... Я человек деликатный, возьми да и ХРЯСНИ ЕГО ТАЗОМ ПО ЗАТЫЛКУ... Обывателю мы без Турбиных вроде как БЮСТГАЛТЕР СОБАКЕ без нужды... Нашелся, СУКИН СЫН. НАШЕЛСЯ ТУРБИН, ЧТОБ ЕМУ НИ СБОРОВ, НИ УСПЕХА...» («Жизнь ИСКУССТВА»,
№ 44 – 1927 г.).
Писали «О Булгакове, который чем был, тем и останется, НОВОБУРЖУАЗНЫМ ОТРОДЬЕМ, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы» («Комс. правда», 14/Х.1926 г.).
Сообщали, что мне нравится «АТМОСФЕРА СОБАЧЬЕЙ СВАДЬБЫ вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля» (А.Луначарский, «Известия», 8/Х-1926 г.), и что от моей пьесы «Дни Турбиных» идет «ВОНЬ» (Стенограмма совещания при Агитпропе в мае 1927 г.), и так далее, и так далее...
Спешу сообщить, что цитирую я отнюдь не с тем, чтобы жаловаться на критику или вступать в какую бы то ни было полемику. Моя цель – гораздо серьезнее.
Я доказываю с документами в руках, что вся пресса СССР, а с нею вместе и все учреждения, которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной работы единодушно и С НЕОБЫКНОВЕННОЙ ЯРОСТЬЮ доказывали, что произведения Михаила Булгакова в СССР не могут существовать.
И я заявляю, что пресса СССР СОВЕРШЕННО ПРАВА.

3.

Отправной точкой этого письма для меня послужит мой памфлет «Багряный остров».
Вся критика СССР, без исключений, встретила эту пьесу заявлением, что она «бездарна, беззуба, убога», и что она представляет «пасквиль на революцию».
Единодушие было полное, но нарушено оно было внезапно и совершенно удивительно.
В №12 «Реперт. Бюлл.» (1928 г.) появилась рецензия П. Новицкого, в которой было сообщено, что «Багровый остров» - «интересная и остроумная пародия», в которой «встает зловещая тень Великого Инквизитора, подавляющего художественное творчество, культивирующего РАБСКИЕ ПОДХАЛИМСКИ-НЕЛЕПЫЕ ДРАМАТУРГИЧЕСКИЕ ШТАМПЫ, стирающего личность актера и писателя», что в «Багровом острове» идет речь о «зловещей мрачной силе, воспитывающей ИЛОТОВ, ПОДХАЛИМОВ И ПАНЕГИРИСТОВ...»
Сказано было, что «если такая мрачная сила существует, НЕГОДОВАНИЕ И ЗЛОЕ ОСТРОУМИЕ ПРОСЛАВЛЕННОГО БУРЖУАЗИЕЙ ДРАМАТУРГА ОПРАВДАНО».
Позволительно спросить – где истина?
Что же такое, в конце концов, - «Багровый остров»? – «Убогая, бездарная пьеса» или это «остроумный памфлет»?
Истина заключается в рецензии Новицкого. Я не берусь судить, насколько моя пьеса остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встает зловещая тень и это тень Главного Репертуарного Комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных «услужающих». Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее.
Я не шепотом в углу выражал эти мысли. Я заключил их в драматургический памфлет и поставил этот памфлет на сцене. Советская пресса, заступаясь за Главрепертком, написала, что «Багровый остров» – пасквиль на революцию. Это несерьезный лепет. Пасквиля на революцию в пьесе нет по многим причинам, из которых, за недостатком места, я укажу одну: пасквиль на революцию, вследствие чрезвычайной грандиозности ее, написать НЕВОЗМОЖНО. Памфлет не есть пасквиль, а Главрепертком – не революция.
Но когда германская печать пишет, что «Багровый остров» это «первый в СССР призыв к свободе печати» («Молодая гвардия» № 1 – 1929 г.), - она пишет правду. Я в этом сознаюсь. Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, мой писательский долг, так же как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумывал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.

4.

Вот одна из черт моего творчества, и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я – МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противопоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное – изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Нечего и говорить, что пресса СССР и не подумала серьезно отметить все это, занятая малоубедительными сообщениями о том, что в сатире М. Булгакова – «КЛЕВЕТА».
Один лишь раз, в начале моей известности, было замечено с оттенком как бы высокомерного удивления: «М. Булгаков ХОЧЕТ стать сатириком нашей эпохи» («Книгоноша», № 6 – 1925 г.).
Увы, глагол «хотеть» напрасно взят в настоящем времени. Его надлежит перевести в плюсквамперфектум: М. Булгаков СТАЛ САТИРИКОМ, и как раз в то время, когда никакая настоящая (проникающая в запретные зоны) сатира в СССР абсолютно немыслима.
Не мне выпала честь выразить эту криминальную мысль в печати. Она выражена с совершеннейшей ясностью в статье В. Блюма (№ 6 «Лит. Газ.») и смысл этой статьи блестяще и точно укладывается в одну формулу:
ВСЯКИЙ САТИРИК В СССР ПОСЯГАЕТ НА СОВЕТСКИЙ СТРОЙ.
Мыслим ли я в СССР?

5.

И, наконец, последние мои черты в погубленных пьесах «Дни Турбиных», «Бег» и в романе «Белая гвардия»: упорное изображение русской интеллигенции, как лучшего слоя в нашей стране. В частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях «Войны и мира». Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией.
Но такого рода изображения приводят к тому, что автор их в СССР, наравне со своими героями, получает – несмотря на свои великие усилия СТАТЬ БЕССТРАСТНО НАД КРАСНЫМИ И БЕЛЫМИ – аттестат белогвардейца-врага, а, получив его, как всякий понимает, может считать себя конченым человеком в СССР.

6.

Мой литературный портрет закончен, и он же есть политический портрет. Я не могу сказать, какой глубины криминал можно отыскать в нем, но я прошу об одном: за пределами его не искать ничего. Он исполнен совершенно добросовестно.

7.

Ныне я уничтожен.
Уничтожение это было встречено советской общественностью с полною радостью и названо «ДОСТИЖЕНИЕМ».
Р.Пикель, отмечая мое уничтожение («Изв.», 15/IX – 1929 г.), высказал либеральную мысль:
«Мы не хотим этим сказать, что имя Булгакова вычеркнуто из списка советских драматургов».
И обнадежил зарезанного писателя словами, что «речь идет о его прошлых драматургических произведениях».
Однако жизнь, в лице Главреперткома, доказала, что либерализм Р.Пикеля ни на чем не основан.
18 марта 1930 года я получил из Главреперткома бумагу, лаконически сообщающую, что не прошлая, а новая моя пьеса «Кабала святош» («Мольер») К ПРЕДСТАВЛЕНИЮ НЕ РАЗРЕШЕНА.
Скажу коротко: под двумя строчками казенной бумаги погребены – работа в книгохранилищах, моя фантазия, пьеса, получившая от квалифицированных театральных специалистов бесчисленные отзывы – блестящая пьеса.
Р.Пикель заблуждается. Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр».
Все мои вещи безнадежны.
Читать далее

Logosky (VneVizm) все записи автора * * *

…И погрузиться в светлое тепло
давнишних, младости воспоминаний,
где так вменяемы добро и зло,
где привкус счастья от сквозных страданий,
где небо выкрашено в синий цвет,
нет, голубой по праву первородства,
где так певучи двадцать с лишним лет
по существу разительного сходства
родной души с природою во всём,
где дух парит восторгов и закатов…

Как, право, славно возвратиться в дом,
нежданно став от младости богатым…


* * *

Я помню твой приход, растущий звон,
волнение, неведомое миру.
Луна сквозь ветки тронула балкон,
и пала тень, похожая на лиру.
Владимир Набоков, «К музе»

Да, с музой он на равных говорил, –
как Пушкин в Болдине, так он в Берлине,
когда немели к ночи фонари
в безоблачной, воздушно-летней сини,
когда звучал напев: «О будь верна
острожной правде откровенья»,
тогда всходила полная луна
предвестницей благого провиденья.

И он входил, неведом, не знаком,
ответа ждал, перебирая сроки,
и оживал его далёкий дом,
и муза подтверждала:
«Вы – Набоков!»


* * *

Забываются многие новости
и живешь в постоянном бреду
под напором довлеющей совести,
что когда-то опору найду.

Не важна подоплёка событий
и не важен грядущий итог,
всё равно – по веленью наитий
будет найден дарованный Бог.

И тогда по закону момента,
под воздействием страждущих сил
раскрывается суть инцидента
и зачем на земле этой жил?


СМЕРТЬ БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

Поэт ушел из жизни…
точно в срок,
как повелел Господь…
оцепененье
при извещенье вызывает шок
и паралич безмолвного смятенья.

Поэт ушел…
но где-то в небесах
воркуют ангелы, справляя тризну,
и в храме, в Переделкино, монах
готовит душу для загробной жизни.


ЧИТАЯ «СОГЛЯДАТАЯ» НАБОКОВА

Что мы знаем о собственном ракурсе,
как мы смотримся в мире других;
и какие готовятся казусы,
исходя из зачатков благих?

Нелегко совладать с самомнением,
не разрушив гранита надежд,
оказавшись в смешном положении
соглядатая без одежд.
Нет, с одеждами – рваными, ветхими,
с эго-вектором розничной лжи,
наблюдая мгновения редкие,
что несет нам проказница-жизнь.


* * *

… А жизнь проходит плавной чередой
моментами запомнившихся фото,
и вот уже – «звонки» или «отбой»,
а жить «по полной» всё ещё охота.

Вот так противоречьями полна
история-наложница в своей тиши:
и вместо солнца зябкая луна,
и – апокалипсис встревоженной души.


* * *

Эту боль над отчизной горькой
сохрани, дорогой, сохрани.
Скольким жизнь опорочили, скольким
Окаянные (мерзкие) дни?

Сколько жизней погублено, сколько?
Счёта нет, да и нужен ли счёт
В той судьбине российски-прегорькой? –
(Где такую отыщешь еще?)

Век двадцатый, до жути жестокий,
большевистски-варварский век
всю Россию извел настолько,
что погас сострадания свет.

И теперь, подводя итоги,
век другой и к чему слова?
Помолись за неё, слава Богу,
что Россия ещё жива.


* * *

О, светлый праздник Рождества Христа,
когда в себе (заранее готовясь),
несешь охотно,
явно неспроста,
(чаруясь ей),
евангельскую повесть.

Как есть, волхвы собрались в дальний путь,
идут,
идут,
своей звезде доверясь,
и вот пришли,
освободясь от пут –
так Истиною побеждают ересь.

А Он лежал, малюткою в яслях,
(подарками волхвов в веках отмечен).
И отступал тогда постыдный страх,
чтобы Любовь торжествовала вечность!


* * *

Встречать рассвет в экспресс-вагоне,
когда свербит морозом путь,
и за окном леса в прогоне
под снегом ёжатся чуть-чуть,
когда войдёт в согласованье
со стуком сердца стук колёс,
тогда на свет взойдёт призванье
того, что будущим звалось…

Logosky (VneVizm) все записи автора
СЕРГЕЙ ГОНЦОВ

ЕСТЬ БЕЗЫСХОДНОСТЬ В КРАСОТЕ

Книга стихотворений

Обложка художника А.Ю.Никулина

Москва, 2007


ВЕЧНАЯ БИТВА
(в духе древнерусских миниатюр)

Битва с драконами на мосту
Продолжается много лет, -
Синяя река играет внизу,
От листа к листу благоуханный свет
Течет, - вырастает лес,
Ряженые рубят вековые стволы,
Творец спускается с низких небес,
Озаряя мировые углы
Светом истины, добра, любви,
А на великолепном мосту
Дракон и герой по колено в крови
Бьются за неслыханную красоту.

Нагие зеленеют склоны
С невероятной быстротой,
Покров, чудесный и простой,
Не только этот цвет зеленый.

В нем обещание цветенья
И тайна древности живой,
Не камни только иль растенья
Живут порукой круговой.

Вот так из глиняного чрева
Выходит колокол, как Царь,
И мысль, отпавшая от гнева,
Свободой зыблется, как встарь…


ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ

Молчат и Сирины, и Алконосты,
Но некий чудный звук
Опять живит всемирные погосты,
И это сходит с рук.

Откуда взялся? Древние руины
Должно быть, занесли
В простор его, – и горы, и долины,
И вещий мрак Земли.

И семена живого мирозданья,
Как молнии, цветут,
Над повестью юдоли и страданья,
Как прежде, там и тут.

И турий рог в серебряной оправе
Над рощей вострубил,
Не мысля о забвении, о славе,
Он здесь Творца любил…


БОГАТЫРСКАЯ ОДА

Всё мрачней очертания мира,
Но таинственней каждый встречный,
То юродивый, то премудрый
По-другому, как дуб-подросток.

То старик ясноокий, могучий,
Но такие ресницы имеет,
Что поднять могут только вилы
Две чудесных живых завесы.

И тогда он как глянет сурово,
А потом рассмеётся, приметив,
Как малиновый круг за дорогой
Расцветает, не встретив преграды.

Кто он? Слышал, что Дух простора.
Плоть от плоти и кость от кости
Дней, веков и всего мирозданья,
Крепок, как богатырская ода.

Весел, как богатырская хата,
Что раздольно встаёт за дорогой,
Нет, не всё в этом свете прогнило,
И не всё в этих долах истлело.

Как увидит меня, так заноет:
– Где ходил? И почто не мыслил,
Как положено – небом, землёю,
А не мудростью человечьей?

Что отвечу? Да то и отвечу,
Разве в мудрости человечьей
Нет простора? И разве в просторе
Своего на находит повсюду…

ХХХ

Три Ангела вкруг чаши золотой,
И дом, и древо, и скала, —
Ты видишь мир божественно-простой,
И этим складкам несть числа.

Еще земная ткань напряжена,
И даль строптивей, чем онагр, —
Но милостью печаль разрешена,
Простор таинственен и наг.

Цветенье множества измерено теперь,
Могущество, как точка, стеснено,
Теченьем света приоткрыта дверь,
И светится горчичное зерно...


ВЗЯТИЕ ГОРОДА
(в духе древнерусских миниатюр)

Взятие города, – рубятся эти и те,
В золотой неподвижности обозначая край
Великого бытия, а на червленом щите
Лучшего ратника, – изображен рай, –
Несущий ключи встречает за ратью рать,
Птица Сирин, раскачиваясь на когтях,
Поет о том, как шли они умирать, -
А Богородица поднимает Дитя;
Кони совершенны, - шлемы горят
На солнце в виде отрубленной головы,
Взятие города, – вечен за рядом ряд,
И золотая ящерица глядит из травы...


ЛАСТОЧКА

В ней все угодья воплотились
И неизвестно – кто она, -
Столетья тут остановились,
Как белогрудая волна,
Сжимаясь в замысел мгновенный
И в этот полдень золотой,
С подбоем мрака, с высотой,
В которой низ благословенный,
Как это странное гнездо,
А в нем – и музыка и слово,
И свет, и мрак, и дней основа,
И звук вселенной молодой;

II
Ты, ласточка! В тебе виденья
Снуют, но без определенья;
Ты – это ты, хотя изгиб
Чудесных крыл из той эпохи,
Когда гнездились полубоги
На крыльях исполинских рыб;
В тебе все странно, все случайно,
И невозможно пренебречь
Ничем; ни явно и ни тайно;
А все понять – что в землю лечь
Или небес достичь лиловых -
Одновременно, - наша речь
На крыльях зыблется готовых…


НЕБЕСНО-ЗЕМНОЕ

Бедный мир отдыхает на всех,
Точно лютый Кащей на таланах,
Чуть прикопанных в древних курганах,
Но серебряный катится смех;

Кто-то вновь рассмеется в толпе
Над юдолью, сокрытой в пейзаже,
И над бедностью, зримой тебе,
Потому что всегда она та же;

Время вставлено в круг мировой
Просто так, не имея опоры, –
Ни в душе, безысходно-живой,
Ни в костях, где иные просторы;

Ведь сказал же вчера Августин,
Что великого мира касался:
«Как нашел я Тебя, Господин,
Если Сам Ты во мне не сказался…»

Читать далее

Logosky (VneVizm) все записи автора СЕРГЕЙ ГОНЦОВ

Книга стихотворений


ВСТРЕЧА

Прощание с древностью то же, что странная встреча с ней,
Когда идешь наудачу в глухое царство теней, –
Орфей ты, а на дороге встречает тебя Плутон,
Оттуда несущий истину, поветрие и закон.

Тот путь твоим оказался, как только ты встретил его,
Идущего с пальмовой ветвью, не взвидевшего ничего, –
Смеющийся вполоборота рыжебородый гигант
В тебе уловил недаром свой гений и свой талант.

Признаешь себя во встречном, он весел, мудр и силен,
И картой извилистой ада, промеренной, не утомлен, –
Но путь его дальноконный, таинственный и простой,
Овеян почти безбожной, неизбранной красотой.

Два мира потусторонних на пыльной тропе сошлись,
Над каждым возобладала алмазная спелая высь;
Пьют пыль зловредные бесы и с той, и с другой стороны,
И грешники в передвиженьи и здесь и там стеснены.

И ты сатану не взвидел, а что для него сатана, –
Про то восхищенно глаголет идущая вслед стена,
Подобна стене китайской иль цареградской стене,
Но истина, как повсюду, живет в кипучем вине.

И ты бурдюк подвигаешь, и он достает бурдюк,
Ты видишь косматый Север, а он – впечатленный Юг, –
Два ветра гром раскатили, когда ты сделал глоток,
Тогда проявился Запад, и разом возник Восток.

Он пил за вашу удачу, но это же делал ты,
И были так странно знакомы невиданные черты,
Вы оба пришли из бездны, привел вас неведомый Бог
На это сплетенье стилей, дорог, просторов, эпох.


ОСЕНЬЮ И ВЕСНОЙ

Диких гусей переменчивый клик,
Вряд ли заслышатся звуки просторней, –
В области дольней, в области горней
Замысел ясный, но чудный язык.

В мире великом, где чистое зло
Терпит обиду от вольного света,
Песня ли эта, баллада ли эта
Плачет о том, как ничто не спасло.

Как одолела печаль и нужда,
А при корнях засверкала секира,
Как посреди исполинского мира
Всех пригвоздили века навсегда.

Но переменчив таинственный зов,
В том-то и дело, в том-то и дело,
Терпит нужду безысходное тело,
Царствует дух, как раскидистый кров.

И под могучим крылом тишины
Пламени чудный трилистник играет, –
Угли мерцают, – огонь умирает, –
Вольно струится с другой стороны…


НЕИЗВЕСТНАЯ БИТВА

За песнью старинной, за мыслью пустынной,
Не встретишь любимой, не встретишь невинной,
Зловещие лица мелькают в тумане,
И снится мне битва на Красной Поляне;
Прекрасные лица мелькают в тумане,
И снится мне битва на Красной Поляне,
Что скрыта от взора сияньем Полтавы,
И шумом, и блеском измеренной славы;
За песней старинной, за мыслью пустынной,
Найти невозможно твердыни срединной,
Но звук этой битвы тревожным раскатом
Расскажет о мире, живом и богатом;
Восточный гигант, как исчадие ада
Врагом привезенный в повозке особой,
Как дьявол, отмечен невиданной злобой,
Как башня стоит среди вражьего стада;
Он кинулся зверем на русское войско,
Едва ли желая победы геройской,
Он крови хотел, не желая сраженья,
Но в русских исхитил предел раздраженья;
Вот катится прочь голова великана,
Векам на прощанье мигнув из тумана,
И тело гигантское падает длинно,
За песней старинной, за мыслью пустынной;
Прекрасные лица мелькают в тумане,
Огонь умирает, огонь воскресает,
И помнит нас битва на Красной Поляне,
И свет благодатный на землю бросает…


ЗЕЛЁНОЕ ВЕЧЕ

Что нам делать, Творче, что нам делать?
Приступили к нам колдуны и маги,
Напирают со всех сторон, как статуи,
Каждый – злобен, как вымысел адский.

Что нам делать, Отче, как нам укрыться?
Как нам крепость удалую поставить
На тысячах наших рек, в океан бегущих,
Чтоб она держалась без всякой скорби?

Что нам делать, Крепкий, как нам молиться,
Чтоб эти, гремящие скарбом чародейским,
Провалились, как положено, расточились,
Яко тает воск, и чтоб впредь их не видеть?

Нет ответа три дня, на четвертый только
Догадался тот, кто во всём усумнился,
Что тут, да тут ни колдунов и ни магов,
А Господь попустил, чтоб лучше смотрели…

ХХХ

Дубовый листок, объятый тьмой,
Напоминает о Боге, - алмазной каймой,
Почти невидимый, он всесилен, -
Только проявившись, уже велик, -
Птица Алконост и птица Сирин
В раю склонили чудесный лик
Пред этой линией, - а отсюда
Видно, как Древо в тебе поет, -
И если молитва - желание чуда,
Творец тебе, - твое отдает...


ЛЕС И СТЕПЬ

В лесах ростовская финифть,
Но это зрелище – не диво.
Красиво! Некого винить,
Что в мире было так красиво.

Нагие сумерки земли
Всё собирают безысходно.
И даль, как дерево в пыли,
Встаёт, почти иноприродно.

А звуки дивные парят
По эту сторону печали,
И вот Холмов гигантский ряд
Открылся – в призрачные дали.

Всё тоньше золотая нить,
Та, к миру, вьющаяся тайно.
Все легче нас разъединить,
Но всё чудесно и случайно.

Вот дом, огромный, нежилой,
И куст, похожий монаха,
Да нет, монах, объятый мглой,
И голос, что не знает страха.

Всё – мрак, и не переменить,
Но кто-то подаёт огниво.
Красиво! Некого винить,
Что в мире было так красиво.

Но только вспыхнул камелёк
Как вдруг повеяло простором.
И злая весть, что путь далёк,
Другим явилась разговором.

А поутру – гигантский крест,
Из камня вытесанный Богом,
Пространство, зримое окрест,
Свернул, чтоб рассказать о многом.

А там, – незримая стезя
Вдруг разошлась дорогой чудной.
Ты, красота! И знать нельзя,
Как расцвела на почве скудной.


К ДРУГУ

Дьявольский персонаж, беседующий с тобой,
Такой же как ты, — изящен, смел, —
Не благословляющий ни воровство, ни разбой,
Он прямо глядит за последний предел.

Подрезая все корни мановеньем руки, —
Настолько легкой, что зависть берет,
Он прощает все злодеянья, грехи,
Не делая вид, что знает все наперед.

Дьявольская музыка сочиняется для него,
Нечаянный танец послушливых дьяволиц, —
Все настолько и совершенно от мира сего, —
От бедной лачуги до мировых столиц, —

Он камня на камне не оставит от них,
Да ты такой же, но поднимая глаза,
Видишь исполинский божественный стих,
А не просто людей, землю и небеса…

Читать далее

Logosky (VneVizm) все записи автора СЕРГЕЙ ГОНЦОВ

Книга стихотворений


ПОХВАЛА КРАСОТЕ

(в которой не нуждается)

Есть безысходность в красоте
И что-то дикое, как воля,
Мы перед ней всегда не те,
Ветвясь, смущаясь иль глаголя.

В ней равновесье чудных дней,
Что не слыхали друг о друге,
И светлый круг, и ход теней,
Как мысль о Севере, о Юге.

Тут Микель-Анджело, Рафаэль,
Не только эти руки, ноги,
И лица честные, как хмель,
Иль цвет неизбранной дороги.

Не только мысль, что на лице
Начертанной, как тайна, Евы,
А Змей, что спит в своём кольце,
Колебля древние напевы.

Прощай, гражданская война,
За триста лет до завершенья
Ты красотой побеждена
И в даль уходишь без движенья.

Ты, мысль всемирная, прощай,
Всегда полна сама собою,
Ты с буйволицей к водопою
Ступай, случайно, невзначай.

Ты, красота, не то, чтоб весть,
А то, что в Замысле мерцает,
Что в лютне сказочной бряцает,
И то, что в каждой сакле есть…

ЭХО

Прибрежное эхо. Поющий тростник
Освобождает простор, пахнет водой, -
Гигантский ковчег, хранящий великие дни,
Вдали чернеет, как лес, прекрасной грядой.

Вот женщина в простом наряде, одна,
Смертельно больна, прекрасна, чиста;
Нет равного ей ничего, – лишь тишина,
Повелительница стихий, тайна и красота.

Профиль чеканный запоминаешь ты,
Царской походки принужденье, взъем
Легкой стопы, – как солнце из пустоты
Целым выходит миром, сказкой и житием.

Озеро, заросшее зыблемым тростником,
Видится ей чистым; несколько диких гусей
Взлетают скоро, унося в месте с ней
То, что не сказано мучительным языком…


ЗЕЛЁНЫЕ ХОЛМЫ

Шатер степного небосвода.
Весь мир как дерево в пыли.
Шумит неверная свобода.
Летают ангелы вдали.
Куда пойдешь? Повсюду та же
Отрада жизни мировой -
Юдоль господствует в пейзаже,
Но гулом радости живой.
Три пастуха на солнцепеке,
Храня спокойствие во всем,
Наверно, думают о Боге
Да о кресте, что мы несем.
Вино у них да сыр овечий,
Как это было до Христа,
На радость скорби человечьей,
Чьи несмыкаемы уста.
Но я приблизился, и горше
Надежд пленительных земных -
Громадный гриф, орел и коршун
Взлетели розно с трав степных.
И отвратительно, и страшно,
Едва поднявшись от земли,
Отягчены кровавым брашном,
Махали крыльями вдали.
Сайгак, разорванный когтями,
Лежал, как женщина, за ним
Холмы зеленые с цветами,
Ветвей сплетенья, блеск и дым.
Как в оны дни, где были новы
И всякий звук, и цвет любой,
Как бы оклад земной основы,
Куда и нам войти с тобой...


ДРУГОЙ ЯНВАРЬ

Полнощный бор известно чей.
Но тайнозрением ночей
Конь белоснежный на дороге
Не разберет: к чему в тревоге
Мы замерли у края мглы?
К чему глядеть во все углы
Глазами космоногих елей,
Окрестных гор иль зверьих келий?
Звук бубенца во мрак плывет,
Как будто церковка зовет
Отсюда, где мы только встали,
К себе, в невиданные дали.
Волшебный бор могуч и дик,
Нас ждут Домой, и путь велик,
Благословенный путь Возврата,
Сквозь даль без Неба – напрямик.


ПОВЕЛИТЕЛЬ СТИХИЙ
(видение о Лермонтове)

Эта жизнь, что просторна на вид,
Начинается в келье старинной,
Где просторная свечка горит
В тесноте, золотой и пустынной.

Мне явился согбенный старик,
Весь до косточки вроде поклона, –
Потому что он сам – материк,
И свеча, и алмаз, и корона.

Но из тысяч великих корней,
Что сплетали мой дух без желанья,
Эти корни всего мудреней,
Этот взгляд, эта буря дыханья.

В этой буре утратило смысл
Все гнилое, что жизнью владело, –
Эта жизнь, это бренное тело,
Из других восстановлены числ…


ДВОЕ В КЕДРОВЫХ ЛЕСАХ

Утихла вьюга, слава Богу,
Полнощный бор я знаю чей.
Но волк могучий на дорогу
Выносит странный блеск очей.

Как я, на зрелища голодный.
Прекрасный древнерусский волк,
Как провидение свободный
И радости не взявший в толк.

Все уровни живого мрака
Он вынес из кедровой тьмы,
И, верно, никакого блага
Друг другу не внушили мы.

Мы разошлись, простив друг друга,
В алмазную зарылся высь
Один, и прочь ушел из круга
Другой, имея ту же мысль.

Да! На земле невероятной
Повсюду грезят зеркала,
И даль пространств не замела
Творящей мысли непонятной…


ЛЕСТВИЦА

Все равно – какое ненастье,
Век уходит, не дождь оплачет
Эти черно-зеленые склоны,
Покоренные нисхожденьем;
Все равно, какие печали
Принесет жемчужная осень
Века нового, – хуже не будет,
Потому что будет иное;
Нет, по лествице обоюдной
Поднимаются из пустыни,
И руки не дают сначала,
А потом нет речи об этом, –
Потому что в толпе вселикой
Мы смешались сами с собою…


ХХХ

Когда великий иерей,
Любивший спелые черешни,
По воле Господа воскресший,
Явился посреди степей, —

Идущий посреди сетей
Народ, таинственный и грешный,
Его узрел, и тьма страстей
Соединилась с тьмою внешней.

Народ кричит: Исчез герой!
Почто лежал в земле сырой?
Почто твоя истлела риза?
Где нимб округлый над челом?
Где твой магистерский диплом?
Где темный крест из кипариса?

Читать далее

Logosky (VneVizm) все записи автора СЕРГЕЙ ГОНЦОВ

Книга стихотворений


ВЕЧЕРНЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ
О ЕДИНОМ И МНОГОМ

Памяти Юрия Селивёрстова

Есть беспредельность мысли в тишине,
Но гулом странствий властвует она же, –
Не всё ль равно, – зелёный дуб в окне
Или раскрытый в мировом пейзаже.

Не всё ль равно – угрюмый Океан
Иль сказочные складки земляные,
Как тайный путь, что безупречно дан
В края теперь незримые, иные.

Тут полный список редкостных картин,
Со знаменитой фреской Леонардо,
Где посредине вечери, – Один, –
Как чудный Мореплаватель над картой.

Тут видится простой и ясный строй
Вселенной, обречённой на спасенье, –
Как мыслится повсюду – Воскресенье,
И плоти бренной, – и земли сырой…

Но та же беспредельность и в громах,
И взгляд со звёзд мгновенно возвратится,
Всё – странствие, всё – воля и размах,

И белый день, как век, не прекратится…
А развернётся тайно – на холмах, –
И гром гремит, и отдыхает птица…


МАЛЕНЬКИЕ ЛИСТВЕННИЦЫ
(область наибольшей красоты)

Без желанья увидишь, как дерево чудно растет,
Ветки тайно раскинув в нечаянной воле своей,
И мизгирь безмятежно, как мир, паутину плетет,
И нигде, как прерывность, над звуком живет соловей.

Перед летом в лесу все равно что без твердой земли,
Все вчерне, в становленьи, по-детски стоит на своем,
Как столетья живые, – стеснившись в алмазной пыли,
Или каменный мост над едва различимым ручьем.

Прежде времени, рядом, наместо безглавых рамен
И жилища кикиморы с грудой ненужных вещей, –
Веет чистое благо и ветер звучит перемен,
Что заране случились, раздольней, светлей и горчей.

Но тебя потрясет только мощь, воплощенная тут,
Безначальная мера, решенная кроной простой,
Что в пространстве встает, как в сосуде чудесный сосуд, –
Нерешенной загадкой и верной тебе красотой…


ПОХВАЛА ДРУГУ

В чем искусство прямой речи,
Как не в том, чтобы взъесться
На окрестные долы, на пламя
В очаге подорожном.

Только что скальпелем крылатым
Ты очистил рану гнилую,
И теперь разрыдаться впору
Над великой печалью.

Все набито плотью смердящей,
Как дубовые бочки рыбой,
И находит сплошным потоком
Гибель без воскресенья.

Ты войну проиграл со всеми,
Но теперь победил в одиночку
Древний хаос послевоенный
Тайнозреньем ужасным.

Как никто другой, ты увидел,
Что любое таит движенье
Некий свет, за которым тайна
И свободное слово.

Врач иль жрец ты, мне все едино,
Я речей не слыхал страшнее,
Но струился между словами
Путь из бездны широкой.

И на плечи своей столицы
Водрузил ты безглазый череп,
Но за каждой из дыр темных
Тут же свечку поставил.

ХХХ

Ты, красота, не мир, но меч,
Одно я понял в эти годы.
Но тайная живая речь,
Но крепкие ночные своды, —
Все расходилось, все рвалось
Парчой в просторе неготовом,
Да все же царственно звалось
Нечаянным и диким словом...


ХХХ

На кипучие мертвые воды
Я вставал посреди непогоды.
Но живая страшнее вода,
Но другая светлее звезда.

Все пустынно, раздольно, велико,
Знать, измерено дольнее иго,
Знать, выходит в сиянии дня
Та земля, что не знает меня.

Но единое крепится словом
И цветет на пути неготовом.
Да закутался в имя мое
Тот, другой, что не знает ее.


ДЕРВИШ

Всё стремительней дни иль годы
То мелькают, то исчезают,
Чтоб внезапно выйти из бездны
Вешнего мрака.

А не то из мощного цвета,
Всё укрывшего тайной крепкой,
Потому что цвет безначален,
Вечен и славен.

Я вчера говорил, что к миру
Не качнусь, хоть бы он проявился
В полном блеске и дивной силе,
В радости новой.

А сегодня промыслил такое,
Что цветами взялась пустыня,
По которой бродил как дервиш
Десять столетий.

Может быть, от Творца известье
Принесли? Но смотрю, дивуясь,
Как внезапно всё изменилось
В древности лютой.

То, что нет никакого времени
Я узнал не вчера, не сегодня,
А когда-то, – до этого мира
В том же мощном цветеньи…

В третий раз Творец добронравный
Говорит: – Что же, мира не видишь?
– Вижу, Господи, – я отвечу, –
Знаю, Господи, вот он…


СТОЛБЦЫ О ПОБЕДЕ

Разбудить лесную голубку
Не составит труда. Но это
Не иначе грозит спасеньем
Или победой.

С безысходно-извилистой ветви
Как подаст она дивный голос,
Так в душистом сумраке леса
Вьется загадка.

Я ни в чем спасенья не видел,
Ни в дорожном чудесном камне,
Ни в ключе, что прозрачней мира,
Дней и столетий.

Все страшней очертанья мира
И уступы гигантской Башни,
По которой вьется дорога
С хмелем небесным.

Я мотив какой-то счастливый,
То ли Моцарта, то ли Баха,
Стал насвистывать против чащи
Дымчато-серой.

Но пленительный звук согласья
Я услышал почти случайно,
И поставил божественный случай
Выше печали.

Выше радости безысходной,
Потому что радость не знает
Ни прерывности, ни продолженья,
Ни очертанья.

«Я проснулась. Я удивилась.
Где ходил? По какой дороге?
Отчего не окликнул раньше
Часом иль веком?»

«Я откликнулась ниоткуда,
Хоть сижу посредине мира
На извилистой ветке дубовой,
Словно на троне».

«Мне известно, что тебе надо.
Мне известно, что ты задумал.
И желанья твои с моими
Чудом совпали».

«А теперь ступай по дороге,
На которой забыть не сможешь
Ни меня, ни ключ придорожный
С каменем рядом».


ХХХ

Ты заметил, что время идет,
Как веселый палач после казни,
Не имея зловещей приязни
К эшафоту, где жертва встает.

Век за веком, не так ли прошли
Не коснувшись твердыни срединной,
Темный дуб золотится в пыли,
Лес темнеет дугою полынной.

ЛОМОНОСОВ

Могучих дней послушный собеседник,
Вcеликий, может быть, ты слишком одинок.
В твой светлый круг порою смотрит Бог,
Чтоб не вошел презрительный наследник.

Печалью двухсотлетья отягченный,
Не потускнел высокий блеск ума,
Духовный холм не затопила тьма,
Но погляди, как медлит посвященный.

Нет, ни один не двинулся от мира,
Не кинулся восторженно на зов, —
Туда! Туда! Там и весы, и лира,
И не отлична лира от весов.

Как на подъемный мост средневековый,
На тень свою ступая, все ж зови —
В раздольный мрак, багряный и лиловый,
На древний крест — рассудка и любви.

5.01.91

Читать далее

Logosky (VneVizm) все записи автора Вневизм зияние, стократ
огромней трещины в пространстве,
перемещающий собрат
меня в надмирном постоянстве.

Сквозь сон, и паводок, и тьму,
к столпу змеи в бессмертном поле,
и я распахнутым приму
сей камень, треснувший в ладони.

Где искупительнейший свет
восстанет из ночи бесстрастной,
и предрастраченный обет
о воскрешении средь странствий.

18 января 2011 г.